Первое качество, которым должен обладать композитор, пишущий музыку к кино, – это безжалостность. Да не к кому-нибудь, а к себе. Автору музыки (и не только музыки) надо приучить себя к мысли, что по мере приближения к финалу количество переделок, урезаний и прочих вивисекций приобретает «угрожающий характер». Ведь киномузыка – это особый жанр, которому приходится существовать в трудных условиях кинопроизводства. При этом надо находить в себе силы оставаться оптимистом, ибо без надежды на благополучный исход едва ли вообще стоит начинать работу.

Музыка в моих картинах рождается еще до съемок. Я думаю о ней и обычно хорошо знаю, какой она должна быть. Случалось, я сам показывал Эдуарду Артемьеву ту или иную тему и объяснял ему, что именно не сама тема, а интонация этой темы в сочетании с изображением – тот желаемый эффект, которого бы я хотел. И он всегда стопроцентно точно понимал, чего я хочу.

С композитором Эдуардом Артемьевым

Эдуард (для друзей Леша) Артемьев относится к редчайшему типу композиторов, которые ради целостности кинопроизведения готовы отказываться от собственной музыки. Это очень редкое качество. Конечно, у него всегда есть осознание, что есть саундтрек, а есть музыка в полной версии для концертов, творческих встреч и, конечно, дисков, которые всегда смогут целостно воспроизвести его высказывание. Но величайшее качество Артемьева заключается в том, что для него музыка – всё, что слышно. И это невероятно важно, потому что если вообще рассматривать звуковой ряд, то, допустим, от тональности ветра в проводах или шума листьев, от регистра, в котором скрипят половицы, может зависеть та самая атмосфера, о которой я постоянно говорю. Действительно, музыкой является всё, что слышно: дыхание, пение птиц, взмах занавески в открытом окне, шелест бумаги на столе или скрип пера. Всё это может заменить целые километры иллюстрирующей изображение музыки. Кстати говоря, я очень не люблю иллюстрирующую музыку. Музыка – контрапункт к сцене, а не иллюстрация.

В очень многих американских картинах, пытаясь скорее добиться более полной эмоции зрителя, запускают музыку от начала до конца. Веселая сцена – веселая музыка, грустная сцена – грустная, страшная сцена – страшная и так далее. Мне кажется, что музыку нужно использовать только тогда, когда всего остального в саундтреке уже не хватает, когда она довершает сцену.

Но, конечно же, в каждой хорошей картине (надеюсь, и во многих моих фильмах) есть те сцены, которые по своему изначальному замыслу, по взыскуемой тайне и высоте, по самой сути своей просят музыки. Тогда сам монтаж эпизода (или даже целой сцены) ведет и направляет гениальная музыка Эдуарда Артемьева.