«Сколько прошло времени, как чрево канализации поглотило меня? Пять минут? Час? День? Вечность? – мысли путаются в воспаленном разуме. По моим прикидкам, я уже должен был вползти на территорию завода. Передо мной, теряясь в бесконечности тьмы, извивается толстая кишка коллектора. Пытаюсь вспомнить расположение канализационных люков сверху и понимаю, что не могу. – Главное, чтобы эти уроды не обошли поверху и не перехватили меня, а то…» – гоню эти мысли прочь.

Здесь ощутимо теплее, чем наверху. Я, «включив» ночное зрение, ползу, утопая в вязкой вонючей жиже, которая точно живое существо, чавкая и упираясь, нехотя выпускает мои конечности из липкого плена. Пространство вокруг меня словно окрашено в серые цвета.

Это трудно объяснить, точно в мозгу щелкает некий рубильник, сменяя зрительный диапазон, а перед глазами возникают смутные образы. Но, чем гуще мрак, тем туманнее эти картинки, и тем сильнее, до рези, приходится напрягать глаза.

Затем приходит страшная головная боль, так что не раз подумаешь, прежде чем воспользоваться этой способностью. Хотя именно она не раз спасала жизнь мне и моим товарищам… Но только не сегодня…

«Будь все проклято! – взрываюсь я, стискивая зубы. – Почему я жив, а они нет?» – немой вопль раздирает глотку. Но я отвлекся, а размякать нельзя, особенно когда за тобой по пятам следует смерть.

Постоянно оборачиваюсь, прислушиваюсь к звукам подземья. Каннибалов не слышно, лишь тихая размеренная капель отдается эхом позади.

«Неужели отстали? – думаю я. – Странно… догнать меня, выслеживая по запаху крови, для нюхачей – пара пустяков. Или мешает кто? – мысли о странной старухе не дают мне покоя. – Явь она или мираж? – я усмехаюсь. – Еще узнаю, вылезти бы только отсюда».

Я вижу во тьме грязно-бурые пряди каких-то растений, которые свисают как толстые волосы со свода коллектора. Чуть дальше на полу виднеется бесформенная желеобразная масса, утыканная налитыми гроздями хищных грибов, чьи черные шляпки-звездочки на тонкой бледной ножке, чуть дрожа, тянутся ко мне.

Мы называем их анаморфы или просто морфы, уж слишком безобразно твари выглядят. Такие места – как раз для них. Говорят, они еще и медленно передвигаться могут, переползая, как улитки, только не верю я в это. Одно знаю точно: достаточно легкого прикосновения гриба к открытому участку кожи, – и любое живое существо обречено на медленную мучительную смерть от паралича и удушья… но это только начало. Даже после смерти вам не обрести покоя: мельчайшие споры дадут ростки, превращая тело в питательную среду для новой грибницы…

Осторожно огибаю опасное место и замираю, почувствовав… Это сложно объяснить – чей-то взгляд. Рассказами о призраках, бродящих по подземельям, нас, жителей Убежища, не удивить. Бледные тени в прозрачных одеждах, витающие в метре от земли, тихие голоса. Ха! Времена сейчас такие, что надо больше опасаться живых, как двуногих, так и…

Чувствую, что кто-то незримый, осторожно, но настойчиво толкает меня в спину. Оборачиваюсь. Никого. Зябко поеживаюсь. Страшно ли мне? Страшно. Я вижу, что у стены, там, где точно клубок сцепившихся змей торчат корни, валяется выбеленный череп. Приметное место, проклятое.

Вновь почувствовав давление в области затылка, ползу вперед. Свод туннеля здесь становится заметно ниже. Склонив голову, я ощущаю себя нечестивцем, осмелившимся потревожить сон мертвых.

Чем дальше, тем ниже свод. Затхлый воздух медленно, но верно делает свое дело, проникая сквозь разрыв в противогазе. Меня порядком мутит. Пустой желудок в тщетных попытках избавиться от мнимого содержимого, наконец, сжимается и затихает.

Жутко воняет. Пытаюсь успокоить себя, думая, что вся эта жижа – лишь грязь, а обильные дожди, прошедшие после гибели цивилизации, должны были смыть все нечистоты. Слабое утешение. О радиационном фоне стараюсь не думать, на мой век хватит.

Сколько я уже ползу? Не знаю. Начинаю мерить расстояние в локтях. Поворот, за ним другой. Вижу во мраке обвалившуюся, явно старинную кирпичную кладку. Воспаленный разум застилает туман, перед глазами клубится серая хмарь, а я все ползу, воображая себя часовым механизмом с медленно раскручивающейся пружиной.

Ноги и руки превратились в поршни, туннель – цилиндр, а вместо смазки – моя собственная кровь. Вязкая вонючая нить слюны непрерывно тянется изо рта. Падает внутрь противогаза. Противное ощущение, уж поверьте мне на слово…

Тьма становится все гуще. Или это я теряю зрение? Стенки туннеля начинают сжиматься, грозя раздавить меня. Задыхаюсь. Начинаю слышать голоса, все время повторяющие:

– Ты наш… наш… наш…

Я миновал восемь кругов ада и теперь вползаю в последний – девятый, чтобы посреди замерзшего озера, в ледяной глыбе узреть его лик…

Ползу вперед. Заметив впереди желтый огонек, я решаю, что схожу с ума. Ползу дальше, с каждым метром замечая, что огонек становится все ярче. Отключаю «ночное» зрение.

Вскоре туннель расширяется. Я чуть приподнимаюсь. Встаю на четвереньки. Как побитая собака, волочу за собой ногу. Медленно, стараясь даже не дышать и держа пистолет в вытянутой руке, метр за метром продвигаюсь вперед. По пляшущим теням на стенах делаю вывод, что источник – факел или костер. Мне кажется, я слышу удары своего бешено колотящегося сердца.

Туннель, слегка изгибаясь, заканчивается бетонной стеной с вделанным в нее чуть приоткрытым железным люком. Явный новодел, а не та древняя кладка. Так, я точно на «Ухтомке», вот только, где именно? Территория завода еще та… И куда выведет меня этот проход? Вопросов больше, чем ответов. До сих пор мне везло, надеюсь, повезет и в этот раз. Подкрадываюсь ближе. Сквозь зарешеченное оконце пробивается свет. Берусь за скобу, но тут же отдергиваю руку, замечая, что стальной прут густо заляпан кровью.

«Совсем свежая», – отмечаю я про себя, разглядывая испачканные пальцы.

Дыхание перехватывает, и, проклиная все на свете, я медленно отступаю, каждую секунду ожидая, что в проеме покажется рожа каннибала. Неожиданно до обостренного слуха доносится шорох. Обернувшись, замечаю, как на границе света и тьмы возникает тень. Судя по контуру, кто-то, перебирая руками или лапами, приближается ко мне. Нюхач!

«Выследили, суки! Ну что же, теперь только вперед!»

Распахнув люк, ужом протискиваюсь в лаз, едва успевая захлопнуть дверцу перед носом уродливой твари. Задвигаю засов.

В оконце протискивается когтистая лапа. Бью ножом наотмашь. Лезвие разрубает ладонь нюхача. Из раны брызжет кровь. Тварь, жутко вереща и ковыляя на трех лапах, удирает во тьму.

В изнеможении прислоняюсь к стене, наблюдая за всполохами пламени.

«Иди! Время не ждет», – уже знакомый голос заставляет меня вынырнуть из забвения.

Протянув руку, с усилием выдергиваю древко факела из щели в стыке плит. Преодолеваю несколько метров и высоко, насколько хватает руки, поднимаю факел. Осматриваю прямоугольное помещение. Бетонные колонны подпирают мощные балки перекрытий. Потолок точно нависает над головой. На полу лежат кучи мусора, какого-то хлама вперемешку с кусками штукатурки и, как мне поначалу кажется, непонятными мешками.

«Где это я? А, в бомбоубежище. Судя по немалым размерам помещения, это первое, а вот схрон у нас в третьем. Черт!»

В нос ударяет сладковатый запах разложения, и, пока заторможенный разум пытается сложить воедино разрозненные картинки мозаики, люк позади меня сотрясается от мощного удара.

Обернувшись, я вижу, как в оконце с трудом протискивается рука, пытаясь нащупать засов. Каннибал пожирает меня взглядом. Достаю пистолет. Прицеливаюсь в тварь. Убедившись, что засов снаружи не отодвинуть, людоед исчезает.

Я продолжаю осмотр помещения, и обливаюсь холодным потом. Факел, чуть разгоревшись, позволяет теперь детально рассмотреть то, что мне в первый момент показалось мешками, – это тела. Десятки разодранных тел, жутким ковром устилающие бетонный пол «бомбаря».

«“Кладовая” каннибалов! – страшная мысль будто впрыскивает в кровь соляную кислоту. – Так вот куда они своих дохляков притащили. Интересно, сколько таких жутких мест разбросано по Подмосковью?».

Взгляд падает на чернеющую впереди открытую гермодверь.

«Вот это попадос! Получается, я сам к ним пришел, так сказать, нате вам, жрите! Надо ее срочно закрыть!»

В этот момент в проходе мелькает свет фонаря. Вижу тени. Одна, вторая, третья.

«Каннибалы! – скриплю я зубами. – Не успел! У них здесь пост, или были наверху и теперь вернулись. Черт! Где же остальные?»

Отбрасываю факел и ныряю за колонну. Хоть какое-то укрытие. Наблюдаю. Каннибалы замирают, принюхиваются и, как по команде повернув головы, идут в мою сторону. В руках у них только холодное оружие. Лица закрыты респираторами.

«Заметили, чтоб вас! – матерюсь я. – Вот и вышел весь мой фактор внезапности».

Теперь прятаться бесполезно. Держа их на прицеле, выхожу из-за колонны. Понимаю, что мне не убежать. Кричу:

– Назад! Мозги вышибу!

Они продолжают наступать. Нас разделяет метров семь. Значит, уверены в своих силах, или где-то рядом находится основная группа. Потрошители, видимо, подчиняясь приказу самого высокого из них, останавливаются.

Командир скашивает глаза в сторону, подсвечивает что-то. Затем снова смотрит на меня и шипит:

– Вот и встретились. От нас не уйдешь, тварь…

Каннибал переводит взгляд на остальных. Что-то тихо говорит им. Внезапно тот, что справа, самый мелкий, на выдохе кидает в меня топор, от которого я едва уворачиваюсь, а два других срываются с места в мою сторону. Не на того напали!

Бам!

Грохает выстрел. Командир, раскинув руки, валится на пол. Упавший фонарь бросает луч в мою сторону.

Бам!

Второй каннибал спотыкается и, схватившись рукой за живот, кубарем катится мне под ноги. Я падаю. В этот момент на меня наваливается третий людоед, тот, что кинул в меня топор. Он хватает меня за фильтр противогаза и с размаху впечатывает затылком в бетонный пол. Хрясть! Силы ему не занимать. В глазах у меня темнеет. Людоед пытается вырвать у меня пистолет. Действуя как в тумане, я приставляю ствол Макарова к голове потрошителя и давлю на спуск.

Бам!

Вместе с пулей к потолку летят кровавые ошметки. Адреналин, разливаясь по жилам тугими толчками, придает мне сил. Плюнув на тупую боль в голове, я кое-как поднимаюсь. Ковыляю к выходу.

«Успею? Не успею? По крайней мере, я пытался…»

Интересно, что же привлекло внимание «командира»? Кручу головой. Вижу только расчлененные тела потрошителей, из распоротых животов которых вывалены внутренности.

Вдруг среди трупов по ОЗК и нарукавным нашивкам опознаю Хрома и Краба. Значит, их притащили сюда, после того, как разорвали в «МЕГЕ». Слезы выжигают глаза. Ведь это из-за меня они погибли! Но счет идет на секунды.

Перешагиваю через Краба и неожиданно замечаю, что рядом с телом, у стены, лежит автомат. Еще не веря в удачу, поднимаю оружие. Заляпанный кровью «АК-74М» с подствольником удобно ложится в руку. Заглядываю в толстый ствол «обувки». При виде ВОГа чуть не пускаюсь в пляс:

«Заряжен!»

Чуть дальше валяется подсумок. Хватаю его – судя по тяжести, в нем пара-тройка магазинов. «Странно, точно все это специально сюда подложили. Кто же, интересно? Старуха? Или уродцы так торопились, что все побросали? Навряд ли. Черт, потом об этом буду думать!»

Под аккомпанемент бешено стучащего сердца подхожу к «герме». За ней открывается коридор, а дальше начинается лестничный пролет. Вспоминаю, что если подняться по этим ступенькам, то попаду в цех.

«Успеть! Только бы успеть! Пока каннибалы не вернулись».

Руки уже тянутся к металлической двери, как вдруг я слышу крики, доносящиеся сверху. Выглядываю в проем и вижу, что по ступенькам бегут потрошители. В руках у них факелы и фонари.

«Закрыть не успею! Хватило бы патронов!»

Залегаю на площадке перед распахнутой дверью. Пальцы инстинктивно передергивают затвор. Ставлю переводчик ведения огня на одиночные выстрелы, патроны надо беречь. И, едва твари минуют десятиметровый рубеж, открываю огонь.

Тьму разрывают яркие вспышки, от грохота выстрелов сыплется штукатурка. Пахнет порохом и кровью. Стреляю, чувствуя, как приклад живым существом отдает в плечо. Страха нет, есть лишь азарт охотника и жажда мести.

Каннибалы валятся друг на друга. Коридор застилает дымом, сквозь который доносятся мат и крики раненых. Некоторые из них пытаются отползти подальше.

«Странно, что не стреляют в ответку… Хотят взять живым? Но зачем?!»

Методично всаживаю в тварей пулю за пулей. Стреляные гильзы падают на бетон, и вскоре раздается щелчок.

«Отстрелялся!»

Руки опережают мысли. Открываю подсумок, достаю новый магазин, краем глаза замечая, как из порохового дыма выныривают новые твари.

«Быстрее!»

Отщелкиваю магазин, защелкиваю новый. Затвор, лязгая, досылает патрон в патронник.

«Вовремя!»

Подбежавший каннибал почти наваливается на меня, когда выстрел в упор разрывает его грудную клетку. Продолжаю палить, не давая людоедам подойти ближе. Тела густо устилают бетон. Из темноты летят камни и остро заточенные арматурные прутья. Прячусь за трупами, слыша, как в плоть с чавкающим звуком втыкается сталь. Судя по громким крикам уродов, их становится все больше. Несколько раз подряд хлопают ружейные выстрелы, раздается автоматная очередь. Бьют поверху, головы не поднять. Догадываюсь, что это вступает в дело «старичье». Сейчас прижмут и возьмут живьем.

«Надо встать и задраить гермодверь. Но как это сделать? – ответ приходит сам собой: – Надо шмальнуть из «граника» и выиграть время!»

Чуть приподнимаю голову и, едва не схлопотав пулю, ныряю обратно.

«Расстояние маловато, но зато кучно стоят, – оцениваю я количество потрошителей. – Была, не была!»

Щелкаю переводчиком огня. Лежа на спине, чуть приподнимаю автомат и, прикрывшись телами как бруствером, выпускаю длинную очередь в сторону каннибалов. Пользуясь секундной заминкой, резко сажусь, прижав приклад к корпусу, разворачиваюсь и тяну указательным пальцем левой руки спуск подствольника.

Бух!

Отдача выстрела едва не вырывает автомат из рук. И пока граната, точно в замедленной съемке, летит в сторону тварей, я, больно ударившись затылком об пол, залегаю, стараясь вжаться в бетон. Оглушительный грохот гасит вопли изувеченных. Тут же обрушиваются перекрытия, а с потолка отваливается пласт штукатурки и падает на меня.

Перекатываюсь в сторону. В ушах звенит. Пересилив боль в ноге, встаю, захлопываю гермодверь и, повиснув на рычаге, закрываю задвижки. Все, выхода нет. Каннибалам теперь не пройти, а мне не выйти. Тупо наблюдаю, как затухает валяющийся на полу фонарь. Прислоняюсь к холодному металлу и слушаю, как снаружи, крича и матерясь, лупят чем-то по двери. Рано или поздно они войдут сюда… или же мне придется выйти. Сползаю по стене на пол.

«Нельзя терять время… Посмотрим, может, здесь есть чем еще разжиться», – решаю я, окидывая взглядом «бомбарь».

Ощущая себя заживо погребенным, осторожно перебираюсь через трупы. Подползаю к тому месту, где убитый мной каннибал выронил фонарь. Шарю рукой по полу. Вскоре пальцы нащупывают округлый обрезиненный корпус с характерным выступом. Удача мне наконец улыбнулась: повезло найти так называемый «вечный» динамо-фонарь. В течение минуты методично кручу откидной рычаг, а затем щелкаю выключателем. Бледный луч одного из трех светодиодов заливает подвал призрачным сиянием, позволяя как следует осмотреться. При виде всех этих тел в голову приходит только одна мысль: «Скотобойня».

Трупы беспорядочно навалены один на другой. Лица уже выедены. Сколько же их здесь! Видно, долго таскали. Если бы не холод, то могу себе представить, какой бы здесь стоял запах. Кажется, что мертвецы смотрят на меня, изучают, обвиняя в нарушении их покоя.

Подползаю к телам ребят из моего отряда. Каннибалы не успели снять с них одежду и выпотрошить рюкзаки. Мысленно попросив прощения, обыскиваю товарищей.

Еды нет, твари утащили все. Нахожу лишь фальшфейер, «эфку» и пару ВОГов. Даже после смерти ребята продолжают мне помогать! Простят ли они меня когда-нибудь, а?

Нет времени жалеть себя. Продолжаю поиск. Мне опять везет – на дне рюкзака Хрома пальцы натыкаются на пригоршню патронов. Вынимаю их. «Пятерка». Внимательно рассматриваю их, подсвечивая себе фонарем. Большинство обычные, но штук пятнадцать, судя по маркировке кончика пули зеленым лаком, трассирующие. Больше ничего. Мысль о том, что каннибалы могли проморгать автомат с боезапасом, не дает мне покоя. Кроме как вмешательством старухи из видения это объяснить нельзя. Но с какой целью она это делает? Кто она? Почему мне так знакомо ее лицо? Ответов пока нет.

Устроившись возле стены подальше от тел, я начинаю набивать автоматный магазин. Щелк, щелк, щелк – три обычных. Щелк – трассирующий. Пальцы привычно вставляют патроны, уверенно, как меня учили, словно я нахожусь на стрельбище, а не гнию, заживо погребенный с кучей трупов.

«Живым не дамся, – злобствую я. – Вот только… застрелиться могу не успеть. А если и успею, то не хочу, чтобы тело сожрали. Что же делать? – перевожу взгляд на ВОГи. – Даже если зарядить один в «обувку», то второй выстрел, я, скорее всего, сделать не успею. Хотя… – после всего, что произошло, я на удивление легко принимаю эту идею. – Надо подорвать себя, да так, чтобы побольше тварей захватить с собой. – Смотрю на гранату. – Если скрутить ее и гранатометные выстрелы вместе, то должно сработать».

Плевое дело – смотать вместе изолентой пару ВОГов и «Ф-1» так, чтобы рычаг гранаты остался свободным. Сказано – сделано. Чуть подумав, разгибаю усики у предохранительной чеки и привязываю к кольцу гранаты шнур, связанный из двух шнурков от ботинок. Прячу «адскую машинку» в рюкзак, надеваю его. Шнурок перекидываю за спину, с левой стороны, пропустив через лямку «разгрузки» под левую руку. Теперь, стоит лишь дернуть за него, как произойдет взрыв.

Осознание того, что за спиной в буквальном смысле этого слова «притаилась смерть», бодрит. Терять мне нечего. В голове словно проясняется. Странное чувство возникает, когда страх остался где-то там, позади. Точно, решив умереть, я перешел некую грань, можно сказать, переродился. Мне хорошо знакомо это чувство. Оно такое же, как когда-то там, в подвале Эльзы, где я оказался еще пацаном…

«Теперь я знаю, что чувствует…» – какое там было слово?

– Камикадзе хренов, – произношу я, с трудом разлепляя схваченные кровавой коркой губы.

Снаружи, скорее всего, уже настал день. В дверь колотить перестали. Я наслаждаюсь звенящей тишиной. Жутко болят раны. Укусы волкособа так просто не проходят. Судя по жару и пульсирующей боли – началось заражение. Все плывет перед глазами, голова кружится. Несмотря на то, что я «зарядился» первитином по самое не могу, безумно хочется спать. Глаза закрываются. В окружении сонма заблудших душ я медленно проваливаюсь во мрак.

Я вижу лица погибших друзей. Лось, Краб, Хром, Рентген. Они сжимают оружие. Их глаза смотрят на меня, губы что-то беззвучно шепчут. Они протягивают руки, хотят дотронуться до меня.

Но я, влекомый странным потоком, призраком взмываю вверх. Приятный ветерок холодит лицо. Я лечу над Подольском, чтобы оттуда, с высоты, увидеть, как подо мной проплывают дома и дороги. Вдалеке виднеются утопающие в зелени леса. Люди спешат по своим делам. Молодые мамы везут коляски. Дети играют, носятся на роликовых коньках и велосипедах по парковым дорожкам. Их смех долетает до меня, отзываясь в душе чем-то давно забытым. Простой детский смех, утерянный навсегда.

Вдруг раздается один длинный и два коротких гудка. Эти звуки рвут душу на части. Ребятня и взрослые – все как один задирают головы, следя за инверсионным следом в небесах. Белый тонкий росчерк в синеве. Кажется, что сама природа затаила дыхание, ожидая неизбежного. Стих ветер, птицы перестают петь. Лишь надрывный вой сирены разносится над обреченным городом.

Я замираю в небесах, отчетливо слыша, как доносится из громкоговорителей:

– Граждане! Внимание, внимание! Объявлена воздушная тревога!

Время останавливается. Вспышка! Словно видишь рождение второго солнца. Знойный летний день в мгновение ока сменяется адской жарой. Те, кто видел зачин ядерного взрыва, вскидывают руки, закрывая уже выгоревшие глаза. Нервная система не поспевает за скоростью распространения светового излучения.

Слышится нарастающий гул. Ураганный поток ветра сбивает с ног людей, валит деревья, высаживает окна. Машины, обездвиженные электромагнитным импульсом, вспыхивают факелами. А вдалеке, где-то за городом, поднимается уродливый гриб ядерного взрыва, всасывающий в себя грязь и обломки умирающего мира.

Те, кто смог выжить, потом завидовали мертвым. Я вижу обугленные лица, кровоточащую обожженную плоть. Серые фигурки бредут вдоль дорог, стараясь укрыться от невидимой радиоактивной смерти, проливающейся им на головы в виде черного дождя. Пепел, тихо опускающийся с небес, скрывает под серыми хлопьями трупы.

Мертвецы смотрят на меня провалами выжженных глазниц. Тысячи потерянных душ.

Я падаю, ветер свистит в ушах. Земля все ближе, она точно притягивает меня. В последний момент, когда меня должно размазать по остекленевшей поверхности, почва неожиданно раскалывается, позволяя моему эфемерному телу падать все ниже и ниже, туда, где начинается наш рукотворный ад образца две тысячи тридцать третьего года.

Не хочу видеть мир настоящего, но чьи-то пальцы с силой раскрывают мне веки. Слышу голос, который говорит мне: «Иди и смотри!» И я смотрю.

Лица, тени, голоса, шепот. Трясущиеся руки стариков. Худые дети беззвучно играют на бетонном полу. Женщины, обвязавшие головы серыми платками, – так теплее и не видно проплешин.

Разведчики возвращаются с задания. Они присаживаются к «буржуйке», тянут руки к пламени. В этом есть что-то первобытное – от инстинкта охотника. Вести неторопливую беседу, чувствуя запах дыма, слыша треск дров.

Убежище, где мы навеки заточены, – это наш мир и наше проклятье. Прошлое, нахлынув, погружает меня в пучину воспоминаний. Я помню, как какой-то мальчик, покачиваясь, идет вдоль стены коридора. Серые краски ему опостылели. Он замирает перед гермодверью.

– Нельзя, малыш, – произносит чуть хрипловатый голос.

Паренек оборачивается. Рядом с ним на культях, замотанных в целлофановые пакеты, стоит Палыч. Они смотрят друг другу в глаза. Вынув изо рта нещадно чадящую забористым самосадом трубку, Палыч вновь повторяет:

– Нельзя, малыш, – и грозит пальцем с почерневшим ногтем. – Там смерть!

– Но я хочу! – упорствует мальчишка. – Хоть одним глазком глянуть! Напоследок…

Палыч, вздыхая, качает головой:

– Вырасти для начала, а там посмотрим…

Он берет ребенка за руку и уводит за собой, шаркая обрубками ног по бетону.

Я смотрю им вслед, понимая, что это уходит моя жизнь: прошлое, настоящее, будущее.

Мальчик, обернувшись, смотрит на меня. Что он видит? Призрака?..

Фигуры тают в серой хмари, среди теней, выныривающих из каждой щели. Каннибалы. Их рты раскрываются, обнажая остро отточенные зубы, руки тянутся к ребенку, и за секунду перед небытием, я взглянул на тварей его глазами, почувствовав весь ужас, охвативший маленькое сердце.

Головоломка последних часов сложилась воедино. Страх перед будущим исчез. Теперь я знаю, зачем прошел весь этот путь.

– Тень, просыпайся! – крик из безумного далека врывается в истерзанный разум, сметая все преграды, вышвыривая в настоящее.

Открыв глаза, я замечаю, как перед моим лицом истаивает призрачный образ старухи.

– Понял, для чего ты здесь? – спрашивает она.

Я киваю.

– На тебе замкнется круг. Прощай…

Голос исчезает, сменяясь металлическим грохотом сверху. Подняв голову, я вижу, как металл вентиляционного короба изгибается под тяжестью ползущих в нем каннибалов.

Пальцы сжимают автомат. Медленно ведя стволом по коробу, я шепчу:

– Ну, идите, идите сюда, уроды. Мне есть чем угостить вас.

Липкий пот заливает глаза. Все двоится. Мне жарко. Хочется содрать с себя одежду, кожу и кататься по холодному полу, сбивая запредельную температуру. Беру себя в руки. Едва тонкую жесть вентиляционной трубы вспарывает нож, открываю огонь.

Сумрак «бомбаря» разрывают частые вспышки. Трассеры, оставляя за собой ярко-красный росчерк, пробивают короб. Из отверстий обильно льется кровь – кажущаяся почти черной в тусклом свете фонаря. Крики, стоны и мат заполняют помещение.

Автомат, превратившись в живое существо, становится продолжением рук. Точно огненным хлыстом я провожу стволом от начала и до конца вытяжки. Тонкий металл, не выдержав, раскрывается, как утроба матери, исторгая скрюченные тела. Судя по их размерам – в вентиляцию отправили «молодых».

«Перезарядка, – отмечаю про себя. – Последний магазин. Тем лучше для меня – скорее развязка».

Ставлю переводчик огня на одиночные выстрелы. Нажимаю спуск. Наверное, это – ад, и я его вечный пленник. Я кричу, всаживая пулю за пулей в мерзкие рожи. Замечаю, как вылетает решетка, закрывающая люк, в проем просовывается рука и, немыслимо изогнувшись, отодвигает засов в сторону. Люк распахивается, и из него один за другим выползают потрошители. Несколько каннибалов бросаются к гермодвери, дергают блокирующий рычаг. Я стреляю по ним. Каннибалы падают, на их место встают другие. «Герма» поддается, и в «бомбарь» вваливается вопящая толпа. Я, сделав вид, что у меня кончились патроны, кладу автомат на пол. Мой час близок и, если расчет верен, я не покину этот мир в одиночестве…

Уроды все ближе. Выставив перед собой копья и ружья, они останавливаются метрах в трех от меня.

«Попытка номер два», – ухмыляюсь я, видя, как из-за спин каннибалов выныривает Расчленитель. Хочется схватить автомат и всадить в него последние пули. Нельзя. Надо действовать наверняка, подпустить его поближе.

Людоед подходит ко мне и, оскалившись, вонзает острие пилы мне в плечо. От боли у меня темнеет в глазах.

– Что… нашел… ты меня?.. – шиплю я.

Пользуясь моментом, я кладу руку на рукоятку автомата и жму на спусковой крючок.

Грохот выстрела заглушает крик. Расчленитель падает рядом со мной, раненный в ногу. Ловлю его бешеный взгляд и, пока остальные застывают в нерешительности, обхватываю рукой его жилистую шею.

– Купился, ублюдок?! – выдыхаю я ему в ухо, наматывая на кулак шнур, ведущий к чеке гранаты.

В ответ я слышу шепот:

– Ты… убил… моего… сына…

– Зато мы сдохнем вместе! – ору я.

В этот момент каннибалы, рванувшись вперед, хватают меня, стремясь оторвать от своего вожака. В бешеной круговерти перед моим лицом мелькают перекошенные лица. Чувствую, как в руку втыкается нож. На меня обрушивается град ударов. Слышу запах зловонного дыхания. Крики, ругань, мат. Счет идет на секунды. Я резко дергаю шнур.

И пока мои губы беззвучно шепчут: «Пять… четыре… три…», я вижу, как из мрака ко мне тянутся руки мертвецов. Они ждут меня. Серые тени, что-то шепча, встают за мной. Все те, кто сгинул, перейдя незримую черту меж двух миров. Живые там и мертвые здесь. Они дают мне силы довести начатое до конца. Смерть милосердна. Не надо слов, просто помните обо мне. Ведь пока живы воспоминания, дышу и я.

– Один…