Книга: Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Всё изменить
Назад: Глава первая Физика уязвимости
Дальше: Глава третья Признать истории, которые с нами происходят
Глава вторая
Цивилизация заканчивается на берегу океана
Середина – это самое трудное, но именно тут происходят чудеса.
Однажды я решила составить карту своих сердечных пристрастий и ровно посередине изобразила озеро Трэвис. Оно представляет собой водоем более ста километров длиной на реке Колорадо в холмистой местности Техаса, прямо на западной границе Остина. Озеро окружено скалистыми берегами, утесами и мескитовыми деревьями.
В детстве я каждое лето проводила на озере Трэвис. Именно здесь я научилась ловить окуней и сомов, вырезать из дерева, строить дома на деревьях и даже собрала вполне приличный столик. Моя тетушка Лорения жила с мужем, дядей Джо, в Воленте. В те времена территория вокруг озера была сельской; здесь в фургончиках жили любители порыбачить, которые не считали себя жителями Остина, а просто говорили, что живут на озере. Сегодня это место уже считается пригородом Остина и застроено большими домами и особняками.
Тетя Би жила по соседству с тетушкой Лоренией, а семейство Болдуин с дочерью Эдной Эрл и зятем Уолтером – ниже по улице. Эдна Эрл и тетушка Лорения были лучшими подругами до самой смерти. Я часами босиком бегала от дома к дому, двери только и хлопали за мной. Я играла в карты с тетей Би, потом бегом возвращалась в дом тетушки Лорении печь пироги. Я собирала камушки и ловила светлячков с семейством Болдуин. Эдна Эрл любила слушать мои веселые истории.
Тетушка Лорения занималась косметикой Avon. Помощь в упаковке товаров и проработке маршрута была моим ответственным заданием. Помню, с тех пор как я пошла в четвертый класс, мы с тетушкой частенько усаживались в пикап – она на водительское сиденье, я с пневматическим ружьем Red Ryder – на пассажирское, между нами стояли сумки с косметикой, кремами и духами. Я отвечала за образцы помады – блестящую коробочку, наполненную сотнями помад разных цветов и составов.
Мы ехали по гравийным дорогам, парковались у ворот клиентки, тетя Лорения выходила первой и проверяла наличие зверей и гремучих змей. Проверив, она кричала мне: «Неси помаду, оставь ружье» или «Неси помаду и ружье захвати». Я вылезала, захватив коробочку с образцами помады и иногда ружье, и мы шли к дому.
Закончив утреннюю доставку косметики Avon, мы делали бутерброды, копали червей на червячной ферме, которую сделал дядя Джо из древнего переносного холодильника Coca-Cola, и спускались в док порыбачить и поплавать. Я никогда не была счастливее, чем в те времена на озере Трэвис. Мне нравилось качаться на волнах на надувном матрасе. Я до сих пор закрываю глаза и вспоминаю ощущение теплого солнца на коже, полет стрекоз над водой и клев окуня.
Мы – награда друг другу
Озеро Трэвис было для меня волшебным. Это то волшебство, которым хочешь поделиться со своими детьми. Поэтому, когда мы со Стивом планировали летний отпуск в 2012 г., то решили арендовать домик примерно в получасе езды от дома тетушки Лорении и дяди Джо. Мы были взволнованы, потому что впервые за долгое время нам удалось взять такой длинный отпуск – целых две недели. Недельный отпуск – тоже неплохо, но родительские обязательства накладывают определенные ограничения. В этот раз мы решили хорошенько отдохнуть с детьми, посвящать достаточное время сну, готовить и есть относительно здоровую пищу и как можно больше заниматься спортом. Наши родственники собирались приехать к нам во время этого отпуска, и поэтому мы всех предупредили о своих планах «здорового отдыха» и разослали списки продуктов и планы насчет «блюда дня».
Наш съемный дом стоял на берегу глубоководной бухты озера. К старому причалу с крышей вела длинная лестница. Мы со Стивом решили каждый день плавать на другой берег бухты. Это около пятидесяти метров в одну сторону. За день до начала заплывов я купила новый купальник Speedo и заменила очки. Мы со Стивом очень давно не плавали вместе. Двадцать пять лет, если быть точной. Мы познакомились, когда оба занимались спасением на воде и обучением плаванию. И, хотя я по-прежнему еженедельно плаваю, делаю я это скорее в оздоровительных целях. Но Стив был отличным пловцом в школе, играл в водное поло в колледже и до сих пор хорошо плавает. Я оцениваю разницу наших способностей следующим образом: он до сих пор делает поворот, когда плавает в бассейне кролем, я же касаюсь дна и отталкиваюсь.
Однажды ранним утром, еще до того, как все проснулись, мы с мужем отправились к причалу. В тот день у нас как раз гостили мои сестры с семьями, поэтому мы могли спокойно оставить детей дома. Мы нырнули и, как обычно, поплыли на другой берег бухты. На полпути мы оба остановились, чтобы проверить, не видно ли лодок. Пока мы осматривались, наши глаза встретились. Я почувствовала восторг и глубокую благодарность за окружающую нас красоту, за плавание в этом волшебном озере и за этого мужчину, которого я встретила тоже в воде более двадцати лет назад. Я ощутила сильную уязвимость, которая у меня всегда сопутствует искренней радости, и раскрылась для чувств, нежно сказав Стиву: «Я так рада, что мы решили провести время вместе и поплавать. Здесь так красиво!» Стив гораздо лучше умеет раскрываться, и поэтому я подготовилась к такому же искреннему ответу. Вместо этого он ответил с уклончивой полуулыбкой: «Да, водичка приятная» – и поплыл дальше.
Мы были друг от друга на расстоянии менее двух метров. Может, он не расслышал моих слов? Я задумалась. А вдруг он услышал что-то другое, а не то, что я сказала? Может быть, моя неожиданная нежность застала его врасплох, и его настолько переполнили чувства, что он потерял дар речи? В любом случае это было странно, и мне это не понравилось. Моей эмоциональной реакцией было смущение, затем мне стало стыдно, и стыд нарастал.
Я достигла противоположного берега через несколько минут после Стива, который остановился, чтобы отдышаться, но уже готовился плыть обратно. Мы были всего в двух шагах друг от друга. Я глубоко вдохнула и обдумала возможность попробовать еще раз. Я и так уже сделала попытку установления связи, которая находилась вне зоны моего комфорта, но вторая попытка казалась мне действительно страшной и, возможно, глупой. Но я знала, что Стив хотел бы сделать ее. Он пробовал бы двадцать раз, он храбрее меня. В песне «Аллилуйя» Леонарда Коэна есть слова:
Быть может, там, наверху, есть Бог,
Но любовь преподносит нам страшный урок:
Стреляй в того, кто первым вынет оружие…
Вот так и меня воспитали: рань прежде, чем тебе сделают больно, или, по крайней мере, одновременно. Если пробуешь один раз и в результате страдаешь, можешь считать это уроком. Но если рискуешь второй раз и снова испытываешь боль, считай себя лопухом. Любовь, безусловно, самая страшная из моих арен.
В тот момент у меня, только что написавшей книгу о смелости и уязвимости, никак не получалось справиться со страхом и рискнуть еще раз. Поэтому я приказала себе говорить сердцем. Я улыбнулась в надежде смягчить Стива и второй раз попробовала установить душевную связь: «Здесь так здорово. Мне нравится плавать с тобой вместе, я чувствую, как мы близки».
Казалось, он смотрел сквозь меня, а не на меня, когда произнес: «Да. Приятно поплавать» – и поплыл дальше. «Что за ерунда, – пронеслось у меня в мозгу. – Что происходит? Я не понимаю, что мне чувствовать – унижение или злость?» Мне хотелось плакать и кричать, но, вместо того чтобы дать волю своей тревоге, я глубоко вдохнула и поплыла обратно через бухту.
Я догнала Стива уже почти у причала. Я была физически и эмоционально вымотана. У меня даже немного кружилась голова. Стив подплыл к шаткой металлической лестнице и начал подниматься на мостки.
– Можешь вернуться обратно в воду? – спросила я. Это все, что на тот момент было в моей власти.
Он остановился и обернулся ко мне, стоя на лестнице.
– Вернись обратно в воду, пожалуйста!
Стив спустился ко мне.
– Что случилось? – спросил он, когда мы посмотрели друг на друга, держась на плаву рядом с причалом.
«Что происходит? – думала я. – Он хочет знать, что случилось? Я понятия не имею, что случилось». Я знала только то, что я уже успела придумать сценарий на остаток утра, и, если ничего не предпринять, день будет кошмарный. Мы подобное уже проходили тысячу раз.
Мы поднялись бы на мостки, вытерлись и пошли к дому. Мы бы бросили свои полотенца на перилах крыльца, пошли на кухню, и Стив спросил бы: «Что у нас на завтрак, милая?»
Я бы посмотрела на него и ответила с сарказмом: «Я не знаю, дорогой. Лучше давай спросим у феи завтраков». Я бы подняла глаза к потолку, уперла руки в боки и произнесла: «О фея завтраков! Что у нас сегодня на завтрак?» Потом после достаточно длительной драматической паузы я бы завела старую пластинку: «Знаешь, Стив, я вообще забыла, что такое отпуск. Я забыла, что должна отвечать за завтрак. И за обед. И за ужин. И за стирку. И за сборы. И за очки. И за солнцезащитный крем. И за спрей. И за покупки. И…» В какой-то момент Стив спросил бы с тревогой: «Что-то случилось? Я что-то пропустил?» А потом между нами началась бы «холодная война» продолжительностью до суток.
Мы могли бы проиграть этот сюжет с закрытыми глазами. Но это было озеро Трэвис и наш особенный отпуск. Я хотела чего-то другого. Поэтому, вместо того чтобы пускаться в обвинения, я посмотрела на мужа и попробовала новый подход: «Я искала душевной связи с тобой, но ты меня не подпускаешь. Я не понимаю».
Он молча смотрел на меня. Глубина под нами была около десяти метров, и мы все это время барахтались на месте. Так что мне приходилось думать быстро. Это было ново для меня. За тридцать секунд, которые казались вечностью, в моей голове пронеслись тысячи противоположных мыслей: «Будь доброй. Нет, достань его! Будь доброй. Нет, защищайся; задай ему!»
Я выбрала «доброту и доверчивость» и полностью положилась на технику, которую узнала из своего исследования. Это была фраза, которая раз за разом возникала в многочисленных вариациях. Я сказала:
– Я чувствую, как ты меня отталкиваешь, и в результате придумываю, будто ты смотришь, как я плыву, и думаешь о том, что я старею и уже не могу быстро плавать кролем или что я не так прекрасна в купальнике Speedo, как двадцать пять лет назад…
Казалось, Стив был взволнован. Он не взрывается, когда расстроен, он просто глубоко дышит, поджимает губы и кивает. Это, вероятно, хорошо помогает ему в его работе педиатра, но я знаю, что это говорит о том, что он взволнован. Он повернулся ко мне спиной, потом обернулся и сказал:
– Вот черт, это твоя уязвимость, верно?
Я ответила сразу же:
– Да, но я уже злюсь. Поэтому твой ответ очень важен. Очень. – Фраза, которую я использовала, возможно, и появилась из исследований в качестве важного инструмента, но я впервые сама его использовала и чувствовала, физически и эмоционально, что мне это не по силам.
Стив снова отвернулся. Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он наконец сказал:
– Я этого не хочу. Я действительно этого не хочу.
Моей немедленной реакцией была паника: «Что происходит? Что это значит – «я этого не хочу»? Что за черт! Это значит, что он не хочет плавать со мной? Или поговорить со мной?» Тогда в моей голове мелькнула мысль, что он, возможно, имеет в виду наш брак. Время остановилось, все пошло как в замедленной съемке, пока меня не вернули к реальности слова мужа:
– Нет. Я действительно не хочу говорить об этом с тобой прямо сейчас.
У меня закончились и инструменты, и терпение.
– Очень плохо. Мы уже говорим. Прямо сейчас. Видишь? Я говорю. Ты говоришь. Мы уже говорим!
Помолчав несколько секунд, Стив наконец повернулся ко мне и сказал:
– Слушай, Брене, я не против провести время с детьми. Я действительно не против.
Что? Я была в замешательстве:
– Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь?
Стив объяснил, что не против покататься с детьми по бухте на построенных плотах, что ему нравится искать вместе с ними «тайные сокровища» и он хочет дать мне время пообщаться с сестрами.
Я была полностью сбита с толку. На повышенных тонах я спросила:
– О чем ты говоришь? О чем?
Стив глубоко вдохнул и взволнованным голосом сказал:
– Я не знаю, о чем ты сегодня говорила мне. Я не слушал. Во время заплыва я пытался справиться с панической атакой. Просто пытался сосредоточиться, считая гребки. – Повисла пауза. Он продолжил: – Сегодня ночью мне приснился сон, что я был со всеми пятью детьми на плоту, и мы были посередине бухты, когда нам наперерез вышел катер. Я махал руками, но катер даже не сбавил ход. Тогда я схватил всех пятерых детей и спрыгнул с плота. Черт побери, Брене, Эллен и Лорна хорошо плавают, но Габи, Амайя и Чарли – не очень, а глубина восемнадцать метров. Я схватил их и нырнул как можно глубже. Я держал их там и ждал, пока катер пройдет над нами. Я понимал, что если мы поднимемся, то погибнем. Так что я ждал. Но в какой-то момент я посмотрел на Чарли и понял, что он задыхается. Я понял, что он утонет, если мы еще хоть минуту пробудем под водой. Поэтому я не знаю, о чем ты говорила. На обратном пути я просто считал свои гребки.
Мое сердце сжалось, и глаза наполнились слезами. Его переживания были мне понятны. Мы приехали в будний день, когда на озере довольно тихо. Сегодня пятница, трафик на озере удвоится в выходные, на катерах будет много пьяных. Когда растешь на воде, слышишь много историй о катерах и несчастных случаях из-за алкоголя и даже знаком с людьми, которых коснулась подобная трагедия.
– Я рада, что ты рассказал мне, Стив.
Он закатил глаза:
– Ерунда.
О боже. Этот разговор прекращается. Что теперь? Я не могла в это поверить:
– Что ты говоришь? Конечно, я рада, что ты рассказал мне!
Стив покачал головой и сказал:
– Слушай, Брене. Не надо мне цитировать свое исследование. Пожалуйста. Не надо говорить мне то, что, по-твоему, ты должна сказать. Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтобы с тобой рядом был крутой парень. Ты хочешь, чтобы с тобой был парень, который может спасти детей перед надвигающимся катером, быстро доставив их на берег. Парень, который крикнет тебе: «Не волнуйся, любимая! У меня все под контролем!»
Мне было больно. Ему было больно. Мы оба устали и были полностью поглощены своей уязвимостью. Мы доверили друг другу правду. Я не собиралась цитировать ему свое исследование, но я занимаюсь им довольно долго и поэтому знаю, что, сколько бы мы ни пытались переложить вину за мужской стыд на жестоких отцов, издевательства приятелей и деспотичных тренеров, сами женщины больше всего боятся, что мужчина сойдет со своего белого скакуна. И женщина, скорее всего, будет критиковать его уязвимость.
Я часто говорю: «Покажите мне женщину, которая готова принять мужчину, испытывающего страх и уязвимость, и я покажу вам женщину, которая научилась принимать собственную уязвимость и не зависеть в своей силе или статусе от этого мужчины. Покажите мне мужчину, который может сидеть рядом с женщиной, испытывающей настоящий страх и уязвимость, и просто слушать ее, не пытаясь все исправить или дать совет, и я покажу вам мужчину, который прекрасно принимает свою уязвимость и получает свою силу совсем не для того, чтобы быть волшебником страны Оз, всезнающим и всемогущим».
Я взяла мужа за руку:
– Знаешь, десять лет назад эта история испугала бы меня. Я не уверена, что тогда я справилась бы с ней. Я сказала бы правильные слова, но пару дней спустя я могла бы отреагировать самым ужасным образом, например: «Ты уверен, что справишься с детьми?» Я бы совершила ошибку. Я бы сделала больно тебе и поставила под сомнение сам вопрос о доверии. Я уверена, что я так уже делала, и мне жаль, что это так. Пять лет назад я бы справилась лучше. Я бы отнеслась к этой истории с пониманием и уважением, но страх остался бы. Сегодня? Сегодня я очень благодарна за то, что у меня есть ты и наши отношения, я не хочу ничего и никого, кроме тебя. С тобой мне не страшно. Ты – лучший мужчина, которого я знаю. Кроме того, мы – это все, что у нас есть. Мы – награда друг другу.
Стив улыбнулся. Это был код, и Стив знал, что я имела в виду. «Мы – награда друг другу» – это строчка одной из наших любимых песен – «Помимо нашей воли» Джона Прайна и Ирис Демент. Это одна из наших любимых песен, и припев всегда напоминает мне о Стиве:
Мы – награда друг другу,
несмотря ни на что.
Впереди только радуга,
где нет ничего,
кроме наших сердец,
танцующих вальс под дождем…
Мы поднялись на причал, слегка обсушились и пошли к дому. Стив хлопнул меня влажным полотенцем и улыбнулся:
– Чтоб ты знала: ты по-прежнему прекрасна в купальнике Speedo!
Это утро стало поворотным моментом в наших отношениях. Мы оба открылись в своих историях стыда. Мой страх касался внешности и того, как выглядит мое тело, – это наиболее распространенная причина стыда у женщин. Он боялся, что я сочту его слабым, – а это наиболее распространенная причина стыда у мужчин. Нам было страшно принять собственную уязвимость, даже зная, что уязвимость – единственная возможность избавиться от стыда и найти путь друг к другу. Каким-то образом нам удалось набраться мужества, чтобы довериться друг другу и избежать горьких и неприятных слов, которые мы никогда не смогли бы взять назад и о которых сожалели бы во время «холодной войны». То утро кардинально изменило восприятие нашего брака. И это была не постепенная эволюция: тот разговор навсегда сместил акценты в наших отношениях. И это хорошо.
Для меня эта история стала историей больших возможностей, показавшей, какими мы можем быть, если откроем лучшее в себе в моменты злости, боли или смущения. Наши перепалки обычно никогда не проходили так хорошо: этот момент все изменил. На самом деле событие было настолько важным, что я попросила у Стива разрешения использовать его в качестве примера силы уязвимости в своих выступлениях. Он сказал: «Конечно. Это действительно удивительная история».
Позже в спорах мы смогли использовать некоторые из навыков, обретенных тогда на озере, но, сама не знаю почему, последующие выяснения отношений были уже не такими продуктивными, как тот разговор. Я была уверена, что именно волшебство озера Трэвис и величие самой природы сделало нас более нежными и чуткими друг к другу. Позже я поняла, что в этой истории было еще и много другого.
Нельзя пропустить «день второй»
Спустя два года я со сцены рассказывала «историю озера Трэвис» перед публикой студии Pixar Animation Studios.
Прежде всего следует рассказать о том, как я попала на Pixar. Надо сказать, что, как и во многих других случаях в моей жизни, здесь сыграли свою роль совпадения. В каком-то аэропорту, дожидаясь задержанного вылета, я зашла в магазин купить что-нибудь почитать, удивилась, увидев на обложке одного из своих любимых журналов (Fast Company) рок-музыканта Эрика Клэптона, поэтому купила журнал и сунула в сумку.
Когда мы наконец взлетели, я вытащила журнал и поняла, что это был не Эрик Клэптон. Это было фото Эда Кэтмелла в стиле рок-н-ролл, а в статье речь шла о его новой книге. Эд – президент студий Pixar Animation и Walt Disney Animation, и будет справедливым отметить, что его книга Creativity, Inc. («Корпорация творчества») оказала на меня значительное влияние. Кэтмелл учит, что сильные лидеры должны определять факторы, убивающие доверие и творческий потенциал, чтобы воспитывать культуру и создавать условия, позволяющие людям делать то, что у них получается лучше всего. Описанный автором опыт изменил мое мнение о собственной роли в своей организации и даже в семье. Когда я раздала экземпляры каждому члену своей исследовательской группы, идеи и концепции Кэтмелла быстро внедрились в нашу работу.
Меня настолько впечатлила работа Эда, что я обратилась к своему редактору в Random House (который также является издателем Эда) и попросила нас познакомить. Я надеялась взять у Кэтмелла интервью для этой книги. Как выяснилось, Эд со своей командой в Pixar видел мои выступления на конференциях TED и пригласил меня провести день в их обществе. Моя первая мысль была: «Не будет ли чересчур, если я оденусь, как девушка-ковбой Джесси из «Истории игрушек»?» Конечно же я приеду!
Многие люди сочтут нашу взаимную заинтересованность простым совпадением. Я называю ее Божественным провидением: как сказал Пауло Коэльо в романе «Алхимик»: «Если ты идешь своей стезей, вся Вселенная будет помогать тебе».
После выступления у нас был обед, на котором присутствовал Эд и еще несколько человек из команды Pixar – главным образом продюсеры, режиссеры, художники-аниматоры, сценаристы. Разговор сосредоточился на проблемах неизбежной неопределенности, уязвимости и дискомфорта творческого процесса. Мы говорили о том, что никакой опыт или успех не защищает от сомнений, которые являются неотъемлемой частью процесса. Пока мы беседовали, я думала о своем личном опыте с программой The Daring Way.
The Daring Way («Путь великих дерзаний») – программа сертификации для специалистов во вспомогательных отраслях, которые хотят облегчить мою работу. На наших национальных обучающих семинарах мы используем трехдневную модель интенсивного тренинга в качестве основного инструмента обучения. Наши преподаватели ведут учебную программу в небольших группах (10–12 человек), что позволяет новым кандидатам понаблюдать за работой в качестве участников и заодно узнать об исследованиях, не входящих в учебный план. Независимо от того, сколько раз мы уже провели этот семинар и сколько людей прошли обучение, второй день в трехдневном курсе по-прежнему остается самым сложным. Дипломированные тренеры постоянно говорят: «Я думал, что второй день будет легче, но не получилось. Он по-прежнему очень сложный».
И вот, когда я была на студии Pixar, на меня внезапно снизошло озарение. Я взглянула на Эда и сказала: «О боже. Наконец-то до меня дошло. Нельзя пропустить «день второй». Эд сразу же понял, о чем я, и с улыбкой сказал: «Верно. Мимо середины пройти нельзя».
День второй, или вообще любая середина вашего собственного процесса, – это тот момент, когда вы оказываетесь «во тьме»: дверь за вами закрылась, и вы уже слишком далеко, чтобы вернуться назад, но недостаточно близко, чтобы увидеть свет в конце туннеля. Я помню, мы говорили об этом с ветеранами и военными. Они все знают этот момент как «точку невозврата» – авиационный термин, которые придумали пилоты, чтобы обозначить момент в полете, когда остается слишком мало топлива, чтобы вернуться в исходный пункт. На самом деле это довольно универсальное понятие восходит к знаменитой фразе «Жребий брошен», произнесенной еще Юлием Цезарем в 49 г. до н. э. Считается, что Цезарь произнес эти слова при переходе пограничной реки Рубикон, после которого началась длительная война. Не важно, говорим ли мы о древней стратегии сражения или о творческом процессе, – в какой-то момент вы оказываетесь в темноте, а пути назад нет.
На второй день программы The Daring Way мы переходим к теме стыда и чувства собственного достоинства, и люди не слишком уверенно себя чувствуют. Свет нового начинания и блеск возможностей уже поблекли, оставив позади густой туман неопределенности. Люди устали. С нашими группами мы проходим стадии, которые исследователь групповой динамики Брюс Такман описывает как цикл «формирование-шторм-нормализация-работа». Когда группа или команда собирается впервые (формирование), наступает неопределенное время, пока члены команды выясняют динамику (шторм). В какой-то момент группа нащупывает землю под ногами (нормализация) и начинает делать успехи (работа). Шторм всегда посередине. Это не только темное и уязвимое время, но и зачастую неспокойное. Люди ищут любые возможности противостоять темноте и неопределенности, в том числе не стесняются спорить друг с другом.
Самое трудное со вторым днем – именно то, на что указали Эд и команда Pixar: это часть процесса, которую никак нельзя обойти. Опыт и успех не дают вам гарантии легкого преодоления середины процесса. Какое-то успокоение дает осознание того, что это часть важного дела и нужно просто держаться намеченного курса. Но опыт не даст ни одной искры света во тьме посреди процесса. Он может только вселить немного веры в способность ориентироваться в темноте. Середина – это самое трудное, но именно тут происходят чудеса.
Под конец нашего разговора за обедом на студии Pixar один из сценаристов подвел итог нашей дискуссии: «День второй» – это как второй акт в наших сценариях. Он всегда самый сложный для нашей команды. Именно во втором акте нам приходится преодолевать сложности с персонажами и сюжетом». С этим согласились все присутствующие.
По возвращении в Хьюстон я получила от Эда письмо, где он сообщил, что наш разговор о «втором дне» произвел на всех сильное впечатление. Тогда я и понятия не имела, как этот разговор и вся моя поездка в Pixar повлияют на мою личную и профессиональную жизнь.
На доске истории в студии Pixar я увидела эти три предложения:
История – это картина.История – это процесс.История – это исследование.
Сверху была изображена корона, символизирующая аксиому, гласящую, что «история – это королева». Дома у себя в кабинете я воссоздала на стикерах эту доску, просто чтобы напоминать себе о месте истории в жизни. Кроме того, я нашла в этом кое-что важное для себя. Я понимала, что поездка в Pixar для меня значила больше, чем просто прекрасный день, проведенный вместе с одаренными людьми. Только я не сразу поняла, какое большое значение эта встреча будет иметь для меня.
До визита в Pixar я никогда не задумывалась о науке повествования и истории. Я никогда сознательно не пользовалась никаким проектированием повествования при составлении своих выступлений. Когда я случайно наткнулась на анализ моих выступлений на TED, я была шокирована тем, как люди воспринимают незначительные жесты, взгляды, паузы и, исходя из них, навешивают ярлыки на мою работу. «На четвертой минуте Брене поворачивается влево и слегка улыбается. Этот прием известен как «ласковая улыбка», и его следует применять с максимальной осторожностью», – я немного утрирую, конечно, но тем не менее все это так странно для меня.
Я ценю хорошее повествование и знаю, что подготовить его не так просто. Предполагаю, что унаследовала умение рассказывать истории от древнего рода рассказчиков, из которого я происхожу. Думаю, что стать рассказчиком позволило мне воспитание в сочетании с многолетним изучением науки и искусства преподавания. И хотя на тот момент я умела хорошо рассказывать истории, я понимала, что мне нужно больше узнать об этом искусстве по одной причине: в моем последнем исследовании повествование проявило себя в качестве важнейшей переменной. Поэтому я занялась тем, что у меня получается лучше всего, – исследованием.
Я написала письмо Дарле Андерсон, продюсеру, которую я встретила на студии Pixar. Именно она является создателем нескольких моих любимых мультфильмов, в том числе «Истории игрушек-3», «Корпорации монстров», «Приключений Флика» и «Тачек». Я попросила ее помочь мне разобраться, как люди в Pixar работают с традиционной структурой повествования из трех актов. Я активно пересматривала книги и статьи по данной теме от неврологии повествования до кинодраматургии, но все равно хотела услышать мнение «человека изнутри», того, кто живет работой и глубоко ее чувствует. Именно из личного опыта людей я получаю самые важные и достоверные знания.
Дарла быстро отреагировала. Она написала мне о том, что ее команда все еще обсуждает уязвимость и историю про Speedo, ставшую важной темой для сотрудников Pixar. Вскоре Дарла помогла мне усвоить структуру из трех актов.
Акт 1. Героя зовут приключения, и он идет им навстречу. Правила установлены, и концом первого акта является некая проблема.Акт 2. Герой ищет любой возможный способ решить проблему. К кульминации он понимает, как можно это сделать. В этот акт включается момент безнадежности.Акт 3. Герой должен доказать, что урок усвоен, всеми возможными способами. Тут появляется персонаж, который знает, что сделать для разрешения конфликта.
Моя первая мысль была: «Вот это да, это же то, о чем писал Джозеф Кэмпбелл!» Джозеф Кэмпбелл – американский ученый, профессор и писатель, который известен своей работой по сравнительной мифологии и религиоведению. Кэмпбелл обнаружил, что у многих мифов разных времен и культур единая фундаментальная структура, которую он назвал путешествием героя, или мономифом. Ученый представил эту идею в своей книге «Тысячеликий герой» (The Hero with a Thousand Faces), которую я впервые прочитала, когда мне было немного за двадцать, и перечитала уже ближе к тридцати пяти годам. Помню, что в детстве на книжных полках моей мамы лежали книги Джозефа Кэмпбелла и Карла Юнга. Этот новый взгляд заставил меня понять, что, помимо историй у костра, которые рассказывал отец, я, оказывается, получила гораздо больший опыт в искусстве рассказа, чем думала раньше.
Я отправила письмо Дарле, спросив ее, подходит ли мое сравнение структуры с тем, о чем писал Кэмпбелл, и она ответила: «Да! Мы вспоминаем о Джозефе Кэмпбелле и путешествии героя в начале каждого фильма!» В этом уже был смысл, и у меня появилась возможность применить то, что я узнала, к собственной истории.
Однажды вечером после сложной беседы со Стивом о наших разных подходах к проверке домашней работы я устроилась в одиночестве у себя в кабинете, глядя на свою версию доски истории от Pixar. «Может быть, мы должны бороться только тогда, когда находимся в озере? Может быть, я держусь за историю озера Трэвис, потому что это аномалия?» Ни один из споров после той истории так хорошо не заканчивался. Я начала проигрывать историю в голове и бросала взгляды на доску из стикеров с изображением трех актов.
Все больше расстраиваясь из-за нашей со Стивом неспособности прорабатывать темы так, как мы сделали это в Остине, я решила вычленить три действия в нашей истории на озере. Возможно, я узнаю что-то новое. Вот что получилось:
Акт 1. Призыв к приключению в виде плавания на озере. Появляется проблема: Стив отталкивает меня, когда я уязвима и ищу душевной связи.Акт 2. Ничего. Просто неприятное, беспокойное плавание обратно.Акт 3. Мы открываемся для дискомфорта и уязвимости и прорабатываем их.
Тут мурашки побежали у меня по коже. «Невозможно пропустить день второй. Невозможно пропустить день второй. Невозможно пропустить день второй. Где середина, где Акт 2?
Я прокрутила эту историю пятьдесят раз, но так и не конкретизировала второй акт. «Так что там об обратном пути к причалу? Что, если ключ к истории на озере скрыт под водой и потому не виден?» Мне пришло в голову, что и Карл Юнг, и Джозеф Кэмпбелл писали о воде как о символе бессознательного. Символизм и метафора встроены в наши гены повествования, но я обычно не использую такие термины, как «сознание» и «бессознательное». Я верю в понятия, но эти слова не вызывают у меня отклика. Мне ближе слова «ясно понимающий» или «осознающий». Тем не менее было ясно, что нечто происходило за пределами моего осознания, а существует ли более подходящий символ для «за пределами осознания», чем глубокая вода?
Беспокойство, которое мы со Стивом испытали во время купания в тот день, – не редкость для пловцов и дайверов. Вы многим поступаетесь, погружаясь в стихию, которую не можете контролировать и где сами ваши чувства ненадежны. Хантер Томпсон писал: «Цивилизация заканчивается на берегу океана. Дальше человек просто становится частью пищевой цепочки, совсем не обязательно оказываясь на верху ее». Может быть, я просто не знаю о том, что на самом деле произошло в тот день? Может, я рассказываю цивилизованную версию истории? Может, произошло что-то важное, что по сей день остается за пределами моего понимания?
Я стала записывать в исследовательский журнал все, что смогла вспомнить про свой обратный путь к пристани.
Во-первых, ощущения были ужасными – казалось, будто я плыву сквозь зыбучие пески. Очки не давали воде попадать в глаза, но я не видела дальше чем на ширину ладони. Еще в детстве я задавалась вопросом, как сине-зеленая вода может быть такой густой.
Я вспомнила, что в какой-то момент, примерно на середине обратного пути, мне стало действительно тревожно. Я думала о том, что находится подо мной. Есть ли там живые существа? Змеи? Я вспомнила, что сосед тети Лорении, о которой я уже рассказывала, утонул в озере, когда мне было восемь лет. Он рыбачил с причала, упал в воду, ударился головой при падении и умер. Я продолжала плыть, а мое воображение рисовало мне ужасные картины, и я начала терять самообладание (что со мной не часто бывает, когда я плаваю в озере или океане). Так происходит, когда я чувствую желание перевернуться на спину и просто лежать на поверхности, пока кто-нибудь не захочет меня спасти от моей тревоги, тогда я беру себя в руки.
Кроме борьбы с глубоководными страхами, я прокручивала в голове целый ряд случайных вопросов о Стиве и сложившейся ситуации. Мысленно я разыгрывала разные сценарии и проверяла себя на присутствие в реальности, пробираясь через темную воду. Я ничего не видела, но все чувствовала. Казалось, что эмоции, которые вырабатывал мой мозг, добавили по двадцать килограммов к моим лодыжкам. Я еле-еле могла ими двигать. Обычно я люблю невесомость воды. Но в тот раз я только и чувствовала, что почти тону.
Чем больше я писала, тем больше удивлялась живости воспоминаний того дня. Я стала составлять список моментов, которые мне удалось припомнить.
В начале плавания я начала рассказывать себе версию, в которой я выглядела бы жертвой (и героем) и которая закончилась бы тем, что я отомстила Стиву в самый неожиданный момент.
С каждым взмахом руки я думала: «Я так зла, я так зла». Но через несколько минут я призналась себе в том, что поняла несколько лет назад: когда я планирую кому-нибудь отомстить или репетирую разговор, в котором хочу кого-то обидеть, на самом деле в этот момент я испытываю боль, уязвимость или чувство стыда. Все три эти эмоции я ощущала на обратном пути. Мне было больно, что он оттолкнул меня, и стыдно от придуманных причин.
Потом я стала бороться с чувством мести. Я ненавижу подвергать Стива этой проработке, но, когда мне больно, она получается у меня лучше всего. Я могла изменить концовку, рассказав другую историю, – ту, где намерения Стива не были плохими. Пока плыла, я задавалась вопросами: «Могу ли я быть великодушной? Умею ли я это делать? Могу ли доверять ему? Доверяю ли я себе? Какое самое великодушное предположение я могу сделать о его ответе, признавая при этом свои чувства и потребности?»
Самый трудный вопрос того дня требовал и самого трудного, уязвимого решения, какое мне приходится принимать, когда я злюсь или боюсь: каковы последствия того, что я сложу оружие и сниму свои доспехи? Что, если он специально делает мне больно? Что, если он действительно бесчувственный человек? Если я обеспечу ему презумпцию невиновности и ошибусь, мне будет вдвойне стыдно за свою наивность и отверженность. Конечно, это был тот момент, когда я начала думать о том, что мы находимся в воде, и вспомнила о кракенах: гигантских кальмаров боялись целые поколения моряков. На самом деле я помню, как в то утро вспомнила сцену из второго фильма «Пираты Карибского моря», когда Дейви Джонс кричит: «Выпустить кракена!» Неудивительно, что я была слегка не в себе к тому времени, когда доплыла.
Помню, что очень хотела поговорить об этом со своими сестрами, прежде чем все испорчу.
Прежде чем я приготовилась написать 6-й пункт и расставить в нем запятые, меня постигло второе озарение. Боже мой! Все вопросы, на которые я пыталась ответить тем утром, вовсе не случайны. В них были заложены понятия из моего исследования по преодолению трудностей. Целый год я рассказывала эту историю в качестве примера уязвимости и устойчивости к стыду, но до сих пор не понимала, что внутри, в этой мутной воде, скрывается история о том, как подняться после падения.
В «Великие дерзания» я не стала включать все, что узнала о преодолении трудностей. И дело не только в том, что включить эту тему в книгу, которая охватывает такие обширные понятия, как «уязвимость» и «недостаточность», – это уже перебор; дело в том, что я сама еще не в полной мере понимала ее. Я уже знала, как важны для смелости устойчивость к стыду и уязвимость, но фактически процесс восстановления не был завершен, и я четко осознавала только его основы. Мне еще предстояло разобраться в процессе и выделить понятия.
Оглядываясь назад, я удивлялась тому, что процесс подъема после трудностей применим не только к крупным проблемам, но и к мелким повседневным происшествиям, вроде инцидента на озере. А я-то сначала считала, что работаю над процессом противостояния большим жизненным трудностям. Как и все, я знаю, что такое провал и что такое горе, – я переживала такие неудачи в карьере и на личном фронте, которые меняют жизнь. Отличительная черта исследования с помощью обоснованной теории заключается в том, что она способна генерировать основные социальные процессы с чрезвычайно широким диапазоном применения, но меня беспокоило, можно ли применять техники подъема после падения для решения широкого круга вопросов, иными словами, хочу ли я, чтобы это так и было. Уменьшится ли сила этого процесса, если применить его к более мелким событиям, вроде ситуации на озере? Ответ: нет. Я достаточно страдала, чтобы не сбрасывать со счетов возможность использовать эти навыки, когда приходится справляться с повседневными болью и разочарованием. Незначительные происшествия не меньше, чем крупные, способны воздействовать на нас и наши эмоции.
Я до сих пор считаю озеро Трэвис волшебным местом, но не потому, что оно «смыло» наш со Стивом конфликт. Это был революционный поворот в наших отношениях, который мог произойти только потому, что мы доверили друг другу то, что было у нас на душе. Мы не просто поняли происходящее и доверились уязвимости. Как правильно говорила Дарла в своем письме, в нашем Акте 2 мы пытались найти любой подходящий способ решить проблему, пока наконец не доверились правде. Последние два года я детально разрабатывала процесс подъема для того, чтобы понять, как работает каждая его часть и как они между собой стыкуются. И теперь я могу оглянуться назад и понять, почему в то летнее утро все произошло именно так: я прорабатывала этот процесс.
ПРОЦЕСС ПОДЪЕМА ПОСЛЕ ПАДЕНИЯ
Цель процесса – подняться после падения, исправить ошибки и противостоять боли так, чтобы привнести в свою жизнь больше мудрости и искренности.РАСПОЗНАВАНИЕ ЭМОЦИЙ: НЕ СТЕСНЯТЬСЯ ТОГО, ЧТО С ВАМИ ПРОИСХОДИТ
Распознавать эмоции, осмысливать реальность, интересоваться своими чувствами и тем, как они связаны с нашими мыслями и поведением.РАСКРЫТИЕ ЭМОЦИЙ: ПРИЗНАТЬ СВОЮ ИСТОРИЮ
Честно говорить о внутренней борьбе, которую мы переживаем, потом ставить под сомнение свои предположения, чтобы определить, где правда, а где самозащита и что нужно изменить, чтобы преодолеть себя и вести более искреннюю жизнь.ПЕРЕВОРОТ
Написать новую концовку к пережитому происшествию, основываясь на ключевых выводах, сделанных в процессе осмысления реальности. Использовать эту новую, смелую историю, чтобы все изменить: свое взаимодействие с миром и то, как мы живем, любим, воспитываем детей и руководим.
Назад: Глава первая Физика уязвимости
Дальше: Глава третья Признать истории, которые с нами происходят
