37. «Оверлорд» и «Валькирия»
Заговор против Гитлера, бестолково варившийся пять или шесть лет, начал приобретать реальные черты только весной 1944 г., когда стало очевидным – западные державы вот-вот откроют второй фронт. К оппозиции стали примыкать новые видные фигуры, в их числе оказался даже Ялмар Шахт. Это было своеобразным показателем, обозначавшим позицию банковских и промышленных кругов. А центром заговора стал штаб Резервной армии. Эта армия объединяла все тыловые гарнизоны Германии, учебные заведения. Офицеры и солдаты, приезжающие на родину в отпуск или лечившиеся в тыловых госпиталях, также числились в Резервной армии. Она предназначалась для формирования пополнений. А на случай, если в Германии восстанут миллионы остарбайтеров и пленных, существовал план «Валькирия» – курсантов, гарнизонные части, отпускников поднимали на усмирение бунта. Оппозиция решила использовать готовый план для переворота. Сохранила и название «Валькирия».
Собственные замыслы согласовывали с США и Англией. В мае 1944 г. лидер заговорщиков генерал Бек переслал в Швейцарию Даллесу совсем уж иждивенческий доклад. Просил, чтобы американцы высадили 2–3 дивизии воздушным десантом в Берлине, добавили морские десанты в Гамбурге и Бремене, и тогда скажет свое слово германская оппозиция, арестует Гитлера. Однако войну с русскими Бек требовал продолжать! А оборона Франции возлагалась на группу армий «Б» фельдмаршала Роммеля. В его штабе уже вырабатывались конкретные условия перемирия – немцы отведут войска из Франции, но и западная коалиция не пересечет границу Германии, остановится. Новое немецкое правительство возглавит Бек, оно заключит «конструктивное мирное соглашение» с американцами и англичанами, а на Востоке продолжится война.
Кстати, Рузвельт в это же время предложил союзникам принять совместное заявление, что война ведется не против германского народа, а против «гитлеризма». Сталин и Черчилль поддержали. Заявление выглядело справедливым. Неужели мстить женщинам и детишкам? Но в свете сказанного истинная подоплека генеральского заговора приобретает весьма грязный оттенок. Гитлер свое дело сделал, и его следовало убрать. А когда его не станет, западные державы получат отличный повод вступить с немцами в переговоры о мире. Советский Союз начнет протестовать – но это уж будут его проблемы…
Операция по высадке союзных армий во Франции получила название «Оверлорд», и при ее подготовке можно отметить немало фактов довольно странного свойства. Кое-какие из них откровенно смахивали на предательство. Германские разведчики в 1944 г. работали очень квалифицированно, передавали донесения – высадка намечается в Нормандии. Но руководство абвера во главе с Канарисом и военное командование во Франции объявили: это неприятельская дезинформация. Десант будет не в Нормандии, а в районе Кале, в самой узкой части пролива Ла-Манш. Здесь сосредотачивали резервы, танковые соединения. Угадать время высадки, хотя бы приблизительно, тоже было легко. Скрыть настолько масштабную подготовку было невозможно. Стягивались огромные силы, грузились на суда сотни тысяч солдат… Нет, немцы прошляпили. Как раз накануне вторжения многих офицеров отпустили на выходные в тыл. Некоторые части отправили на учения, а командиров вызвали на совещание.
6 июня армады кораблей покрыли все море, с ревом наплывали лавины самолетов. Высадка началась именно там, где указывала разведка, в Нормандии. Пролив тут был пошире, чем возле Кале, зато широкие прибрежные пляжи идеально подходили для выгрузки техники и развертывания пехотных частей. На гарнизоны немецких береговых укреплений сыпались ураганы снарядов и бомб, они просили помощи. Но из вышестоящих штабов им приказывали не паниковать. Разъясняли, что у них осуществляется всего лишь отвлекающий маневр, основное десантирование будет в другом месте [149]. С изрядным запозданием все-таки уяснили – наносится не отвлекающий удар, а главный. Но… одновременно выяснилось, что германские планы по отражению вторжения никуда не годятся!
Неприступного «Атлантического вала», о котором шумела немецкая пропаганда (и англо-американская тоже), на самом деле не существовало. Строительные ресурсы рейха ушли на возведение полос укреплений по Днепру, в Прибалтике, Белоруссии. А оборона побережья Атлантики основывалась на опыте Дюнкерка. Высадившиеся войска противника сразу же, пока они не закрепились, предполагалось контратаковать танковыми дивизиями – и сбросить их в море. Хотя танковых дивизий во Франции было всего четыре, слабенького состава. Да и располагались они севернее, возле Кале, где ожидался десант. Теперь их развернули в Нормандию. Они спешно двинулись к месту высадки, растянулись.
По частям, по мере подхода бросались в бой. Но плацдармы на нормандских пляжах прикрывались мощнейшим огнем всего союзного флота! Танки расстреливали, как в тире.
Ну а германская пехота во Франции в основном состояла из «остгруппен». Нужно ли было погибать за Гитлера русским, кавказцам, узбекам? На советском фронте они дрались яростно. Возбуждали себя, будто борются с коммунизмом, а сдача в плен для них фактически исключалась. Но англичане и американцы не были коммунистами. Наоборот, у них можно было спастись! Солдаты убивали своих немецких командиров, сдавались целыми ротами и батальонами. Оборона рухнула. Союзники взяли 250 тыс. пленных – большинство было из «остгруппен». Многие из них выражали желание продолжить войну в американской или британской армиях. Надеялись выслужить иностранное гражданство. Их охотно принимали, пускай воюют. А насчет гражданства видно будет…
Союзные войска триумфально двигались по Франции. И именно теперь для германской оппозиции настало время осуществить переворот. Теперь было с кем договориться о мире, о разграничении интересов в Европе. Роммель 15 июля составил послание Гитлеру. Доказывал, что война неотвратимо идет к концу и срочно требуются «политические решения». Отправил письмо – и сказал приближенным: «Я дал ему последний шанс. Если он не воспользуется им, мы начнем действовать». Как мы видим, один из основных заговорщиков выступал даже не против Гитлера. От всего лишь силился перебороть упрямство Гитлера и его нежелание трезво оценить ситуацию. Пусть заключает мир на Западе или уйдет в отставку, откроет дорогу к миру своим преемникам. А если по-прежнему заупрямится, «начнем действовать». Впрочем, самому Роммелю действовать не пришлось. На дороге он попал под авиационный налет и был ранен.
Но и других офицеров, способных на какие-то активные действия, во всей германской армии нашлись считаные единицы. Вся так называемая оппозиция оказалась годной лишь на пустую болтовню. Организацией переворота пришлось заниматься одному-единственному человеку, полковнику Штауффенбергу. К «западникам» он не принадлежал. В закулисных связях с англичанами и американцами не участвовал. Штауффенберг полтора года провел на Восточном фронте, занимался формированием частей «остгруппен», и у него родился фантастический проект союза с русскими антисоветчиками. Немцы сбросят Гитлера, а власовцы – Сталина. Воцарится демократия, мир и дружба. Из России Штауффенберг попал в Африку, под бомбежкой потерял руку и глаз. Но его считали ценным офицером, не уволили, назначили начальником штаба Резервной армии.
Здесь он развил бурную деятельность. Помощников у него не находилось. Сам составлял планы, договаривался с другими заговорщиками. Бомбу фюреру тоже должен был подкладывать сам. Кстати, очень похоже, что Штауффенберга просто подставляли. Он был слишком «чужим» для прочих оппозиционеров. Вот его и подталкивали все делать одному. Чтобы после убийства Гитлера уничтожить Штауффенберга, а самим остаться «чистенькими». Вроде даже не будет никакого переворота. Вместо фюрера к власти придет новое законное правительство, вступит в переговоры с Западом.
Первый раз выступление намечалось на 11 июля, когда Штауффенберга вызвали в Оберзальцберг для доклада фюреру о подготовке армейских резервов. Но на совещание не пришел Гиммлер. Штауффенберг позвонил в Берлин, намеками посоветовался с Беком и другими руководителями заговора – взрывать бомбу или отложить покушение. Генералы высказались – отложить. Рассуждали, что необходимо дождаться более удобного случая, пускай все нацистские лидеры соберутся вместе – Гитлер, Геринг, Гиммлер. Словом, нашли предлог, чтобы снова пойти на попятную. Штауффенберг понял это. Он принял решение – в следующий раз взрывать в любом случае. Однако при очередном его докладе о резервах, 15 июля, Гитлер ушел раньше времени. Для следующего доклада Штауффенберга вызвали в Растенбург на 20 июля…
Позиция «героев сопротивления» представляется довольно характерной. Многие из офицеров и генералов, извещенных о предстоящем перевороте, вообще не пошли на службу в этот день. Сказались больными и сидели дома, выжидая развития событий. А в Растенбурге Штауффенберг оставил на столе портфель с миной и вышел. Полковник Брандт, разглядывая карту, переставил портфель за тумбу стола. Это и спасло Гитлеру жизнь. Штауффенберг не знал, что он уцелел. Вместе с начальником связи ставки Фельгибелем он увидел взрыв и помчался на аэродром. Фельгибель передал в Берлин условный сигнал – фюрера больше нет.
Штауффенберг летел в столицу 3 часа и еще 45 минут ехал с аэродрома в штаб Резервной армии. Но за все это время остальные путчисты пальцем о палец не ударили! Генералы Ольбрихт и Гепнер пьянствовали «за успех», другие слонялись без дела. Лишь после того, как появился Штауффенберг, «Валькирия» зашевелилась. Заговорщики принялись звонить единомышленникам в разные штабы, разные города. Отреагировали на эти указания только в Париже. Генерал Штюльпнагель по звонку из Берлина арестовал 1200 гестаповцев и эсэсовцев.
Больше никто договоренностей не исполнил. Не были заняты ни телефонная станция, ни радио. А между тем в Растенбурге Гитлер оправлялся от контузии и шока. В эфире прозвучало обращение Геббельса. Позже выступил и фюрер, опровергая слухи о своей смерти. Основная часть оппозиционеров сразу поджала хвосты. Пост главнокомандующего после переворота должен был занять фельдмаршал Вицлебен. Но он весь день просидел дома, только под вечер заглянул в штаб. Развел руками – дескать, ничего не получилось – и ушел. Ну а другие заговорщики нашли для себя выход. Принялись подавлять мятеж, пытаясь замять собственную вину.
Командующий Резервной армией Фромм и подполковники Гербер и Хайде арестовали своих товарищей, находившихся в штабе. Бека заставили застрелиться, а Штауффенберга, генерала Ольбрихта, полковника Мерца и лейтенанта Хефтена быстренько, без суда, расстреляли во дворе – заметали следы, чтобы самим выйти сухими из воды, а заодно показать верность фюреру. Остатки путча были ликвидированы всего одним батальоном майора Ремера и горсткой эсэсовцев Скорцени, занявших штаб Резервной армии и взявших под контроль центр Берлина. А в Париже заговорщики, узнав о провале в Германии, сами выпустили арестованных гестаповцев и эсэсовцев. Мало того, устроили с ними совместную гулянку в отеле «Рафаэль». Назюзюкавшись, братались с ними и пили на брудершафт.
Однако ни брудершафты и извинения, ни даже участие в подавлении и расстрел собственных сослуживцев не спасли оппозиционеров. Гитлер вознамерился вырвать с корнем любые враждебные элементы. Теперь он не доверял даже Гиммлеру, поскольку тот не раскрыл вовремя возню военных. Расследование было поручено персонально начальнику РСХА Кальтенбруннеру и начальнику гестапо Мюллеру. Арестовывали не только офицеров, причастных к «Валькирии», но и интеллигенцию, аристократию, перемывавшую кости фюреру в своих салонах. Подключились доброжелатели, сыпали доносы. Многие арестованные в тщетной надежде выкрутиться закладывали друзей. Ко всему прочему, немецкие оппозиционеры оказались отвратительными конспираторами. При обысках были найдены списки организаций, планы, протоколы собраний. Услышав об этом, Канарис сокрушенно ахнул: «Эти типы из Генерального штаба не могут обойтись без писанины».
Впрочем, еще раз подчеркнем, что всерьез говорить о какой-либо борьбе против нацизма в Германии не приходилось. Например, один из заговорщиков, фельдмаршал фон Клюге, предпочел аресту самоубийство, принял яд. В предсмертном письме он обратился к Гитлеру: «Я всегда восхищался Вашим величием… Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, значит, такова воля провидения… Покажите себя столь же великим и в понимании необходимости положить конец безнадежной борьбе, раз уж это стало неизбежно». Можно ли считать такое лакейство «германским сопротивлением» – решайте сами.
«Заговорщиком» считали и фельдмаршала Рундштедта. Во всяком случае, Бек с единомышленниками твердо рассчитывали на его поддержку. Но как только запахло жареным, он по собственной инициативе вызвался стать председателем Офицерского суда чести. Этот орган изгонял из армии всех лиц, причастных к оппозиции, и передавал их для расправы Народному суду. Гудериан в мемуарах тоже изобразил себя ярым оппозиционером. Умолчав, что и он добровольно вошел в состав Офицерского суда чести. Из кожи вон лезли фельдмаршал Браухич, гросс-адмирал Редер и прочие военачальники, находившиеся в опале. Не дай бог самих заподозрят! Они выступили в печати с гневными осуждениями мятежников, заверяли, что они-то преданы фюреру до гробовой доски.
Между тем положение Германии стремительно ухудшалось. С востока ее громили русские. Американские и британские армии приближались к Парижу. А массы боевых кораблей и десантных средств, высвободившиеся после операции «Оверлорд», перебазировались из Атлантики в Средиземное море. В Италии союзные войска все равно безнадежно застряли возле германских позиций у Флоренции. Отсюда было решено снять 21 дивизию. Их перевозили в порты, грузили на транспорты, и 15 августа началась вторая высадка, в Южной Франции. Германская группа армий «G», прикрывавшая эти районы, была вообще хиленькой. Ее сопротивление подавили первыми же бомбардировками. Союзные десанты выплеснулись курорты Лазурного Берега между Тулоном и Каннами. Французское правительство Виши бежало вместе с немцами.
И только сейчас, с четырехлетним опозданием, у французов неожиданно всплеснули идеалы национальной чести. До сих пор кружки Сопротивления были малочисленными и задачи перед собой ставили скромненькие – вели агитацию, помогали укрываться сбежавшим пленным, евреям. Только на границе с Италией свободолюбивые горцы-савойцы начали создавать партизанские отряды. Теперь забурлило по всей стране. Люди вооружались чем попало, объединялись в группы «макизаров». Стреляли в спины отступающим немцам. В хаосе эвакуации налетали на брошенные германские учреждения, грабили склады, казармы. Гитлеровцы пытались мстить. Например, за похищение и убийство штурмбаннфюрера СС Кемпфе генерал Ламмердинг направил батальон полка «Дер Фюрер» покарать поселок Орадур. 197 мужчин расстреляли, 240 женщин и 205 детей заперли в церкви и сожгли заживо.
Но Орадур стал исключением. Обычно макизары смелели уже после того, как немцы обращались в бегство. Самое крупное восстание произошло в Париже, против немцев выступило 4 тыс. партизан. Уточним – нацисты к этому моменту успели покинуть Париж, а запоздавшие мечтали только об одном – как бы вырваться. Поэтому восставать против них было почти безопасно. 21 августа в Париж вступили союзные колонны, встреченные массовым ликованием.
Правда, даже ужасы оккупации могли показаться цветочками по сравнению с ужасами освобождения! О том, как вся Франция несколько лет кормила и вооружала Германию, как выслуживалась перед победителями, старались забыть. Теперь французы наперебой ринулись доказывать, насколько они ненавидели гитлеровский режим! Распаленные толпы громили дома и квартиры людей, объявленных «коллаборационистами». То есть сотрудничавших с прежними властями, сумевших пристроиться при германских и вишистских учреждениях. Расправами занимались самозваные «комитеты», «штабы» макизаров, просто банды обывателей. Если на улице на кого-то указывали как на «коллаборациониста», никто особо не разбирался, правда ли это. Хватали, вешали, рвали на части. Особым предметом издевательств становились женщины, объявленные «немецкими подстилками». Их остригали наголо, обнажали и таскали по улицам, терзая и избивая. Чужими жизнями и позором французский народ пыжился смыть собственный позор и трусость. А восторженные француженки спешили продемонстрировать патриотизм и другими способами – распахивали гостеприимные постели американцам, англичанам.
Они казались всесильными. Две группировки, наступавшие из Нормандии и от Средиземного моря, соединились. Германские части, не успевшие выскочить в створ между ними, оказались отрезаны на юго-западе Франции, начали сдаваться. Вся линия фронта рухнула. Немцы лихорадочно собирали хоть каких-нибудь защитников, объявили тотальную мобилизацию. Формировались части фольксштурма, в них призывали мальчишек с 15 лет, отцов семейств от 50 до 60 лет. Отменялись брони по болезням. Могли ли молокососы и инвалиды остановить бесчисленные колонны танков, машин, пехоты, широким валом катящиеся вперед?
Но… произошло очередное «чудо». Во всяком случае, немецкие генералы квалифицировали случившееся именно таким образом. В сентябре 1944 г. вся масса союзных армий вышла к границам Германии и… остановилась. Затормозила перед жиденькой обороной, которую только-только начали организовывать. Эйзенхауэр объяснял – войска устали, растянулись коммуникации для подвоза горючего и боеприпасов. Но ведь в итоге реализовались примерно такие же условия, какие предлагал Роммель и прочие генералы-заговорщики! О том, что союзники займут Францию, но не будут вторгаться в Германию. А вести активные действия и лить кровь пускай продолжают русские. Западный фронт замер.
Между тем по Германии продолжались крутые расправы. Всего было арестовано около 7 тыс. человек. Из них казнили 5 тыс. Это не считая оппозиционеров, кончавших жизнь самоубийством. В берлинской тюрьме Моабит бесперебойно работала гильотина, по разным городам гремели расстрелы. Для фельдмаршала Вицлебена и прочих руководителей путча постарались буквально исполнить требование Гитлера – «повесить как скот». Перебрасывали через мясницкий крюк проволочную петлю, надевали на шею и подтягивали над полом, пока не задохнутся.
Роммель был очень популярен в армии, да и фюрер прежде любил его. Поэтому позволил сделать исключение, уйти из жизни не изменником, а героем. Лежавшему в госпитале фельдмаршалу дали яд и объявили, что умер от ранения. А Гиммлер уберег от общей участи Канариса и его приближенных – они слишком много знали о контактах с Западом. Их отправили в концлагерь и казнили в апреле 1945 г. Потихонечку, без суда и без допросов, где они потянули бы в пропасть самого Гиммлера. Но один из важных заговорщиков почему-то уцелел. Шахт. Он также избежал суда, в концлагере содержался в отличных условиях и благополучно дожил до конца войны. Могущественные закулисные силы сочли нужным уберечь своего эмиссара, и невидимые «пружинки» сработали. Прочие банкиры и промышленники, связанные с оппозицией, также остались целыми и невредимыми. Следствие вообще обходило их стороной.
Среди казненных оказался Альбрехт Хаусхофер – старший сын нацистского геополитика и оккультиста Карла Хаусхофера. Он был поэтом, и в его кармане нашли окровавленную записку с незаконченным предсмертным стихотворением: «Все зависело от того, чтобы затолкать демона в его темницу. Отец сломал печать, он не почувствовал дыхания лукавого. Он выпустил демона в мир…» Конечно, Альбрехт преувеличивал вину и способности отца. Мог ли один колдунишка, невзирая на свои степени посвящения, обрушить мир в бедствие? «Ломали печать» различные группировки политиков, идеологов, олигархов. Демона не просто выпустили по неосторожности. Его настойчиво вызывали, вскармливали, надеясь, что он послужит тем или иным интересам… Но загнать разгулявшиеся адские силы обратно в преисподнюю немецким интеллигентам было и впрямь не под силу. Это сумели сделать только русские – с Божьей помощью.
