Перед закатом я встал на якорь в небольшой бухточке недалеко от Порт-Антонио. Как-то я уже останавливался здесь вместе с Роуз на старой «Морской принцессе». Наверное, за время наших скитаний по Карибскому морю мы вставали на стоянки во всех портах — впрочем, это не слишком большие расстояния.

Решив измерить глубину, я бросил за борт огромную раковину, которую берег сам не знаю зачем, и смотрел, как от нее расходятся круги по воде, а сам тем временем разворачивал яхту под парусом. Я счел, что глубина в этом месте футов шестнадцать, сбросил «данфорт» и отдал футов тридцать якорной цепи, пока якорь не лег на грунт. Ветер усилился, и «Морская принцесса» пустилась в танец по волнам. Я разделся и нырнул — удостовериться, что якорь прочно держит. Хотя я прыгнул в воду без маски, я видел все довольно хорошо. Я обожаю подводное плавание с раскрытыми глазами — в эти минуты меня посещает почти что религиозный восторг.

Больше всего мне нравится постоянно меняющаяся картинка — новые и новые оттенки цвета. Роуз такая же: ее душа столь же переменчива и многогранна. Иногда она бывала настолько не в духе, что мне казалось, я ей вконец надоел и она уже не чает от меня избавиться. А потом вдруг она на целую неделю превращалась в неистощимый фонтан эмоций — мы носились по пляжу как угорелые, плавали, рыбачили. Она могла быть спокойной и наивной, как маленькая девочка, но большей частью оставалась задумчивой и суровой. Мне ее приступы суровости нравились больше, потому что в эти часы она была настоящей Роуз. А в этой самой бухточке я впервые узнал, какой суровой она может быть.

Крошечная девчушка на тонких ножках и с вспухшим животом присела на корточки и с торжественным выражением лица стала наблюдать, как мы роем в песке каналы. Мы рыли проток для воды, в прилив собравшейся озерцом далеко от кромки воды. Темнокожая шестилетняя девчонка в потрепанном белом платьишке глядела на нас без тени улыбки и явно не хотела составить нам компанию. Тут Роуз вдруг превратилась в добрую мамочку и, подхватив девочку на руки, понесла ее к яхте, накормила и дала конфету. Она играла с ней весь день, а к ночи девочка вдруг исчезла, но на следующее утро с первым проблеском солнца уже опять стояла на пляже и ждала нас.

Все те несколько дней, что мы стояли в этой бухте, Роуз была доброй мамой. Они с девочкой играли в дочки-матери в ялике или разводили костер на песке. Мне казалось, что Роуз все эта доставляло куда больше радости, чем ребенку. Однажды душной ночью, когда мы уже расположились спать на палубе, я спросил у Роуз:

— А тебе никогда не приходила в голову мысль родить ребенка?

От ее резкого короткого смешка в жаркой ночи точно холодком повеяло.

— Мне? Материнство — удел птичек господних. Наш мир — не лучшее место для детей.

— У меня тоже не возникало желания стать отцом. Вот взять рыб или крабов — да всех морских тварей — они откладывают тысячи яиц, а выживают из них, наверное, всего-то пять процентов. Иногда мне кажется, что к этому дело идет и у нас, людей. Детишки мрут от болезней, калечат друг друга, попадают под машины…

— Хватит читать мне лекции! 25 августа моему ребенку исполнится шестнадцать!

Я вытаращил глаза.

— Твоему ребенку?

— А что? Ты считаешь, я и родить не могу? А вот родила и — отдала!

— Мальчик или девочка? — тупо спросил я, точно меня это страшно интересовало.

— Я родила мальчика, он был такой красивый, крупный. Но я в ту пору была такая дура, не знала, как себя прокормить, не то что ребенка. Я была на третьем месяце, когда поняла, что беременна. Я танцевала в одном дерьмовом клубе, и у меня вдруг живот как начал расти — меня и вышибли. Тогда я устроилась в универмаг продавщицей, проработала там несколько месяцев, потом мне стало совсем тяжко. Я такой стала толстой, с таким вот брюхом — ты бы видел… Прямо как персонаж балаганной комедии. И никакой работы. Я ходила в больницу наблюдаться, и мне врач попался добрая душа, разговорился со мной и все устроил. Какая-то бездетная пара, кого я и в глаза не видела, оплатила мои долги за жилье, да все больничные счета, да еще дали мне пятьсот долларов на прощанье. Я села на автобус и отправилась в Голливуд, там стала сниматься.

Я молча считал звезды на небе.

Роуз вдруг резко встала и выругалась.

— Только нечего корчить из себя моралиста! Я все правильно сделала.

— Что? Послушай, милая, это же твои проблемы, значит, все, что ты ни сделала, было правильно.

— Я согласилась с доктором. Ну как я могла ухаживать за ребенком? Уж я повидала на своем веку немало дурех, которые во имя «материнства», «любви» или еще какого-нибудь дурацкого предрассудка таскали за собой сопливое потомство. Что хорошего в том, когда ребенок вечно один и живет на чемоданах? А та пара, которая его усыновила, могла дать ему все что угодно — у них были деньги, свой дом. А если бы я таскала его за собой, он бы вырос и понял, что его мамаша простая бродяга. Я правильно поступила… Ох, Мики, ну зачем я тебе вру?.. Ведь я поступила так только из боязни, что мальчик станет мне обузой, помешает моей карьере…

— А что папа?

Она взглянула на меня и свирепо бросила:

— А какое его собачье дело? Я даже не удосужилась обрадовать этого ублюдка известием, что он отец моего ребенка.

Обняв ее за плечи, я сказал:

— Ну успокойся, Роуз!

— Убери от меня свои лапы!

Я не отпускал ее. Она сделала попытку вырваться и выставила вперед колено. Я прижал ее ноги бедром и резко опрокинул на спальный матрац.

— Прекрати! Я-то какое к этому имею отношение? Я ведь даже не спрашивал тебя об этом. Хватит!

Роуз тут же перестала сопротивляться.

— Ну конечно, Мики, ты не спрашивал.

Она молчала, и я снова принялся считать звезды. И вдруг она произнесла:

— Я тогда, конечно, была совсем дура. Я ведь даже и не знала точно, кто его отец.

Я вытерся полотенцем и сел ужинать. «Морскую принцессу» болтало дай Бог как. Я не расстаюсь с громадным буликом вулканического происхождения — наследство папы, который упрямо считал этот камень лучшим в мире якорем. Я привязал к нему футов шестьдесят веревки, спустил на воду ялик, отгреб подальше от яхты и сбросил камень около якоря. Только после этого моя яхта перестала скакать на волнах.

Я съел яичницу и стал смотреть, как в мою бухточку заходит побитая многими штормами небольшая яхта с широкой кормой. У нее был один парус из обрезков холстины, а мачта из ствола молодого дерева, которое так и не успело подрасти и постройнеть. Старик негр с всклокоченными седыми волосами стоял у румпеля. Его штаны и рубашка были изрядно обтрепаны, но он для своего возраста сохранился очень славно. Он подплыл поближе и поинтересовался, не хочу ли я купить у него бананов. Бананы мне были ни к чему, но я взял у него связку на доллар. А потом мне в голову пришла мысль пригласить его отужинать. Он ужасно обрадовался и на прощанье подарил мне несколько кокосов и свежевыловленных креветок, которых кубинцы называют лангустинами.

Послушав радио, я пошел проверить якорную цепь, после чего разлегся на койке. Я страшно устал, но сон не шел, я думал о Хэле и о том, какой допрос он мне учинил.

Наверное, ему было очень трудно сменить морскую форму на куртку стюарда и превратиться в мелкого жулика, обделывающего свои делишки в закоулках всех портов. Хэл мечтал о высшем образовании и, помню, как он разъярился, когда потерялись его документы. К тому времени, как он их восстановил, семестр уже начался. Возможно, то обстоятельство, что я успел до войны проучиться в колледже пару месяцев, а потом не воспользовался льготой фронтовика для возвращения в колледж, разъярило Хэла еще больше. Как я ему честно признался, мне хотелось спокойной жизни, а этой науке в институтах не учат. Хотя мы с Хэлом были знакомы с раннего детства, нас нельзя было назвать приятелями. Ну, во-первых, я был на два года старше. Мы познакомились в молодежном общежитии, а потом Хэд иногда ходил со мной боксировать в спортзал. Он отлично держался на ногах, хорошо владел обеими руками, но боксера из него не получилось — кишка оказалась тонка. А он, верно, знал, что я стал профи. Он со мной никогда это не обсуждал. Разве что однажды после того боя, когда я лег после левого хука, который не мог расплющить даже рулон туалетной бумаги. «Я на тебе доллар проиграл», — заявил он мне таким тоном, точно я должен был ему этот доллар.

Но Хэл кумекал в движках, а мой «эссекс» уже загибался, потому что я вечно заставлял его трудиться на износ. И еще он был большой дока по части купить-продать. Хэл не гнушался рыскать по барам и отелям, где и обделывал свои гешефты. Мы по молчаливому уговору стали своего рода совладельцами «Морской принцессы». Нелегально, конечно, — мы не заключили никакого официального контракта. Слюнтяи, которые во время войны разбежались по кустам и втихаря делали бабки, пока мы сидели под пулями в Европе, косяком хлынули во Флориду. Какое-то время наши дела шли отлично. Мы зарабатывали до сотни в день и могли бы наварить хорошие бабки, вот только я терпеть не мог наших клиентов. Помимо того, что я себя очень неуютно чувствовал в компании чудил, которые воспринимали меня как своего слугу, я не признаю «спортивную» рыбалку. Я всю жизнь провел на море и ловлю рыбу, только чтобы пожрать. Наверное, я доводил Хэла до тихой ярости, громко оскорбляя его клиентов или вдруг отказываясь выходить в море и посылая его и его рыбаков к черту. Он-то старался поднакопить деньгу для колледжа, а мне на сытый желудок только бы подавить подушку — больше ничего не надо было.

Мы вложили заработанные деньжата в закупку рыболовных снастей, и к тому времени, когда мы были полностью экипированы, береговая охрана разрешила судоходство лайнерам и прогулочным яхтам, так что нам с нашим корытом достались только крошки с барского стола. Мы не могли стать пассажирской яхтой и брать на борт дюжину туристов по десятке с морды, потому что на «Морской принцессе» не было прогулочной палубы. Более того, из-за грот-мачты на палубе оставалось так мало места, что самое большое мы могли только набить человек пять в кокпит — причем когда кого-то из гостей мучила морская болезнь, там была жуткая теснотища. Но спали мы на борту, ели рыбы от пуза и умудрялись жить всего на несколько зеленых.

И вот как снег на голову нам подвалила удача — мы даже пальцем для этого не пошевелили. Два богатеньких чудака — Уикер и Декер — проворонили самые лучшие рыбачьи чартеры и им пришлось зафрахтовать нас. Они хотели провернуть какое-то совместное дельце и изо всех сил старались произвести друг на друга впечатление. Хэл был очарован их замашками крутых бизнесменов и расщедрился на бутылку гаитянского рома. Словом, эти два недоумка позабыли о рыбалке, и то ли Уикер, то ли Декер по мере убывания рома стал вспоминать о своем давнишнем увлечении «яхтами». Потом им захотелось встать за штурвал. Меня уже тошнило от их пьяной болтовни, я отвез их обратно в док и предложил проспаться и выйти в море на следующий день. Пока я покупал какую-то провизию на берегу, Хэл позволил мистеру Декеру увести «Морскую принцессу» с причала, и после целой серии маневров в гавани он бросил мою посудину прямо на волнолом.

У «Морской принцессы» оказалось вспорото брюхо, а мистер Декер лишился части кожного покрова и ушиб руку. Мы отвезли его в больницу и отбуксировали «Принцессу» в док, где она ушла в воду фута на четыре. Я так рассвирепел на Хэла, что готов был убить его. Когда же мы пришли проведать Декера в больнице, выяснилось, что деньжата у него водились. Он снял себе лучшую палату с личной сестрой-сиделкой. Декер лежал в кровати, правая часть грудной клетки и рука были в гипсе, и он весьма деловито осведомился, во сколько я оцениваю свою яхту.

Он спросил об этом прямо, и я, почему-то смутился. Наконец я решил выцыганить у него несколько сотен на ремонт.

— Ремонт обойдется в… — запинаясь, произнес я.

— Восстановление «Морской принцессы», мистер Декер, обойдется тысяч в десять, — перебивая меня, тихо произнес Хэл.

Я чуть язык не проглотил. Мой папаша лет тридцать назад не заплатил за нее и шестисот. И сколько бы она ни стоила сегодня, продать ее не было никакой возможности. Яхты такого типа вышли из моды пол-века назад.

Но этот мистер Декер оказался крутым парнем.

— Паркер! — пролаял он, и в палату тут же вбежал аккуратненький чистенький паренек с ручкой и блокнотом наготове. Его костюм был отглажен так, что глазам было больно.

— Слушаю, сэр! — произнес он.

— Я хочу купить у этих ребят яхту, которую разбил вчера, за десять тысяч долларов. Займись оформлением необходимых бумаг.

У Паркера работа в руках горела, и к полудню следующего дня мы уже подписали купчую и получили чек, выписанный на нас с Хэлом. Потом мы повели Паркера в ближайший бар обмыть сделку, и после второй он оказался своим в доску. Он сообщил нам, что Декер — большая шишка и у него инвестиции в сталелитейную промышленность, строительство и самолетостроение. Он был настолько важной птицей, что во время войны занимал адмиральскую должность. Паркер служил у него одним из секретарей. На меня все это произвело сильное впечатление, но еще большее впечатление на меня производил чек, который я украдкой разглядывал.

На следующее утро, пока Хэл показывал Паркеру местные достопримечательности, я отправился присмотреть новую яхту. Но Майами оказался раем для фраера, и цены тут были сумасшедшие. Я предложил Хэлу поискать подходящую яхту в портах залива.

— Слушай, посмотри сам, — махнул рукой Хэл. — У нас тут с Уолли Паркером две бабенки на примете. Да и к тому же я не разбираюсь в яхтах!

Несколько дней я колесил по всему Югу, пока наконец в Мобиле не нашел подходящую лодчонку за семь тысяч, включая доставку на побережье. Когда же я телеграфировал Хэлу просьбу приехать посмотреть покупку, он в ответной телеграмме попросил меня срочно вернуться. Но меня это не слишком обеспокоило — ведь чек-то был в полном порядке.

Я сошел с автобуса в три минуты первого, а в пять минут первого Хэл меня огорошил.

— Мики, половина чека моя, я это заслужил. Ведь это я уговорил Декера отвалить нам такие деньжищи — сам бы ты согласился на тысчонку-другую…

— Но ведь ты будешь совладельцем классной яхты…

— Нет, Мик. Я бы тебя раньше поставил в известность, если бы знал, где тебя искать. Я намерен потратить свои пять «кусков» на колледж, я хочу чего-то добиться в жизни.

— Послушай, давай купим эту яхту, а ты все равно окончишь колледж по льготе для дембелей. Я стану заниматься яхтой на пару с каким-нибудь мальчонкой, а ты будешь помогать мне по уикэндам и летом.

— Мик, я собираюсь поступать в университет «плющовой лиги». Уолли пообещал мне помочь. С пятью «кусками» да с льготой для дембелей я сумею попасть в самый престижный вуз, завести нужные знакомства. А Джеймс — ну, мистер Декер — проявил ко мне интерес, когда узнал, что я служил во флоте.

Наверное, видок у меня был смурной, потому что Хэл добавил:

— Я понимаю: ты считаешь, что я тебя предал, но, Мик, ведь на этом чеке стоит и моя фамилия, а удача подваливает только раз в жизни…

— Заткнись! — Я пошел в ближайший банк, он поплелся за мной. Деньги мы получили через несколько дней. Хэл забрал свои пять тысяч, и с тех пор я его не видел вплоть до той встречи на Гаити.

Я стал подыскивать себе яхту подешевле, но все никак не мог найти стоящую. Всеми позабытая «Морская принцесса» печально сидела в гавани. Из воды торчала только верхняя часть кокпита. Когда береговая охрана пригрозила отбуксировать ее в открытое море и затопить, я поставил ее в сухой док. Потом я разыскал адрес Декера и написал ему пару раз, но он мне не ответил. Тогда я телеграфировал ему с предложением выкупить яхту обратно. В конце концов я поехал в Чикаго сам. Он не захотел со мной встречаться, но я взял Уолли Паркера за грудки и через час отправился восвояси. В кармане у меня лежало письмо, подтверждавшее, что я приобрел «Морскую принцессу» у мистер Декера за один доллар. Из оставшихся у меня 4200 долларов 3100 ушло на ее капитальный ремонт, и только через полтора года я возобновил на ней свои рыболовецкие экскурсии.

Но к тому времени море уже кишмя кишело такими же чартерными яхтами, и я едва мог заработать себе на чашку кофе с пирожком — при том, что «Морская принцесса» была куда лучше многих яхт. Хотя со стороны по-прежнему казалась старой развалюхой.