9. Строительство лагеря и поездка в Смоленск

Наконец-то начали возведение дома, наблюдая за работой артели, каждый раз удивлялся точному инженерному расчёту плотников. Вроде бы строительство велось на глазок, а в качестве инструмента всего лишь: топор, рубанок и верёвка — придраться было не к чему. Но есть в деревянном зодчестве один нюанс, который создан самой природой. Бревно изначально конусное, так как основание дерева шире, чем его вершина. Поэтому бревна, используемые в стенах, сужаются от одного конца к другому. Для компенсации этого дерево чередуют в стене, постоянно сопрягая в каждом последующем ряду тонкий конец с толстым, так, чтобы полная стенная высота была одинакова. Верхнее бревно приспосабливали к опорному, сопрягая в точности контуры каждого из них. Угловые замки древесины тщательно, неоднократно подгоняли друг к другу, так, что гвоздик не всунешь. Два плотника через каждые два аршина сверлили буравчиками отверстия для нагелей, а бригадир, в основном, занимаясь очерёдностью подаваемого дерева, следил за тем, чтобы брёвна укладывались северной стороной наружу, а южной внутрь, да забивал киянкой деревянные стержни; сетуя, что по уму лес надо было валить зимой, дабы хорошенько успел отлежаться. Понятий о влажности, регуляторов климатического контроля и прочих современных хитростей Фрол не знал. Опыт поколений подсказывал возможную осадку здания и способы борьбы с этим, о чём бригадир строителей мне поведал после обеда:

— Осядет терем, видит Бог, осядет. Ты, Лексей, зря торопишься. Эх, раньше деды окоряли лес вкруговую, на корню, да на два аршина, да на пару годков оставляли, а затем всем миром валили и сразу по зимнику везли. Отец ещё застал, я ещё помню как, а внуки и вовсе позабудут. Сейчас так не делают, спешат все, жить торопятся, а надо бы… Мы-то, конечно, постараемся, да только первый год следи особо за сыростью.

— Прослежу, — ответил я, — ты мне вот что скажи, сумеет ли Игнат печь положить по новому чертежу?

— Игнат — печник от Бога, такие руки ещё поискать надо. Ни одна печь у него ещё не развалилась. По правде говоря, ту хитроумную, как ты задумал он никогда не мастерил, но справится.

Фрол был настолько уверен в своих людях, что не терпел возражений, а я продолжал сомневаться. Если по поводу успешного возведения дома можно было не беспокоиться, то с печью такой уверенности не наблюдалось. Дело было даже не в новизне технологий, принцип работы печи был иной. Настолько отличный от общепринятых стандартов того времени, что не понимая его, ошибиться в мелочах при кладке, было равносильно потери всего. В качестве основы была взята печь Кузнецова. В надтопочной части такой печи нет каналов для циркуляции дыма, вместо них горячие газы поступают в так называемый «колпак», расположенный над топливником замкнутой камеры. В верхней его части концентрируются самые горячие газы. Отдав тепло, они охлаждаются и, опускаясь вниз, уже оттуда поступают в дымовую трубу. Чтобы ни произошёл полный конфуз, мы с Игнатом смастерили маленький макет печки из кубиков и клея, выполняя постройку строго по инструкции. Печник сразу уловил преимущество новодела, однако продолжал колебаться. Из имевшихся в его распоряжении материалов печь не получалась. Глину и песок брали местную, качество у них отменное, а вот с кирпичом была беда. Пришлось привезти современный огнеупорный шамотный и отожженную проволоку для вязки стенок, а вместе с этим и все остальные аксессуары. Очажную плиту, чугунные дверцы, решётку и задвижку достал с трудом — весьма популярны русские печи и, к сожалению, выпускают их ограниченным числом. На этом, моё участие в «стройке века» было завершено, но появилось одно неудобство, вход в портал стал недоступен. Палатку пришлось переставить почти у вышки. Исчезать в камне на глазах у множества людей — опасно, тут уж никакие иконы с крестами не помогут. «Демонов» никто не отменял. Наличие же огромного валуна внутри будущей конструкции объяснил своей прихотью. То, что это было расценено дуростью, пропустил мимо ушей. Кто платит, тот заказывает музыку. Вход оброс прямоугольным срубом, чем-то напоминающий флигель и был в понимании для всех большой кладовой, где камень играл роль холодильника.

У причала ждала лодка, в которой сидели оставшиеся не у дел девочки. Они отправлялись обратно в Смоленск. Савелий прохаживался рядом, нервно поглядывая в мою сторону, скоро ли я освобожусь. Предстоял вояж в столицу, знакомство с так сказать бедующей дочерью. Подготовка была проведена на должном уровне. Узнав, что Савелий купил для невесты дом, Полина потребовала срочно привезти видео, на котором в обязательном порядке на фоне покупки должны стоять сотник с Еленой. Тут, как говорится, проще отдаться, чем объяснять, что не можешь. На радостях от предстоящего пошива шубы из соболей Полина расщедрилась, и всевозможная домашняя утварь теперь горой лежала на берегу, а я старательно рассовывал её в надувную лодку. Вскоре, накрытая брезентом и привязанная к рыбацкой, она выглядела как баржа с грузом. В принципе, таковой она и являлась (туда были сложены подарки от Полины), но основное её предназначение, оставалось иным. В случае непредвиденных обстоятельств бежать из Смоленска придётся быстро, на моторке это сделать проще. И тут наплевать на конспирацию, когда на кону собственное здоровье. В городе, помимо семейных заданий, я хотел кое-что уточнить. За день до отъезда караульный с вышки заметил одинокую лодочку, которая вместо того, чтобы причалить к пристани, вдруг резко развернулась и стала удаляться. Всё бы было хорошо, да только крутилась она в том месте, где была сожжена ладья с татями, и пассажир был в монашеской рясе, а до ближайшей церкви сорок вёрст. Что делал монах в лодке, мы так и не узнали, слишком резво ушли шпионы в сторону города. Это и стало той последней каплей, когда настало время ответных действий. Нездоровый интерес церкви к Пахому Ильичу, ночная атака разбойников, монах — шпион на месте гибели корабля, всё это ещё не складывалось во взаимосвязанную цепочку, но связь уже чувствовалась. Получалось, что вокруг нас происходили разнообразные события, о которых мы узнавали в числе последних. Создавшееся положение требовалось немедленно исправить, и сделать это возможно, располагая хотя бы минимальной сетью информаторов. Вот этим я и собрался заняться. Один из кандидатов на роль соглядателя, новгородский приказчик Евстафий, подходил наилучшим образом: смекалист, вороват, немного трусоват, родственник Пахома Ильича, тщеславен, хитёр, любит выпить и стремится к карьерному росту. Подобные качества можно расценивать при вербовке двояко, но если серьёзно, других вариантов пока не было. Следовательно, никаких тайн. Просто попросить поинтересоваться некоторыми людьми, как бы невзначай, за соответствующее вознаграждение, а там видно будет. С его профессией сложности это не представляет. На торгу узнаются все новости города и окрестностей, самые осведомленные, конечно же, трактирщики, только они уже вероятно являются доверенными людьми власть предержащих. Но и Москва не сразу строилась. В большую политику города мне лезть глупо, не тот уровень. Прожил бы здесь пяток лет, оброс бы связями, тогда — пожалуйста. Однако и сидеть «тише воды ниже травы» уже не подходит, кто-то упорно пытается мне насолить и не принимать ответные меры уже нельзя. Кто этот недоброжелатель, очень хотелось выяснить. Из кандидатов на роль врагов подходило несколько группировок: Смоленский князь, Православная церковь, преступный мир, торговые конкуренты.

Для князя моя персона слишком незначительна, в государственные вопросы, как то: территории, налоги, система управления мне хода нет. Пятачок земли, который я оттяпал, никакой ценности не представляет, даже наоборот, лишнее укрепление на границе княжества, за чужой счёт, только на пользу государственному аппарату. Высокого титула нет, дружины, способной на серьёзные действия — тоже. Налог заплатил и до свидания, до следующего года. Меня даже на случай войны не известили, что делать и куда приезжать на сбор. Князя можно вычёркивать.

Церковь, кроме пакостей моему торговому партнёру и шпионов, которые были замечены у лагеря, препон пока не ставила. Правда, оставался вопрос в десятипроцентном налоге, но и священника пока видно не было. За что ж платить-то? Значит, пока под вопросом.

Преступный мир, конечно, пострадал от моих действий. Одно судно захвачено, второе потоплено. Если Пахом Ильич опознал одного из воров на ладье, который был замешан в попытке мести за разбойничий струг, значит — это уже управляемая система мероприятий. А вот кто стоит за ней, предстояло выяснить.

Купцы — конкуренты пока тоже под вопросом, торгует ли кто стеклом в городе, помимо Ильича — не известно. Насколько я знал, покупали изделия только для перепродажи на рынках Западной Европы. В самом Смоленске они не пользовались должной популярностью, в отличии, скажем, от тех же топоров или шёлковых сорочек. Евстафий наверняка лучше знает, у него и спросим. Вот с такими мыслями к вечеру мы причалили к Смоленску.

Столица княжества расположилась на левом берегу Днепра, от современного Смоленска где-то восьмая часть. Город походил на крепость, которая имела вал, начинавший свой путь на востоке у верховьев Зелёного ручья. Далее он шёл до Козловского оврага, минуя его, прерывался проходами и круто поворачивал на север, затем на северо — запад до Пятницкого ручья. Таким образом, линия вала как бы разделялась на три опорных участка. Первый прикрывал с напольной стороны Козловскую гору, второй — Соборную гору и третий — северную часть Вознесенской и Воскресенскую горы. Прибрежная часть стены выстроена из дуба обмазанного глиной, и была наиболее массивной, остальные стены обнесены тыном. Видя это, я потихоньку стал понимать, что постройка каменного забора — довольно серьёзное фортификационное сооружение для этой эпохи и местности. Но если театр начинается с вешалки, то град на реке с порта. Разнообразной высоты причалов, облепленных лодками и плотами, с торчащим лесом мачт здесь штук двадцать. Как объяснил рыбак, многие пристани закреплены за городами, которые постоянно торгуют в столице, но есть и общие. Подвёл лодку к мосткам — плати пошлину, причальный сбор. Не хочешь — добро пожаловать на косу, стой по пояс в воде, пачкайся в тине, но если с товаром прибыл, лучше заплатить, иначе замучаешься оттуда к воротам добираться. Для нас бы подошёл этот вариант, рыбак собирался к вытянутым на берег долблёнкам, но мы выгрузились как купцы. Ворота в город закрывают перед закатом солнца, о чём громогласно возвестил воротный стражник, пришлось поспешить, чтобы не ночевать на берегу. Прощаясь с лодочником, я упросил присмотреть за лодкой. Об этом мы с ним договорились заранее, тем не менее, напомнить не помешает.

От причалов к воротам дорога шла под горку. Впереди девочки с рюкзачками, за ними я с Савелием, приспособив старое рыбацкое весло на плечах с навешанными на него узлами. Так и несли, как заправские охотники тащат убиенного кабана. Пройдя метров сорок, весло предательски затрещало, не выдерживая нагрузки, и мы плюнули на это дурное занятие. Наняли грузчиков, кои с самого начала пути предлагали свои услуги. Ребята взялись за дело профессионально, оставалось только догонять. Дом сотника тут знали, благодаря красавице Елене, которая произвела фурор на пристани своей одеждой. Степанида не поленилась, и проследила за ней до самого терема, чтобы потом похвастаться перед подружками своей осведомлённостью. Те рассказали своим мужьям, знакомым, и понеслись по городу сплетни, из которых выходило, что Савелий вывез из горящей Рязани богатую казну, жену княжну и заморскую чудо — птицу, говорящую человеческим голосом. Что расскажут грузчики, переносящие объёмистые узлы, — оставалось только догадываться.

Самым сложным было не глазеть по сторонам, ведь всё, что было по пути к терему сотника, напоминало музейные экспонаты. Сорок шесть лет назад Смоленск практически сгорел дотла, уцелели лишь детинец и часть западной стены города с пристройками — ручей спас. Судя по новым деревянным домикам, пожары здесь так же часты, как у нас автомобильные аварии. Однако это часть истории, а следовательно голова вращалась на шее чуть ли не по кругу. По ту сторону Днепра я приметил пару десятков домиков и множество огородов, не считая прибрежной полосы — это всё, что удалось разглядеть, пока не прошли ворота. Литвины и Черниговцы периодически совершают набеги, и селиться в предместье народ особо не хочет, тем не менее люди живут.

Общая площадь города была оценена мною не более шестидесяти пяти гектаров. Улицы покрыты деревянной мостовой, правда, не все, а, так сказать, главные дороги. Прямо как у нас, в центре прилично, а там, на окраинах, где властители носа не кажут — яма на яме. Вот на такой проспект мы и вышли с Подола, минуя ворота. Дом сотника находился возле Пятницкого острога, где размещалась княжеская резиденция. Вроде и не центр, а район престижный, тут все домики в два этажа, есть и повыше, но в основном придерживаются однообразной архитектуры. Полчаса хода — и носильщики остановились возле ворот скромного особняка. Над частоколом забора выглянула голова мальчишки, похожего на Филимона. Признав хозяина, он распахнул створку, а сам побежал к дому. Занеся узлы во двор, один из грузчиков протянул руку. Стал вопрос об оплате. У Савелия денег не было, у девочек тем более. У самого в кошеле только гривны и четверти.

— Вот что, уважаемые. Здесь четверть гривны. — Достав сплющенный серебряный прутик из кошелька, показал старшему амбалу.

Грузчики переглянулись между собой и уставились на серебро.

— Часть от этого — Вам за работу, за вторую часть вы должны с утра привести сюда человека, желательно женщину, которая знает, что творится в городе. Договорились?

Старшина взял прутик, поклонился, посмотрел на своих подельников и молвил:

— Найдем, боярин, такого человечка, можешь не сомневаться. Утром будем тута.

Довольные оплатой грузчики поспешили к себе на Подол. К закату, попивая пиво или что покрепче, они будут рассказывать новые истории о Рязанском сотнике, у которого в слугах боярин. Самым интересным в этой истории будет то, что платит боярин за перенос шести увесистых узлов не пару резан, как все, а четверть гривны. Знать и вправду знатную казну из Рязани сотник вывез.

Хозяйка встретила нас перед дверью. Небольшой поклон в мою сторону, в руках деревянный ковшик, похожий на большой половник с кривой короткой ручкой. Мне, как гостю, довелось испить кислый квас, аж передёрнуло всего. Находясь в средневековье, пил только кипячёную воду либо минералку из фляги. Но нарушать традиции не стал, средства от отравления и расстройства желудка лежали в аптечке и находились в одном из узлов. А дальше меня заинтересовало поведение женщины перед мужем. Елена поклонилась Савелию в пояс, причём не из-под палки, а от души. Уважение стопроцентное, улыбка на лице, в глазах радость, движения размеренные, осанка стройная, никаких лишних слов.

— Прошу, заходите в дом, желанные гости.

Хозяйка пропустила нас вовнутрь, на девочек ноль внимания и закрыла дверь.

«Вот тебе раз, — подумал я, — а вещи? А девочки у порога»? Действия Елены у меня не укладывались в голове, но как выяснилось, решение, кого впускать в дом, а кого нет, заносить вещи или оставлять на улице принимает муж. Сотник, увидев любимую, обо всём позабыл, в результате произошло недоразумение.

— Савелий, я пока вещи занесу и детей пристрою. А ты будь добр, выясни, где мне тут можно разместиться?

Первым делом мы занялись освещением терема, так как два окошка разделенные на ячейки и затянутые бычьим пузырём были каким-то недоразумением. Открывались ли они, проверять не стал, но то, что солнечный свет практически не пропускали, было свершившимся фактом. Никаких керосиновых ламп, а тем более электрических фонарей, понятное дело не было. Использовали свечи, которых с собой было более чем достаточно. Семь подсвечников из бронзы с массивными отражателями разместили по периметру светлицы, в которой находился большой стол. Стулья и табуретки отсутствовали как класс, только широкие лавки у стен, что впрочем, неудобств не доставляло. В воздухе одновременно пахло деревом, пылью и какими-то травами. Мы стали действовать по заранее оговорённому плану. Разобрали баулы, стол переставили таким образом, чтобы можно было сидеть с двух сторон, накрыли скатертью, большую керамическую бутыль с вином торжественно водрузили на середину. Затем стали размещать посуду и съестные припасы, приготовленные к ужину. В основном копчения, способные вынести несколько суток дороги и продукты в вакуумной упаковке. Замечу, что в нашем распоряжении были изотермический контейнер и термосумки, вместившие в себя мороженое, фрукты и шоколадные конфеты. К столу девочек звать не стали, бутербродный ужин был у них в рюкзачках. Разместившись на первом этаже, дети с помощью «лягушки» надули свои матрацы и готовились ко сну. В это время появилась хозяйка. Не зря говорят: по одёжке встречают. Бордовое бархатное платье с длинными разрезами по бокам. Под ним белая нижняя юбка, защищающая ноги от посторонних глаз, на груди цепочка с кулоном, явная бижутерия, но эффектная, обшитые кружевами рукава, а на голове самая настоящая корона. И только присмотревшись при свете свечей, понял, что это хитрый головной убор с обручем. Он одевался на короткий, почти прозрачный платок и водружался на голову. У сотника от удивления рот раскрылся:

— Еле… Елена, это Алексий, боярин из Мурманска, мы тут, там, вместе… — Савелий не находил слов, надо было официально представить гостя, садиться за один стол с незнакомцем было не принято. Вдруг враг, или хуже того — кровник.

— Алексей, мы с Савелием строим вместе невдалеке крепость, позвольте разделить с Вами трапезу, — доложился хозяйке дома, выручая сотника.

Хотел было добавить про прекрасный вкус в выборе одежды, но вовремя остановился. Комплементы о внешнем виде жены можно говорить только мужу, иначе в его присутствии это можно расценить как ухаживание. Наконец-то пришедший в себя сотник, сел во главе стола, по правую руку от него, протиснувшись, уселась Елена. Сесть напротив хозяина дома не представлялось возможным, в связи с отсутствием посадочных мест. Пришлось размещаться с края, невдалеке от дамы. В томительном ожидании мы уставились на стол. Наличие на нём вилок смутило хозяев дома, подобная сервировка была не принята. Вилками, напоминающими миниатюрные вилы, пользовались, но только для удержания продуктов на основном блюде во время порционной резки. Ситуацию надо было исправлять, причём таким образом, чтобы не унизить сотника в глазах жены. Ведь доверился он мне в этом деле, и логично было предположить, что в курсе всех нюансов.

— Позвольте показать Вам, как едят у меня на Родине. Будет очень приятно, если Вы последуете моему примеру.

Холодные закуски стали перемещаться на большие тарелки. Ловко орудуя столовыми приборами, распределил угощение, вынул пробку из бутыли, и разлил янтарный Токай по хрустальным фужерам, произнеся тост: «За здоровье хозяев, за крепость дома, наличие большого количества детишек и долгих лет жизни». Обошёл стол вокруг, чокнулся бокалами с сотником, затем с Еленой, выпил половину и сел на место. С помощью вилки и ножа отрезал кусок буженины, отправил его в рот и стал жевать. Потом подцепил шпротину, краем глаза посматривая, как повторяют за мной остальные. Получалось у них неважно, и если бы не салфетка, предварительно положенная на колени, по моему примеру, то платье пришлось бы основательно чистить. Русские люди быстро учатся всему незнакомому, так вышло и на этот раз.

Ответный тост произнёс Савелий, вставать не стал, прямо из-за стола поднял в руке бокал с вином и произнёс:

— Восславим Бога, за то, что мы живы, за радость, которую мне дали.

Сотник повернул голову в сторону любимой и склонил голову. Елена кокетливо улыбнулась и сразу же стала серьёзной, произнося тихеньким голосом слова благодарности. Выглядело это умилительно. Застолье продолжалось, после того как очередной кусок курицы превратился в косточку, из дорожного холодильника было извлечено мороженое. Немая сцена, глаза по пятаку.

— Очень вкусно, очень. — Это были вторые слова, после молитвы, произнесённые хозяйкой за столом.

Объяснять происхождение заморских фруктов и клубники, которая была расценена, как огромная земляника, не пришлось. Раз стоит на столе, значит так и надо. После бокала Токая, Елена заметно опьянела и к напитку более не притрагивалась. Как ей удавалось держать ровно спину, не облокачиваясь на стену, аккуратно отправлять в рот мороженое, закусывая ягодами, было выше моего понимания. Из рассказа Савелия я помнил, что благородному воспитанию взяться было негде, но оно налицо. Впрочем, видно, что старается.

За три часа до полуночи, когда свечи превратились в коротенькие огарки, стали укладываться спать. Место мне предложили в соседней со светлицей комнате, размером вдвое меньше прихожей в типовой квартире. Чулан без окон, доска у стены, ни подушки, ни перины, вот и все удобства. Замечу, отнюдь не худшие условия, в которых мне приходилось бывать. Осмотрев свою опочивальню, я стал обустраиваться. Пыльник сойдёт за простыню, а вот, с подушкой что-то надо решать. Надул крепкий полиэтиленовый пакет воздухом, завязал, вроде не травит и, положив в мешок, оставил на лавке — подушка готова. Снял рубашку с ботинками, кое-как укрылся безрукавкой, подумал, что надо было спросить про уборную, немного поворочавшись, я уснул.

— Дядя Алексий! Дядя Алексий! Поднимайтесь, к Вам люди вчерашние пришли, у ворот дожидаются.

Разбудившие меня девочки проснулись первыми, из интереса стали ходить по дому, осматривая, что к чему. Наткнулись на стол с остатками еды и доели всё подчистую. В этот момент и расслышали стук в ворота. Вчерашние грузчики выполнили условие договора и привели самого знающего человека в городе, по их мнению.

Торговка пирожками Степанида откликнулась на их зов из чистого любопытства. Собрав корзинку с только что испеченными булками, прикрыла их чистой холстиной, помолилась и отправилась в сторону Пятницкого острога к дому рязанского сотника. Два портовых грузчика решили проводить свою протеже до места, дабы показать, что договор выполнен. По дороге слопали по одному хлебобулочному изделию, дождались, пока ворота раскроются и представили Степаниду.

— Это жёнка нашего товарища Васьки Щуки. Всё знает, а чего не знает, то выдумает, как узнать (лучшей рекомендации и быть не может), — мы, это, пойдём боярин, работать надо. Коли чего надо поднесть, мы завсегда готовы. Нас на Подоле все знают.

Поклонились и ушли. Кто все и кто они — так и не понял.

— Проходите во двор. Э… как Вас, кстати, звать — величать? — Поинтересовался, пропуская через ворота пухленькую женщину.

— Степанида Щука, — раздалось в ответ.

Торговка подхватила корзину и шагнула во двор. От неё пахло свежей выпечкой и ромашкой. Пшеничного цвета волосы были прибраны под вышитым бисером красно — коричневым платком и заплетены в две косы как колбаски. Платье представляло собой длинную, доходившую до икр ног рубаху из грубой льняной ткани с разрезами по бокам, скрепленную шнуровкой. Под ней выглядывала ещё одна рубаха, более тонкой выделки с красной оторочкой по низу. На ногах деревянные сабо.

— С чем пирожки? — Спросил я у женщины, пока она оглядывала двор.

— С вишней, без косточек! — По — деловому ответила торговка и распахнула холстину, прикрывающую предмет торга.

— По чём продаёшь?

— Пять штук за куну, и один просто так добавляю, если человек хороший.

Получалось шесть пирожков за серебряный дирхем. Однако не слабые цены на кулинарные изыски. Хотя, если сравнить привычные мне пирожки и изделия Степаниды, то современные проиграют по весу и объёму как минимум вдвое.

— А чего яйцом не мажешь, перед тем как в печь отправлять?

— Больно умный?

Слово за слово и у нас завязался разговор. Поговорили о тесте, всевозможных начинках и, почувствовав себя профаном в данной области, плавно перешёл на интересующиеся меня вопросы без особого энтузиазма. Моё предложение рассказать о преступном мире Смоленска, описать подозрительных людей, где собираются, кто руководит, встретило решительный отказ. Не помогла и четверть гривны.

— Мне моя жизнь дорога, куны там не пригодятся. — Степанида показала пальцем в небо.

Но после того как я сходил в дом, отыскал в одном из пакетов ванильный сахар и презентовал горстку Степаниде — всё же втёрся в доверие. Обновлённый пирожок ей понравился, и я стал заходить в разговоре с другой стороны. В итоге нашего общения выяснилась проблема самой торговки. Придурковатый сынок Егорка, в порыве любви к дочери местного кузнеца деревяшкой от забора огрел по голове брата любимой, когда тот пытался утащить сестру с посиделок. Беда в том, что после совершённого действия, сын кузнеца Пётр три дня ни ест, ни пьет, а только блюёт. Стража, понятное дело, хулигана замела и Егорку на днях из поруба потащат на правёж. Знающие люди предложили откупиться, согласно Русской Правде, вот только таких огромных денег всем родичам даже в складчину не собрать. Может это и подло, играть на чувствах матери, но других кандидатур не было, а посему, немного подумав, я произнёс:

— Степанида, если мне получится вызволить твоего сына и договориться с кузнецом, ты согласна ответить на мои вопросы и помочь кое в чём?

— Если спасёшь мою кровиночку, то отслужу, вот тебе крест. — Женщина поднесла пальцы, ко лбу ожидая моих слов.

— Договорились, попробую. Как звать кузнеца и где его найти?

— Данилой кличут, мастер бронник. Кузня его напротив кирпичной мастерской. — Рука Степаниды совершила движение вниз к животу, затем к левому плечу и к правому.

— Жди меня тут, — уже на ходу в сторону двери предупредил торговку, — сейчас вернусь.

По всем рассказанным симптомам у паренька типичное сотрясение мозга. Инструкция в аптечке при таком случае была, сам недавно был в похожем состоянии. Дав задание девочкам, рассказать проснувшемуся Савелию, что дядя Алексий отправился в кузнечный ряд к Даниле броннику по срочному делу, вооружился, прихватил сумку с лекарствами, деньги и вышел во двор.

— Веди Степанида Щука к Даниле, будем спасать твоего сына.

Ворота за нами закрыла шустренькая девчушка, и мы отправились в сторону Зелёного ручья, почти к самой реке. Протиснувшись между двух возков, перегородивших и без того узкую улочку, пройдя шагов триста я обнаружил, что мы уже обошли холм с детинцем и спускаемся к овражку, возле которого и протекает ручей. У воды паслись козы, а рядом с ними бегала собачонка, мелькая повязкой на задней лапе. Вот такой городской пейзаж перед кузнечными домами. Вскоре мы были почти на месте.

— Дальше не пойду, вот его кузня. — Торговка сняла с плеча корзину и уселась на короткое бревно, лежащее у дороги.

Понятно, боится, так даже лучше. Схожу один. Сплюнул через левое плечо, поправил саблю и зашагал в сторону калитки, за которой возвышалось строение из трёх стен с неполной крышей, над которой торчала короткая труба. Дымок хоть и еле сочился, тем не менее, звон молотка стоял знатный, словно только крицу стали околачивать. В кузнеце познакомился с Данилой, представился путешественником с юга, знающим искусство врачевания. Поинтересовался, льняным ли маслом он воронил уже готовую к продаже кольчугу, не подошедшую мне по размеру, дорога ли проволока и где он достал такую великолепную наковальню. Слово за слово и я плавно перешёл на тему о лекарском труде и рассказал историю о чудесном исцелении, при котором врач как бы передал частичку своей жизни умирающему пациенту. Кузнец сам поведал о сыне.

— В бане сынок лежит, как раз за кузней. Плох очень.

Пётр лежал на полатях полностью раздетым, прикрытый холстиной как простынёй. Лицо его отекло, дыхание еле слышно, пахло валерьянкой, видимо поили, чтобы облегчить страдания. Возле больного на расстоянии руки стояла колода с водой и ковшиком для питья. Создалось впечатление, что местные эскулапы ничем помочь не смогли, раз кузнец согласился воспользоваться услугами незнакомца. А может, приготовленные доски для гроба, стоявшие у стены, были тем знаком, когда надеются только на помощь свыше.

— Данила, оставь нас одних, твой сын при смерти, буду его спасать, тебе на то смотреть негоже. — Кузнец не стал спорить и вышел из бани, правда, недалеко.

Растерев руку спиртом, вколол Петру сорокапроцентный раствор глюкозы, для снятия внутричерепного давления. Парень стал постепенно приходить в себя и что-то бормотать, покачивая головой. Спустя полминуты его вырвало, и он чуть не слетел с лавки. На жаргоне подобное состояние называется «вертолёт». Насколько помню, медицинский справочник советует срочно устранить головокружение. Если Пётр выживет, то теперь ему придётся частенько жевать морковку, пичкая себя витамином В-6, а пока — бетасерк, в качестве болеутоляющего подойдёт максиган, либо анальгин. Двадцать таблеток выдавил из упаковок и сложил на два куска бересты.

— Данила, иди сюда, знаю, что где-то рядом! — Крикнул в открытую дверь бани.

Кузнец не заставил себя долго ждать и появился в проходе. Увидев пришедшего в сознание Петра, схватился левой рукой за свой затылок и громко выдохнул. Отче наш не успел прочесть, а сынок очухался. Помощь при спасении можно принять от кого угодно, пусть знахарь не крестится, молитв не читает, бес с ним. Главное сына поднять.

— Вот пилюли, — показывая рукой на бересту с таблетками, — три дня будешь давать сыну по две в день с этой кучки и вот с этой.

— Давать. Понял. А что это?

Название лекарства для кузнеца ничего не прояснило, и лишь подсказка, что это высушенный сок особых растений, как-то успокоило его.

— Четыре последующих дня по одной из каждой кучки, — продолжал я, — постарайся не тревожить больного, полный покой, сон, питье, которым его поили тоже давай. Если нет валерьянки, вот склянка с валокордином. Десять капель на черпак воды.

Зачерпнул ковшиком воду и накапал из пузырька десять капель. Взял четыре таблетки, поднёс ко рту Петра и заставил запить лекарство. Делал всё медленно, чтобы Данила видел и запомнил.

— Батя, как это? — Прошептал ослабевшим голосом Пётр.

— Лежи сынко, спи, знахарь вылечит. — Данила погладил сына по голове и остался с ним, пока тот не уснул.

Дождавшись, пока Пётр засопел, я еле слышно произнёс:

— Сил слишком много отдал, завтра загляну, проведаю. Вот ещё что, никаких судебных тяжб или споров, покуда сын твой на ноги не встанет. Иначе всё насмарку и лекарства не помогут.

Данила кивнул головой, после чего я вышел из бани и неспешно пошёл к поджидавшей невдалеке Степаниде, оставив наедине сына с отцом. Врать торговке не имело смысла, если Пётр три дня не поднимается, изредка приходя в сознание, то возможен ушиб головного мозга. Выживет, уже хорошо, а будет ли нормальным после травмы — это под вопросом.

— Плохо дело, парень еле жив, — на ходу сказал я.

— А что же делать? — Степанида остановилась, чуть не плача схватила меня за рукав и развернула к себе.

— Ждать! Дай Бог подниму его на ноги. Пётр получил самое лучшее лекарство в этом мире. Будем надеяться на крепкий молодой организм. Пока идёт лечение, суда не будет.

Убрал женскую руку со своего рукава и зашагал дальше, к дому сотника. Торговка не отставала и следовала за мной, возможно, именно во мне она видела единственное спасение своего непутёвого сына.

В тереме Савелия, сидя у холодной печи, я размышлял, чем можно помочь сыну кузнеца. Рядом стояла корзинка с пирожками, Степанида была принята на постоянную работу с окладом пол гривны в месяц. Учитывая, что корзинка пирожков стоила одну ногату из которой чистая прибыль — тридцать процентов, то это было неплохое предложение. Фактически она становилась управляющей дома, или как тут было принято — ключницей. Ей вменялось в обязанности покупать и готовить еду для обитателей дома, следить за порядком, да иногда, попутно продавая пирожки интересоваться на торгу за всевозможными воришками и постараться выяснить, где они собираются. Через два дня надо было отправляться назад к камню, сруб к тому времени возведут. Что я делаю в Смоленске? Почему вместо решения своих вопросов, я сталкиваюсь с новыми проблемами? В деле расследования, кому я наступил на хвост, за эти дни я не продвинулся ни на шаг. После полудня, по плану надо было навестить Евстафия, но мне казалось, что это дохлый номер, идти не хотелось, невидимая паутина под названием апатия окутала и предлагала сдаться.

Ровно в полдень, прихватив с собой в качестве провожатого Степаниду, я нехотя отправился в торговые ряды. Людей на улицах мало, детей дошкольного возраста совсем не видно.

— Степанида, отчего малышей на улице нет? — Поинтересовался у торговки.

— Мор девять лет назад был, народу померло — тысчи. — Сопровождающая как-то с грустью посмотрела на меня, поправила плетёную корзинку, пропуская меня вперёд. — Вот и берегут деток, не пускают за ворота. — Услышал со спины.

Вскоре мы оказались на окраине городских торговых рядов. Торг делился на две части: первая на Подоле, рядом с причалами, вторая в самом городе. Отдельно от всех торговали немцы, но это только на словах. Их круглая церквушка, сиречь склад, стояла за городскими стенами, однако, вести коммерцию и селиться они предпочитали за укреплениями. Всеми правдами и неправдами иноземцы постепенно скупали, чаще арендовали лавки и смешивались с купцами из Руси. Рынок есть рынок, тут свои законы. Лавка Пахома Ильича мало чем отличалась от своих собратьев по ряду. У кого-то торчал флажок, прообраз современного рекламного билборда, чаще на фасаде рисовали картинку — баннер, с изображением профилирующего товара, а были и просто без опознавательных знаков. Вообще-то, торговые места за века не претерпели каких-то серьёзных изменений. Прилавок с навесом из соломы или дранки, иногда подобие небольшой избушки, или вообще, просто стол. На окраине рынка товар нередко располагался прямо на земле, но ближе к площади, в отличие от Подола это было редкостью.

— Вот, лавка новгородца, у которого товар заморский. — Степанида указала рукой на маленький домик, с большим окном и раскрытой дверью, возле которого суетилось пару человек. — Я тута поторгую. Пирожки! Пирожки румяные! — Голос торговки был звонок и в радиусе нескольких метров перекрывал шум торгующего люда.

Я вошёл в помещение лавки, пригнув голову, миновав подвешенные китайские колокольчики. Пахом Ильич повесил их, когда узнал, что звон прогоняет нечистую силу.

— Долгих лет жизни, Лексей. Какими судьбами в Смоленске? — Приказчик узнал меня и вышел из-за стойки навстречу.

— Добрый день, Евстафий. Вчера прибыл в город, у Савелия в доме остановился. Где нам можно поговорить, чтоб не мешал никто?

Приказчик показал пальцем себе за спину, и я, переведя взгляд с подвесных весов на полки с товаром, обнаружил потайную дверь, завешанную медвежьей шкурой. И если само торговое помещение размещалось на слабоосвещённых двенадцати квадратных метрах, то подсобка походила на купе железнодорожного вагона. Только потолок ниже и окошко совсем крохотное. Из мебели два вытянутых армейских ящика по бокам, прикрытых матрацем; между ними стол, под ним ещё один сундук, уже местного производства и полки на стенах. Сверху свисает светильник, в виде маленького колеса, на котором расположены подсвечники, правда с одной свечой. В общем, офис как офис, конечно, для своего времени. Усевшись на ящик, я вытащил из сумки бутыль с вином, а Евстафий тут же сообразил пару стаканов и нехитрую закуску из мочёных яблок. После короткого застолья в кабинете Пахома я услышал всё о конкурентах на смоленском торжище и в ответ поведал приказчику свои мысли по поводу происходящих в последнее время неприятностей. Евстафий оживился, но ничего путного предложить не смог, отчего заметно расстроился. Вот тут я и предложил ему посодействовать, намекая на возможное расширение ассортимента, особенно в сфере инструментов. Только вопрос безопасности решить — и можно начинать. Недолго думая приказчик Пахома Ильича согласился, и дальнейший разговор перешёл к деталям.

— Два дня буду в городе, где найти дом сотника, надеюсь, знаешь. Если что-то срочное, известишь лично. В дальнейшем, оставляю тебе приборчик, на который можно записать голос. Все свои мысли говори вот сюда, — показав отверстие в диктофоне, где размещался микрофон, — приборчик с записью спрячешь в корзинку со шкурками и передашь рыбаку, который отвезёт её мне.

— Как все мысли? — Не понял Евстафий.

— Нажмёшь на эту кнопку и расскажешь всё, что касается нашего дела, а также всё, что передаст Степанида. Она сейчас стоит перед лавкой и торгует пирожками.

Приказчик попробовал записать свой голос, затем прослушал, удивился, насколько его речь смешна со стороны, нашёл сходство с патефоном и остался доволен. Резидентура в Смоленске была открыта. После того, как торговка оказалась представлена Евстафию, преуспевающий коммерсант провёл небольшую экскурсию по лавке в присутствии потенциального покупателя. Признаюсь, кабы работники в торговых рядах супермаркетов применяли подобную практику, на них бы ходили смотреть как на артистов. Не обладая навыками по манипуляции сознания, приказчик Пахома Ильича умудрялся настолько запудрить мозги, что к чугунной кастрюле, которую горожанин изначально собирался приобрести, вполне осознано были куплены крышка для неё, сковорода, половник и рукавица — ухватка. Едва произошёл расчёт, и лисьи шкуры были отложены в сторону, как перед покупателем отодвинули шторку со стены и предложили посмотреться в зеркало, вроде как бонус к покупке. Заинтересовался ли горожанин приобретением данной вещицы себе домой — утвердительно не скажу, но то, что обязательно расскажет об этом, без сомнения. Закончилась экскурсия на улице. Евстафий похвастался лотком и посетовал на внешний вид лавки, испорченный обугленными брёвнами. Как ни крути, надо было покрасить лавку со стороны фасада в яркий цвет или хотя бы побелить брёвна известью, как у соседей. Согласились на известь, которую я обещал прислать первой же лодкой.

До обеда оставалось немного времени, сидеть в лавке купца было не интересно, а вот полюбопытствовать на архитектуру города, точнее на кирпичные храмы, даже очень. В этом мне охотно согласился помочь Герасим, ответивший кивком головы на мою просьбу. Звонарь никому не рассказывал, что научился говорить, общался только с Евстафием, и то тихо. Ожидая проводника, я тактично вышел из лавки, оставив Герасима наедине с патефоном. Находясь на улице, сохраняя в тайне прослушивание пластинок, стал свидетелем любопытного зрелища. Маленький мальчик, лет восьми, явно стараясь и получая удовольствие от своего занятия, рисовал заточенным прутиком на земле людей, которые проходили мимо него. Сидя на коленках, в двух метрах от меня, юный художник настолько чётко соблюдал все пропорции, что мне захотелось узнать, откуда такие таланты? Присаживаясь на корточки рядом с ним, я спросил:

— Эй, пострелёнок, и давно рисовать умеешь?

— Ой, дяденька. Я больше не буду.

Юное дарование быстро заштриховал рисунок на дорожной пыли и приготовился задать стрекача.

— Постой, не торопись, — удерживая его за руку, — хочешь получить в подарок карандаш и настоящую бумагу?

— Хочу. А что это такое?

Пострелёнок заинтересовался. За явно бесполезное занятие с точки зрения горожан никто его не ругал, даже наградить пообещали.

— Смотри. Это карандаш, а это бумага, — доставая из сумки, перекинутой через плечо небольшого размера блокнот, наподобие того, который был передан Пахому Ильичу. — Делаешь то же самое, что на земле, только вместо прутика вот этой палочкой. На бумаге рисовать удобнее, да и резинкой, если что, подтереть можно, но самое главное, с собой унести запросто. В блокноте точилка приспособлена — карандаш точить. Вот, смотри, как это делается. — Провернув карандаш, отдал подарки художнику.

— Спасибо дяденька. Меня Андрейка звать. — Сообщил мальчик, собираясь поскорее показать новые вещи своим сверстникам.

— Как закончится бумага с карандашом, — крикнул в след убегающему сорванцу, — приходи в лавку, что за мной стоит. Спросишь Евстафия, он выдаст новую бумагу вместо изрисованной и карандаши.

Полна Русская земля талантами, главное — вовремя их разглядеть, помочь, поддержать, а зачастую просто накормить. И стало бы на Руси в сто раз краше, зазвенела бы её слава по всему свету. Ведь на одного Андрея Рублёва, приходились сотни художников — Андреек, зарывшие свой талант в землю, от безысходности, голода, лишений и непонимания.

Вскоре из лавки вышел Герасим, посмотрел по сторонам, заметил меня и махнул рукой, мол, следуй за мной. Минуя торг, мы вышли в узкий проулок, шириной метра в три и направились к самому красивому храму города кратчайшей дорогой. Видимо звонарь спешил к себе на работу, шагал широко, размахивая зажатым в руке пирожком. Евстафий, как один из немногих, знавший тайну Герасима, сдружился с ним и всегда угощал друга чем-нибудь съестным. Минут через сорок мы оказались перед церковью, которая, по мнению моего провожатого, и была вершиной зодчества столицы. Как ни странно, но звонарь работал совершенно в другом месте, посему показав рукой на храм, распрощался со мной. Церковь Петра и Павла предстала предо мной.

Начнём с того, что в декоре храма есть странная непоследовательность или, точнее, особая система: северо — восточный угол комплекса явно не привлёк внимания заказчиков и строителей северной галереи — там не было сделано особого придела. Поэтому при взгляде с востока комплекс выглядел асимметрично: у южного угла был придел со своей главой, с севера ни придела, ни главы не было. Можно подумать, что здесь сказались художественные взгляды архитектора, когда зодчий выделял главный видовой аспект здания и не боялся асимметрии в композиции галереи и приделов. Но всё объяснялось проще. Потом, спустя некоторое время, мне рассказали, что строительство северо — восточного придела — усыпальницы не заладилось, так как несмотря ни на какие ухищрения каменщиков кладка разваливалась. Пошёл слух, что в том месте могила волхва, в результате чего строители отказались возводить придел, да и выделенные средства подходили к концу. А пока что, я разглядывал розовато — белую затирку из извести и кирпичной крошки, покрывавшую стены храма. До выпуклых крестов на угловой лопатке и элементов декора, углублённых в кладку, руки штукатуров не дошли. Но отойдя немного в сторону, чуть издали, я понял, почему так произошло. Храм был бело — розовым, с оставленными открытыми кирпично — красными деталями декора. И даже если тому виной было какое-то событие, несвязанное с проектом, то в итоге всё получилось лучше, чем планировалось. Прихожанин, стоявший возле церкви, в белой рубахе с красной вышивкой потрясающе гармонировал с цветами здания. Греческие строители внесли что-то русское, близкое к нашему сердцу — тем самым смягчили общую строгость архитектуры храма. Вынув из сумки камеру, я включил её, и обошёл церковь вокруг, снимая здание, после чего вошёл внутрь. Освещения было явно недостаточно, детали не разглядеть, тем не менее, интерьер храма так же торжествен и строг, как и его внешний облик. Мощные крестчатые столбы связаны подпружными арками, несущими с помощью парусов светлый многооконный гранёный барабан главы впечатляли. Для людей же, чьи потолки в домах не превышали двух метров, подобная высота должна была приводить в восторг. В глубине алтаря находилось сложенное из плинфы седалище для клира. Стены и своды храма были покрыты росписью, расписаны были и плоскости оконных амбразур, напоминающие рисунок кирпичной кладки. Даже мне, привычному к размахам современной архитектуры посмотреть было на что, единственное, что смущало, так это забредшие за мной две курицы, и не обращавшие на это, ни какого внимания служащие. Какие и кому ставить свечи не знал, можно ли находиться с саблей в церкви — тоже. Перекрестился, поклонился и вышел наружу.

До дома сотника добирался больше часа, элементарно заплутал. Пока переправился через реку, зашёл не через те ворота, попросил прохожих объяснить дорогу — объяснили так, что оказался в противоположной стороне, в общем — тяжко. Если в приморских городах все дороги ведут к морю, то тут — не только к реке, а ещё и к ручьям. В итоге, выйдя к Пятницкой, с трудом отыскал особняк Савелия. Во дворе переполох. Степанида растопила печь и вовсю шуровала на кухне, отдавая приказы. Девочки помогали, носили воду из колодца, подмели двор, убрали в доме. Сам сотник готовился к аудиенции у князя. Перед моим приходом, прибыл посыльный, который сообщил пожелание правителя немедленно увидеть светлейшими очами нового горожанина. Видимо слухи о несметных богатствах, привезённых из Рязани, достигли резиденции Святослава Мстиславовича. Савелий сидел на лавке, на втором этаже, наматывая свежие портянки. Парадного костюма для выхода в свет не было, а явиться к главе княжества в повседневной одежде равносильно высказать тому неуважение. Хорошо, хоть догадались взять у Евстафия шёлковую сорочку. Выход из ситуации предложила Елена. Среди подарков, переданных ей, была накидка бирюзового цвета, в виде плаща с капюшоном на одной пуговице. И если женщине она доходила до пят, полностью укрывая тело, то на сотнике материя заканчивалась у колена без возможности застегнуться на груди. Тут пришлось проявить смекалку. Сняв с шеи золотую цепочку, я сделал петельку и закрепил на пуговице, второй конец продел в отверстие, куда вставляется пуговица, щелчок застёжки — стильный наряд под названием «корзно» готов. Вместе с посыльным Савелий отправился на приём к князю.

Вечером, после ужина, сотник рассказал, что Святослав интересовался обороной Рязани, так сказать от первого лица, расспрашивал о тактике кочевников, действиях защитников, количестве воинов. Вскользь поинтересовался, как удалось выбраться из горящего города с тяжёлыми сумками, много ли людей вывел и где они сейчас. В конце разговора коснулся самой щекотливой темы. Савелий был поразительно похож на покойного князя Давыда.

— Что, прямо так и сказал? — Перебив рассказ сотника, спросил я.

— Ошибся Мстиславович, не на Давыда я похож, а на своего деда. — Савелий распутал цепочку, застрявшую в пуговице, и передал мне. — А вот дед покойный, действительно был похож на Вячеслава Ярославича, князя Смоленского ибо был ему бра… Это я сам от него случайно услышал, когда ещё без портков ходил.

Степанида отодвинулась от двери, ведущей в светлицу, и на цыпочках стала спускаться на первый этаж. Вот это новость, хозяин дома предок известного Вячеслава Кесарийского. Ох, не зря она задержалась в доме.

На следующее утро я навестил сына кузнеца. Пётр пошёл на поправку, видимо лекарства дали необходимый толчок молодому организму, и состояние больного можно было расценивать, как стабильное. Данила чуть ли не прыгал от счастья. Единственный сын, помощник, наследник секретов и продолжатель славной кузнецкой династии мог уже пить юшку из ухи и внятно отвечать на вопросы. Для меня же пришло время непростого разговора. Мы остановились перед кузней и теперь смотрели друг другу в глаза.

— Послушай, Данила. Есть один вопрос, который вскоре придётся решать.

— О чём ты, иноземец? Если об оплате за врачевание, то не беспокойся, оплачу, сколько скажешь. — Бронник хлопнул ладонью по поясу, где, по — видимому, должен был висеть кошелёк.

— Плата будет большая. Сын челядинки моего друга виноват в том, что произошло с Петром. Суда не должно быть.

— Вот ты как, Алексий. — Данила стал серьёзным, улыбка исчезла, пудовые кулаки сжались. — За сына, то, что лечишь — спасибо. Да только не простое дело тут. Роду обида нанесена, кровная обида. Понимаешь?

— Возьми виру кузнец, по Правде. С того света парня вернули.

Данила задумался. Этот вопрос уже обсуждался у него дома, и к общему решению родственники не пришли. Слова кузнецу дались через силу, но перечить спасителю сына он не стал.

— Добро Лексей, если сынок мой Егорушка будет здоров как раньше, то виру назначаю в двадцать гривен. Так по Правде нашей, по Русской.

Платить серебром возможности не было, прутиков осталось слишком мало. Вообще-то я рассчитывал отдать набор инструментов для изготовления кольчуги, но в кузне я увидел практически те же самые приспособления. В итоге моё предложение выглядело бы весьма скромным. Помимо этого, мне захотелось подружиться с кузнецом. Тут лучше дать больше чем надо. Вот только что? Секрет нержавеющей стали или температурный режим отпуска? Толку с этого, если в своей кузнице он не сможет использовать полученные знания.

— Данила, сколько стоит твой самый лучший доспех? — Поинтересовался у мастера.

Кузнец вспомнил свою лучшую работу, когда черниговский сотник, будучи в составе посольства, не торгуясь, заказал для себя новые доспехи.

— Хм, черниговец в прошлом году отвесил сорок гривен за полный доспех, три месяца ковал. Железа свейского уйма ушла, угля ещё больше. Только к чему этот вопрос?

— Договоримся так. Тебе принесут к концу недели бронь, как раз на Петра. Таких доспехов ты ещё не видел, думаю, не хуже чем у черниговского сотника. Её стоимость оценишь сам. Так согласен?

Данила согласился взять виру товаром, но условие выздоровления сына стояло на первом месте. На том и расстались. День прошёл без происшествий и приключений. Степанида выяснила, что местные воришки ошиваются на Подоле, главарь у них — владелец мелкой харчевни по кличке Несун, но серьёзных дел за ними нет. Кошеля режут, так где такого нет? Все о том знают, но пока не пойман — не вор. Грозные тати, обитающие вокруг города, недавно сгинули, и о них ничего не слышно. Большего разузнать не удалось, хотя, и этой информации было достаточно. Около шести часов следующего дня, забрав Савелия с собой, мы возвращались обратно, где по идее, должны были закончить возводить дом. Рыбак становился связным, с обязательством бывать у нас раз в неделю и чтобы кормить семью в связи с отрывом от основной работы, был вознаграждён мешком муки и пудом соли.

По приезде в лагерь меня ждало разочарование и я чуть было не поругался с Фролом. Плотники приостановили работу, выстроив только первый этаж, при этом закончив часовню. Причиной тому была печь, требовалось время и свободный доступ сверху.

— Ещё три дня ждать. — Авторитетно сообщил Игнат.

Спорить с печником, не владея тонкостями строительства системы отопления, было бесполезно. Ночью, часа в три, пока никто не видит, пробрался к двери камня и через секунду стал стаскивать с тележки мешки и тюки с необходимыми вещами. Последний мешок был самым тяжёлым, в нём лежала бригантина для Петра вместе со шлемом, поножами и наручами с рукавицами. То, что размер брони несколько превосходил габариты сына кузнеца, а лицевая часть шлема хундскугель походила на волчью морду, меня не смущало. Если Данила работает с доспехом, то наверняка подгонит по любой фигуре, и маску заменит на что-то подходящее. Картинка с расположением стальных досок прилагалась, и повторить изделие не составляло бы большого труда, если… вот тут и должен был сработать мой план. Одинаковая толщина пластин по всей площади, а так же просверленные, а не пробитые отверстия обязательно заинтересует мастера. Всё это заставит Данилу искать меня и выспрашивать, а уже тогда я буду ставить ему условия. Мне захотелось заиметь кузнеца либо обученного подмастерья, у себя под боком.

Рыбак отчалил с восходом солнца под стук топоров. Отпускать малознакомого человека с дорогими вещами было опасно. Дело не в доверии, всякое может произойти на реке, и рязанцы тянули жребий, кто отправится сопровождающим в Смоленск, — победила молодость. Велимир только удивился, что в этот раз ему не отсыпали серебра на кутёж.

— А куны? Куны дадут? — Спросил он, садясь в лодку.

— Держи! — Бросил в лодку маленький мешочек с сувенирными монетками. — Тут две дюжины кератиев, это на кошт и на священника.

Проводив лодку, я направился инспектировать часовню. Это было маленькое, неказистое по сравнению с домом строение, представлявшее из себя четырёхстенную избушку с ганкой и луковицеобразной крышей выкрашенной золотой краской. Зато стоило мне в неё зайти, как тут же наступило понимание, что внутреннему убранству часовни могла позавидовать даже городская церковь. Современные иконы с изображением Георгия Победоносца, Архистратига Михаила, Иоанна Воина копировали иконописцев текущего столетия и составляли иконостас. Под ними в кадиле должен был дымить патриарший ладан. По обе стороны от икон стояли подставки под свечи, а на полу расстилалась красная ковровая дорожка. В общем, один в один как на оставленных мною рисунках. Население лагеря было довольно, особенно артель строителей. Для них это являлось какой-то ступенькой в строительной иерархии. Абы кого для постройки культовых сооружений не приглашали. Только проверенных мастеров. И если в портфолио было возведение храма или красивой часовни, то расценки за их труд подскакивали иногда на четверть. Теперь необходимо было освятить их зодчество.

С поставленной перед Велимиром задачей — воспользовавшись помощью Евстафия и его приятеля звонаря уговорить священнослужителя поехать за шестьдесят вёрст от города, он справился. Герасима в церковных кругах знали, приказчик по идее мог гарантировать серьёзность предложения, воин — охрану священнослужителя. Так что спустя несколько дней священник Ермоген прибыл. Худощавый, с впалыми щеками, которые скрывала кустистая борода до середины груди, в выцветшей рясе, доходившей до начала голенищ сапог, в которых трое умерли, он представлял собой некий монолит несгибаемой мощи и светоча веры. Поправив на груди массивный медный крест и переложив в левую руку видавший виды посох, он перекрестил всех встречающих у причала, произнёс молитву о благополучном прибытии и стал подниматься наверх. Мы с Савелием встречали его у ворот.

— Добрый день. Спасибо, что откликнулись на приглашение. — Начал я вступительный разговор.

Священник кивнул, чихнул и хорошо поставленным протяжным пафосным голосом изрёк:

— Благое дело совершено. Храм Божий давно стоять здесь должен.

Подойдя к часовне и внимательно осмотрев её со всех сторон, он зашёл внутрь, где пробыл несколько минут. После чего Ермоген появился перед нами, извлёк из заплечного мешка иссоповое кропило, глиняную флягу с освящённой водой и маленькую купель. Специально собирать народ не было смысла, присутствовали все, даже цыган. Священник встал напротив двери к нам лицом и начал читать нараспев:

— Вонмем, премудрость, вонмем. Доставляя, как всякая вода, бодрость человеку, освященная вода напоминает христианину о духовном очищении и духовной бодрости, подавая это очищение и бодрость тем, которые с верой принимают святую воду и окропляются ею.

Ермоген окунул в купели кропило, не прерывая молитвы, повернулся к часовне лицом и окропил здание с четырёх сторон. После совершения обряда зрители были обрызганы оставшейся святой водой, и повторили за священником: — И помилуй их по велицей милости Твоей, всякия нужды избавляй.

По окончании последних слов все перекрестились, несколько раз кланяясь. Церемония закончилась, и участники события направились к столам. Ужинали все вместе: воины, артельщики и рабы. Церковный обряд уравнял всех. Стоит заметить, что все мы изначально столовались так сказать, из одного котелка; с разницей лишь в том, что столы были у всех отдельные. И вот сейчас, эти столы были сдвинуты вместе. Особых деликатесов не наблюдалось, добытый на вчерашней охоте кабанчик, потушенный с овощами, хлеб и гороховая каша с квашеной капустой и киселём. Скромно и сытно.

После ужина Ермоген отправился рассматривать подарки в часовню, и поговорить я с ним смог лишь перед сном. В приватной беседе священник высказал слова благодарности за переданный ему трёхлитровый бутыль лампадного масла и большой свёрток ладана, привезённого с Афона. Смоленская церковь испытывала значительные трудности с поставками благовоний. И если не вдаваться в подробности, то пятнадцатифунтовый пакет с ладаном являлся в то время настоящим сокровищем. В год с одного дерева можно добыть четыреста грамм смолы, но несколько лет назад пожар на Халкидики уничтожил половину лесов, потребителей множество, вот и не доходил сей продукт до Смоленской епархии в нужном объёме. Последний привезённый ладан, со слов священника, был из смол ливанского кедра и давал больше запаха гари, чем благовония. Пропустив мимо ушей бурное вступление, я осознал, что Ермоген оказался довольно образованным человеком. Помимо греческого и латыни знал итальянский язык и понимал диалекты Готского побережья, но самое забавное было в том, что он мастерски владел приёмами риторики. Разговор вскоре зашёл о книгах, летописях и письменности. Некоторые латинские выражения ещё были в моей памяти, удалось блеснуть знаниями и тут же заткнуться. В ответ на греческую речь я мог только улыбнуться, ответить было нечем, но как говорится — молчи, за умного сойдёшь. Заметил ли мой конфуз собеседник, я так и не понял, так как говорить мы начали на волнующую меня тему.

— Одна у нас беда, — говорил священник, — очень мало книг, и дело не в дорогой харатье.

— Неужели недостаток грамотных писцов? — С удивлением спросил у Ермогена.

— Людей хватает, в Новгороде, например, даже многие женщины грамоте обучены. Пожары Алексий, пожары наша беда. Святое Писание не в каждой церкви есть, только в каменных храмах разрешено хранить рукописные творения.

Священник говорил с таким сожалением, что было видно переживание человека. До изобретения печатного станка ещё было двести лет, а с пожарами и у нас справляются с трудом, помочь было нечем.

— Вот, если бы ваши, из Никеи, прислали бы пару десятков книг с тобой, то была бы помощь.

Ермоген отпил глоток вина, внимательно наблюдая за моей реакцией. К чему это было сказано, я узнал лишь через две недели, когда священник повторно навестил наш лагерь.

— Пути господни неисповедимы, батюшка. Книг у меня нет, а вот летописи (выделяя последнее слово), было б интересно с ними ознакомиться.

— На то надо получить благословление настоятеля, сын мой.

Священник перекрестил меня, давая понять, что беседа подошла к концу. Да и у меня самого сил уже не осталось. Сложно вести разговор, когда на тебя словно смотрят под увеличительным стеклом, стараясь рассмотреть все подробности. Лично у меня сложилось такое впечатление. Что же касалось сути, то отказа в моей просьбе не последовало, и значит оставалась надежда сфотографировать Смоленскую летопись.

Представитель церкви задерживаться в гостях не стал. Утром, после плотного завтрака, он сел в рыбацкую лодку и отчалил восвояси. В воскресенье, в келье настоятеля церкви Михаила Архангела Ермоген докладывал о поездке. Священнослужители вели разговор при закрытых дверях, однако говорили шёпотом.

— Ромей, безусловно, воинского звания, чин не малый, образован, знает латынь, при звуках родной речи улыбнулся, но говорить на ней не стал. Скрытен.

— Почему решил, что воин?

— Воинская выправка, её не спрячешь, коли привык носить доспех и ещё, своих людей он назвал «банда», не сотня как у нас, а именно на ромейский манер. Потом сделал вид, что оговорился. — Пояснил свои наблюдения Ермоген.

— Что ещё интересного видел? — Заметно нервничая, спросил настоятель у собеседника.

— Лагерь построен почти полностью, использовали множество камня и досок, гвоздей вколочено немыслимое количество. Все строения на своих местах и тщательно вымерены, наверняка использовали чертежи. Я даже специально подсчитал расстояние, с точностью до полшага. Люди живут в полотняных шатрах, а не в землянках. Все воины в одинаковой одежде, работники тоже, чувствуется организация. — Ермоген на секунду прервался, давая возможность переварить информацию настоятелю.

— Говори, всё в порядке. — Настоятель махнул рукой, давая понять, что готов слушать дальше.

— Часовню выстроил богато, крыша покрыта какой-то смолой с золотом или чем-то очень похожим на это. На образах ромейские святые воители, дары преподнёс, сейчас покажу.

Ермоген развязал опухший сидор, и запах ладана заполнил келью.

— Афонский. — Всё, что смог произнести настоятель, чутко уловивший аромат благовония.

— Просил Алексий передать просьбу, — глиняная амфора с лампадным маслом тяжело опустилась на стол, — зело интересует его летописи города.

— Разрешить можно, но не сейчас. Пусть никеец проявит себя, а то ишь чего придумал, боярин из какого-то Мурманска. За дураков нас держит, света не знающих?

Настоятель поднялся с лавки, он был доволен, что послал самого опытного своего человека. Всё стало на свои места, он не ошибся в предположениях, а это всегда радует. Пройдясь из угла в угол, он отпустил Ермогена по своим делам.