С того самого дня два «герольда» стали неотступными спутниками Жанны. Если один засыпал, то другой всегда караулил ее. Смотрел из угла, а то и подходил к клетке. Говорил с ней. И, как правило, говорил мерзости. За один взгляд этого существа она отсекла бы в иные времена ему голову, но не теперь. Приходилось терпеть. Жанна ловила себя на мысли, что уже привыкает к этим животным. Она научилась засыпать под их болтовню, свернувшись калачиком на своем топчане, укрывшись стеганым одеялом. Иногда они громко будили ее — просто так, но она отключалась даже под их злобное рычание. Когда совсем не оставалось сил…

— А ну, вставай, девка! — за несколько дней до означенного суда поднял Жанну окрик рябого тюремщика. Она только что задремала. Рябой колотил широченными ладонями по прутьям. — Девка! К тебе пришли! Вставай, вставай!

Рывком подняв голову, Жанна смотрела на новое лицо, появившееся в ее тюрьме. Это был пожилой упитанный священник в богатой епископской мантии, с лицом умным и пытливым.

— Успокойся, солдат, — ответил священник. — Отвори дверь в эту клеть и ступай.

— Но, ваше преосвященство, а вы не боитесь? Мы и помочь вам не успеем, как она вопьется вам в глотку!

— Я же сказал, ступай вон. Нет, вначале принеси мне кресло и поставь его сюда, — он кивнул на середину клетки. — И не забудь снять с нее кандалы.

Рябой недовольно пробурчал:

— Да, монсеньор.

Когда важный священник вошел в ее клетку, где уже стояло кресло, девушка встала.

— Здравствуй, Жанна.

— Кто вы? — спросила она.

— Ты не хочешь поздороваться со мной, как это делают все добрые христиане?

— Здравствуйте… Кто вы?

Епископ улыбнулся.

— Я твой судья, Жанна. Меня зовут Пьер Кошон де Соммьевр, граф-епископ Бове. Тебя взяли в плен на территории, вверенной мне римским понтификом, а также королем Англии и наследником французского престола Генрихом Шестым. Мои полномочия подтверждены капитулом руанского архиепископства.

— Вот оно что…

— Нам придется поладить, Жанна.

— Как же нам это сделать, ваше преосвященство, — пригладив спутанные волосы, улыбнулась Жанна, — когда я не знаю такого наследника престола Франции, как Генрих? — Она растирала запястья. — Будь он Пятым, Шестым или Седьмым…

Сложив руки на животе, Пьер Кошон прошелся по камере. Наконец уселся в кресло.

— Пойми, Жанна, ты воевала с моим королем, за своегокороля. Но не я пленен тобой, а ты — союзниками короля Генриха. И теперь не мне нужно бороться за свою жизнь, а тебе, Жанна. — Он смотрел в ее глаза. — Я знал, что быть твоим судьей — задача не из легких. Но я пришел защитить тебя. Если тебе безразлична твоя жизнь, тогда нам не о чем разговаривать и я понапрасну трачу свое время. Это нам и необходимо сейчас выяснить… Тебе безразличная твоя судьба?

— Нет, монсеньор, не безразлична.

Кошон кивнул:

— Уже кое-что.

— Я окружена ненавистью, монсеньор. Я не привыкла к такому обществу. Меня окружали принцы и герцоги, я достойна другой стражи. Проклятые англичане пытаются извести меня…

— Это расплата, Жанна. Целый год ты убивала их друзей, братьев. Теперь они мстят тебе.

— Я сражалась! — воскликнула Жанна. — Это были битвы, а в них погибают! Я военнопленная, монсеньор. Разве нет?

— Боюсь, что нет, Жанна. Ты не просто военнопленная. Ты говоришь со «святыми», видишь загадочный свет, прорицаешь будущее. Ты — девушка, одевшая мужское платье, что богопротивно, и не просто мужское платье, а рыцарские латы, взявшая в руки меч и топор, чтобы сокрушать головы своих врагов…

— Врагов Франции!

— Неважно, Жанна, — твердо сказал он. — Такой, как ты, нельзя было попадаться в плен. Была бы ты простым полководцем, за тебя взяли бы выкуп и отпустили. Но ты шла на борьбу, вдохновленная темными силами, которые помогали тебе. Ни одного шага ты не сделала без них. Тебя будут судить как еретичку, колдунью и дьяволопоклонницу.

— Но ведь это смешно…

— Это очень серьезно, Жанна.

Она, совсем как ребенок, который не желает смириться с неминуемым наказанием, замотала головой:

— Смешно и глупо…

— Как ты можешь говорить, что это смешно и глупо? — Епископ недоуменно поднял брови. — Ты распоряжалась жизнями десятков тысяч людей? Кто из них прав, а кто нет, известно только Господу Богу. Но ты взяла на себя право общаться со Всевышним.

— Это право любого христианина!

— Но диктовать от Его имени свои правила — это великий грех! А потому тебя будут судить со всей строгостью гражданского и богословского права. И, скорее всего, признают виновной — ты должна знать это.

Она подняла на него глаза:

— Зачем же тогда суд? Отдайте меня сразу палачу.

— Нет, Жанна, не все так просто. Тебя ждут годы заключения в каменном каземате — на хлебе и воде. Болезни, смерть и забвение. Но ты можешь помочь себе.

— Как именно?

— Ты должна измениться. Во-первых, одеться как подобает женщине — в платье. Почему до сих пор ты носишь костюм мужчины?

— Почему я ношу костюм мужчины? — горько усмехнулась Жанна. — Неужели вы так наивны, монсеньор? Я просила дать мне платье, но они бросили мне драные лохмотья грязной девки, пропитанные мочой. А в следующий раз протянули на палке другое платье, почище. Я спросила, почему на палке? Они смеялись, говорили, что это платье с секретом. А потом один из них сказал, что, нарядись я в него, через год буду жить вместе с прокаженными. Такое платье вы предлагаете мне одеть, монсеньор?

— Твои тюремщики не подарок, — сочувственно покачал головой Кошон. — Но это можно исправить. Помимо платья есть и прочие условия твоей будущей свободы. Ты должна сознаться, что по наущению дьявола ушла во Францию к дофину Карлу. Ты должна признаться, что твои «голоса», которые руководили тобой, это дьявольское искушение, что твоя богохульная одежда — наущение дьявола, что меч, который ты держала в руках, вложил в твои руки дьявол. Ты должна публично, перед всем миром, покаяться и признать законного короля Англии и Франции Генриха Шестого. И смиренно ждать приговора.

— Всего-то-навсего?

— Это требование суда, Жанна. Мы не будем суровы, обещаю тебе. На какое-то время ты останешься в тюрьме, но уже не в клетке — в камере с кроватью и чистыми простынями. Хорошей едой. У тебя будут не стражники, а слуги. Женщины. А потом, когда все уляжется, ты дашь обязательство никогда не брать в руки меч против англичан. Через год или через два ты уедешь в свою Лотарингию и будешь гулять по родным лесам и полям. Тебя отпустят, когда молва о тебе утихнет, сойдет на нет.

— Не понимаю, — тихо сказала Жанна.

— Что тебе не понятно, дочь моя?

— Как же вы, священник, решились сделать мне такое предложение? — Жанна недоуменно покачала головой. — Предать Господа моего? Сказать, что освобождение милой моей Франции от врага, который истязает ее, — это искушение дьявола? Да была бы у меня сотня жизней, в каждой из них я бы одела мужской костюм, взяла меч и погнала бы поганых англичан на их остров! На дьявола скорее похожи вы, монсеньор. Вы искушаете меня, хотите купить мою душу…

Епископ Бове слушал ее молча. Глаза Жанны горели — их огонь завораживал пожилого священника. Он думал о том, что эта девушка никогда не пойдет на темную сделку, которую он предлагает ей, дабы умилостивить всемогущего лорда Бедфорда. И он понапрасну тратит свое время.

— Тогда пусть этот спор решит суд, — неожиданно сдался он.

— Пусть, — сказала девушка.

— И вот что еще, Жанна… Надеюсь, ты достаточно умна, чтобы не претендовать на королевское происхождение? Для всех ты — крестьянка из Домреми.

— Но ведь суд потребует от меня клятву перед Богом. Вы просите, чтобы я солгала?

— Я заранее прощаю тебе эту ложь и отпускаю этот грех.

Жанна метнула на него уничтожающий взгляд:

— Как все просто, монсеньор!

— Напротив, все очень сложно, — заметил епископ Бове. — Если ты объявишь о своей крови во всеуслышание, это будет оскорбление не только суда, но всей королевской династии. В этом случае тебя ждет публичное наказание.

— Что это значит?

— Тебя разденут догола и высекут перед всем народом. А затем суд продолжит свою работу. И так будет всякий раз, как ты начнешь морочить голову о том, чья ты дочь. Я лишь предупреждаю тебя, чтобы ты не наделала глупостей.

Девушка отвернулась от него, вцепившись руками в железные прутья. Ему оставалось только крикнуть сражу, которая оденет на Жанну кандалы и запрет ее клетку.