Князь Юрий Юрьевич Трубецкой, мой будущий прямой командир, имел звание генерал-поручика, помимо действительного тайного советника и придворного обер-гофмейстера. Не человек, а сплошные титулы. Вряд ли он притом натурально состоял в армейских списках, иначе мне здорово жаль войска. А уж уровень его тайных советов, судя по происходящему, и представить страшно.

Он оказался очень полным, чтобы не произносить слов «жирный» и «одышливый». Фразы выдавал с перерывами, поскольку воздуха не хватало и приходилось переводить дух, хрипя и задыхаясь. Каждая из них определенно показывала недовольство нежданным происшествием в виде свалившегося внезапно на голову Михаила Васильевича Ломоносова.

— Как можно… не предупредив… по росписи некуда вставить. — Пауза в два раза длиннее обычного. — Из личных средств ее высочества…. пятьсот восемнадцать рублей пятьдесят пять копеек на секретаря…

Ого! А недурно камер-юнкеры получают. Расту прямо на глазах. Еще бы реально увидеть монеты, а не одни разговоры. За звание адъюнкта уже не первый месяц шиш вручают — и куда жаловаться, не представляю. У Академии нет средств, очень вежливо отвечают на вопросительные послания. Одним званием сыт не будешь и в стакан не нальешь.

Попаду в столицу — всем жуликам по финансовой части ребра пересчитаю. Они у меня кровью харкать станут. Все подряд. От Блюментроста до Шумахера. С такой фамилией — и в ученые! Жулик натуральный. Настоящий Шумахер должен быть гонщик, а не канцелярская крыса.

— Зачем из Пруссии гувернантку… гувернантку госпожу Адеркас… выписывать и еще две фрейлины… Так мало, что ли… французских мадам Белман и «мамзель» Блезиндорф… Пришлось назначать госпожу Адеркас гофмейстериной…

Благодаря трудящейся в поте лица в роли камер-медхены Таньке, сестре Андрюхи, своевременно пристроенной, я об этой кухне немного уже знал. Медхены, как и камер-фрау, происходили от немецкого Kammeijungferin и означали просто старших и младших горничных. Таковых в штате имелось целых четыре, и получали они почти шестьдесят рублей. Занимались уборкой личных комнат, одеванием и раздеванием августейшей хозяйки и всевозможной помощью при покупке тканей, женских туалетных и других принадлежностей.

Самое важное, что лица податных сословий, принятые на придворную службу, автоматически исключались из прежнего состояния. Сейчас это, может, и не суть важно, но для ее детей занятный казус. Родственники останутся мещанами, а они? Впрочем, встретив ее мимоходом только что, убедился: такие материи ее пока мало занимают. Возраст не тот. Зато возможность кушать лакомства от щедрого стола — очень даже. Морда довольная и сытая. Чаще всего на такую работу брали финок, считающихся наиболее чистоплотными, однако у Лизы есть еще дополнительно Варя Дмитриева, и вместе с Татьяной они составили русскую партию при дворе.

— А еще… мундшенк Андрей Шагин…

Это в смысле отвечающий за своевременную подачу к столу разных напитков (вина, пива, кваса, питьевого меда). У Анны Иоанновны имелся еще дополнительно кофешенк, ответственный за чай, кофе и горячий шоколад. Я со своим самоваром влез ненароком в его ведомство и был облит на выходе молчаливым негодованием, пополам с презрением. Пришлось налаживать добрые отношения, вручая рубль и подробно объясняя еще раз лично ему технологию кипячения и чистки. Иногда со слугами лучше не ссориться. Они теневая власть во дворце и запросто в тапки нагадить смогут. А от него достаточно много зависит. Не захочет выносить мой замечательный прибор — и станет ржаветь до следующей императрицы. Пусть лучше серебром подавится.

— …Лакей Карл Вильгельм Клеменс, — продолжал страдать под мои размышления Трубецкой.

Ощущение, что не о сохранении вверенного бюджета заботится, а чисто по жизни меланхолик и огромный нудник.

— Ваше высочество, — вскочил он на открывшуюся дверь, будто подброшенный пружиной. Явно не от глубокого уважения, а сработали рефлексы по поводу положения вошедшей. Мне до такого еще долго воспитываться.

— Вы закончили? — требовательно спросила младшая Лиза.

— Не вполне, ваше высочество… Круг обязанностей…

— Я сама объясню, что мне требуется, — отрезала она. — Можете оставить нас?

Просьба начальства — приказ для подчиненного, и господин Трубецкой, даже не пытаясь возразить, послушно отправился восвояси, пыхтя и отдуваясь. Дверь, кстати, и не подумал закрыть. Там торчит как бы не пресловутая гувернантка Адеркас, выписанная специально из Берлина. На Мэри Поплине меньше всего похожа. Не старая, но сухая вобла с пристальным взглядом.

Еще одна докука на будущее. Нельзя оставлять молодую особу женского пола наедине с мужчиной. Постоянно присутствуют свидетели. Но видеть и слышать — вещи немного разные. Похоже, Лиза намеренно оставила сопровождение снаружи.

— Я хочу извиниться за свое неразумное поведение, Михаил Васильевич, — говорит она, посмотрев мне в глаза.

Обалдеть! Впервые в истории России вышестоящий извиняется перед простым парнем вроде меня. Никак не ожидал такого начала. А она имеет характер. Не стала делать вид, что ничего не произошло. Сама пошла навстречу. Респект, мадемуазель. Я вас реально зауважал. Честно признать ошибку немногие способны.

— Я, честное слово, не в обиде. Это бьш минутный каприз, да?

Она кивнула, соглашаясь.

— А сейчас вы повели себя очень достойно. Я благодарен за ваше отношение, но, право же, к чему вам рядом неотесанный мужик? Я еще недавно не подозревал, что в театре положено восхищение выражать криком «фора»!

А не «бис», как орут в моем времени. Уточнять не стоит. Удивился всерьез в свое время на просмотре, кстати говоря, «Салтана». Елизавета Петровна свою затею не оставила и даже не стала возражать насчет моих потуг на «не изображать, а пытаться представить себя на месте героев». Особо не настаивал, благо приняли предложение достаточно благожелательно. Изменения минимальные, но хоть актеры не бились во время монологов на манер эпилептиков, заламывая руки.

— Ты сидел возле меня месяц, — сказала Лиза очень серьезно. — Более чем достаточно, чтобы многое понять о человеке. Не станешь ради денег унижаться.

Смотря сколько и давно ли голоден. Я не слишком оптимистичен в этом отношении и точно не мечтаю жить в шалаше. В принципе меня опять спалили. Не привык вести себя униженно. Старую натуру так просто не выбьешь. А после того, как стали узнавать на улицах по поводу басен и оспенных прививок и близких отношений с Елизаветой…

— И говорил не как взрослый с ребенком, и не лебезил, как многие.

Э, да тебе просто не с кем нормально общаться! Служанки — не тот уровень, и за равных их не держат, пусть и видят многое. Надо иметь в виду. Компанию какую-то организовать, чтобы не варилась в собственном соку. Без приятелей нельзя, а то вырастет очередная барыня, не умеющая с людьми говорить и раздающая приказы. А на возражения впадающая в истерику.

Я же не Макаренко и даже не бабушка. Воспитанием детей не занимался. Правда, я много чем раньше не занимался, и удрать не удастся. Сразу две разъяренные женщины, да облеченные немалой властью, за спиной — перебор. Придется стараться. Тем более для карьеры и завязывания связей идеальная ситуация. Года три, пока подрастет, у меня есть на внедрение в очень высокую среду.

— Мне нужен кто-то, кому я могу доверять.

— А мама?

Гримаска была не очень понятной, но смысл ясен без уточнений. Та тоже строит в отношении нее определенные планы и, скорее всего, не пылает любовью в сторону Анны Иоанновны. Она старшая сестра, а сидит на троне другая. Наверняка исходит желчью по данному поводу и капает на мозги дочери.

— Мне нужен человек, за которым не стоит целый клан родовитых людей, и он не станет думать в первую очередь об их интересах. Мне нужен друг, — помолчав, закончила, прикусив губу и пристально глядя на меня.

Не бывает друзей в подчинении или ниже по положению. Такое не забывается и невольно накладывает отпечаток на отношения. И у царицы не может быть друзей по определению. У всех свой интерес. Говорить об этом пока рано. Отталкивать протянутую руку нельзя.

— Я готов служить вам, ваше высочество. Честно, насколько хватит сил. Только…

— Что?

— Дружба — это не когда поддакивают или рассказывают сказки на ночь. Дружбой называется положение, когда говорят иногда очень неприятные вещи и на них не обижаются. Потому не из вредности, а для исправления сказано.

— Я понимаю.

— Боюсь, пока еще нет. Книги не могут научить быть терпеливым и стойким, а взрослых советчиков мы не особо любим. Я тоже отца не больно слушал, — объяснил на открывшийся рот, причем сам не очень соображая, про кого высказался. Видимо, про обоих. — Поэтому хотелось бы получить обещание слушаться меня, а не пропускать советы мимо ушей.

— Например? — подозрительно спросила она.

Молодец. Уже кое-что приняла и ощутила от окружающих.

Разбрасываться словом не хочет. И правильно.

— Я не титан мысли, пусть и, надеюсь, не глуп.

Лиза махнула на меня рукой.

— Вам требуются настоящие учителя. Нет-нет, — поспешно высказываюсь, пока не перебила, — вы, ваше высочество, совершенно правы. В иных отношениях месяца знакомства действительно достаточно. Я не собираюсь вмешиваться в женские правила этикета, однако с моей точки зрения ваше образование крайне однобоко и недостаточно. Особенно если впереди правление Россией.

— Это еще бабушка надвое сказала, — совсем не по-детски ответила Лиза.

В каком-то смысле она права. Вышедший буквально позавчера Манифест повелел подданным вновь присягать самой государыне «и по ней ее величества высоким наследникам, которые по изволению и самодержавной ей от Бога данной императорской власти определены, и впредь определяемы, и к восприятию самодержавного российского престола удостоены будут».

Лично я не понял, кого имеют конкретно в виду. Присягнул честно, как и прочие. А куда деваться. Но ведь дикий манифест! Ни одного имени не прозвучало. Надо сказать, не один я в недоумении чесал затылок. Все мои знакомые предпочитали помалкивать с версиями, чтобы не угодить в Тайную канцелярию на допрос.

— Государыня Анна Иоанновна в приватной беседе со мной высказалась очень определенно на сей счет. Она видит вас наследницей. И, — очень хотелось оглянуться, нет ли кого рядом, подслушивающего, но я просто понизил голос, — шансов на появление ребенка у нее ноль. Голштинского родственника она ненавидит. Других вариантов не существует.

В ее головке определенно забегали очень занятные мысли при моем заявлении. А что я теряю, пусть царица и передумает? Ничего. Это не мое обещание. Одни предположения. После смерти императрицы Екатерины Первой из десяти ее детей от Петра Великого в живых оставались две дочери — Анна и Елизавета. С моей знакомой все ясно, если уж неприлично называют в открытую.

Анна Петровна была выдана замуж за герцога Голштинского Фридриха-Вильгельма, уехала с ним в Киль и там, родив мальчика Карла-Петера-Ульриха, умерла от родовой горячки. Не сомневаюсь, очередной эскулап с грязными лапами подсуетился в огромном рвении. Таким образом, несчастному мальчику года три, и всерьез его рассматривать не имеет смысла. После смерти царицы сразу начнется свара за регентство. Да и ветвь рода другая.

— В любом случае лишние знания исключительно на пользу, и даже принцессе испанской или австрийской не мешает иметь понятие о том, как управляют владениями и как сделать бюджет страны больше, а людей довольнее. Важно знать историю, географию, математику, грамматику и языки.

— Ну немецкий и французский я лучше тебя могу, — впервые сорвалась со взрослого тона.

— Признаю. У меня не имелось гувернанток из этих стран. Но остальное, и особенно основы православия, придется изучать в обязательном порядке. На троне России не может сидеть лютеранка, ваше высочество.

А это была обманка. Я тоже принялся интриговать не сходя с места. Сбить, подсунув Закон Божий, от которого не отвертеться, и под этим соусом вырвать согласие на приглашение других учителей. Им ведь придется платить, а это предпочтительней проделать в обход мнения Трубецкого. Лиза прикажет — куда он денется.

На самом деле лютеранство отнюдь не худший вариант. Человек, в нем воспитанный, возводит в ранг добродетели не успешность, а упорный труд и зарабатывание денег. А вот озолотившись, правильно позаботится и о других. Например, раздав крупную сумму на благотворительность. В США и сейчас распространенное явление.

— Хорошо, — слегка поколебавшись, соглашается цесаревна. Первый барьер взят успешно. — Рублей сто, сто двадцать — достаточно?

— Думаю, да.

— Постарайся не приводить очень уж занудного, — полушутливо попросила.

На самом деле сразу излишне давить вредно. Я еще не страдаю маразмом и не забыл собственного отношения к занятиям. Часа три — три с половиной до обеда, не больше, чтобы не вызвать сразу отторжения.

— Благодарю за доверие. Распорядок я переделаю, — как об уже решенном, говорю. — И обязательно придется заняться физкультурой.

— Чем?

— Вам не нужно иметь такие мускулы, — демонстрирую, подсовывая напрягшиеся бицепсы и позволяя пощупать. Гувернантка впервые за достаточно долгий срок встрепенулась. Поведение, не укладывающееся в привычные рамки. Наступил момент усиленно бдить. — Тем не менее для улучшения здоровья важно чаще гулять на свежем воздухе, играть и делать упражнения для физического развития.

— Я на все согласилась, — сказала Лиза с хитрой улыбкой, — но и ты мне кое-что обещай.

— Я внимательно слушаю.

— Во-первых, ты служишь мне, и никому другому.

— Ваши интересы будут на первом месте, клянусь.

Для меня серьезная проблема с хозяйством, однако деваться некуда. Торчать во дворце в ближайшее время придется постоянно. Ну не самый худший вариант. Основные проекты вышли на самостоятельный ход, есть кому присмотреть. Плох руководитель, без которого все развалится.

— Во-вторых, я требую честных ответов.

— Только не по поводу моих амуров, умоляю!

Я хотел пошутить, а она покраснела не хуже помидора. Ай-ай. Про шашни с цесаревной и сюда проникло. Нет уж. Не стану обсуждать одну женщину с другой. Я немного джентльмен, самую малость, и не сплетничаю о таких интимных вещах.

— У Елизаветы Петровны, — говорю неопределенно, — недавно новый сердечный друг завелся.

— А мне нет до того дела, — очень логично восклицает Лиза, топая ногой.

— Ну почему же, — изображая недоумение, — всегда полезно знать разные интересные подробности. Кто чей конфидент.

Она молчала, глядя под ноги. Ничего, иногда стоит понять — твои хитрости прозрачны и ни у кого удивления не вызывают.

— Все? — подождав, спрашиваю. — Других условий нет?

— А сказки придется все же рассказывать, — злорадно заявила.

— Ваше высочество!

— Должна я получать не токмо одни трудности, а и удовольствие от своего положения?

— Вы уже выросли из детских!

— Так излагай взрослые.

— Я не могу регулярно придумывать новое!

— Почему нет? — откровенно удивилась она.

И не объяснить, что память не бездонна, а сам я способен в рифму разве для азбуки на букву две строчки изобразить. Умудрился прославиться — соответствуй.

— Книги, — произнесла Лиза проникновенно, — останутся навечно.

Это типа меня соблазняет. Они и так останутся. Может быть. Через сотню лет, если я всерьез не наломал дров и будущее не изменилось кардинально. А то, глядишь, и Пушкин не родится. Или Лермонтов. Ха, только сейчас обратил внимание. У обоих предки иностранцы.

— Я прикажу записывать, а потом опубликуем.

— Не надо записывать, — обреченно говорю, — я сохраняю.

— И про Матиуша?!

— Да. Причем не уверен в полном соответствии со слышанным вами. Я же на ходу придумывал, а потом мог нечто изменить или добавить.

— Принесешь обязательно! Я хочу внимательно перечитать. Я… — Она поколебалась и решительно продолжила: — Увидела нашу жизнь иначе. Не как во французских романах. Она… более близкая и одновременно совсем не похожа на мою.

Большое спасибо, мысленно поблагодарил. Приятно слышать. В отличие от стихов, там я накрутил отсебятины выше крыши. А когда фиксировал на бумаге, многое переделал под здешние реалии. Парламент, министр юстиции, объясняющий про диктатуру и реформы, — это не про современные российские умы. Попытка ограничить власть Анны Иоанновны закончилась плачевно. Ну и не стоит обострять очередным намеком, как и с фаворитом Фелеком. В результате от Корчака вообще крайне мало осталось. Сплошь Ломоносов.

— Да, ваше высочество. Доставлю.