День начался с приятной новости. Позвонил Терри Хилл.

— Лара!

— Да?

— Только что стало известно, что комиссия по надзору за игорными заведениями приняла решение о выдаче вам лицензии.

— Здорово, Терри!

— Подробности расскажу при встрече, но главное — нам дали «зеленый свет». Очевидно, вы произвели на них чертовски благоприятное впечатление.

— Что ж, значит, пора браться за дело. Спасибо. Лара сообщила новость Говарду Келлеру.

— Отлично, — сказал он. — Надо прихватить наличные. Это избавит нас от ненужных проблем… Она бросила взгляд на календарь.

— Мы сможем полететь туда во вторник и уже на месте решить, как лучше организовать работы. По интеркому позвонила Кэти.

— Мистер Адлер на проводе. Передать ему что?

— Нет-нет. — Лара внезапно занервничала. Она схватила трубку:

— Филип?

— Здравствуйте, я вернулся.

— Я рада. — «Я скучала».

— Я понимаю, что свалился как снег на голову, но, может быть, у вас найдется сегодня вечером время, чтобы поужинать со мной.

Вечером ее пригласил на ужин Пол Мартин.

— Да, — сказала Лара. — Я сегодня свободна.

— Прекрасно. Какой вы предпочитаете ресторан?

— Мне все равно.

— Тогда как насчет «La Cote Basque»?

— Отлично.

— Встретимся там? В восемь часов?

— Хорошо.

— До вечера.

Когда Лара положила трубку, у нее на лице играла счастливая улыбка.

— Это был Филип Адлер? — спросил Келлер.

— Угу. Я хочу выйти за него замуж.

— Вы серьезно? — опешил он.

— Абсолютно.

Для Говарда это был настоящий удар. "Кажется, скоро я ее потеряю, — подумал он. Затем заставил себя рассуждать как реалист:

— Да на что вообще я надеюсь? Ведь у меня никогда не было ни малейшего шанса".

— Лара…, вы же его почти не знаете! «Я знала его всю свою жизнь».

— Я не хочу, чтобы вы сделали ошибку, — не унимался он.

— А я и не собираюсь. Я… — Зазвонил телефон, по которому она разговаривала с Полом Мартином. Лара взяла трубку:

— Привет, Пол.

— Привет, Лара. Во сколько мы сегодня ужинаем? В восемь?

Она вдруг почувствовала себя виноватой.

— Пол… Боюсь, что сегодня вечером я занята. Появились срочные дела. Я как раз собиралась тебе звонить.

— Правда? Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет-нет, все в порядке. Просто тут кое-какие люди прилетели из Рима. — По крайней мере хоть это было правдой. — Я должна с ними встретиться.

— Мне не везет. Значит, в другой раз.

— Конечно.

— Я слышал, ты получила «добро» на отель в Рино.

— Да.

— Что ж, это чудесное место.

— Я надеюсь. Мне очень жаль, что так получилось с сегодняшним вечером. Завтра я тебе позвоню.

Линия разъединилась.

Лара медленно положила трубку.

Келлер в упор уставился на нее. На его лице она могла прочитать осуждение.

— Что-нибудь не так?

— Да, — проговорил Говард. — Вся эта проклятая современная аппаратура.

— Что вы имеете в виду?

— Думаю, что у вас в кабинете слишком много телефонов. С ним шутки плохи, Лара.

— Человек, с которым «шутки плохи», — холодно сказала Лара, — уже несколько раз спасал наши шкуры, Говард. Есть еще вопросы?

— Нет. — Келлер покачал головой.

— Ну и ладно. Тогда займемся делом.

Когда Лара приехала в «La Cote Basque», Филип уже был там. Сидевшие в ресторане люди, как всегда, стали с любопытством оборачиваться в ее сторону. Филип встал, чтобы поприветствовать Лару, и она почувствовала, как замерло ее сердце.

— Надеюсь, я не опоздала, — проговорила Лара.

— Вовсе нет. — Он восхищенно посмотрел на нее. Его глаза излучали тепло. — Вы выглядите сегодня просто превосходно.

Она перемерила полдюжины нарядов, не зная, что надеть — что-нибудь поэлегантнее или посексуальнее, и в конце концов остановилась на строгом платье от Диора.

— Благодарю вас.

Когда они сели, Филип сказал:

— Я чувствую себя настоящим идиотом.

— Да? Почему же?

— Я как-то не сразу сообразил, что вы та самая Камерон.

— Какой ужас! — рассмеялась Лара.

— Господи! Ведь вы — это гостиничные комплексы, кварталы жилых домов, здания офисов. Путешествуя по стране, я повсюду вижу ваше имя.

— Ну и хорошо. — Она улыбнулась. — Это напоминает вам обо мне.

Он заглянул ей в глаза.

— Не думаю, что мне нужны напоминания. Скажите, вам, наверное, надоело слышать, как все вокруг говорят, что вы безумно красивая?

Лара хотела сказать: «Я рада, что вы считаете меня красивой», — но вместо этого выпалила:

— Вы женаты? — Она готова была откусить себе язык. Он улыбнулся:

— Нет. Я не могу жениться.

— Но почему? — На мгновение она затаила дыхание. «Ведь он же не…»

— Потому что большую часть своего времени я провожу в гастрольных поездках. Сегодня я в Будапеште, завтра в Лондоне, послезавтра в Париже или Токио.

— Ах! — Лара сразу почувствовала облегчение. — Филип, расскажите мне о себе.

— А что бы вы хотели узнать?

— Все.

Он засмеялся:

— На это уйдет не больше пяти минут.

— Нет, я серьезно. Мне правда очень интересно. Он глубоко вздохнул.

— Ну что ж, мои родители жили в Вене. Отец был дирижером, а мама — преподавателем игры на фортепиано. Спасаясь от Гитлера, они уехали в Бостон. Там я и родился.

— А вы всегда знали, что станете пианистом?

— Да.

— Да. Я всегда знал, что стану пианистом, — сказал Филип.

— А где вы научились играть?

— До четырнадцати лет меня обучала мама, а потом родители послали меня учиться в Филадельфию.

— Вам там понравилось?

— Очень.

Ему только-только исполнилось четырнадцать лет, когда он оказался один, без друзей, в огромном городе. Филадельфийское музыкальное училище было расположено в четырех корпусах постройки начала века. Оно явилось американским эквивалентом Московской консерватории, из стен которой вышли такие музыканты, как Виардо, Егоров и Торадзе. Среди выпускников этого училища были Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джан Карло Менотти, Петер Серкин и десятки других блестящих исполнителей.

— А вам не было там одиноко?

— Нет.

Он чувствовал себя просто жалким. Прежде ему никогда не доводилось уезжать из родного дома. Его прослушали на вступительных экзаменах, и только когда его приняли, он по-настоящему осознал, что начинается новая жизнь, что домой он не вернется уже никогда. Профессора мгновенно распознали скрытый в этом мальчике талант. Его учителями стали Изабелла Венгерова и Рудольф Серкин, под руководством которых Филип усердно изучал теорию музыки. В свободное от занятий время он вместе с другими студентами играл в камерном оркестре. Фортепиано, на котором его силой заставляли играть с трехлетнего возраста, теперь сделалось своеобразным центром его жизни. Из этого волшебного инструмента пальцы Филипа научились извлекать звуки, передающие целую гамму человеческих чувств — и любовь, и страсть, и гнев. Филип словно говорил на особом, понятном для всех, универсальном языке.

— Свой первый сольный концерт я дал с Детройтским симфоническим оркестром. Мне тогда было восемнадцать лет.

— Вы сильно волновались?

Он был в ужасе. Он понял, что играть для друзей — это одно, а предстать перед огромной аудиторией людей, заплативших за то, чтобы его послушать, — это совсем другое. В волнении Филип выхаживал взад-вперед за кулисами, пока директор театра не взял его за руку и не сказал: «Пора. Ваш выход». До сих пор Филип не мог забыть чувства, охватившего его, когда он вышел на сцену и публика начала ему аплодировать. Он сел к роялю, и все страхи мгновенно улетучились. А потом его жизнь превратилась в один сплошной концертный марафон. Он объездил всю Европу и Азию, и после каждого турне его слава становилась все громче. Его импресарио стал знаменитый Уильям Эллерби, и два года спустя Филипа Адлера буквально завалили предложениями со всех концов света.

Он посмотрел на Лару и улыбнулся:

— Да. Я и сейчас перед началом концерта не нахожу себе места от волнения.

— А интересно ездить на гастроли?

— По крайней мере скучать не приходится. Однажды я давал концерты с Филадельфийским симфоническим оркестром. По пути в Лондон мы сделали остановку в Брюсселе. Но из-за тумана брюссельский аэропорт закрыли, и тогда нас посадили в автобус и повезли в аэропорт Шифоль, в Амстердам. А там нам объяснили, что заказанный для нас самолет слишком мал и мы можем взять с собой либо только чемоданы, либо только инструменты. Естественно, все выбрали последнее. В Лондон мы прилетели перед самым началом концерта, и нам пришлось выступать в джинсах, кроссовках, да еще и небритыми.

— Держу пари, публике это понравилось, — засмеялась Лара.

— Да, очень. А в другой раз я приехал на гастроли в Индиану, но оказалось, что рояль заперт в чулане и никто не знает, где ключ. И тогда мы выломали дверь.

Лара хихикнула.

— А в прошлом году я должен был исполнять концерт Бетховена в Риме, и один музыкальный критик написал:

«Выступление Адлера оказалось на редкость скучным, а его интерпретация финала оставляет желать лучшего. Темп исполнения совершенно не соответствовал присущему этому произведению ритму».

— Какой ужас! — искренне сочувствуя, воскликнула Лара.

— Самое ужасное — это то, что я этого концерта так и не дал. Я опоздал на самолет!

— Расскажите еще что-нибудь, — попросила Лара.

— Ну, однажды в Сан-Паулу во время исполнения фортепианного концерта Шопена у рояля сломались педали.

— И как же вы вышли из положения?

— Доиграл до конца без педалей… Когда Филип рассказывал о своей работе, в его голосе чувствовалось воодушевление.

— Я счастливый человек, — проговорил он. — Ведь это так прекрасно, что твоя музыка трогает людей, помогает им перенестись в другой, чудесный мир, мир грез. Иногда мне кажется, что музыка — это единственное светлое и здоровое начало в нашем безумном мире. — Он застенчиво улыбнулся. — Простите, я не хотел бы вам показаться чересчур высокопарным.

— Нет-нет, вы же дарите радость миллионам людей. — Лара вздохнула. — Когда я слушаю, как вы исполняете «Viles» Дебюсси, мне чудится, что я иду по одинокому пляжу и вижу вдали мачту плывущего корабля…

— Да, то же самое кажется и мне, — улыбнулся Филип.

— А когда вы играете Скарлатти, я уношусь в Неаполь, слышу ржание лошадей и скрип телег, вижу гуляющих по улицам людей… — Лара не могла не заметить, с каким нескрываемым удовольствием слушал ее Филип.

Она вспомнила все, что получила на уроках профессора Мейера.

— А вместе с Бартоком вы заставляете меня почувствовать себя в какой-то деревушке Центральной Европы, среди венгерских крестьян. Вы словно рисуете картины, я растворяюсь в них…

— Право, вы преувеличиваете мои способности.

— Нисколько. Все, что я сказала, — чистая правда. Они приступили к ужину, который состоял из chateaubriand с печеными яблоками, салата «Уилдорф», спаржи и фруктового пирога на десерт. К каждому блюду подавалось соответствующее вино.

— Лара, — сказал Филип, — что-то мы все говорим обо мне. А расскажите-ка о себе. Интересно, что чувствует человек, возводящий по всей стране громадные здания.

Лара с минуту помолчала.

— Это трудно описать, — начала она. — Вы творите руками, я же творю головой. Я не строю дома в прямом смысле этого слова, но я создаю условия для того, чтобы они строились. Я вынашиваю мечту из стали, стекла и бетона и воплощаю ее в жизнь. Я создаю рабочие места для сотен людей: архитекторов и каменщиков, дизайнеров и плотников… Все они и их семьи существуют благодаря мне. Я даю людям прекрасные и удобные жилища и красивые магазины, где они могут купить все, что только душе угодно. Можно сказать, что я строю будущее. — Она смутилась. — Ей-богу, я не собиралась произносить речь.

— Вы замечательная женщина, — восторженно прошептал Филип. — Вы сами-то это знаете?

— Я рада, что вы так считаете.

Это был чудесный вечер, и к тому времени, когда он подошел к концу, Лара поняла, что она первый раз в жизни влюблена. А ведь она так боялась, что ни один мужчина на свете не способен и приблизиться к созданному в ее воображении образу. И вот она встретила наконец своего Лохинвара.

Когда Лара приехала домой, она была слишком взволнована, чтобы сразу идти спать. Вновь и вновь она мысленно возвращалась к прошедшему вечеру. Филип Адлер был самым замечательным мужчиной, которого ей когда-либо доводилось встречать. Зазвонил телефон. Лара улыбнулась и сняла трубку. Она уже начала говорить:

«Филип…» — когда услышала голос Пола Мартина.

— Я просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дома.

— А-а, — выдавила из себя Лара.

— Как прошла встреча?

— Отлично.

— Я рад. Давай завтра вечером где-нибудь поужинаем. Лара заколебалась.

— Хорошо, — наконец проговорила она, думая про себя: «Неужели у меня могут возникнуть неприятности?»