4
Отрезанная от своего мира, окруженная врагами, Жанна недоумевала, где ее друзья, почему они ничего не предпринимают, чтобы освободить ее? Приливы отчаяния все чаще подступали к ней. Где они — Орлеанский Бастард? Ксентрай? Ла Ир? Алансон? Де Рэ? Владетельный сеньор Рене Анжуйский?
Но если она и таила на них обиду, то была не права. Многого она не знала. Ведь столько изменилось с тех самых пор, как Жанна попала в плен!
Герцог Алансонский собрал небольшую армию и воевал с англичанами в Мэне, Анжу и Нормандии. Воевал за свои земли, за Францию. Куда больше Жанны он презирал Карла Седьмого за трусость, нерешительность. И за предательство в отношении родной сестры, которая столько сделала для него — бездарного короля! Ла Ир, какое-то время воевавший под знаменами Алансона, в это время находился в плену у бургундцев — в Дурдане. Он никогда не забывал о Жанне, которую полюбил, как можно полюбить самого близкого, искреннего друга. Но только выкуп или равноценный обмен теперь мог спасти его. С Алансоном воевал и другой капитан Жанны — Амбруаз де Лоре.
А любая война с англичанами в эти дни была продолжением дела Девы Жанны, война за нее, их героиню.
Помнил о Жанне и Рене Анжуйский — один из первых сеньоров Франции. Но в июне 1430 года, когда Жанна только попала в плен, неожиданно умер кардинал Луи де Бар, и усыновленный им Рене стал герцогом. Ему необходимо было утвердиться на новом месте. Тогда все еще думали, что Карл Седьмой вот-вот выкупит свою капитаншу. А еще шесть месяцев спустя, в январе уже 1431 года, когда Жанну перевезли в Буврёй, умер тесть Рене — Карл Лотарингский. Любвеобильная красавица дю Мэй не рассчитала сил и свела-таки своими ласками пожилого любовника, пичкавшего себя возбуждающими средствами, в могилу. Рене Анжуйский попытался отстоять наследные права своей жены Изабеллы Лотарингской, но у него появился грозный и беспощадный конкурент — Антуан де Водемон, брат Карла и дядюшка Изабеллы. Антуан претендовал на всю Лотарингию и вошел в союз с герцогом Бургундским Филиппом. И пока Рене спешно собирал войска для битвы, бургундцы и водемонцы разоряли его земли в герцогстве Барском и захватывали лотарингские замки. Попросив помощи у шурина Карла Седьмого и своей матери Иоланды Арагонской, Рене готовился к решающей битве, в которой готов был погибнуть, но отстоять ему положенное. Трудно было обвинить его в том, что в те дни, когда его дому и семье грозил смертельный враг, плен Жанны отошел для двадцатидвухлетнего герцога на второй план. Отряды для помощи Рене Анжуйскому формировал на своих землях и его военный советник — капитан Вокулера Робер де Бодрикур.
Владения еще одного друга Жанны — Жиля де Рэ — были несравнимо меньше, чем земли Рене Анжуйского, но и его затянула междоусобная война в Бретани. Жанна не знала, что несколько раз, собрав войско на свои средства, он бросался в Нормандию, выходил к Руану, но тщетно. Слишком малы были его силы. А теперь не на жизнь, а на смерть он дрался с другим бретонским аристократом — де Буэлем, посягнувшим на его замок Сабле.
Но что же делали еще два капитана Жанны — доблестный Орлеанский Бастард и Потон де Ксентрай? Чем были заняты их головы в преддверии суда над Жанной, которого с трепетом ожидала вся Европа?
Через день после того, как Жанну навестил ее будущий судья — Пьер Кошон, тонкий лучик счастья, распоров ночной полумрак тюремной камеры, пробился к ней. Коснулся ярким своим светом ее сердца. Этот лучик был стрелой, выпущенной из лука. Боевой капитан, Жанна хорошо знала звук летящей стрелы, пусть даже выпущенной очень далеко, ее шипящий свист. А звук этот был непривычным — здесь, в Руане, незыблемом оплоте англичан, где последние двенадцать лет не знали войны. Но вслед за свистом случилось еще более странное и неожиданное — что-то громко чиркнуло по потолку ее камеры и ударилось о клетку. Вскочив с топчана, Жанна прислушалась. В отличие от нее тюремщики спали. Похрапывал в дальней камере один из уродов. Офицеров не было. Жанна огляделась. Она не могла ошибиться — стрела попала в ее камеру, ударилась о решетку. Два факела горели на стенах, коптя воздух. Света было мало. Жанна подняла голову и сразу увидела стрелу, лежавшую на прутьях клетки — решетчатом потолке ее каземата в каземате.
Кандалы мешали девушке, но она все же подпрыгнула, но до прутьев не достала. Зато железо отчаянно загремело…
— Эй, девка! — сонно промычал из другой комнаты рябой. — Уймись ты…
Жанна затихла. Храп возобновился. Она подпрыгнула еще раз, зацепилась руками за прутья, подтянулась, оторвав левую руку, быстро ухватилась за оперенный конец стрелы. В другой комнате заскрипела кровать; раскачиваясь, к ней вышел рябой.
— Не спится, девка? — спросил он.
— Не спится, — ответила она, пряча стрелу за спиной.
— А почему руку прячешь? — спросил он. — Что там у тебя?
Жанна подумала, что приблизься он к ней, сейчас она легко смогла бы уложить урода — вонзив стрелу ему в горло или в глаз, но ее пальцы уже нащупали неровность стрелы — это было послание. Сомневаться не приходилось — послание для нее!
Рябой приблизился к ее клетке, но у него неожиданно зачесалась спина. Тюремщик изогнулся и стал драть себя между лопаток.
— Покажи руку, — начесавшись вдоволь, потребовал он.
Жанна показала требуемую руку.
— Спи, ведьма, — сказал рябой и пошел к себе. — Спи!
Стрела лежала на постели Жанны — там, куда она ее незаметно бросила. Кусочек бумаги был крепко-накрепко прикручен к стреле бечевой. Девушка зубами раскусила веревку, сорвала бумагу. Подставив клочок свету, прочитала:
«Крепись, Жанна! Государь предупредил англичан, если с тобой что-то случится, тоже произойдет с их пленными — графом Суффолком, Джоном Талботом и другими. Мы найдем, как помочь тебе! — Была и подпись. — Бастард, Ксентрай».
Вот когда сердце Жанны превратилось в птицу. Так и выпорхнуло бы из груди! Но кто был таким метким, кто отважился прокрасться в стан врага и, рискуя жизнью, предупредить ее? Жанна догадалась раньше, чем увидела при изменчивом свете факела у самых гусиных перьев букву «Р». Метким и отважным был шотландец Ричард, ненавидевший англичан, готовый пойти в ад, но отомстить за своих сородичей, с которыми так беспощадно расправлялись годоны.
Незадолго до того, как лучник Ричард выпустил стрелу в окошко тюремной камеры, где была заключена Жанна, в Бурже не находил себе места Карл Валуа. Он давно пожалел, что не постарался выкупить Жанну раньше. Не выкупил, а именно — «постарался выкупить», и не тайно, но перед лицом всей Европы. Чтобы государи всех мастей видели, что он — благодарный король и заботливый брат. Попасть в плен к врагу на поле боя — обычное дело для аристократа. Но его сюзерен, друзья и родные тут же вступают в переговоры. Он этого не сделал. Ла Тремуй, на которого нынче Карл Валуа был зол, и Реньо де Шартр отговорили его. И если раньше его подданные, даже те, кто недолюбливал Жанну, думали о нем как о «нерешительном» и «безвольном» короле, то теперь в их глазах Карл Валуа читал другое определение: «предатель». Каждый мог поставить себя на место Девы. А как поступят в этом случае с ним?
Именно поэтому Карл Валуа передал через герцога Савойского устное послание лорду Бедфорду, в котором предупреждал регента, что судьба Жанны напрямую отразится на участи пленных английских полководцев, в первую очередь — Суффолка и Талбота. Именно поэтому он принял Орлеанского Бастарда и Ксентрая, последние месяцы вынашивающих грандиозный план возмездия, и внимательно выслушал их.
— Мы возьмем в плен лорда Бедфорда, — сказал королю Орлеанский Бастард. — Англичанам некуда будет деваться — они обменяют его на Жанну.
— Бедфорда — в плен? — нахмурился Карл. Да его капитаны что, спятили? Он внимательно посмотрел на решительные лица Бастарда и Ксентрая. — Где, в Руане? Это невозможно…
— Конечно, невозможно, — улыбнулся Орлеанский Бастард. — Невозможно в столице Нормандии. Мы перехватим его по дороге из Руана в Париж или на обратном пути. Мне известно, что Бедфорд скоро отправится в путь. — Бастард переглянулся с Ксентраем. — Я думаю, в Париже он будет занят подготовкой к важному для англичан событию…
Карл Валуа посмотрел в сторону.
— Они хотят короновать моего племянника Генриха на французский престол? — усмехнулся он.
— Именно так. Недаром же они привезли его во Францию?
— Я ждал этого. — Вздохнув, король сокрушенно покачал головой. — Бедфорд никогда не успокоится, верно?
— Никогда, — кивнул Орлеанский Бастард. — Он скорее умрет, чем согласится уйти из Франции.
— Он скорее умрет, чем согласится поделить ее с вами, государь, — добавил Потон де Ксентрай.
Король прошелся по мягкому ковру.
— Странно, странно… — Он нервничал. — А вот мой первый министр Ла Тремуй утверждал и утверждает, что предел аппетитам англичан существует. — Бастард и Ксентрай вновь переглянулись, но на этот раз на лице каждого была едкая усмешка. Карл посмотрел на обоих капитанов. — И все еще утверждает, что знает этот предел.
— Хотелось бы поинтересоваться, где проходит священная граница? — заметил Орлеанский Бастард.
— Мне тоже хотелось бы знать это, — совершенно серьезно кивнул Карл Валуа. — Вот что, Жан, — пройдясь по своим покоям, после длинной паузы обратился он к другу детства. — Возьми столько людей, сколько считаешь нужным. — Король обернулся к Потону де Ксентраю. — Я верю в вас, мои рыцари. И всем сердцем благословляю на подвиг.
В том же самом буржском дворце, бледный и растерянный, не находил себе места еще один человек. Им был герцог де Ла Тремуй. Что-то он сделал неправильно, где-то просчитался. Король, всегда находившийся в его изящном кулаке, неожиданно сделал попытку вырваться на свободу.
Сегодня он бросил ему:
— Благодаря вам, Ла Тремуй, я выгляжу перед лицом всей Европы трусом и подлецом!
— Но это не так, государь! — горячо возмутился фаворит. — Тот, кто вам внушает эти мысли, сам трус и подлец!
Король вначале усмехнулся, затем расхохотался, но умолк так же внезапно.
— Это говорит мой внутренний голос, герцог. А значит, я сам.
Ла Тремуй опустил глаза — что и говорить, он оплошал.
— Вы всегда ненавидели Жанну, — проговорил король. — И все потому, что она была удачливее и сильнее вас.
«А не потому ли и вы, государь, ненавидели ее?» — хотелось спросить Ла Тремую, но это значило бы в один миг стать врагом Карла Валуа. Поэтому приходилось молчать и принимать оплеухи.
— Вы были против всего, что делала и за что боролась Жанна. И если бы я слушал вас, то в Реймсе короновали бы Генриха Шестого Ланкастера, а не меня, — безжалостно заключил король. — Это лишь немногое из того, что я хотел вам сказать.
Выйдя от государя, Ла Тремуй знал главное, что он ненавидит Жанну еще пуще прежнего. Даже в плену у англичан, может быть, забыв о нем, она вредила ему с десятикратной силой. Почему ей не умереть в застенках? — думал Ла Тремуй под взглядами придворных, которые мгновенно прослышали о размолвке между их королем и первым министром. — Ведь сколько умирает людей и в более благоприятных условиях! А тут — тюрьма, тысячи врагов под боком. Неужели она от этого становится только сильнее? Тогда она и впрямь — ведьма!
Что больше всего занимало первого министра, так это Орлеанский Бастард и Ксентрай, которые несомненно замышляли что-то дерзкое. За последний год война разметала большую часть верных капитанов Жанны — кого куда, но не всех. А жаль! С непроницаемым лицом шагая в свои апартаменты по коридорам буржского дворца, герцог Жорж де Ла Тремуй думал о том, что ему нужно как можно скорее помириться с государем. Да, он покается. Скажет, что виноват. Но виноват только в том, что слишком горячо пытался защитить своего короля от вечно жаждавшей войны Жанны. Конечно, надо было попытаться выкупить ее. Даже несмотря на то, что Господь, именем которого она вершила свой суд, отвернулся от нее, предав Жанну в руки врагов. Он вымолит у короля прощение, предложит какой-нибудь сумасшедший план по возвращению Жанны из плена, а потом обязательно узнает, что задумали Бастард и Ксентрай.