Глава 14. Ловить удачу
— Вы просили подвижной игры вместо наклонов и приседаний? Гимнастика не понравилась? Вот, — широкий жест на площадку, — специально для вас. Игра под названием «городки».
Фактически нечто подобное уже существует, однако мало распространенное. Чаще простонародье развлекается игрой в бабки. Смысл заключается в том, что в поставленные в ряд овечьи позвонки кидают кость; выигрывает тот, кто больше всех сбил бабок. Ну, это как бы не для княжон.
Что вовсе не отменяет физкультуры. Прыжки со скакалкой — не так уж и сложно оказалось вырезать ручки под веревку — им по душе пришлись. Сплошной визг и счастье. А просто упражнения, видите ли, скучны. Ничего, я еще и турник поставлю. В новопостроенном Анненгофе обширный парк, бассейн, фонтаны. Места сколько угодно.
Почему Анна Иоанновна отказывалась жить прямо в Кремле и постоянно скакала с места на место, понукая Растрелли воздвигать дворец и через краткое время переселяясь в новый, поближе к Немецкой слободе, мне не объясняли. Скорее всего, верна первоначальная мысль о близости, как и в Измайловском, к верным офицерам. Лифляндцы с курляндцами расселялись все больше возле Яузы, рядом с соплеменниками.
— Бросками бит, — демонстрирую одну, подсовывая под любопытные девичьи носы, — необходимо выбить поочередно определенное количество фигур, составленных из пяти… э… столбиков. Побеждает сумевший за наименьшее количество бросков.
Точных размеров площадки, в отличие от правил и фигур, я не помнил, пришлось импровизировать на ходу. Не так уж часто я этим занимался, но папаша забавлялся у себя изредка. Боулинга он почему-то не уважал, в бейсболе ничего не понимал, зато биты приводили его в восторг. Можно использовать самыми разными способами — и никто не придерется.
То есть первоначально вроде бы так. А потом неожиданно увлекся и стал тренироваться постоянно. Исконно народная игра, восклицал на вопросы корреспондентов, изображая огромный патриотизм. Ну типа парная осетрина, простая русская еда, ее ловлю в своем пруду. Оказывается, сгодилось. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Да и проще чурбачок распилить, чем шары и дорожки посреди зимы организовать.
— Дальняя линия называется «кон», ближняя — «полу-кон». Начинают с дальней, — продолжаю излагать правила, размышляя попутно о своем.
Обязательно требуется профессиональный преподаватель. В здешней истории я крайне слаб и постоянно путаюсь в датах. Грамматику со мной лучше не изучать. У меня по-прежнему вечно попадаются ошибки, несмотря на попытки улучшить положение писаниной. Проект о реформе алфавита, позволяющий и в дальнейшем пользоваться привычными правилами, исчез в недрах бюрократической машины.
Ну, собственно, особо и не рассчитывал на понимание. Кто я такой на сегодняшний день? Мелочь пузатая. Точнее, без пуза и серьезного веса в государственных раскладах. А Бирону это не интересно. Он по-русски практически не говорил, не то чтобы писал и читал. Вот приди отданной реформы ощутимые средства — имело бы смысл к нему обращаться. А так и пытаться не стану. Снял копию на будущее и постараюсь через Академию наук пробить поддержку.
— Понятно?
— А когда начнем? — требует Катя. Она у нас самая старшая, почти на три года старше Лизы. Отсюда и бойкость. Уже глазками стреляет. Возраст такой.
— Сейчас покажу, — обещаю.
Ну, господи, не подведи! Я и в прошлой жизни не особо уважал это развлечение, но там был хиляком и близоруким, отчего и не стремился с папашиными охранниками соревноваться. Выиграй — сразу ясно: поддаются. А проигрывать никогда не любил. Куда ни кинь, всюду клин. Проще уклониться.
— Держим так, — медленно показываю, шаг вперед и…
Опа! Не подвел глазомер и рука. Так и полетели в стороны.
Прошли времена, когда я ложкой мимо рта норовил ткнуть. Все мои рефлексы вошли в норму. Кажется, нервные связи не отрастают, однако я все равно не медик. Получил роскошное тело без сопутствующих болезней, большое спасибо.
— Я! Я!
— Давайте.
Бум! Палка пролетела в добрых десяти метрах слева от цели под радостный девчоночий смех. Я невольно покосился на Керима. Он не зря застыл еще одним столбиком в стороне. Причем очень правильно. Противоположно от фигур. Проще сбегать дополнительно, чем получить по кумполу. Куда полетят биты — большой секрет. Тут никто не догадается. Зато площадка размечена по моему рисунку правильно, очищена от снега, и чурки деревянные вместе с битами подобрал нормально. Полезный человек.
— Моя очередь! — радостно кричит вторая метальщица по имени Юля.
Назначение камер-фрейлин от меня нисколько не зависит и даже к прерогативам Трубецкого не относится. Про себя я старательно повторяю необходимое. Баронесса Юлиана Магнусовна Менгден. На год младше Лизы, что полезно. В остальном угодила сюда по родственным связям. Дочь лифляндского ландмаршала барона Магнуса-Густава фон Менгдена, родственница Миниху. Родственные связи очень важно знать. Хотя бы чтобы представлять, на кого шпионит.
Бум! Почти рядом попала, не то что Катя.
Екатерина Андреевна Ушакова, сводная сестра Апраксина и дочка всем хорошо известного Андрея Ивановича Ушакова, главы Тайной розыскной канцелярии. Вот от кого я бы избавился с превеликим удовольствием. Она и шпионить не станет, просто расскажет папочке, о чем в тесном кружке беседует, по доброте душевной. Он в первый же день пришел проведать — не плохо ли кровиночке. Ну невозможно нормально жить под таким прессом. Меня к такому не готовили люди в темных очках с добрыми глазами и бордовым удостоверением разведчика в нагрудном кармане. Я просто бывший школьник, а не засланный в логово медведей Джеймс Бонд.
— Ага, заступила за линию, — в восторге кричит Юля. — Заступила! Не считается!
Правила она запомнила, умница. Еще бы не злорадствовала столь открыто.
— Вы помните, как я держал?
Лиза, промедлив, взялась за биту правильно. Кинула все равно чисто по-девчоночьи, однако фигуру все же зацепила. Одна чурочка поразмышляла и отвалилась от фигуры. Прогресс, и подружек опередила. Личико строит бесстрастное, но видно — довольна.
— Катина очередь, — вручая без поклона биту, но подчеркнуто щелкая каблуками, говорю. Дети есть дети. Им много не надо. Так и прыснули.
— И ведь говорили, что господин Ломоносов большой выдумщик, а я только сейчас имею возможность убедиться, — сообщил из-за спины приятный женский голос.
— Не только стихи пишет, — отвечает еще один, — причем получше твоего Антиоха.
Разворачиваюсь и обнаруживаю двух приятных девиц. Блондинка и брюнетка. Смуглая и светлая, даже кожа. Полная противоположность. Первая где-то моего возраста, вторая изрядно старше. Хорошо за тридцать по виду, но со следами былой красоты, как говорится. На самом деле не так уж плохо выглядит. На фоне простолюдинок просто супер.
По мне в таком возрасте у женщин самый расцвет, да не здесь. Тут к сорока уже старухи. Правда, не из бывающих во дворцах, а обычных баб. Бесконечные роды, отсутствие приличной медицины и работа, работа, р. абота. Нет, эта вполне в кондиции, но все же уже утратила былую свежесть.
— Позвольте представиться, — пытаясь изобразить политес, срываю шляпу и выпячиваю грудь.
— Мы-то вас знаем, — говорит со смешком младшая, — Михаил Васильевич. А вы нас нет, Давайте исправим сие упущение, а то неудобно получается.
Между прочим, эта мушка, приклеенная на щеке, нечто конкретное означает. Не то страстная, не то бойкая особа. Существует четкий список мест и их обозначений. Опять я плохо подготовился. Хотя оба варианта более чем устраивают.
— Фрейлина ее величества Варвара Алексеевна Черкасская, — приседает блондинка в книксене.
Бум, раздается стук биты. Катерина в очередной раз промахивается на огромное расстояние.
— Моя очередь!
— Мария Дмитриевна Кантемир, — повторяя ее движение, сообщает старшая.
Опа! А ведь камер-фрейлинами и фрейлинами могли быть только холостячки. Лишь немногим из них в замужестве давалось более высокое звание; остальные по выходе замуж отчислялись от двора. А она в таком возрасте…
Господибожемой! Так это же Боярская из сериала! То есть, конечно, не она, а прототип. Последний просмотренный бабушкой и мной заодно, урывками. Я все больше по малолетству на актрису пялился и про политические расклады не задумывался. Опять у меня пробел. А что помню? Бывшая любовница Петра Первого. Все. Дальше пробел.
Как обычно, ничуть не похожа внешне, но лет десять назад наверняка блистала на балах. Неужели натурально в полуголом виде отплясывала? Вот уж не ожидал такой встречи. После смерти императора жена его должна была сплавить девицу в Тьмутаракань. Сама Екатерина — та гуляка была, судя по здесь услышанным сплетням, однако не отыграться задним числом?..
— Право же, я не в восторге от поэзии вашего брата, — говорю, сложив два и два: «Антиоха» и «Кантемира». — Однако же сатира «На хулящих учение» произвела на меня приятное впечатление. Остер у него язык, и ум светлый.
Бум, стукнуло за спиной, и счастливый визг.
— Я передам ему ваши слова, — с легкой улыбкой говорит Мария.
— К сожалению, вы вряд ли лично познакомитесь, — отвечает Варвара, скорчив гримаску. Смысл ее до меня не дошел. Опять какие-то внутридворцовые течения, в коих не разобрался. — Он вскорости отъезжает за границу, в Лондон. Будет заседать там, занимая пост русского посланника в Англии, — опять гримаска. Похоже, со смыслом «хоть бы и на всю жизнь». Положительно они нечто всерьез не поделили.
— Так какие правила? — деловито спрашивает старшая, не-Боярская.
Я принялся вторично излагать, благо ничего особо сложного. Девочки, поглядывая в нашу сторону, метнули еще по разу. Теперь биты ложились заметно ближе. Пристрелялись и опыта набрали. В первый раз всегда сложнее, и ничего страшного, коли не выходит.
— Можно играть один на один или организовать две команды…
— А ничего дубинка, — взвешивая в руке, признала Варвара. — Ежели мужику приставучему приложить по голове… — И она залилась смехом.
— Легковата, — замахнувшись, возразила Мария. Само предложение и вытекающее из него действие у нее, видимо, возражений не вызвали.
— Я рассчитывал на другой рост и вес при изготовлении, — осматривая ее фигуру внимательным взором, объясняю.
— Кажется, что-то случилось, — прошептала Лиза, трогая меня за рукав.
Широким шагом к нам приближалась ее мамаша в сопровождении толпы слуг. Ей здесь абсолютно не место, и появляется она в покоях дочери раз в день, не чаще. Причем без очередной нотации не обходится. Лиза ее любит и одновременно не переносит.
— Доченька, — сказала та на грани истерики, хватая несчастную Лизу и прижимая ее к себе, — тете Анне плохо.
С задержкой до меня дошло, что речь об Анне Иоанновне. Никто при мне до сих пор государыню так не называл, включая ее родную сестру. Фамильярность в царском дворце не приветствуется. Да и не любит особо царица свою сестру. Уж не в курсе о причинах.
Как определенно с намеком поведал мне папа Кати, господин Ушаков, не так давно некто настрочил донос. Якобы отставной генерал-майор Василий Вяземский не стал пить за здоровье сестры государыни Екатерины Иоанновны. Казалось бы, на дыбу негодяя! Ничего подобного. Дело закрыто по повелению лично царицы. За оскорбление родственницы столь вызывающее поведение не посчитала. О чем это говорит? То-то и оно. Делать ставку на старшую сестру бессмысленно. Она здесь никто, и звать ее никак.
— А что за болезнь?
— Мочекаменная, — вместо Екатерины Иоанновны ответила Мария. — Не в первый раз у нее боли.
Это вроде про камни в почках? Совершенно не смертельно. Хотя крючить может жутко. Но их же снять не проблема. В мое время засовывали какие-то свечи в задницу. Иногда достаточно оказывалось. Камешек поворачивался — и проходило. К сожалению, помимо совета много пить и двигаться ничего не отложилось. Не у меня же болело, у нашего садовника.
— Одну минуту, — уже внаглую требовательно говорю, когда весь курятник, позабыв про игру, принимается собираться, выстраиваясь в порядок в соответствии с положением. — Известный в Москве доктор Антонио Рибейро Санхец умеет замечательно снимать боли.
— Где он принимает? — резко потребовала Мария.
Антонио появился уже поздним вечером, когда я, замечательно выспавшись, сидел в отведенных покоях и раздумывал, чем заняться. Анненгоф не чета папашиному дому или вилле муттер. Здесь добрых четыре сотни комнат, несколько залов, считая большой для приемов. И все, включая росписи на стенах и меблировку, за четыре месяца строительства с нуля. Правда, требовалась сущая ерунда — тысяч десять работников и огромные деньги, да не императрице Российской о такой чуши размышлять. Команда дадена, люди забегали.
Во всяком случае, для несчастного секретаря по фамилии Ломоносов помещение нашлось без всяких сложностей. Первое в здешней жизни почти просторное и без соседей. Может, и зря не отправился со всей сворой, но толкаться в толпе у дверей посчитал излишним. Меня все равно к телу не допустили бы. Не близкий родственник и не обладаю нужными познаниями в лечении. Между прочим, с некоторых пор могу не хуже дипломированного коновала кровопускание устроить. Насмотрелся в госпитале. Причем стерильными инструментами и не внося заразы.
По зрелом размышлении и после бесед с профессионалами пришел к неожиданному выводу: в некоторых случаях действительно полезная процедура. При затруднении в работе сердца, легких или повышенном давлении у чересчур откормленных субъектов. А широкие морды и толстые телеса фактически через одного у солидных господ. Пища жирная, калорийная, двигаются не особенно, поспать любят. Им же в огороде сорняки не полоть. Ничего удивительного, что кровопускание получило такое распространение. Само по себе ничуть не опасно. Доноры даже деньги получали, насколько я помню.
Я, правда, не уловил, почему здешние Дуремары не в почете. В аптеке при необходимости достать пиявки без проблем. И не нужно тело ковырять, оставляя шрамы. Наверное, все же мода, как ни странно звучит. Хм… прямое переливание? Нет, не стоит рисковать. Про группы крови я знаю одно — чужая может привести к смерти. А методов определения до меня в школе не доводили.
— К вам доктор Санхец, — предупредительно доложил Керим, заглянув в дверь. У него перед входом личный предбанник, и пройти без разрешения может далеко не каждый.
— Так чего держишь снаружи? Запускай!
Португалец вошел со своим неизменным врачебным кожаным баулом в руках и несколько странным выражением лица. Тяжкая скорбь мне не понравилась. Неужели прокол?
— Все ловите случай? — спросил он брюзгливо, усаживаясь напротив.
— Не вышло?
— Напротив, — отрицательно помотал он головой. — После укола государыня изволили почивать, — сказано на русском, определенно для подчеркивания.
— Почему? Снять боль не требуется столь большая доза.
— Я и не давал. Строго по вашей инструкции действовал. Но когда в течение трех часов непрерывные боли, а затем наступает заметное облегчение…
Задремала. Это уже лучше. Мало кто замечает организм, пока он в порядке. А вот когда ой-ой начинается, тут совсем иное отношение.
— А проснувшись, она почувствовала себя прекрасно.
— Надеюсь, вы не приписываете чудодейственные свойства морфию? — озабоченно говорю. — Скорее всего, камень повернулся или вышел. Это не лечение.
Он посмотрел на меня с укоризной. Аж стыдно стало. Действительно, сам все три раза объяснял и вновь пытаюсь обучать его профессии настоящего врача.
— Ну так что произошло? — не выдерживаю.
Санхец кинул мне через стол извлеченную из баула бумагу. Я прочитал. Обалдел. На такое и не рассчитывал. Ничего замечательнее просто и быть не может.
«Пожалование за верноусерднейшую и своевременную службу Е.И.В. первым лейб-медикусом и главным директором над медицинскою канцеляриею и всем медицинским факультетом во всей Российской Империи и с жалованием по 7000 Рублев ежегодно, и притом он собственною своею персоною в единственном Е.И.В. ведении состоять и прямо от Е.И.В. повелений зависеть имеет, о чем сенат имеет ведать и куда надлежит послать указы».
Затем еще раз перечитал, внимательно вникая в текст в поисках подвоха. В полном недоумении уставился на недовольного назначением первым врачом императрицы и государственным советником, что соответствует чину генерал-майора. Наверное, жалованье показалось недостаточным.
— Кто вам сказал, что я желаю этого? — вскричал Антонио с нешуточным темпераментом. — Меня позвали ко двору без всякого желания с моей стороны и назначили не спросясь!
В дверь заглянул встревоженный Керим, явно привлеченный воплем. Я отмахнулся, и он понятливо затворил назад.
— А завтра у нее снова заболит — и что я смогу сделать? Вы сами предупреждали о не слишком частых инъекциях!
Императрица-наркоманка — очень занятный поворот в истории. Доктора своего страстно любит и прислушивается к советам. Ай-ай, неужели я с разбегу проскочил прямо в дамки! Куда он без меня и морфия теперь. А попросить милости в ухо государево с моей подачи при постоянном доступе за очередной проект — сам бог велел. Господибожемой, спасибо тебе огромное. Не забываешь.
— Ну есть же прибор для удаления камней из мочевого пузыря. Я сам в госпитале видел, — с умным видом сообщаю, содрогаясь в душе. У него вид — как у пыточного механизма. И чтобы внутрь такой штукой лазили…
— А то я не догадался! — саркастически вскричал Санхец. — От вас, дорогой Михаил Васильевич, в первый раз слышу! И другие доктора тоже не подозревают о методике. Один господин Ломоносов в курсе.
— Ну я-то в чем виноват? Хотел как лучше. Разве вам не требовалась известность? А я попытался обеспечить. Ну чересчур удачно вышло.
— Я не готов к такой ответственности, — упавшим тоном сообщает. — Медицина всей Российской империи, шутка ли.
— А чем это отличается от обычного лечения? Одного человека меньше жалко?
— То профессиональные заботы, и я за них в ответе. А здесь административные указы.
— А мыть руки и кипятить инструменты вы сможете приказать? — озвучиваю внезапно блеснувшую мысль. — Одно это окупит все. Смертей станет много меньше. Вы же убедились с роженицами!
Санхец странно на меня посмотрел, вздохнул и выложил на стол еще одну красиво оформленную бумагу. Я заглянул с опаской, не представляя, чего ожидать после предыдущей нервной реакции.
«Господину советнику и первому лейб-медику Антонио Санхецу за благополучное излечение Ее Императорского Величества пожаловать пять тысяч рублев».
— По справедливости и нашей договоренности половинка этой суммы ваша, — бухнул доктор. — Без вашей протекции я ничего бы не получил.
— Если честно, речь не шла о подобных выплатах. Мы обговорили лишь стоимость моего препарата. Немалую, замечу. Но такие деньжищи?! Простите, не могу согласиться с вами и принять.
— Я настаиваю!
— Вы еще предложите ваше жалованье разделить.
— Будете упираться — подумаю о таком требовании.
— Неужели не жалко? Две с половиной тысячи рублей! Девку можно за десяток-другой купить.
— Не суть, жаль или нет. Честь дороже!
Ну хорошо, что я не настолько идеален и не повернут на альтруизме. Деньги в жизни, безусловно, не главное, но существовать без них гораздо труднее.
— Ну?! — грозно потребовал Санхец.
— Сдаюсь. Ваше право поступать как угодно, сообразуясь с честью шляхетской.