Книга: Цель неизвестна
Назад: Глава 5. Возвращение
Дальше: Глава 7. Елизавета петровна

Глава 6. Доктор санхец

— Обязательно приеду, — провожая, заверил Лестока еще раз. — Счастлив получить приглашение и прочее.
Язык молол без участия мозгов, а я думал. Не зря мне его имя показалось знакомым. Личный врач и доверенный человек Елизаветы. Той, что дщерь Петрова. Заехал вроде случайно пригласить в гости. Некие люди вкупе с царевной веселой компашкой ставят спектакль и хотят услышать мое мнение о нем, а также о возможности поставить «Сказку о царе Салта-не». Окончание в «Ведомостях» еще не появилось, но у автора ведь спросить не проблема. Понравилось.
Зачем отказываться? Пусть репетируют. Связи — вещь исключительно полезная. Высокие покровители мне пригодятся. Да и известности как-никак добавится. Гости же придут на постановку у ее высочества цесаревны.
И все бы хорошо, но не понравился мне Лесток. Скользкий он какой-то, и дело не в шести проигранных мной за кратчайший срок рублях. Жалко, да не разорюсь. За руку не поймал, так что, может, и не шулер.
И все же первое впечатление редко обманывает. Кажется, не зря с ходу помнилось насчет интриганства. Смотрит, вынюхивает, намеки кидает. По большей части они до меня не доходят, и превращается наше общение в комедию вроде старой французской, когда музыканта принимают за убийцу.
Его в принципе не интересовала ни вакцинация, ни остальные дела, имеющие отношение к врачебной практике. Он привез приглашение и желал меня рассмотреть предварительно, до попадания ко двору Елизаветы. В какой-то момент уяснил, что в профессиональном плане не соперник, и заметно успокоился.
Вот Санхец не такой, подумал, с облегчением освободившись от незваного гостя и усаживаясь за стол. Этот натурально слушает с горящими глазами излагаемые теории о болезнетворных микробах и борьбе с ними. Аж Иванова замучил вопросами. Он сюда заявился не в картишки перекинуться. Мне жалко? Нет, конечно. Как минимум распространит полезное начинание по России. А излагать с каждым разом выходит все легче и глаже. В надцатый раз повторяю все формулировки наизусть.
— Нет-нет, спасибо, — поспешно он отказывается на мой жест в сторону кувшина с пивом. — Я начал изучать медицину под руководством моего дяди Диего Нуньеса в Лиссабоне.
То есть не испанец. Португалец. Одним миром мазаны, а из наших далей их внутренние свары пофиг. Зато ясно отношение к пиву. К вину приучен. Романские народы все с детства хлещут за милую душу. Пиво северней привычно, где виноград не вызревает. Чего нет, того нет. Оно дороже, и предпочитаю хорошую водочку.
— Затем продолжил в Саламанке и, уже получив врачебный диплом, практиковался в Лондоне, Париже, Генуе.
Ишь, как его носило, подумал благодушно. Закосеть с выпитой дозы не удалось, но настроение, и так неплохое, заметно улучшилось.
— Когда я впервые ознакомился с сочинениями Бургаава…
А это еще кто на мою голову? Смотрит многозначительно.
— Решил даже переехать в Лейден и до отъезда в Россию три года слушал его лекции. Вы не знаете о нем? — озаботился, не обнаружив реакции.
— Я все-таки не получил соответствующего образования. Каждого иностранца не обязан помнить. Да и вы, простите, не так давно о нем узнали. Лет пять назад, нет? Иначе бы еще в этой Саламанке выучили.
Он посмотрел на меня с недоумением. Наверное, я был излишне груб.
— Вы поможете достать его сочинения?
— Конечно! — обрадовался Санхец. — В моем багаже «Институции» и «Афоризмы о распознавании и лечении болезней», написанные им для учеников и составлявшие как бы объяснительный текст к его лекциям. Есть и «Наставления по медицине». Я пришлю вам для ознакомления.
— Большое спасибо, — отвечаю, несколько изумленный щедрой готовностью делиться. Обычно врачи не баловали меня своим расположением.
— Это поразительный человек! Он смог вывести медицину из схоластики и догматики, дав новое интереснейшее направление развития. Объяснял процессы жизнедеятельности организмов законами химии и механики. И в этом отношении часть ваших идей, безусловно, совпадает с его! Вы удивительно разносторонний человек, — оживленно продолжает. — Я никак не ожидал от русского…
— А мы все типа лаптем щи хлебаем, — это я произнес на русском, не имея понятия о точном переводе.
Он понял по тону недовольство.
— О! — вскричал столь же по-южному темпераментно. — Я вовсе не хотел вас обидеть! Понимаете, в последнее время в Европе издают достаточно много книг о России. Всем после вашего императора Петра стало вдруг интересно и важно знать о ней. Я перед отъездом прочитал несколько сочинений…
— А их, случаем, калякают не иностранцы, изгнанные со службы и мечтающие хоть задним числом пнуть обидчиков?
Пауза. Он задумался всерьез.
— С этой стороны я никогда не рассматривал, — сознался наконец. — Их писали самые разные люди, от путешественников до послов, но определенная правда в ваших словах присутствует. Любые свидетельства нужно рассматривать и с данной точки зрения.
Судя по поведению моего гостя, элементарная для моего прежнего времени мысль о критическом отношении к любым источникам здесь до сих пор не привилась. Я мимоходом совершил очередной прорыв в сознании отдельного представителя западной культуры. Хорошо хоть не переклинило.
— И все же, — опять после паузы, — вы только не обижайтесь, не все в них неправильно. Например, когда сидишь за столом с русским — даже образованным человеком, даже дворянином, — постоянно стойкое ощущение, что, если скажешь нечто показавшееся ему обидным, — он выхватит из-за голенища нож и тебя зарежет.
Я невольно заржал.
— Благодарю вас, — отдышавшись, говорю, — за эту замечательную минуту. Я непременно запомню, отложив на полочке рядом с цитатами древних римлян.
Он развел руками с неуверенной улыбкой.
— Рад, — говорю вслух, — что вы не токмо способны отрешиться от навязываемых обществом шаблонов и думать своей головой, но и не боитесь высказать собственное мнение, — и протягиваю руку.
Он торжественно пожал, поднявшись со стула.
— Почту за честь.
— Никому не нравится, когда о его родине говорят предубежденно и неприятно. Между собой мы можем критиковать порядки или ругаться на власти и неустройства, но, услышав от постороннего резкие слова, недолго и действительно добраться до его физиономии. Не думаю, что в вашей стране ведут себя иначе.
Санхец еще подумал и кивнул, соглашаясь.
— Просто вы, европейцы, считаете себя почему-то светочем всего. А мы не хуже. Другие, но не хуже. И как в любом народе, у нас бывают трусы и храбрецы, подлецы и альтруисты, жадные и щедрые, честные и вороватые. Не стоит пусть и правильные впечатления о контактах с отдельными личностями переносить сразу на весть народ. Мы люди с данной нам Богом свободой воли. И мне как раз проще всего об этом говорить. Я — помор.
У него на лице большими буквами проступило недоумение.
— Ну как вам объяснить, — пытаясь подобрать правильные слова, бормочу, — скажем, в Швейцарии… нет… кантоны неудачный пример. Ну вот в Испании есть баски, гасконцы и разные каталонцы. Они все говорят на испанском, молятся в католической церкви и для иностранцев скорее всего одинаковы. А внутри страны очень различаются. По поведению, воспитанию и даже языку. Так и в России народ русский отнюдь не един. Есть малорусы, великороссы, а есть такие вроде нас, поморов. Мы живем на окраине и столетиями общаемся и с Москвой, и с заграничными людьми. Нет среди поморов предубеждения против других народов, потому что встречаемся мы с ними регулярно. И с Европой, и с Киевом через столицу, и с Казанью. Мой отец водил корабль в Скандинавию неоднократно, и я на том карбасе присутствовал в качестве зуйка.
Собственно, не я, а тот прежний Михайло, но сейчас не особо важно. Главное — донести мысль, а попутно закинуть в отношении себя кой-какие мысли. Он при случае поделится со знакомыми, и дополнительный кирпичик в стенку выстраиваемой легенды удобно ляжет.
— Вроде юнги, — поясняю термин для большей доходчивости. — Насмотрелся на всякое разное. И как люди живут иначе, и как ведут себя, а без языков и не поторгуешь. Мы ходили с хлебом, досками, текстилем, крупой вокруг Кольского полуострова в Норвегию. Там обменивали товары на рыбу, в изобилии водящуюся в тех водах. Торговать выгодно. На каждый руль вложенный почти столько же прибытку. Но и риск немалый. Море бывает жестоко. И чтобы не обдурили, желательно знать язык. Не тот, на котором обычно объясняются, — «как твоя купом, давай фир пуд, как твоя нет купом, со, прощай».
Судя по выпученным глазам, он ничего не понял. И неудивительно. Часть слов норвежских, часть русских, попадаются и вовсе не известно откуда. Купцы еще не такое отчебучить могут. Я подозреваю, и лингва франка в Средиземноморье звучит подобным образом. Из разных языков вперемешку. Без привычки ни черта не разберешь. А моряки из любых государств прекрасно объясняются.
— «Если ты будешь покупать, то давай за четыре пуда, а если нет, то прощай», — перевожу на нормальный немецкий. — И стал я думать, пошто течения или северное сияние возникают. Да зачем людям разные языки и обычаи. Тятя отмахивался, для него ничего странного нет. Так Богом дано от начала. А мне мало было, я все думал и в книгах искал ответы. И как по звездам путь определяют — а для того математика важна чрезвычайно. Что обнаружил, а что и сам придумал. Верно аль нет, только практикой проверяется. Да понял я главное — поиск нового и есть смысл жизни. Ну а ежели попутно польза будет людям, мне приятно вдвойне.
А если еще хорошо заработать выйдет, так и втройне. Только излагать я этого не собираюсь. Если не глуп, сам поймет. Наука сама себя прокормить не сумеет. А внедрение нового — дело много тяжелее изобретения. Объяви завтра Анна Иоанновна указ о всеобщей вакцинации — так и бунт грянет. И ведь тебе же на пользу, но заставлять?..
— Я недостаточно самонадеян, — наливая себе для помощи в пересохшем от долгого монолога-лекции горле, — чтобы пытаться убеждать дипломированных специалистов, что болезнь вызывается крошечной тварью, едва различимой в микроскоп. Тем более что они частенько его даже издали не видели.
Врачи в моем нынешнем столетии упорно придерживались взглядов, высказанных еще Клавдием Галеном. Здоровье организма есть равновесие между четырьмя элементами: черной желчью и кровью, лимфой и желтой желчью. На сем фоне мои тезисы блистали неожиданностью и наглостью. Кто он — и кто я. Поэтому прямо в статье совершал поклон в сторону авторитетов медицинских кафедр, поясняя: не могут все заболевания происходить по указанной (микробы) причине.
Скажем, при подагре или грудной жабе — заболевании сердца (скорее всего, нескольких разных) — правильное питание облегчает положение, а значит, в создании внутреннего равновесия заложен некий смысл. В отдельных случаях. На пояснения в виде обмена веществ, кровообращения или холестерола, вызывающего закупорку сосудов, даже не пытался замахиваться.
Мои познания в медицине исключительно из общеобразовательных брошюр, читанных в очереди от скуки. Разница между венами и артериями за давностью и невнимательностью стерлась. Ну что толку, что я помню о существовании витаминов и их полезности? Выделить не сумею. А путем тыка англичане давно разобрались в необходимости давать цитрусовые экипажам кораблей. Не зря их зовут лимонниками. Квашеная капуста ничем не хуже.
Устал я от этих вечных проблем. Ну почему я не инженер… как его там… из «Таинственного острова». Тот на пустом месте умудрялся создавать любой предмет. Хочешь — кирпич сварганит, пожелаешь — и сталь выплавит. А мелочи всякие и вовсе не в счет. Плюнет, дунет — и будьте любезны. А я эти страницы пролистывал. Легко сказать «мы в будущем сильно умные». А что реально знаем? Как выглядит сенокосилка или сеялка, видеть приходилось? А плуг из скольких частей состоит?
Нет, чем дальше, тем меньше верю в неких личностей, засунувших меня сюда. Какой смысл смотреть, как я корячусь? Взяли бы мастера на все руки и воткнули напрямую в царя…
По-любому пора заканчивать. Чересчур разговорился.
— Не примите за обиду, — сказал, стараясь сделать извиняющуюся физиономию, — время уже позднее, а у меня куча дел.
Выглянул наружу и обнаружил спокойно беседующую компанию. Расторопный мне помощник попался. Привел. И беспокоить не стал. Когда натурально срочность имеется, чует за версту.
— Андрюха!
Он, не задерживаясь ни на секунду, подлетел и стал во фрунт.
— Слушаю, Михаил Васильевич.
И смотрит, стервец, на манер преданного пса. Неужели всерьез или прикалывается? Иногда страшно хочется дать по шее, чтобы вел себя нормально.
— Проводи-ка господина Санхеца до дому.
— Зачем? — удивляется тот, и я с запозданием осознал, что продолжаю говорить на немецком. — Я не настолько пьян, чтобы не найти дороги.
— К зиме в Москву собираются разнообразные подонки и воры со всей округи. В лесу не отсидишься — холодно. А потом и уходить не хотят. Чем поджидать с кистенем раз в неделю путника в глухом лесу, проще возле кабака в городе обирать. На улицах в темное время не всегда спокойно. А если честно — здорово шалят. С проводником, знающим местное наречие и все переулки, гораздо проще.
— Да-да, — согласно кивает. — Вы правы. Живя в стране, важно знать ее язык.
Э… вроде я такого не произносил.
— А вы заходите при случае, помогу с изучением. Всегда к вашим услугам! Андрюха, понял?
— Доктора в его хаус доставить.
— Бережно! — приказал со значением. — А вы, ребята, заходите.
— Вы это… — терзая в руках шапку, смущенно сказал Демид, когда я показал на койку, чтобы присаживались.
Что поделать, табуреток у меня всего две, и на одной они не поместятся. Предпочитаю смотреть свысока. Давно мечтаю завести лично для себя нормальный стул, но все руки не доходят.
— Чего это?
— Правда, что Андрюха сказал?
— Откуда я знаю, чего он брешет?
— Что вам пожаловано дворянство.
— Ах, это! Иногда не врет. Всемилостивейше признан достойным звания, герба, изображающего руку с оспенным нарывом за труды. И на оное дворянство дан диплом. Показать?
Он испуганно отшатнулся. М-да, кажется, я в очередной Раз серьезно впросак попал. Переход в другое сословие положено иначе отмечать. С помпой и праздником. А заодно и именовать их холопами сквозь зубы.
— Шляхтич я едва испеченный, а дела наши давние, — говорю, перестав искать выход. Как выйдет, так и выйдет. — Садитесь и докладывайте по совести.
Первым приземлился Демид, затем уж и Козьма, с запинкой. Братья походили друг на друга лишь с первого взгляда. Оба кряжистые, бородатые, под горшок стриженные. Я сначала их почти не различал. Ан нет, старший Козьма, а верховодит Демид. Что он приговорит, так тому и быть, хотя в работе именно Козьма решает.
Все шло как обычно. Ни шатко ни валко. Безопасная булавка расходилась бойко. Более того, чрезвычайно резво. Объяснив про разделение труда (здравствуй Адам Смит и лекции об экономике), я получил внимательных слушателей и заметный подъем производительности труда. Вместо десятка в день подсобники клепали сотни. И все же на ней серьезного капитала не сделаешь.
Мясорубка оказалась еще одним сомнительным проектом. Казалось бы, чего проще? Минимум деталей — и котлеты на выходе. Ага, так легко и просто исключительно в мечтах происходит. Сначала долго искали нужный металл. Потом мучились с обычным винтом. Резьбу сделать даже не пытались, соорудили запор на решетку.
Мало того, почему-то московские хозяйки считают, что в фарш легче легкого яд подсунуть. Кому надо, и так сподобится, без мясорубки. Пока что существует два работающих экземпляра. У меня на кухне, и действует исключительно под мои заказы. Второй, почти производственных размеров, крутит мясо под пельмени со всей возможной конспирацией. Узнают — перестанут брать.
Чем плоха вещь, ума не приложу. Кухарки предпочитают рубить мясо. Кроме предвзятости, причин не наблюдается.
— Опять, что ли, новая выдумка? — спросил Козьма.
Демид пихнул его локтем.
— А вот и ознакомитесь.
Косу-литовку придумали до меня и, видимо, литовцы, если исходить из названия. Вещь пока не очень распространенная, так что пусть не открыватель, однако покупают. Колючая проволока оказалась сплошным разочарованием. Стальную и достаточно широкую в сечении и длинную не производили даже в Англии. Только небольшие куски. А мягкая здесь не годилась. Вот и оставалось, исходя из булавочной конструкции, осваивать пряжки, застежки и прочее добро, на удивление пользующееся спросом.
Первое восхищение уже прошло, появились многочисленные подражатели, однако Россия большая, и закупки купцами продолжаются. Итого моя доля почти шестьдесят рублей за месяц. На этой почве братья меня всегда выслушивают внимательно. Худо-бедно через два раза на третий, а прибыток пошел ощутимый. И сейчас уставились на чертеж самовара с любопытством.
Попробуем. Хуже точно не будет. А для начала подарю царице раззолоченный. Или Бирону. Нет, обоим сразу, и неодинаковые. Удачная реклама — двигатель прогресса. Пусть попробуют не подражать, если Анне Иоанновне по душе придется кипяток в любое время. Не просто для нагревания воды, а чтобы держать ее постоянно горячей. Для зимы ничего лучше не придумать!
Назад: Глава 5. Возвращение
Дальше: Глава 7. Елизавета петровна