Вдоль торговых рядов осторожно движется тень. Могучие лапы, поросшие густой белой шерстью, уверенно ступают по снежному насту. Тварь, поворачивая башку то вправо, то влево, принюхивается к морозному воздуху.

Поравнявшись с занесенными снегом контейнерами, зверь – потомок щенков-мутантов, рожденных Даной, неожиданно замирает. Угли горящих глаз волкособа смотрят во тьму.

Ветер приносит звук осторожных шагов. Зверь, вздыбив шерсть на загривке, глухо рычит.

В ответ раздается тихий свист, и из мрака, прихрамывая, выныривает сгорбленная фигура в прорезиненном плаще.

– Цербер! Это я – Эльза! – слышится из-под маски противогаза.

Женщина останавливается и, тяжело дыша, опирается на палку. Ее ладонь скользит за пазуху. Пальцы в обрезанных перчатках нащупывают спиленную рукоятку двуствольного обреза, закрепленного ремнем у левого плеча.

«Да… стара я стала для таких прогулок», – думает Эльза, глядя на волкособа.

Сделав вид, что она просто оправляла капюшон, старуха произносит:

– У меня есть для тебя подарок!

Эльза стягивает котомку с плеча и, немного порывшись, достает из нее человеческую кисть с обгрызенными пальцами.

– На, держи!

Она кидает подачку. Волкособ, разверзнув пасть, на лету ловит обрубок и, довольно урча, бросает его подле себя. Придавив конечность лапой, он склоняет крутолобую башку. Исподлобья смотря на старуху, зверь вонзает длинные клыки в заледеневшую плоть.

Слышится хруст костей. Затем волкособ подходит к Эльзе. Стоя с ней вровень, почти не уступая ей ростом в холке, зверь позволяет женщине провести рукой по загривку. Запустив озябшие пальцы в густую шерсть, Эльза ласково говорит:

– Еще хочешь? Свежатинки, как ты любишь, – сквозь стекла противогаза колким льдом блестят синие глаза.

Зверь смотрит на старуху и облизывает ей руки.

– Следуй за мной, – приказывает Эльза.

Развернувшись, она ковыляет в глубь рынка. Волкособ идет за ней. Вскоре, заметив чернеющий провал в земле, напоминающий разверзнутую глотку, что ведет в самые глубины ада, старуха замирает. На мгновение ей кажется, что из тьмы на нее смотрят десятки пар глаз.

– «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной»… – шепчет Эльза. Затем, обращаясь к волкособу, она добавляет:

– Знаю, тебе не терпится отведать плоти шестерых грешников, ведь они хотят убить одного из моих детей, а значит, осмелились бросить вызов нашему Богу! Но ты должен выждать! Мне было странное видение… – старуха замолкает, точно раздумывая, продолжать ли разговор дальше. – Так надо. Пусть все пока идет по их плану, и грешники исполнят задуманное! Не мешай им, действуй только тогда, когда в бой пойдет основная масса, – Эльза заглядывает в глаза зверя. – Обещаешь? – она хочет дотронуться до волкособа, но Цербер внезапно скалится.

– Что с тобой? – тревожится старуха, озираясь по сторонам. – Они уже здесь? Ты чуешь их?

Из-под земли доносится неразборчивый говор.

– Они пришли! – выдыхает Эльза. – Обожди! – старуха придерживает рвущегося вперед Цербера. – Я слушаю, что они говорят! Чем-то недовольны, – Эльза смотрит на волкособа. – В этот раз я спущусь к ним одна. Чуть позже я догоню тебя и дам знать, когда начать охоту! А теперь иди!

Зверь, махнув хвостом, нехотя идет в сторону «МЕГИ», но через несколько шагов останавливается и оборачивается.

– Иди! – кричит Эльза, махнув клюкой. – А я должна навестить моих детей! – и под леденящий душу вой Цербера она медленно шагает во тьму провала…

– Тень, ты слышал? – шепот Рентгена раздается прямо под моим ухом. – Как думаешь, далеко он?

– Нет, – я шарю прицелом по трассе. – Близко. Лежи тихо и готовься.

– Тень! – Лешка сопит и все не унимается. – А правду говорят, что примета такая есть – где волкособ прошел, там и каннибалы покажутся?

– Да отстань ты! – шикаю я на него. – Примет-то у нас не счесть, вот только волкособы как загонщики у них. А теперь будь добр, заткнись и жди!

Проходит не больше минуты, прежде чем я снова слышу его голос.

– Гляди, вот он! – Лешка чуть привстает. – Альбинос! Ведешь его?

Я, провожая взглядом крадущегося по эстакаде белоснежного волкособа, нехотя отрываюсь от прицела «мосинки».

– Вел! Пока ты не дернул! – рычу я шепотом. – Ты чего позицию демаскируешь, а?!

– Да я только разок гляну и обратно отползу.

Прильнув к окулярам бинокля ночного видения, Рентген цокает языком.

– Какой огромный! Весь в шрамах! Прикинь, сколько в нем дури! Слышь, Тень, – Лешка поворачивается, – а ты раньше видел таких? – не дожидаясь ответа, он протягивает мне бинокль. – На вот, посмотри.

Я мотаю головой. По правде говоря, болтовня Рентгена меня уже порядком достала. Но как наблюдателю ему нет равных. Глазастый, а то, что разговаривает много, так это обычное явление у него – мандраж, адреналин бьет, ведь не каждый день мы такие операции проворачиваем.

– Бери! – продолжает упорствовать Лешка. – Это тебе не через прицел смотреть.

Для того чтобы он отстал, протягиваю руку. Беру бинокль. Прильнув к окулярам, устанавливаю резкость. Смотрю на волкособа.

Зверь, бредя вдоль дорожного ограждения, неожиданно останавливается и к чему-то принюхивается. Понаблюдав за ним с минуту, отдаю бинокль Рентгену.

– Опа! Пропал! – теряется Лешка, шаря окулярами по эстакаде. – Куда он мог заныкаться?

– Да вниз спрыгнул, – поучаю я, – а ты прозевал.

– А чего он тогда Шестого на зуб не испробовал? – хмурится Рентген. – Ведь совсем рядом был!

– Чего! Чего! – передразниваю его. – Сытый, наверное! Не время сейчас в следопытов играть. Наблюдай! Только молча!

На этот раз проходит несколько минут, прежде чем Лешка снова трогает меня за плечо.

– Вот они! Появились черти! – горячо шепчет он.

Наблюдая за эстакадой в снайперский прицел, я вижу, как по ней бегут сгорбленные фигуры. Обычно каннибалы вооружены топорами, тесаками и самодельными копьями, но у этих замечаю и огнестрел. Автоматы или ружья – непонятно. Так, дело осложняется!

– Потрошителей двадцать пять… тридцать… Тридцать пять! Есть оружие, часть в противогазах, часть в респираторах, замотаны в плащи и какие-то рубища. Почему их здесь так много, а, Тень? – палец бойца гладит спусковой крючок.

– Не отвлекай меня! – шиплю Рентгену, мысленно прикидывая количество выстрелов.

Я бы и сам хотел знать, откуда здесь взялось столько уродов. Не похоже на них. Даже в случае охоты они такими большими группами не передвигаются. Что-то намечается…

Ветер доносит отчаянный крик Шестого. А вслед ему несутся гортанные крики, в которых с трудом угадываются осмысленные слова.

– Смотри, нюхачи! – Рентген вытягивает руку, тыча пальцем в сторону небольших существ с непропорционально длинными конечностями.

Помню, как однажды отряд Митяя грохнул такого и приволок в Убежище к Хирургу. Мы смогли рассмотреть тварь, чем-то напоминающую гигантского паука на четырех лапах, во всех подробностях.

Мы тогда еще спорили, из чего могло получиться такое существо, но так и не пришли к единому мнению. Разум отказывался верить, что такое могло вырасти, например, из ребенка…

Глубоко посаженные глаза-бусины. Вывернутые суставами назад конечности, похожие на человеческие руки с тремя когтистыми пальцами. Сплюснутые безволосые головы, тонкая линия рта, усеянная острыми иглами зубов и огромный провал вместо носа, закрытый подвижной перепонкой. Отсюда и название – нюхачи.

По опыту знаю: достаточно кровоточащей раны или запаха гниения, как жди их – стервятников радиоактивного Подмосковья…

Ведомые на длинных поводках, трое нюхачей тянут каннибалов точно к Шестому. Потрошители его окружают, наставляют на него оружие, тихо переговариваются между собой, но близко не подходят, явно кого-то ждут. Внезапно нюхачи одновременно привстают, поворачивая головы в нашу сторону.

«Черт, неужели нас чуют? – я обливаюсь потом. – Хотя нет, бред. «Аромат», источаемый Шестым, должен затмить все запахи в округе».

– Тень! – зовет меня Лешка. – Они могут знать, что мы здесь?

– Откуда! Нас не видно, не слышно, а запах дизтоплива наш перебивает. А вот где Расчленитель? Пришел ли он? Или вся наша операция сведется к бою с обычными потрошителями?

Эти вопросы волнуют меня больше всего. Вожу прицелом по толпе.

– Смотри! Вот он! – Рентген едва не вскакивает.

– Где? – оживляюсь я, и тут замечаю, что картинка, задрожав в окуляре, быстро мутнеет. Пережег я себя. Слишком долго «зрение» держал.

– Да вот же он! Гляди на десять метров левее! – Лешка поворачивает ко мне голову, всматривается. – Что, все, отруб схватил?

Я нехотя киваю.

– Дай мне минуту, восстановлюсь.

– Заметано, – Рентген возвращается к наблюдению.

– Ты на правую руку смотри! – напоминаю я ему.

– Да знаю! – дергается Лешка. – Не у каждого на месте предплечья полотно пилы присобачено.

Он вглядывается во мрак. Через несколько секунд раздается шепот:

– Тень! Подтверждаю опознание цели, – голос Рентгена заметно дрожит. – Это Расчленитель!

Я, несколько раз глубоко вдохнув и послав страшную головную боль к такой-то матери, снова приникаю к наглазнику прицела. Пусть и смутно, но вижу, как среди толпы потрошителей, словно рассекая каннибалов на две группы, движется широкоплечая фигура, замотанная в какую-то непонятную одежду. Лицо закрыто респиратором с двумя фильтрами и маской с панорамным остеклением.

Расчленитель, уверенно ступая по снегу, направляется к Шестому. Беру его на прицел, но каннибал, будто что-то почуяв, склоняется над мародером, прячась за спинами соплеменников.

«Время! – мысленно ору я себе. – Время идет! Сейчас он снимет с него противогаз, поймет, что это не баба, и понеслась душа в рай… А цель прикрыта со всех сторон. Если и стрелять, то только в голову, но на таком расстоянии и при боковом ветре есть шанс промахнуться, а второй возможности может и не представиться. Хотя…»

Наблюдаю за раскачивающимися проводами линий электропередач. Мозг привычно высчитывает необходимые величины: расстояние, деривация пули, температура воздуха, угол возвышения. Мои размышления прерывает шепот Рентгена:

– Они содрали с него противогаз! – с волнением говорит он. – Смотрят на него! Окружают, мне его не видно!

В этот момент ветер приносит надрывный человеческий крик, от которого я вздрагиваю. Кажется, что нескончаемый вопль Шестого, минуя все преграды, долбит прямо в мозг.

«Что они с ним делают? – меня лихорадит. – Ведь под действием той бодяги, что я ему впрыснул, Шестой должен был превратиться в бесчувственную куклу и уснуть. А это больше похоже на вивисекцию».

Надрывный крик становится все громче.

«Что за!.. Неужели в человеческих легких столько воздуха?! – мысли лихорадочно скачут у меня в голове. Пока одна из них не полыхает догадкой: – А если обезболивающее не сработало?! Или… – чувствую, как по жилам вместо крови течет ледяное крошево, – …не должно было сработать?!»

– Заткнись! Заткнись! – стонет рядом Рентген. – Господи! Умоляю, пусть он заткнется!

Пытаюсь поймать в прицел Шестого. Его почти не видно за туловищами каннибалов.

«Хрен с ним, с заданием! Только бы избавить его от страданий!»

Вытащив из-за пазухи согретый патрон, заряжаю Треху. Прицеливаюсь и уже готовлюсь нажать на спусковой крючок, как крик, сменившись визгом, неожиданно обрывается, словно по туго натянутой струне рубанули мечом.

«Мечом… – от догадки меня начинает мутить. – Ему отпилили…»

Каннибалы расступаются, и я вижу, как Расчленитель, повернувшись ко мне боком, поднимает на вытянутой руке откромсанную голову Шестого.

Время для меня останавливается. Звуки исчезают. «Только ты и я. Только я и ты», – пульсирует в мозгу в такт бешено стучащей в висках крови. Подкручиваю маховички, внося поправки на расстояние в ветер. Смещаю острие прицельного пенька, «насадив» на него голову Расчленителя.

Пора.

Указательный палец, юркнув в вырез в рукавице, ложится на спусковой крючок. Металл приятно холодит кожу. Выбирая свободный ход механизма, чуть прижимаю спуск. Теперь остается только дожать. Глубокий вдох. На выдохе задерживаю дыхание. Дожимаю…

Грохот выстрела бьет по ушам. Приклад толкает в плечо. Вижу, как башка Расчленителя резко дергается, и он падает на спину.

– Есть! Есть! – беснуется Рентген, поливая людоедов очередями из РПК. – Ты кончил его! – слова тонут в грохоте выстрелов из «калашей» из соседнего крыла. Это братья вступили в дело.

Мне и самому хочется вскочить и заорать как сопляку: «Попал!», но мозг расчетливо посылает команду: «Перезарядка!» – дергаю ручку затвора вверх и назад.

Дымящаяся гильза падает в снег. Отработанным движением руки вбрасываю трассер в патронник. Снова лязгаю затвором.

Часть людоедов огрызаются ответным огнем, но им нас не достать. Вижу, что с десяток потрошителей, прикрыв собой тело Расчленителя, отползают назад и, перекинув его через дорожное ограждение, прыгают следом. Остальных косят пули. Молодцы Хром с Крабом! Дают им жару! Лось пока молчит, и правильно, его время еще не пришло, вот как метров на триста подойдут к нам, можно будет и из «Гнома» тварей накрыть.

Стреляю. Красный росчерк уходит во тьму. Каннибалы мечутся вдоль трассы.

– Левее берите! – кричу я, надеясь, что братья меня услышат. – Ориентир по трассеру! – В голове проносится: «Эх! Был бы АГС – 17 или 30, осколочными бы всех покрошили! Мечты…»

Внезапно ловлю себя на мысли, что не слышу характерного ворчания РПК Рентгена.

– Лешка! Мать твою! Уснул?!

Поворачиваюсь и вижу, что на меня направлен ствол пулемета.

– Рентген! Ты чего? – спрашиваю я, стараясь незаметно переместить руку к кобуре.

– А ну, не елозь там! – приказывает Лешка. – Давай автомат! Ну, живее!

Нехотя бросаю АКМ к ногам бойца.

– Винтовку в сторону!

Выполняю приказ.

– Рентген! Ты чего задумал? Убери ствол! – стараюсь протянуть время и сообразить, что делать дальше: «Черт, опять я вляпался во что-то. Подловил меня, падла! А выхватить ПМ и выстрелить я не успею».

– Ничего личного. У меня просто нет иного выхода, – тихо говорит Лешка, – а объяснять почему – долго, – ствол пулемета смотрит мне в лицо. – Прости и… – перехватив мой взгляд, он осекается и вздрагивает. Я смотрю ему на спину, в темноту, где со стороны эскалатора показывается белоснежный волкособ.

– Твою-то мать! – шепчу я. – Откуда он здесь взялся?!

На раздумья нет времени.

– Рентген! Мешаешь! Сзади! Пригнись!

Боец поворачивается. Пошатнувшись, вскидывает РПК и нажимает на спусковой крючок. Пули высекают искры по металлическим опорам. Но волкособ двигается с немыслимой скоростью. Два прыжка – и он уже рядом с нами.

Неуловимое движение когтистой лапы – и меня пятнает красными брызгами. Кажется, безмолвный крик Лешки длится вечность.

Схватившись за разорванное горло, Рентген валится навзничь и, несколько раз судорожно дернувшись, затихает в луже крови.

Зверь, вперив в меня угли горящих глаз, перешагивает через тело. Глухо рыча, он начинает загребать задними лапами снег.

Я быстро перекатываюсь на спину, по пути умудряясь схватить и перезарядить винтовку. Приставляю приклад к плечу. В голове свербит мысль: «Надо попасть ему в глаз. Иначе такую тушу не остановить».

Стреляю навскидку. Грохот выстрела тонет в утробном реве волкособа.

Зверь мотает окровавленной башкой. Видимо, пуля лишь черканула по черепу, чуть оглушив тварь. Волкособ бросается вперед.

Я встречаю его ударом штыка. Трехгранное лезвие едва входит в необхватную грудь и точно натыкается на сталь. Упираюсь изо всех сил, стараясь вогнать штык как можно глубже. Руки скользят по винтовке.

Волкособ рвется вправо, и клинок, тонко дзинькнув, ломается у основания. Я едва успеваю перехватить «трешку» за цевье, как зверь, припав к земле, готовится к новой атаке.

– На, получи, сука! – падаю на одно колено и вкладываю в удар все силы.

Попадаю прикладом зверю по морде. Ощущение, что я приложился о бетонный столб. Винтовка ломается на две части. В этот момент с противоположного конца «моста» доносится автоматная и ружейная пальба, слышатся гортанные крики.

«Каннибалы! – мелькает в голове. – И эти здесь!»

Внезапно снизу словно гремит гром. Здание сотрясается от череды взрывов. Слышится звон разбиваемого стекла. До меня доходит, что это Костян несколько раз шмальнул из «Гнома».

С той стороны «моста» отчаянно долбят автоматы. Судя по перемещающимся звукам, ребята по очереди прикрывают друг друга.

«Черт, а я застрял здесь! – досадую я. – Чтобы помочь им, мне нужно пройти через эту тварь».

Волкособ чего-то ждет, точно держит меня. До автомата мне не дотянуться. Слышу крики и мат. На той стороне «моста» мелькают серые тени. Гулко бухает граната. Слышится топот ног. Внезапно раздается громкий вопль, хлопает подряд несколько ружейных выстрелов, и один из «калашей» захлебывается.

– Стреляйте, мать вашу! – кричит Лось. – Хром! Краб! Вы чего там?! – его голос пропадает в жутком кличе каннибалов. «Абакан» начинает стрелять одиночными. Затем раздается щелчок подствольника.

Бам!

Раздается пронзительный визг, сменяющийся раскатистым ревом. Пытаюсь разобрать слова, но слышу только:

– Урх! Урх! Урх… – Будто кто-то заводит дизель-генератор.

«Сколько же их там?» – в отчаянии думаю я.

Чуть повернув голову, слежу за волкособом.

Он продвигается ко мне.

Выхватываю из кобуры пистолет.

Кувырок в сторону.

Бам! Бам!

На белом мехе появляются красные пятна. Зверь замирает, и это дает мне секундную передышку. Держа волкособа на прицеле, я, отталкиваясь ногами, ползу на спине. Нас разделяет метра три. Упираюсь в стену. Все. Шесть патронов и – смерть.

Сердце готово выскочить из груди. Зверь не сводит с меня взгляда. Он делает шаг в сторону. Короткий хвост мелко подрагивает. Пригнув голову к полу, волкособ скалится и глухо рычит.

Вдох. Выдох.

Вдох. Выдох.

От избытка адреналина ствол пляшет в руке.

Пора.

Бам! Бам! Бам!

Три выстрела сливаются в один.

Но зверь прет вперед.

«Пуленепробиваемый, что ли?! Хотя нет, вон, вся грудь залита кровью».

Секунда – и волкособ прыгает на меня, впечатывая в пол. Тяжелые лапы давят на плечи.

– Тень! – доносится откуда-то издалека. «Абакан» замолкает и вместо него начинает стрелять очередями АПС.

– Тень! – голос Лося тонет в криках каннибалов. – Они прорвались! Их до фига! Мы отбросили первую волну, но они собираются внизу, на эскалаторе. Хрома и Краба разорвали, патроны кончились, меня ранило! Я подрываю «монки» и заберу их с собой!

Кровь застилает глаза. Хочется выть от обиды и злости. Я положил весь отряд и издохну сам. Пытаюсь вырваться из-под зверя, но, наверное, легче сдвинуть бетонную плиту, чем эту бронированную тварь.

Ору в ответ:

– Лось! Давай! Пусть эти твари подавятся!

Надо мной разверзается зубастая пасть. Вязкая слюна капает на маску противогаза.

«Вот и все, конец, – обреченно думаю я. – Доигрался. Но тебя я заберу с собой».

Слышу снизу крики каннибалов. Сколько же их тут? Приставляю ствол пистолета к голове волкособа. Палец тянет спусковой крючок. Внезапно комплекс сотрясается от мощнейшего взрыва. За ним следует второй. Сверху падают фальшпанели. «Мост» скрипит, стонет, как живое существо. Чувствую, как дрожит вся конструкция. Зверь поворачивает башку, следя за тем, как гнутся металлические опоры. Чувствую, что пол, вздрогнув, начинает скользить вместе со мной куда-то вниз.

Волкособ успевает схватить меня за лодыжку. Ногу дергает вверх и выворачивает в суставе. Ору от боли. Меня, словно тряпичную куклу, швыряет из стороны в сторону.

– Умри! – кричу я, пытаясь прицелиться зверю в голову. «Мост» начинает проваливаться.

Резко мотнув башкой, волкособ разжимает челюсти и прыгает в сторону эскалатора. А я, со всего маху приложившись головой об пол, понимаю, что лечу вниз с высоты третьего этажа.

Шум ветра в ушах сменяется грохотом рушащегося комплекса и отчаянными криками каннибалов. Это как раз тот случай, когда громкое эхо вызывает сход лавины. Здание складывается вслед за переходом между двумя корпусами, а я по странному стечению обстоятельств падаю в сугроб, влетев между бетонной опорой и дорожным ограждением. Пистолет я каким-то чудом не выпустил из руки. Повезло, наверное. Сверху плашмя падают плиты перекрытий, металлические балки и куски бетона. Меня заваливает. Вскоре наступает тишина, и я отрубаюсь…

Сколько я пробыл в этом «склепе»? Пять минут? Полчаса? Кто знает… Лежу на спине. В голове царит сумбур и хаос. Мысли, как бумага, рвутся на части.

Мне трудно дышать. Что-то острое впивается в бок. Неподъемная тяжесть давит на грудь. Плююсь кровью. Но я жив.

Прихожу в себя, заодно пытаясь восстановить минувшие события.

«Кто-то меня предал. Но кто? Колесников? Зачем? Какая ему выгода пускать меня в расход? Хлыщ? Нет, отпадает. Митяй? А вот этот может, тварь еще та, с того самого момента, как мы познакомились. Мог он Рентгена надоумить? Мог. Отношения у них нормальные. Лешка ждал, пока я Расчленителя не завалю, и только потом решил меня грохнуть. В чем ему выгода? Как он сказал: «Ничего личного». Значит, есть третья сторона. И откуда здесь взялось столько потрошителей? Тоже задачка. Да, попадалово. Хотел оказаться умнее всех, провернуть «охоту на живца», как когда-то уже сделали со мной, спасти Машу и ребенка… И вот результат: из-за меня погибло столько людей. Недаром говорят, не рой яму другому. Но ныть нельзя. Надо думать про Машульку. Ей без меня в Убежище не выжить, а значит, подыхать я не имею права. А ответы я со временем получу. Или выбью. Так или иначе…»

От обиды мне хочется выть. Боль щемит сердце. Но мысли о Маше придают мне сил. Дойти до Убежища без амуниции, оружия, припасов я и не надеюсь. Нужно дойти до «Точки», так мы называем сельхозмашиностроительный завод имени Ухтомского. Он здесь недалеко – в Люберцах. Там есть бомбарь, в котором мы давным-давно оборудовали хорошо законспирированный схрон. Это я настоял его сделать, как чувствовал, что пригодится. Не думаю, что за эти годы кто-то нашел его. По крайней мере, от ребят я такого не слышал. Конечно, многим там не разживешься – «ништяков» не густо, но запасной ОЗК и оружие там есть. Вот только со жратвой проблема, но в моем положении глупо привередничать. Главное – дойти до завода.

Надеюсь, каннибалы уже ушли. По крайней мере, криков раненых не слышно. Таких они забирают с собой, и не для того чтобы вылечить, зачем еде пропадать? Поднатуживаюсь и, обдирая ткань ОЗК, рывками выползаю из «склепа» наружу. Чувствую, как кожу лица жалит обжигающе холодный ветер. Значит, противогаз порван. Ощупываю его. Так и есть, дырища. Хорошо хоть линзы целы. Залепить мне его нечем. Все «ништяки» похоронены под завалами. Впрочем, НЗ с собой. Пошарив в верхнем кармане разгрузки, достаю жестяную коробочку с замалеванным на ней красным маркером черепом – так сказать, аптечка последней необходимости. Открываю ее. Внутри коробочка разделена на небольшие отсеки. В каждом свое средство. Руки плохо слушаются, снимаю перчатку, с трудом нащупываю содержимое.

«Так, – я перекатываю подушечками пальцев круглые таблетки. – Эти беленькие пойдут первыми».

Задерживаю дыхание, рывком снимаю противогаз. Закидываю «бэху» в рот, тщательно пережевываю радиопротектор, пока на зубах не начинает скрипеть порошок, и сглатываю. Добавляю еще две таблетки. Натягиваю противогаз.

«Интересно, какая у меня доза? Явно немалая, надо подстраховаться. Хорошо, что перед выходом из Убежища мы приняли «семьдесят седьмые», теперь шансы выжить существенно возрастают. Если совсем худо станет, то еще «писишка» есть. Врешь! Нас так просто не возьмешь!»

Вот они, привилегии чистильщиков. Представляю, сколько стоит это богатство, и какой ценой оно было собрано по складам. Правда, просрочено все, но вроде Хирург говорил, что при очень низкой температуре срок хранения увеличивается. Главное верить в это… Правда, и «допы» не помешают, а то не дойду. Пошарив в коробочке, достаю вытянутый цилиндрик. Раскручиваю его. У меня в руках оказываются две одинаковые половинки, за исключением того, что в одну вставлена игла. Не мешкая колю «первач», как мы его называем, в бедро, выдавливая поршнем ударную дозу, все, до последней капли.

Метамфетамин действует быстро и жестко. Внутри меня словно вспыхивает пламя. Чувствую, как по телу распространяется упругая волна энергии. Боль и изнеможение отступают. Зрение и слух обостряются. Кажется, что теперь мне по силам заколачивать кулаками гвозди. Теперь я – зверь в этом позабытом богом мире.

Поднимаюсь и, замотав вокруг головы оторванный рукав маскхалата, делаю глубокий вдох. Скалюсь под маской противогаза улыбкой мертвеца и, хромая, иду в ночь.