Я не великий театрал. Четно говоря, и не помню, когда на представлении бывал. И посещал ли хоть раз. Детские утренники в расчет не берем. По телевизору постановки видел. Ну, понятно, со сцены, не в кино, мелких огрехов не убрать, звука не отгладить, но такое…

Это даже не областной театр, а студенческая самодеятельность. Играть актеры не умеют категорически. Все время неестественно форсируют эмоции и жесты. Для цирка бы сошло. Представление грустных клоунов.

Я покосился на соседей. Зрителей очень немного, почти все молоды, и я не особо выделяюсь. Но как смотрят! Можно подумать, на ярко освещенной площадке выступает воскресший Майкл Джексон собственной персоной. Положительно с критикой лучше не выступать.

Тем более что пиэса лично написана камер-фрейлиной двора Елизаветы Петровны и ее подругой Маврой Егоровной. Некрасивая, но веселая и приятная в общении девушка. Совершенно не хочется ее обижать. И ведь имеется собственный в штате стихотворец Егорка Столетов, музыкант и любовных романсов слагатель. Зачем же я понадобился?

Надо бы проверить наличие театров в Москве и что там ставят. Нет, даже пытаться не стану излагать сюжеты на бумаге. Боюсь, не поймут. Тут людям драму подавай, о прекрасной и беззащитной красавице, дочери короля Иерусалимского, оклеветанного злой матерью мужа и брошенной в пески умирать от солнца и жажды. Ой! А чем лучше «Салтан»? Не зря меня позвали. Как бы здесь не присутствовал очередной толстый намек на теперешние российские обстоятельства и отстранение Елизаветы Петровны.

Кажется, я опять умудрился по незнанию вляпаться в нечто подозрительное. Со сцены неслись высокопарные речи, почему-то на французском. Я не настолько хорошо с ним знаком, чтобы улавливать некие тонкости. Лучше бы на английском или немецком травили текст. Главное понятно — свекровь противная и подлая, типичный сериал. Рожденный в пустыне ребенок теряется в буре. Все плачут, заламывая руки. Ничего ужасного. Скоро обнаружатся какие-нибудь бедуины, бедные и страшно благородные.

Господибожемой, оказывается, это с таких давних пор тянется. Не Пушкин первый набрел на идею. Как бы не с каменного века выросло. И чего я сомневался тырить у него? Сам явно передрал. Правда, все же по-русски оформил. Это жирный плюс и моя искренняя благодарность. Правда, ему заплатили, и вроде как немало. А мне пока в основном обещают.

О! Так и Моисей из той же оперы. Мамаша подбросила в речку, а его фараонова дочь подобрала. Бессмертный сюжет.

Ну надо же! Не просто кочевники, а еще и красавец-вдовец с черными усами и при наличии недавно родившейся дочки. Сейчас организует поиски. Тут едва челюсть не вывихнул, пытаясь не показать. В зале хорошо протоплено, кресло уютное, происходящее навевает скуку, и тянет подремать. А ведь нельзя. Не поймут.

— Как тебе? — тихонько касается моей руки Елизавета.

— Мне нравится, — отвечаю, проглотив ехидные комментарии и получая в ответ кивок.

Опять напряженно смотрит за действием. Будто не ясно, чем закончится. Неправды и интриги злоумышленницы окажутся вытащенными на свет, жена вернется на трон, а от свекрови избавятся самым радикальным образом. Сын поженится с дочерью спасителя. Или это в продолжении?

И все с вычурными позами и не похожими на нормальную речь декламациями. Нет, правда, почему не на нормальном русском? Видать, за тем меня и пригласили. Как бы не самая первая история на родном языке, да вдобавок в стихах и очень в тему.

И ведь не наивные люди, прекрасно понимают ситуацию. Я наверняка много хуже в ней разбираюсь. Побуждения и психология ничуть от хорошо знакомых не отличаются. Больше вкусной еды, баб и имущества. А главное — власти. За нее многие душу продадут. Восемнадцатый век или двадцать первый — ничего не изменилось. Человек — он и в Африке человек. Он и дальше продолжит бегать без штанов, просто вместо ассагая воспользуется «калашом» для получения желаемого.

Нет, в политику я не хочу. Здесь хуже всего, и любой плавает в фекалиях. Честных политиков не бывает. Лучше уж бизнесом заниматься. Там кинут, так за деньги, а не звеня обещаниями. Честнее и не столь неожиданно. И ведь впрямую не скажешь. Портить отношения на пустом месте вредно в любом смысле. Лучше сослаться на занятость и доверить «Салтана» их усилиям. Как поставят, так и ладно.

Или, может, рассказать про теорию Станиславского? Дала. Много я про него знаю. Как раз парочка анекдотов типа Станиславский любил, держа во рту конфету, делать кислую физиономию и «не верю!». Объяснятель системы из меня тот еще выйдет. Не берись за дело, в котором ничего не смыслишь. Хотя… На безрыбье и рак рыба.

Не требуется быть великим режиссером и даже изучать его творчество, чтобы дойти до элементарных вещей: реализм более органичен и понятен зрителям. Надо вести себя и говорить естественно. Ага, попутно дав понять, насколько мне все это ^Не по душе. Мавра Егоровна умная, я уже понял, враз срубит отношение. И ведь не пройдет, не привыкли они к такому. Все равно что современную эстраду пенсионерам показывать. Не въезжают и морщатся.

Боже мой! Неужели конец!

Я бурно захлопал, вызвав недоуменные взгляды. У них не принято так выражать одобрение? Ну вон же, актеры кланяются. И ухмылочки странные. Рядом раздались хлопки, Елизавета поддержала мой порыв, и все дружно зааплодировали. Причем многие вместо сцены пялятся сюда.

До меня дошло быстрее, чем до жирафа. Только что, на глазах у всех, я продемонстрировал отвратительное мужицкое воспитание. Даже не так. Полное отсутствие и непонимание простейших правил и приличий. Посмел влезть до цесаревны. В другой компании уже волокли бы в пыточный застенок, выяснять — нет ли у меня некоего злого умысла с дальним прицелом. К счастью, здешний народец либерален до безобразия. Уважения, правда, эта выходка мне не добавит. Хотя, если честно, все к лучшему. Чего с мужика взять.

Елизавета молча похлопала по руке, улыбнувшись многообещающе. Видимо, не сердится. Поднялась с кресла, и я поспешно вскочил следом. Положено подать руку или еще как — вопрос крайне интересный. Кинофильмы в подобных вещах не подспорье.

— Пойдем прогуляемся.

К счастью, скачек устраивать или нестись на охоту Елизавета не собиралась. Действительно неторопливая прогулка, причем на удивление без сопровождающих, по земле, отданной ей в вотчину. Это я уже выяснил заранее. Как и про то, что имение не одно.

По придворному протоколу на всех церемониях Елизавета занимала весьма почетное третье место после императрицы и ее племянницы, то есть моей знакомой Лизы. В таком же порядке провозглашалось ее имя в церквах. Если Анна Иоанновна действительно намеревалась провозгласить дочку сестры наследницей, она вела себя достаточно странно.

Реально коллизия решалась простейшим образом — выдать замуж одну из Елизавет за иностранного принца и отправить от Москвы в дальние края.

При желании найти подходящую кандидатуру не проблема. Помимо несметного количества немецких, есть более или менее подходящие Георг Английский, инфант Мануэль Португальский, граф Мориц Саксонский, инфант Дон-Карлос Испанский, герцог Эрнст-Людвиг Брауншвейгский.

А если посмотреть на Восток и сплавить в персидский гарем, то вообще замечательно. К туркам нельзя: Россия с ними вечно воевала за Константинополь, и потомок Петра в чалме — лишний. А в Мадриде или Лондоне иметь родича с кровью Романовых и одновременно Бурбонов или Габсбургов в перспективе могло быть и полезным.

— Почему молчишь? — потребовала Елизавета внезапно.

— Один раз опростоволосился — не хочется окончательно пасть лицом в грязь в ваших глазах.

В каком-то смысле так и есть. Девушка очень красива. На пару лет меня старше, но это особой роли не играет. В нашем возрасте такие тонкости слаборазличимы. Самые мои лучшие девушки уже школу закончили, а кое-кто и в университете обретался. Определенный опыт имеется, и не надо бояться ни последствий, ни претензий.

А Елизавета очаровательна. Кожа белая, зубки без отбеливателей жемчужные и ровные, большие сине-зеленые глазищи, моментально затягивающие в себя. И снобизмом не страдает. Простая до безобразия. С обычными людьми уважительно калякает на улице. Я не про себя, а про жителей слободы. Что ни встречный, то знакомый, и она помнит о каждом подробности. Жена, дети, проблемы. Явно не на показ, действительно сама, суфлер отсутствует.

— Манеры предназначены для окружающих, а удовольствие для себя, — говорит она вполне серьезно.

— Я пока привыкаю. Неопытен в общении в столь высоком обществе.

— Значит, требуется искушенная наставница, — говорит определенно с намеком. — Но говорить ты умеешь. И пишешь недурно. Я раньше и не подозревала, что в нашей стране может появиться литература. — Она звонко рассмеялась. — Все Французы да французы.

Читая авторов, красиво пишущих, сам учишься красно говорить, — пытаюсь отделаться неопределенностью.

Не готов абсолютно обсуждать современную ей художественную литературу из города Парижа. Мы такого в школе и интернате не проходили. До сих пор я читал исключительно научные сочинения и работы. Мольер еще, кажется, не родился, и вообще проще творить многозначительное лицо, отделываясь общими фразами.

— Тогда поведай занятное, для меня, — хитро блестя глазами, потребовала.

Похоже, я перестарался с баснями и сказками. Скоро начнут требовать каждый день новое.

— Однажды встретились две женщины в таверне. Обе грязные и ободранные да голодные. И денег совсем немного нашли. На пару кусков хлеба да пустую похлебку. Хозяин таких посетительниц невзлюбил и отправил в дальний темный угол. Пусть побирушки там сидят и никого из гостей состоятельных не раздражают.

— Совсем плохо, бабушка? — спрашивает тихонько одна из них вторую.

— Какая я тебе старуха, — возмутилась та, — я всегда молода, и зовут меня Любовь.

Совершенно не помню, откуда взялось. Может, и не вычитал, а сам на ходу создаю, склеивая восточные притчи. И направление нужно придать очень определенное.

— Видно, врут легенды, — скривилась первая, — описывая твою красоту, но я не удивлена. По себе знаю, как способны люди изуродовать кого угодно.

Любовь отложила ложку и пристально посмотрела на собеседницу.

— А тебя как зовут? Где-то видела прежде.

— Счастьем кличут.

— Да, — после долгого молчания произнесла Любовь, — не удивительно, что не узнала. Ты тоже, знаешь, не лучшим образом смотришься.

— Люди, гады, — всхлипнула Счастье. — Как признают, норовят кусок оторвать, и ладно бы еще для себя, а то на продажу.

Они обнялись, утешая друг дружку, и, успокоившись, порешили никогда не расставаться. Вместе легче странствовать по бесконечным дорогам мира. Потому если уходит Любовь от человека, с ней и Счастье исчезает. Порознь они не встречаются.

— Ты грустный сказочник, — скривилась Елизавета, аж губы задрожали, и, схватив меня руками за голову, наклонила к себе, впиваясь жадным поцелуем. Губы у нее оказались сладкими и умелыми. — Идем! — отпустив, почти приказала.

Это продолжалось с поразившей меня изобретательностью достаточно долго. Солнце давно село, оставив комнату в темноте. Как-то не до зажигания свечей было, да и не требовались они в тот момент. Страсть была удовлетворена в полной мере, и сейчас ее красивое тело, плотно прижавшееся ко мне, уже не вызывало особого волнения.

Не сказать, что совсем не попадались с моего появления в Москве доступные женщины. Найти их столь же нетрудно, как и в любом городе в двадцать первом веке. Но у меня они вызывали стойкий ужас. Что не моются и обязательно вшами наградят — это как бы в порядке вещей. А вот подцепить гусарский насморк или что похуже совершенно не улыбается. Лечить здесь нормально не умеют, антибиотиков еще три столетия не появится, и страдать потом всю оставшуюся жизнь, глотая ртутные порошки? Спасибо, я лучше потерплю, используя энергию в творческих целях.

Есть, правда, напрашивающийся вариант, но я не настолько опаскудился, чтобы покупать девственниц на базаре. А с обычными горожанками опасно. Вляпаться в историю с разъяренными родителями (и ведь правы будут) тоже не рвался. К счастью для моих бурных гормонов, существовали и иные возможности. Среди клиенток женского пола частенько попадались замужние, с удовольствием наставляющие рога своим супругам. А на славу девки всегда были падки. Любой артист или певец без промедления порасскажет массу случаев. В своем роде я в последнее время стал тоже широко известен.

Ко всему я еще, прямо скажем, оторвал недурственную внешность. И на морду симпатичен, и крепок. Моей заслуги никакой, но, честно говоря, раньше смотрелся хуже. А сейчас прямо орел, и терять достоинства в ближайшее время не собираюсь.

Тут главное — не форсировать события и не трепаться, олная тайна. Нам огласка обоим не требовалась. Обычно все Достаточно быстро заканчивалось. Купчихи редко имели возможность гулять без сопровождения, и с этой стороны все чисто. Иные, кроме как к родственникам, за ворота дома годами ни ногой. А тут такой случай удачный подворачивается!

Ну прямо как сегодняшний. Дико бы смотрелось, вздумай отталкивать и рассуждать про моральный облик, лениво подумал, продолжая перебирать ее роскошные волосы и без особого интереса слушая очередную жалобу.

— Все время следит, — говорила Елизавета, подразумевая свою кузину и одновременно императрицу Анну Иоанновну, — вздохнуть невозможно, чтобы не узнала и выговора не сделала. Почему одеваешься не так, смотришь не эдак и амуры крутишь не с тем.

Так, мысленно напрягся. Можно было и догадаться, а не прыгать с разбегу в постель к царевне. Хорошо, скрытых камер пока не существует.

— Алешеньку Шубина сослала, морда рябая!

Это, видать, предыдущего любовника, без особой радости отмечаю. Опять я влип на пустом месте. Только-только начал нормально устраиваться — и на тебе. Завтра пригласят проехать в Сибирь навечно.

— Я даже стихи написала…

— А прочти. — Многозначительная пауза не могла быть нечем другим, как предложением попросить.

«Я не в своей мочи огонь удушить, сердцем болею, да чем пособить?» — напевно исполнила она.

— Искренне, — честно отмечаю. Страдания страданиями, а я уже здесь. Но ведь от души.

Она благодарно уткнулась в плечо.

— Танцев и маскарадов при дворе мало, вечно карточная игра по копеечке да забавы с шутами. Скучно! И всего тридцать тысяч рублей в год выдает на содержание! — завелась почти сразу вновь.

Ничего себе «всего»! А ведь есть еще личные имения, и с них тоже доход поступает.

— Проси, не проси — ни копейки больше.

Главное, чтобы в долг не попросила. При таких аппетитах я могу и штаны снять, а ей все одно будет мало.

— И как же мне жить?

Как и раньше, цинично подумал. Здесь бы замечательно подошел классический совет: «Не верь, не бойся, не проси», — но в данный момент он неуместен. Елизавета в моих афоризмах не нуждается. Поступать станет по-прежнему, и экономить не заставишь. Как там мне мимоходом Мавра призналась, веселье бьет ключом. К столу цесаревны ежедневно подается вдоволь спиртных напитков, так что в месяц выходило по 17 ведер водки, 26 ведер вина и 263 ведра пива — и это «ок-роме банкетов».

— Ни на что не надейся, лишь помни о Боге, — сказал вслух, переходя к поглаживанию прелестных выпуклостей и с удовлетворением отмечая положительную реакцию своего организма и ее тела. — Жизнь дается на время, а Господь навсегда. А потому провести дни надо так, чтобы не стало мучительно больно за бессмысленно упущенные минуты. А посему, — я повернулся и навалился сверху на женщину, подмяв, причем она оказалась совсем не прочь, обнимая, — не станем говорить о прошлом. Редкая красота ваша меня подобно магниту железо влечет.