Зал приемов в отеле «Уилдорф-Астория» был переполнен богатыми меценатами. Лара пробиралась сквозь толпу, ища глазами Филипа. Ей на память пришел телефонный разговор, состоявшийся между ними несколько дней назад.

— Мисс Камерон, это Филип Адлер.

Она почувствовала, как пересохло у нее в горле.

— Извините, — продолжал Адлер, — но я не мог раньше поблагодарить вас за тот дар, который вы преподнесли моему фонду. Я только что вернулся из Европы…

— Я сделала это от всего сердца, — сказала Лара, лихорадочно стараясь найти повод, чтобы продолжить разговор. — Да, между прочим, мне было бы очень интересно поподробнее узнать о вашем фонде. Может быть, как-нибудь встретимся, и вы мне о нем расскажете?

После минутной паузы Филип предложил:

— В субботу вечером состоится благотворительный ужин в «Уилдорфе». Мы могли бы там увидеться. Вы будете свободны?

Лара быстро взглянула на календарь. На этот день у нее был назначен ужин с одним техасским банкиром. Она не задумываясь решила:

— Да. Я с удовольствием приду.

— Чудесно. Пригласительный билет для вас я оставлю у портье.

Когда Лара положила трубку, она от радости прямо-таки светилась.

Филипа Адлера нигде не было видно. Лара протискивалась через огромный зал, слушая на ходу обрывки разговоров.

— …И тогда ведущий тенор сказал: «Доктор Клемперер, мне осталось взять только два верхних „до“. Вы послушаете их сейчас или на концерте?»

— …О, признаю, он великолепно владеет смычком. Его динамика и длинноты великолепны…, но tempi! Tempi! Упаси Бог…

— …Да вы с ума сошли! Стравинский чересчур схематичный. Его музыка словно написана роботом. Все свои чувства он держит при себе. Барток же — его полная противоположность. Стоит вам открыть шлюзы своей души — и вас сразу захлестнут эмоции…

— …Я просто терпеть не могу ее манеру исполнения. Как можно так уродовать музыку Шопена!

Все вокруг говорили на каком-то загадочном, непонятном Ларе языке. И тут она увидела окруженного восторженными поклонниками Филипа. Лара протиснулась поближе и услышала, как привлекательная молодая женщина с жаром говорила ему:

— Когда вы играли Сонату си-бемоль-минор, я чувствовала, как улыбается Рахманинов. Ваши интонации, ваше звучание, ваше мягкое, лирическое прочтение произведения… Великолепно!

— Спасибо, — улыбнулся Филип. Затем принялась изливать свои чувства какая-то дама средних лет с аристократическими манерами:

— Я все слушаю и слушаю вашу запись «Наtmerklavier». О Боже! Какая в ней всепобеждающая жизненная сила! Наверное, вы единственный в мире пианист, который по-настоящему понимает эту бетховенскую сонату…

Филип увидел Лару.

— Ах, прошу прощения, — пробормотал он и устремился к ней. — Здравствуйте. — Он взял ее за руку. От его прикосновения она затрепетала. — Рад, что вы смогли прийти, мисс Камерон.

— Благодарю вас. — Она огляделась вокруг. — Сколько народу! Он кивнул:

— Да. Как я понимаю, вы поклонница классической музыки?

Лара вспомнила песни своего детства: «Анни Лори», «Бегущая во ржи», «Родные холмы»…

— Да, — сказала она. — Отец воспитал меня на классической музыке.

— Еще раз хочу поблагодарить вас за ваш щедрый дар.

— Ваш фонд меня очень заинтересовал. Я бы хотела узнать о нем. Если…

— Филип, дорогой! Нет слов! Превосходно! — Адлера вновь окружили почитатели его таланта.

Стараясь перекричать сыплющиеся со всех сторон комплименты, Лара повысила голос:

— Если на будущей неделе вы свободны… Филип покачал головой:

— Сожалею, но завтра я улетаю в Рим.

— Ах! — Лара почувствовала внезапный приступ досады.

— Но через три недели я вернусь. Надеюсь, тогда мы сможем…

— Замечательно! — Она воспрянула духом.

— …провести вечер, беседуя о музыке.

— Конечно. — Лара улыбнулась. — Я буду с нетерпением ждать.

В этот момент в их разговор вклинились двое мужчин. У одного волосы были завязаны сзади в «конский хвостик», у другого в ухе блестела серьга.

— Филип! Рассуди нас. Когда ты исполняешь Листа, что, по-твоему, важнее — интенсивные пассажи, которые придают музыке колоритное звучание, или легкие, лирические фрагменты, позволяющие тебе продемонстрировать виртуозную технику?

Из этого вопроса Лара не поняла ровным счетом ничего. Мужчины окунулись в дискуссию о сонористике и долгих звуках. Лара увидела, как оживилось лицо Филипа. «Это его мир, — сказала она себе. — И я должна найти способ проникнуть в него».

Утром следующего дня Лара приехала в Манхэттенскую музыкальную школу. Она обратилась к сидевшей в приемной женщине:

— Я бы хотела повидаться с одним из преподавателей музыки.

— С кем-нибудь конкретно?

— Нет, все равно.

— Будьте добры, подождите минутку. — Женщина удалилась в другую комнату.

Через некоторое время к Ларе подошел маленький седовласый человечек.

— Доброе утро. Меня зовут Леонард Мейер, — представился он. — Чем могу служить?

— Меня интересует классическая музыка.

— А, вы желаете поступить в нашу школу? На каком инструменте вы играете?

— Ни на каком. Я просто хочу побольше узнать о классической музыке.

— Боюсь, что вы обратились не по адресу. Это школа не для начинающих.

— Я заплачу вам пять тысяч долларов за две недели работы.

Профессор Мейер заморгал глазами.

— Простите, мисс…, запамятовал ваше имя…

— Камерон. Лара Камерон.

— Вы согласны заплатить мне пять тысяч долларов за две недели разговоров о классической музыке? — Он с трудом подбирал слова.

— Совершенно верно. Если хотите, можете передать эти деньги в стипендиальный фонд.

— Это совсем не обязательно. — Профессор Мейер понизил голос. — Пусть это останется между нами.

— Очень хорошо.

— И когда же…, э-э-э…, вы желаете начать?

— Сейчас.

— В настоящее время у меня урок, но если вы соизволите минут пять подождать…

Лара и профессор Мейер сидели одни в просторном классе.

— Итак, давайте начнем с самого начала. Вам что-нибудь известно о классической музыке?

— Почти ничего.

— Понятно. Ну что ж, существуют два способа восприятия музыки, — приступил к своей лекции профессор, — интеллектуальный и эмоциональный. Один умный человек сказал, что музыка помогает человеку раскрыть потаенную сторону его души. Именно это и отличает любого выдающегося композитора. Лара сидела и внимательно слушала.

— Вы знакомы с творчеством хоть какого-нибудь композитора, мисс Камерон?

— Боюсь, что нет, — улыбнулась она. Профессор нахмурил брови.

— Признаться, я не совсем понимаю ваш интерес к…

— Я хочу получить от вас лишь основы знаний по музыке, чтобы иметь возможность нормально вести беседы с профессиональными музыкантами о классиках. Я…, меня особенно интересует фортепианная музыка.

— Так, ясно. — Мейер на минуту задумался. — Пожалуй, мы начнем вот с чего. Я дам вам прослушать несколько компакт-дисков.

Он подошел к полке и вытащил оттуда небольшую стопку дисков.

— Начнем с этих. Послушайте, пожалуйста, внимательно аллегро из фортепианного концерта №21 Моцарта, адажио ид концерта №1 Брамса, рахманиновский концерт №2, до-минор, опус 18, и, наконец, романс из фортепианного концерта №1 Шопена.

— Хорошо. — Лара взяла компакт-диски.

— Постарайтесь прослушать их за несколько дней и приходите…

— Я приду завтра, — твердо сказала Лара.

Назавтра Лара явилась в музыкальную школу, принеся с собой дюжину компакт-дисков с записями выступлений Филипа Адлера.

— О, замечательно! — воскликнул профессор Мейер. — Маэстро Адлер выдающийся пианист. Как я понимаю, его игра вас интересует особенно?

— Да.

— Маэстро записал множество прекрасных сонат.

— Сонат? — переспросила Лара. Мейер вздохнул.

— Вы не знаете, что такое сонаты?

— Боюсь, вы правы.

— Соната — это музыкальное произведение, обычно состоящее из нескольких частей, объединенных общей темой. Если это произведение исполняется одним инструментом, будь то скрипка или рояль, оно называется сонатой. А симфония — это, можно сказать, соната для оркестра.

— Ага, понимаю, — кивнула Лара. «Надо будет ввернуть это в разговоре».

— Пианино было известно раньше как «пианофорте», что в переводе с итальянского означает «тихо-громко»…

Следующие несколько дней они провели, обсуждая произведения, записанные Филипом на компакт-диски, — Бетховен, Лист, Барток, Моцарт, Шопен.

Лара слушала и запоминала.

— Ему нравится Лист. Расскажите мне об этом композиторе.

— Ференц Лист был гениальным ребенком. Он вызывал всеобщее восхищение своей одаренностью. Однако аристократы относились к нему как к какой-то диковинке, и впоследствии композитор даже жаловался, что он превратился для них в нечто вроде придворного шута…

— Расскажите мне о Бетховене.

— Этот был сложным человеком, настолько неудовлетворенным собой, что в самом расцвете своей славы решил, что все, что он сотворил, никуда не годится, и начал сочинять более крупные и более эмоциональные произведения, такие как «Героическая» и «Патетическая»…

— А Шопен?

— Шопена критиковали за то, что он сочинял музыку главным образом для фортепиано. Критики тех лет даже называли его ограниченным…

Проходили дни, а профессор Мейер все рассказывал и рассказывал Ларе о великих композиторах.

— …Лист мог исполнять произведения Шопена лучше, чем Шопен исполнял…

— … Между французскими и американскими пианистами есть существенная разница. Французы склонны к чистоте звучания и элегантности. Традиционно их школа основывается на jeu perle — плавная, идеально отточенная работа пальцев при практически неподвижной кисти…

И каждый день они слушали один из дисков Филипа, а затем обсуждали услышанное.

Когда истекли две недели, профессор Мейер заявил:

— Должен признаться, я поражен, мисс Камерон. Вы действительно способная ученица. Может быть, вам стоит научиться играть на каком-нибудь инструменте?

— Нет, — засмеялась Лара, — лучше уж я не буду слишком увлекаться. — И она протянула ему чек.