Книга: Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Всё изменить
Назад: Глава пятая Раскрываем эмоции
Дальше: Глава седьмая Смелость и разочарование Разбираемся с ожиданиями, разочарованием, обидой, печалью, связью, горем, прощением, состраданием и сопереживанием
Глава шестая
Канализационные крысы и нарушители
Понимание границ, целостности и великодушия
Целостность – это выбор смелости, а не комфорта; того, что правильно, а не того, что весело, быстро или легко; это выбор в пользу своих ценностей вместо того, чтобы притворяться, что мы им следуем.
Я знала, что пожалею об этом в ту самую секунду, когда пробормотала неискреннее: «Хорошо». Дело было не в деньгах. Примерно треть своих выступлений я провожу безвозмездно. Таким образом я поддерживаю организации или программы, которые близки моему сердцу. Но тут была совершенно другая причина: я согласилась на выступление, потому что в первый раз, когда я отклонила их приглашение, организаторы мероприятия ответили довольно прямолинейно: «Мы надеемся, что вы не забыли о людях, которые поддержали вас до того, как вы обрели популярность».
Две наиболее распространенные фразы, которые вызывают чувство стыда в каждом из нас, это «Вы недостаточно хороши!» и «Что вы о себе думаете?». В Техасе последняя мысль часто выражается фразой: «Вы слишком много о себе возомнили!» Их ответ напомнил мне о самомнении, и я неохотно ответила «да». К сожалению, достаточно было десяти минут, чтобы мое неохотное «да» превратилось в раздосадованное «да». А когда я была уже на месте, одна из организаторов мероприятия позвонила, чтобы сообщить мне, что я буду делить номер с другим выступающим.
Примерно пять минут я намекала на то, что мне нужен отдельный номер, и в конце концов она сказала: «Все выступающие размещаются по двое в номерах. Так было всегда, и никогда это не было проблемой. Вы говорите, что вам нужно нечто особенное?» Самомнение. Следи за самомнением.
В моей семье какие-то особые условия были причиной стыда, особенно для девочек. Надо быть легкой, веселой и гибкой. Нужна санитарная остановка во время поездки? Мы остановимся, когда будут дорожные условия. Не нравится то, что дали на ужин? Не ешь. Укачивает? Проблема в твоей голове. К сожалению, неприхотливость также означала, чтобы мы не просили о том, что нужно, и никогда никого не стесняли и не беспокоили.
Таким образом, я хорошо научилась доказывать, что я так же неприхотлива, как и человек рядом со мной. А еще мне легко дается чувство досады. Фраза «Хотите чего-то особенного?» попала в цель. «Нет. Я буду делить номер с другим человеком. Все прекрасно», – ответила я, думая про себя, что ненавижу этих людей. Они придурки, и мероприятие придурочное. И мой сосед по комнате будет придурком.
Как выяснилось, мероприятие было замечательным, организаторы преподали мне ценный урок, и моя соседка по номеру изменила мою жизнь. Конечно, она сделала это не самым прекрасным образом. БОГ СВИДЕТЕЛЬ, она выбрала один из тех способов, которые лучше бы БОЛЬШЕ НИКОГДА не повторялись.
Вечером перед мероприятием я стояла у входа в номер и произносила небольшую молитву: «Пожалуйста, Боже, позволь мне быть открытой и доброй. Дай мне сил принять этот опыт и быть благодарной за все новые возможности!»
Я постучала перед тем, как открыть дверь ключом.
– Здравствуйте?
Мое сердце упало, когда кто-то ответил сердечным «Входите!».
«И, Боже, пожалуйста, дай мне сил не злиться на то, что я не первая заняла номер».
Когда я вошла в комнату, она сидела в углу на диванчике и ела гигантскую булку с корицей. Ноги она вытянула на сиденье, а туфли поставила на подлокотник. Я подошла и представилась:
– Привет. Я Брене.
Я думала, что моя молитва сработала, поскольку сумела воздержаться от того, чтобы сказать: «Приятно познакомиться. И уберите свои грязные туфли с дивана». Я заметила, что они уже оставили следы на светлой обивке.
Она помахала мне липкой рукой и сказала:
– Извините, я бы с радостью пожала вам руку, но у меня руки заняты.
Я улыбнулась и помахала в ответ, чувствуя укол совести за то, что осуждаю ее. Я ответила веселым голосом:
– Без проблем! Выглядит аппетитно.
С липкими от глазури руками она пыталась найти способ передвинуться, не касаясь дивана. В тот момент, когда я собиралась предложить ей салфетку, она села прямо, запихнула остатки булочки в рот и вытерла обе руки о сиденье дивана. Потом она посмотрела на свои руки и, очевидно, недовольная тем, как много глазури на них осталось, вытерла их снова, стараясь не трогать участок обивки, о который она их вытерла в первый раз. Мое лицо, когда я стояла и смотрела на подушки, измазанные глазурью, должно быть, выражало весь мой ужас, потому что она только улыбнулась, пожала плечами и сказала:
– Это же не наша кушетка.
Я стояла в оцепенении и была совершенно шокирована. И все еще сжимала в руке ручку чемодана. Между тем, пока я неподвижно стояла посреди комнаты, она прошла в кухонный угол, схватила пластиковую чашку для кофе, налила в нее воды и вышла в небольшой дворик при гостиничном номере. Потом она зажгла сигарету.
По-прежнему сжимая ручку чемодана, я немного повысила голос, чтобы она могла услышать меня через приоткрытую дверь во внутренний дворик:
– Это номер для некурящих. Не думаю, что вы можете здесь курить.
Она засмеялась:
– Так про дворик ничего не сказано.
«Ты шутишь, что ли?»
– Серьезно. В этом отеле не курят, – сказала я своим самым искреннем, авторитетным голосом экс-курильщика. – Кроме того, дым проникает в номер.
Она снова засмеялась:
– Ничего страшного. Побрызжем духами.
«Хорошо, Боже, я понижаю планку. Пожалуйста, не дай мне убить кого-нибудь или сделать глупость. Дай мне сил сдержать свою ненависть и гнев. И ради всех святых, пусть найдется свободная комната».
Три выполненные просьбы из четырех – это неплохо, а оглядываясь назад, я думаю, лучшей компенсацией за одну неисполненную просьбу стала бы другая комната.
Я выступила следующим утром и уехала в аэропорт через пятнадцать минут после того, как ушла со сцены. Когда я ждала посадки в самолет, я заметила, что что-то не так. Я осуждала про себя каждого человека вокруг. Женщина передо мной слишком сильно надушена, парень позади громко жует жвачку, родители напротив не должны позволять детям есть так много конфет. Я стояла, размышляя о полученном в отеле опыте, и собирала дополнительные доказательства того, что люди – не самые приятные существа.
Я не могла выкинуть из головы образ своей соседки по номеру, вытирающей грязные руки о диван. Но мое растущее раздражение было опасным сигналом. Я не просто была разочарована, шокирована и возмущена поведением соседки по номеру, но я чувствовала и что-то еще, что-то близкое скорее к ярости, чем к возмущению. Я начала купаться в чувстве собственной непогрешимости – это для меня эмоциональный возбудитель.
Проведя несколько лет в попытках разобраться с этим чувством, я узнала, что, независимо от того, насколько правильной я считаю себя и насколько неправильными – других, самомнение для меня – запрещенная эмоция. Все начинается с убеждения в том, что я лучше других, и заканчивается тем, что я перехожу к самобичеванию и думаю, что «я недостаточно хорошая». Даже когда я стояла там, на постаменте осуждения, мне было любопытно, что происходит. Я знала, что хочу выбраться из всего этого негатива, поэтому позвонила и договорилась о встрече со своим психотерапевтом Дианой, как только села в самолет.
Когда я вернулась домой и рассказала Стиву всю историю, он не знал, смеяться ему или злиться, и предпочел осторожную поддержку.
– Дети у твоей мамы, – сказал он. – Хочешь, пойдем поужинаем где-нибудь и все обсудим?
Я огрызнулась:
– Что толку? Не поможет мне просто что-нибудь. Я хочу рубленый бифштекс в кляре с пюре. Мне нужно утопить обиду и злость в сливочном соусе.
Он засмеялся:
– Звучит аппетитно. Все, что пожелаешь!
Но я знала, что сливочный соус принесет только временное облегчение и еда ослабит мою решимость не замалчивать проблему, поэтому предложила съесть салат в экспресс-кафе, а потом пробежаться по магазинам. Я была уверена, что смогу задушить ярость очаровательным новым шарфиком.
Стив осторожно напомнил о нашем новом бюджете и предложил прогуляться после салата. Это был неудачный момент. Невозможно салатом заткнуть рот обиде и раздражению, а прогулка предполагает разговор о чувствах вместо того, чтобы заставить их замолчать. Поэтому я потопала на кухню как обиженный ребенок, сделала себе бутерброд из мяса и сыра, съела его в один присест и пошла спать.
Проснулась я на следующее утро злая. Гнев никуда не ушел. Ведь у меня не было соуса, который притупил бы чувства, и нового наряда в шкафу, который отвлек бы меня от самомнения. Добравшись до офиса Дианы, я уже не могла спокойно сидеть на диване: я хмыкала и злилась, скрестив руки на груди в ожидании того, что она мне скажет. Она просто смотрела на меня с открытым лицом и доброй улыбкой. Не тот ответ, который я хотела получить.
Наконец я сказала:
– Понимаешь, этот опыт духовного пробуждения к искренней жизни прекрасен. С этим все хорошо. На самом деле мне это даже нравится. Кроме канализационных крыс и нарушителей. Эти люди меня бесят.
Позже я узнала, что Диана записала мою тираду как одно из своих самых любимых вступлений к сеансу терапии. Я до сих пор помню ощущения того утра. Я помню свою сдержанную ярость и злость.
Диана оставалась открытой и доброй. Именно так мы работаем вместе. Она создает пространство, где нет осуждения, а я наполняю его всеми эмоциями, которые во мне толпятся. Потом мы их разбираем.
Без оценок и суждений она сказала:
– Я вижу, что тебя действительно достали. Расскажи мне, кто такие канализационные крысы и нарушители? Кто это?
Я спросила ее, смотрела ли она детский мультфильм Flushed Away («Смывайся!»). Она подумала с минуту, прокрутив в голове мультфильмы, которые смотрела с внуками, и ответила:
– Нет. Кажется, нет. А про что он?
– Он про привилегированную крысу Родди, которая живет жизнью домашнего любимца в престижном пентхаусе в Лондоне. Когда семья уезжает в отпуск, Родди вылезает из своей шикарной клетки и гуляет по дому. Он надевает смокинг и разъезжает на автомобиле куклы Барби а-ля Джеймс Бонд. Он англичанин и говорит на безупречном английском. Он смотрит телевизор и играет в игрушки. Он очень добросовестный и трудолюбивый. Он поддерживает безупречный порядок и осторожен с вещами. Однажды, когда семья все еще была в отъезде, в доме засорился сток, и ужасная канализационная крыса выскочила из кухонной раковины. Крысу зовут Сидней. У него большое обвисшее брюхо, джинсы рваные, потертая кожаная куртка. Пальцы у него на лапах торчат из старых кроссовок, у него длинные, грязные когти. Он настоящий хулиган. У него постоянная отрыжка. Он испражняется прямо на пол. Он постоянно вынюхивает сыр и жрет. Он отвратителен. И он громит дом.
Родди, домашняя крыса, пытается смыть его в унитаз, но эта хулиганская крыса Сидней сам смывает Родди прямо в лондонскую канализацию. Остальная история вполне предсказуема. Родди учится быть менее чопорным, заводит друзей, борется с плохими парнями и т. д. Суть в том, что канализационная крыса все разрушает.
Диана поняла, о чем я, и спросила, не встречала ли я канализационных крыс в последнее время. Я рассказала о соседке с глазурью, сливочном соусе и нашем глупом бюджете.
– Просто для уточнения, – сказала она. – А твоя соседка по номеру была канализационной крысой или нарушителем?
Мне пришлось подумать минутку.
– Она – и то и другое. И это хуже всего.
Диана сказала, что ей нужно лучше понять оба термина, так что я пустилась в объяснения.
– Канализационная крыса плюет на правила и не бережет чужие вещи. Нарушитель тоже не соблюдает правила, но он еще и высмеивает тех, кто их соблюдает. Он презирает правила и насмехается над ними и над людьми вроде меня, которые соблюдают правила. Например, моя подруга в колледже встречалась с парнем, который был таким нарушителем. Как-то мы взяли багги на пляже, а на пункте проката было написало: «Не высовывайте руки и ноги из багги». Конечно, как только мы выехали со стоянки, он свесил ногу за борт. Я посоветовала ему прекратить, но он только рассмеялся: «О, конечно, не высовывайте ноги. Брене же у нас багги-полицейский!» Через десять минут багги опрокинулся, парень сломал лодыжку, и мы провели пять часов в больнице. Всем было его жалко, кроме меня. Я считала его дураком.
Диана сказала:
– Ясно. Кажется, теперь я понимаю разницу. Итак, давай поговорим о соседке по номеру. Думаешь, она смеялась над тобой?
Я понимала, куда она клонит, и не хотела, чтобы все закончилось обсуждением того, что я приняла инцидент на свой счет и слишком близко к сердцу. Я перешла к перекрестному исследованию:
– Она смеялась над правилами и нарушала их, хотя я ей продемонстрировала, что для меня они важны. Получается, она смеялась над тем, что важно для меня. А это то же самое, что смеяться надо мной.
«Я смотрела все эпизоды сериала «Закон и порядок». Не надо меня успокаивать».
– Я поняла, – глубоко вздохнув, сказала Диана и замолчала.
Я не нападала. Я тоже сделала глубокий вдох и замолчала. Для этой игры нужны двое.
Диана спросила:
– Как думаешь, а возможно, что твоя соседка по комнате на самом деле старалась в те выходные?
«Ты шутишь, что ли?» Я взбесилась. Окончательно и полностью пришла в ярость. Впервые с тех пор, как мы работали вместе, я не была уверена, что мне нравится Диана и то, что я спрашиваю ее мнение. Я полностью вышла из себя. Я жестикулировала, пока рассказывала о своем происшествии, но теперь покрепче прижала руки к груди и поджала губы. Своим самым спокойным голосом я ответила:
– Нет. Не думаю, что она приложила максимум усилий. Ты считаешь, что она делала все возможное и старалась?
Я отвечала все жестче, а Диана продолжала открывать сердце и ум для такой возможности. Это сводило меня с ума.
– Знаешь, я не уверена. Однако, думаю, в целом люди стараются делать все возможное. Что скажешь?
«Что я думаю? Я думаю, что этот разговор – чистый бред. Вот что я думаю. Я думаю, что мысль о том, что люди очень стараются, тоже полная ерунда. Я не могу поверить, что плачу за это».
Диана прервала мою высокодуховную рефлексию:
– Брене, ты выглядишь сердитой. Что происходит?
Я разжала руки, наклонилась вперед и уперлась локтями в колени. Я посмотрела Диане прямо в глаза и спросила:
– Ты действительно всем сердцем веришь в то, что люди стараются? Или… это то, во что мы должны верить, потому что мы социальные работники? На самом деле. Скажи мне честно.
Я нагнулась к ней так близко, чтобы не упустить, если она вздрогнет. Она улыбнулась, посмотрела на небо, потом кивнула.
«Боже мой. Ты меня разыгрываешь».
– Да. Я действительно считаю, что большинство людей делают все от них зависящее с помощью инструментов, которые есть в их распоряжении. Я считаю, что мы можем расти и становиться лучше, но я также думаю, что большинство из нас действительно стараются.
– Ну здорово. Молодец. Рада за тебя. Я так не думаю.
«Лучше бы и тебе, и тому, кому ты улыбаешься там, пойти кататься на своих единорогах по радуге и оставить нас, простых смертных, наедине со своими страданиям и рубленым бифштексом в кляре».
Потом Диана объявила, что наше время подошло к концу, и впервые за долгое время я была рада услышать это.
«У нас нет ничего общего. Я не понимаю. Она встала на сторону «вытирашки о диван».
Я поплелась к машине и настроилась заехать по делам, прежде чем отправиться домой. Диана за время нашей совместной работы подбросила мне несколько хороших идей, но эта была самой непостижимой и вывела меня из себя. Даже когда я стояла в очереди в банке, я качала головой и раздраженно вздыхала.
Я вернулась в действительность, когда женщина, стоявшая передо мной в очереди у кассы, начала кричать на кассира, который ее обслуживал:
– Этого не может быть! Я не снимала эти средства. Позовите управляющего!
Я стояла всего в нескольких футах позади этой женщины, поэтому все видела и слышала. Это была пожилая белая женщина, на вид лет восьмидесяти, а обслуживающий ее молодой человек был афроамериканцем лет тридцати. Мужчина указал на свою начальницу, которая обслуживала другого клиента. Руководительница была афроамериканкой средних лет.
– Нет! Я хочу другого управляющего! – закричала женщина у кассы.
«Вот так. Она действительно собирается ждать, пока не придет белый руководитель? Что происходит с людьми?»
К этому времени старшая по обслуживанию в зале заметила переполох и подошла. Когда она провожала женщину в свой кабинет, подошла моя очередь к кассе.
– Чем я могу вам помочь? – спросил служащий.
Очевидно обуреваемая демонами, которые выползли во время сеанса, я выпалила:
– Как вы думаете, люди обычно максимально стараются?
Он улыбнулся:
– Вы видели, что только что произошло?
Я кивнула:
– Видела. Ей не понравилось то, что вы ей сказали, и она требовала белого управляющего. Это было ужасно.
Он поднял брови и пожал плечами.
– Да. Ей страшно за свои деньги, – объяснил он.
– Да. Я слышала. Но вернемся к моему вопросу, это прекрасный пример. Как вы думаете, она максимально старается?
Он на мгновение задумался.
– Да. Вероятно. Она просто напугана. Кто знает? – Затем он остановился на минуту: – Вы психиатр?
Он не улавливал сути.
– Нет. Я исследователь. И я не могу поверить, что вы на самом деле думаете, что она старается. В самом деле?
Полностью проигнорировав мой вопрос, он объяснил, что встречался с психиатром, когда вернулся из Ирака. Он сказал, что у его жены была интрижка с их общим знакомым, и это его «выбило из колеи». Мой вопрос сразу потерял значимость, и мы поговорили о его опыте и моих исследованиях еще пару минут. Почувствовав, что очередь позади меня увеличивается, я поблагодарила его и убрала деньги в кошелек.
Когда я повернулась, чтобы уйти, он сказал:
– Дело в том, что мы не можем знать других людей. Возможно, у этой дамы сын-наркоман, который крадет деньги с ее счета, или у мужа болезнь Альцгеймера, он снимает деньги и не помнит об этом. Просто мы не знаем. Люди не похожи на себя, когда напуганы. Возможно, это все, на что они способны в текущий момент.
Хотя я пыталась выдать мысль Дианы за абсурд, в ней было нечто необычное, что меня привлекло и захватило. За последующие три недели я задала этот вопрос примерно сорока людям. Сначала я спросила нескольких коллег и студентов, а потом перешла к участникам предыдущих исследований. Вопрос я задавала простой: «Вы согласны с тем, что в целом люди делают лучшее, на что они способны?»
К тому времени, когда было проведено пятнадцать интервью, я уже видела картину: я определила шаблоны и темы, которые точно указывали на то, что я услышу в остальных интервью.
Во-первых, те, кто поддерживал точку зрения о том, что люди «максимально стараются», последовательно квалифицировали свои ответы: «Я знаю, это звучит наивно…», или: «Нельзя быть уверенным… но я думаю, что это так…», или: «Я знаю, это звучит странно…». Они долго думали над ответом, и казалось, что они пытаются оправдаться или убедить себя, потому что не могли плохо говорить о человечестве. Они также с осторожностью поясняли, что это не означает, что люди не могут изменяться в лучшую сторону. Тем не менее в каждый момент времени люди, как правило, делают все возможное с помощью инструментов, которые есть в их распоряжении.
Те, кто считал, что люди «не делают все возможное», были однозначными и категоричными в своих ответах. Я ни разу не услышала от них: «Я не уверена… я так не думаю». Это всегда было решительное: «Нет! Точно нет! Ни капли!»
В отличие от людей, которые отвечали утвердительно, около 80 % этих респондентов приводили себя в качестве примера: «Я знаю, что не делаю все возможное, так почему я должен предполагать, что другие делают?», или: «Я экономлю свое время», или: «Я не могу выложиться на 110 %, даже если должен». Они судят о своих усилиях точно так же, как оценивают усилия других людей. Было ясно, что этим людям важно сказать «нет», чтобы признать свое равенство с другими.
Также я заметила тенденцию, которая вызвала у меня беспокойство. Участники исследований, отвечавшие «нет», – это люди, которые борются с перфекционизмом. Они сразу указывали на то, что не всегда ведут себя наилучшим образом, и приводили примеры ситуаций, в которых оказались не на высоте. Они были так же требовательны к другим людям, как и к себе. Я заметила, что каждый участник, который отвечал «да», был в группе людей, которых я определила как «искренние», то есть это люди, которые готовы быть уязвимыми и уверены в своем достоинстве. Они также приводили примеры ситуаций, в которых совершили ошибки или были не на высоте, но вместо того, чтобы указывать, как они могли и должны были сделать лучше, объяснили, что, хотя у них не получилось, их намерения были хорошими и они искренне пытались. С профессиональной точки зрения я поняла, о чем они говорят. Я не испытывала этого лично до тех пор, пока меня не «спустили в унитаз», как моего друга крысу Родди.
Это произошло ближе к концу моего эксперимента, когда я обедала с новой знакомой. Конечно, я думала, что будет забавно задать ей этот вопрос. У нас обнаружилось много общего, и я догадывалась, что она ответит «нет», как и я. Наша низкая толерантность к бездельникам была тем, что привело нас друг к другу в качестве потенциальных друзей. Я начала со своего вопроса, как только мы сели за столик:
– У меня есть вопрос для исследования. Как ты думаешь, в целом люди делают все, что могут?
Она ответила резко и предсказуемо отрицательно:
– Нет, конечно нет.
Я улыбнулась:
– Правда? Я абсолютно согласна!
Тогда она наклонилась над столом и начала быстро объяснять:
– Возьмем, к примеру, грудное вскармливание. Я сейчас кормлю свою дочь. Да, это сложно. Да, это утомительно. Да, я пережила три воспаления, и каждый раз, когда ребенок прикладывается к груди, ощущение такое, будто осколок стекла впивается в мой сосок. Но, пожалуйста, не надо рассказывать мне о заботе о теле, усталости или необходимости выйти на работу. Я не хочу этого слышать. Если вы не собираетесь кормить грудью по крайней мере год, вам стоит дважды подумать о том, чтобы рожать детей. Вы не поступаете лучшим образом из возможных, а разве вы не думаете, что ваши дети заслуживают лучшего? Отказ – это лень. А если отказ действительно ваш лучший выбор, тогда, возможно, ваше лучшее недостаточно хорошо.
И в этой ситуации я оказалась той самой канализационной крысой в потрепанной кожаной куртке и рваных джинсах. Я почти чуяла запах сыра. Я была ее канализационной крысой.
Я кормила детей грудью в течение очень короткого периода времени, никак не год. Я чувствовала, что должна объяснить моей новой знакомой, что у меня был серьезный токсикоз в первые двадцать недель обеих беременностей, и я сделала все возможное в том, что касалось грудного вскармливания. Я хотела объяснить, что сцеживание давалось мне с большим трудом, и я пыталась, пока были силы. Я хотела убедить ее, что я люблю своих детей так же, как и она своих. Я хотела, чтобы она знала, что я сделала все, что могла.
Но я ничего не сказала, потому что все, о чем я могла думать, были люди, которые, когда я осуждала их, вероятно, хотели сказать мне: «Ты не знаешь меня. Ты ничего не знаешь обо мне. Пожалуйста, не суди меня».
Кстати, я не хочу, чтобы мне приходилось защищать свой выбор как матери. Есть по крайней мере миллион способов быть прекрасной матерью, и ни один из них не зависит от грудного вскармливания или любой другой подобной темы. Хорошие матери знают, что они достойны любви и заботы, и в результате воспитывают детей, которые знают, что они достойны того же. Осуждение других матерей не входит в список миллиона способов быть отличной мамой.
Когда тем вечером я вернулась домой, Стив сидел на кухне. Когда он спросил у меня, как прошел ужин, я поняла, что еще не задавала ему этот вопрос. Поэтому я предложила ему ответить, прежде чем расскажу про ужин. Он думал над ответом минут десять. Как педиатр, Стив видит лучшее и худшее в людях. Он просто продолжал смотреть в окно. Я предполагала, что он сомневается в ответе.
Наконец, когда он посмотрел на меня, на его лице было то же выражение, что у Дианы, когда я была у нее в кабинете. Стив сказал: «Я не знаю. Я действительно этого не знаю. Все, что я знаю, – так это то, что моя жизнь лучше, когда я предполагаю, что люди делают все возможное. Это позволяет мне воздержаться от осуждения и оценок и сосредоточиться на том, что есть, а не на том, что должно или могло бы быть». Его ответ прозвучал для меня как правда. Нелегкая, но правда.
Один месяц и сорок интервью спустя я вернулась в кабинет Дианы. Я села на диван с журналом в руках, подогнув под себя ноги. Диана с блокнотом в руке посмотрела на меня добрым открытым взглядом. Она начала с вопроса:
– Как ты?
Я заплакала:
– Люди делают все возможное.
Диана ничего не сказала, она продолжала смотреть на меня с состраданием. Без «Бинго», без поглаживаний по голове, без похвалы вроде «Хорошая работа, молодой джедай!». Без ничего.
– Я знаю, что случилось. Я должна была попросить то, что мне необходимо. Я должна была отказаться от участия или, по крайней мере, настоять на отдельном номере.
Она посмотрела на меня и без доли иронии произнесла:
– Ты делала все, на что была способна.
В тот момент, когда она это произнесла, я вспомнила о выступлении Майи Энджелу, в котором та сказала, что, когда у нас больше информации, у нас лучше получается.
Затем я поделилась идеей Стива, которая, на мой взгляд, была мудрой и красивой.
– Стив говорит, что его жизнь лучше, когда он предполагает, что люди поступают наилучшим образом. Я думаю, что он прав. Я узнала кое-что сложное о себе и о людях. Это важный вопрос.
– Да, – согласилась Диана. – Это важный вопрос. Хочешь поделиться тем, что ты узнала? Я бы хотела послушать.
Я рассказала, что в самом начале своей работы обнаружила, что наиболее сострадательные люди из числа опрошенных также отличаются наиболее четким самоопределением и ставят конкретные границы, которые окружающие уважают. Это удивило меня вначале, но теперь я понимаю: они предполагают, что другие люди ведут себя наилучшим образом, но они также просят то, что им нужно, и не мирятся с тем, что неприятно.
Я поступала ровно наоборот: предполагала, что люди не стараются, поэтому постоянно судила их и постоянно сталкивалась с разочарованием, – и это было легче, чем устанавливать границы. C границами дело обстоит плохо, когда вы стремитесь к тому, чтобы вас любили и считали легким, веселым и гибким.
Понимающие люди просят то, что им нужно. Они говорят «нет», когда им нужно, а когда говорят «да», они и имеют в виду «да». Они понимающие, потому что их границы защищают их от обиды. Когда меня попросили выступить на мероприятии, я согласилась, хотя хотела сказать «нет». Я не позаботилась ни о своей работе, ни о своих потребностях, а организаторы мероприятия, в свою очередь, не позаботились о моей работе и моих потребностях.
Знаете, есть одна забавная особенность в том, что касается платы за выступление. Когда я делаю что-то за плату, люди относятся к этому уважительно и профессионально. Когда я делаю что-то безвозмездно, просто потому, что для меня важно конкретное мероприятие, люди ведут себя уважительно и профессионально. Но когда я делаю что-то, потому что чувствую, что меня заставили, надавили, принудили чувством вины, я ожидаю, что, помимо уважения и профессионализма, я получу еще и благодарность. В 90 % случаев я не получаю ничего. Как люди могут ценить нашу работу, когда мы сами не ценим себя достаточно для того, чтобы устанавливать необходимые границы?
Я рассказала Диане, как задала этот вопрос представителям духовенства, которые помогают сельским семьям, живущим в бедности. Я описала, как попросила подумать о ком-то, кого они осуждают и недолюбливают, и написать имя этого человека на листке бумаги. Потом я предложила:
– Представьте на минуту, что на самом высоком суде вам скажут, что человек, чье имя вы написали, делает все от него зависящее?
Они запротестовали:.
– Я не поверю в это. Что за высокий суд?
Это было легко. Это же были представители духовенства! Я сказала:
– Бог так говорит.
Одна женщина разрыдалась. Она сидела рядом со своим мужем. Не сговариваясь, они записали имя одного и того же человека. Я спросила ее, не хочет ли она поделиться тем, что чувствует, с группой.
Джеймс (так зовут человека, имя которого они записали) – отец шести детей, семья живет в трейлере в пустыне. У него и его жены долгая история с наркотиками и алкогольной зависимостью, и социальные службы не спускают с них глаз. Священнослужители постоянно отвозят Джеймсу и его семье еду, памперсы и детское питание, но предполагают, что тот нередко продает товары, вместо того чтобы отдать их семье.
Женщина сказала дрожащим голосом:
– Если Бог сказал бы мне, что Джеймс делает все, что может, я могла бы сделать одно из двух: либо продолжила бы привозить ему все, что могу, и воздерживалась бы от суждений, либо решила, что не могу продолжать отдавать все непосредственно Джеймсу. В любом случае я должна бы была перестать злиться, осуждать и ждать, что что-то изменится.
Муж обнял ее. Сдерживая слезы, он посмотрел на группу и сказал:
– Просто мы очень устали. Устали злиться и чувствовать, что нашу помощь воспринимают как само собой разумеющееся.
Диана внимательно слушала меня и, когда я закончила, сказала:
– Ты права. Это трудная и важная работа.
На этот раз я почувствовала, как открывается мое сердце и светлеет лицо:
– Да. Это тяжело. И я устала. Но усталость после такого рода исследования отличается от усталости от постоянной злости и обиды. Это хорошая усталость, не залитая сливочным соусом.
Распознавание эмоций
Ощущение самомнения, испытанное мною в аэропорту, запустило процесс распознавания. Момент падения произошел, когда я стояла в очереди, прокручивая в голове негативные суждения о каждом человеке рядом со мной, и вроде бы ощущала свое превосходство над ними. Я говорю «вроде бы», потому что изучала осуждение и знаю, что мы не судим людей, когда уверены в себе. Я уже тогда понимала, что что-то не так. Незначительное распознавание началось, когда я стояла со своим чемоданом и видела, как моя соседка по номеру направляется от измазанного дивана во дворик, чтобы покурить. Как опытные игроки в покер изучают своих противников, я изучила свои высказывания, и знаю, что, когда в молитвах я прошу сил, чтобы никого не обидеть, или репетирую сложные разговоры, это значит, что я увязла в эмоциях или уязвимости. Но в конечном итоге мое любопытство в отношении изнурительного чувства собственного превосходства привело меня к тому, чтобы назначить встречу с Дианой прямо из самолета.
Раскрытие
Я начала писать свой ОПН еще в самолете. Это был список и наброски цветными карандашами (и соседка моя была изображена в виде дьявола). Мой ОПН был довольно простым (и ошеломляюще приближен к истерике):
Я была простой и гибкой (против моей воли), и, вместо того чтобы оценить это, организаторы мероприятия воспользовались мной.Я была хорошей. Они были плохими. Это было несправедливо, и я не заслужила этого.
Я также записала главную теорию о двух основных типах человеческого поведения:
Тип 1. Те, кто старается, следует правилам и уважает других людей.Тип 2. Канализационные крысы и нарушители, которые не делают все возможное и используют других людей.
Когда я вернулась домой, то добавила к своему ОПН, что несправедливо, что я не могу ни есть, ни делать то, что хочу, чтобы успокоиться после такого тяжелого путешествия. В том наброске не было недостатка в «несправедливостях».
Я должна была разобраться со стыдом, который испытывала из-за своих прихотей, с самооценкой, виной, обидой и перфекционизмом, то есть со своими обычными демонами. Но самое трудное раскрытие касалось границ, самодовольства и целостности. Дельта между выдумками в моем ОПН и истиной была широкой, темной и страшной. Я получила следующие ключевые знания:
Мы все делаем все, что можем. Взгляд через призму деления людей на «канализационных крыс и нарушителей» – это опасный способ смотреть на мир, потому что, независимо от того, как много вы работаете, если будете долго смотреть на мир через эту призму, то в конечном счете будете смотреть на себя как на мелкого грызуна в байкерской куртке.
Избежать обиды поможет установление границ: нужно меньше перекладывать вину на других и нести больше ответственности за то, чтобы просить то, что нужно, и то, чего хочется.
В обвинениях и заявлениях вроде «это несправедливо» и «я заслуживаю» нет целостности. Я должна брать на себя ответственность за свое благополучие. Если я считаю, что со мной обращаются несправедливо или я не получаю того, что заслуживаю, то надо спросить себя: а просила ли я по-настоящему или же я просто ищу предлог, чтобы обвинять других и чувствовать себя при этом правой?
Я пытаюсь не замалчивать свой дискомфорт, потому что думаю, что я стУю усилий. Это не то, что случается со мной; это то, что я выбираю для себя.
Разбор событий показал мне, чем опасно самодовольство. Большинство из нас покупаются на миф, что от «Я лучше, чем вы» до «Я недостаточно хорош» очень далеко, но на самом деле это две стороны одной медали. И обе эти фразы атакуют наше чувство собственного достоинства. Мы не сравниваем, когда хорошо к себе относимся, а ищем хорошее в других. Когда мы сострадаем себе, то сострадательны и к другим. Самодовольство – это просто броня ненависти к себе.
В «Великих дерзаниях» я говорила о том, как слова песни «Аллилуйя» Леонарда Коэна: «…Но жаль, любовь – не марш побед, а холод всех неспетых «Аллилуйя!» отражают, как «великие дерзания» могут ощущаться в качестве приятного чувства свободы, к которому примешивается легкая усталость после сражения, а не полноценное празднование. То же будет верно для подъема после падения. Исследования и собственный опыт говорят, что процесс подъема углубляет нашу искренность, хотя зачастую и ощущается как приятная усталость.
Более пристальный взгляд на раскрытие границ, целостности и великодушия
Мое исследование продолжает подтверждать те модели, которые я заметила во время неофициального опроса насчет того, верят ли люди, что другие делают все, что в их силах. К настоящему моменту я опросила сотни людей и задокументировала их ответы. Я выполнила упражнение, которое проделала со священнослужителями, на двадцати крупных конференциях. Люди записывают имя кого-то, кто причиняет им огорчение, разочарование и/или обиду, а потом я предлагаю представить, что этот человек делает все, что он может. Ответы я получаю самые разные. «Вот черт, – сказал один мужчина. – Если он действительно делает все, что может, то я полный дурак и мне пора прекратить давить на него и начать помогать». Одна женщина сказала: «Если это правда и моя мать делает все возможное, то я должна убиваться от горя. Я предпочитаю злиться, а не грустить, поэтому мне легче верить, что она специально меня унижает, чем горевать о том, что моя мать никогда не будет такой, какой я хочу ее видеть».
Для руководителей ответ на этот вопрос может быть трудным. Как в первом случае, он может показать, что, вместо того чтобы давить на человека, ему надо оказать помощь, перевести на другую должность или позволить уйти.
Поскольку обида, огорчение и разочарование – это тяжелые эмоции, мы предпочитаем обманывать себя, предполагая, что они легче, чем уязвимость во время трудного разговора. Но правда состоит в том, что осуждение и гнев отнимают гораздо больше эмоциональных сил, а кроме того, эти чувства часто вызваны стыдом и неуважением к человеку, который борется, что в конечном итоге наносит вред культуре общения.
Один из самых глубоких ответов на этот вопрос я получила во время занятий с группой лидеров в Вест-Пойнте. Один офицер два или три раза переспросил меня:
– Вы на 100 % уверены, что этот человек делает все, что может?
После того как я ответила «да», офицер сделал глубокий вдох и сказал:
– Тогда придется сдвинуть гору.
Я не поняла:
– Что вы подразумеваете под «сдвинуть гору»?
Он покачал головой:
– Мне пора прекратить «пинать гору». Мне нужно сдвинуть ее. Это больно для нас обоих. Мой заместитель не подходит для должности, которую хочет занять, и никакие «пинки и затрещины» не изменят этого. Его нужно перевести на должность, где он может внести свой вклад в работу.
Это не означает, что мы прекратим помогать людям ставить цели или перестанем ждать, что они будут расти и изменяться. Это означает, что мы уважаем людей не за то, что они якобы должны делать по нашему мнению, а за то, какие они есть, и оцениваем и возлагаем на них ответственность за то, что они делают в данный момент. Это означает, что мы перестаем любить людей за то, кем они могли бы быть, и начинаем любить их такими, какие они есть. Это означает, что когда мы занимаемся самобичеванием, то должны в какой-то момент остановиться и сказать беспокойному внутреннему голосу: «Эй, хватит! Я делаю все, что могу в данный момент».
Три столпа: границы, целостность, великодушие
Профессор Джин Катманду Лэттинг была одним из моих самых важных наставников во время моей учебы в магистратуре и докторантуре. Она занималась лидерством и организационным развитием (ЛОР). Я проходила у нее интернатуру, проводила под ее руководством исследования в области лидерства и организационного развития и была ассистентом на ее занятиях.
Всякий раз, когда кто-то рассказывал о конфликте с коллегой, она спрашивала: «Что говорит гипотеза великодушия? Какое самое великодушное предположение можно сделать о намерениях или словах этого человека?»
Учитывая мое воспитание и мои отношения с уязвимостью в то время, я не придавала этой идее большого значения. Я предпочитала спрашивать: «Как лучше наказать негодяя?»
Но теперь, когда я начала работать, отталкиваясь от предположения, что люди «делают все возможное», я вспомнила вопрос Джин и начала применять его в своей жизни. Если кто-то присылает мне неприятное письмо, я стараюсь великодушно предположить, что у этого человека просто был скверный день, или он не очень умеет общаться по почте, или просто электронная почта не передает истинного настроения. В любом случае его тон не направлен против меня. Такой подход оказался невероятно эффективным и давал мне эмоциональное освобождение. Великодушие – это вовсе не бесплатный билет для того, чтобы люди пользовались нами, относились к нам несправедливо или вели себя неуважительно.
Я поняла, что великодушие без границ – это еще один путь к обиде, непониманию и осуждению. Мы все можем быть более великодушными, но также должны сохранять верность своим принципам и границы. Я называю решение этой дилеммы жизнью с опорой на три столпа: границы, целостность и великодушие.
Какие границы я должна установить, чтобы можно было жить и работать, основываясь на целостности и расширяя самые великодушные интерпретации намерений, слов и действий других людей?
Установление границ означает прояснение того, какое поведение считать нормальным, а какое нет. Целостность – ключ к этому, потому что именно с ее помощью мы устанавливаем эти границы и возлагаем на себя и других ответственность за их соблюдение. Я пыталась найти существующее определение целостности, которое отражает то, что я увидела в своих данных, но не смогла. Поэтому предлагаю вам свое определение:
Целостность – это выбор мужества вместо комфорта, выбор того, что правильно, вместо того, что весело, быстро или легко, выбор в пользу наших ценностей вместо того, чтобы притворяться, что мы им следуем.
Жизнь с опорой на три столпа означает: «Да, я собираюсь быть великодушным в своих предположениях и намерениях; и при этом буду придерживаться честности и уясню для себя, что приемлемо, а что неприемлемо».
В истории на озере Трэвис я в конечном счете подошла к Стиву с предположением, что он любит меня и что происходит что-то, что я не в полной мере понимаю, и это стоит того, чтобы я была открытой и поделилась своими чувствами и страхами. Честно говорить о своих переживаниях, которые мы придумываем, вместо того чтобы действовать, поддаваясь страху или инстинкту самозащиты, – это смелый шаг. Я выбрала честность, я предпочла то, что считала смелым и правильным, тому, что было удобно и легко. В тот момент я прорабатывала «нарушение границ». Отталкивать меня, когда я стремлюсь к связи, – это ненормально. Стив отреагировал так же. Он сказал мне правду, призвал меня к ответственности за прошлое поведение и остался верен себе. Жизнь с опорой на три столпа спасла нас тем утром. Если бы кто-то из нас повел себя иначе, выбрал более простой путь, ушел в режим самозащиты или нападения, это была бы уже другая, хоть и знакомая история.
Один из лучших примеров жизни с опорой на три столпа я получила от своей подруги Келли Рей Робертс. Келли Рей – художник, учитель и предприниматель. За последние пять-шесть лет ее искусство стало очень популярным. Если вы заглянете на ее сайт, то поймете, о ком я говорю. Ее работы любят многие.
У Келли Рей есть свой бизнес, еще она пишет книги и преподает на мультимедийных курсах живописи. Любопытно, что рисовать она научилась, когда работала в социальной службе в онкологическом отделении больницы. Позже она реализовала свое призвание стать художником и предпринимателем и теперь активно стремится помогать другим делать нечто подобное.
С ростом популярности Келли Рей столкнулась с проблемами в виде масштабного нарушения авторских прав (вечная проблема для многих художников). Она стала замечать, что некоторые читатели ее блога и ученики копируют ее искусство и продают его в интернете. Келли Рей ответила на эти нарушения прав одним из самых мощных примеров жизни на трех столпах, которые я когда-либо видела.
Она написала в блоге пост под названием «Что нормально и что ненормально». Пост был добрым, честным, открытым, простым и решительным. Вот отредактированная версия:
Ненормально
Использовать одно из моих изображений в качестве аватарки в профиле на Facebook или любом другом сайте без указания имени художника. Это нарушает закон об авторском праве.Копировать инструкции из моих книг, статей или уроков и публиковать их в своих блогах и сайтах. Также ненормально изменять формулировку моих инструкций и использовать их на занятиях, которые вы проводите для получения прибыли, или отправлять их в журналы для публикации.Публиковать видео и фотографии страниц моей книги с пошаговыми инструкциями или процессом рисования в своих блогах и на сайтах.
Нормально
Вдохновляться. Экспериментировать. Знакомиться с техниками, а потом развивать их самостоятельно. Техники, описанные в моей книге, статьях и уроках, предназначены для того, чтобы стать для вас основой, с помощью которой вы должны развиваться и расти. Это нормально и приветствуется.Отправить мне письмо и спросить, можно ли использовать мой рисунок.Взять изображения с моего сайта или в блоге для своего поста. Но вы должны указать авторство и дать ссылку.
Весь пост, который гораздо длиннее и включает в себя список часто задаваемых вопросов, был снабжен вот таким сообщением: «Я надеюсь, это поможет прояснить, что к чему. Я знаю, что большинство людей, которые пересекли черту, сделали это не специально. И большинство из них не хотели причинить мне вред. Но считаю важным оставаться хорошим проводником в творческую жизнь для других людей и продолжать со всей деликатностью определять, что уместно, а что нет, потому что нарушение авторского права – это очень серьезно».
Как продемонстрировала Келли Рей, границы – это просто наши списки того, что уместно, а что нет. На самом деле это рабочее определение границ, которое я использую на сегодняшний день. Это прямое и понятное определение, вполне подходящее для людей всех возрастов и в любых ситуациях.
Когда мы соединяем мужество прояснить, что для нас приемлемо, а что нет, с предположением, что окружающие делают все возможное, наша жизнь меняется. Да, будут люди, которые нарушают наши границы, и поэтому необходимо, чтобы мы призывали этих людей к ответственности, но когда мы живем, сохраняя приверженность своим правилам, то укрепляемся в самоуважении, которое приходит от соблюдения границ, а не от разочарования и обиды.
Один из величайших подарков этой работы – изменение подхода к воспитанию детей. Теперь, когда кто-то из моих детей приходит домой из школы и рассказывает, что кто-то поступил несправедливо или одноклассник постоянно обращается с ним плохо, я использую новый подход. Я выслушиваю ребят с сочувствием и спрашиваю об их роли в случившейся проблеме, и еще мы вместе рассматриваем следующий вопрос: «Какие границы нужны для того, чтобы ты оставался верен своим принципам и делал великодушные предположения о мотивах, намерениях или поведении обидчика?»
Недавно мы с дочерью затронули этот вопрос, когда говорили о том, что кто-то «рисуется» в социальных сетях. Когда я спросила ее, как мы можем применить жизнь с основой на трех столпах к этой ситуации, на ее лице отразилось беспокойство. Она сказала, что «великодушно было бы предположить, что ей на самом деле больно и она не просто добивается внимания». Я согласилась. Мы говорили о том, как Эллен хочет сохранить честность и приверженность своим принципам в интернете, а потом проделали трудную работу по составлению списка того, что приемлемо, а что нет. Наконец, мы обсудили, как она будет устанавливать свои границы, демонстрировать ожидания и обеспечивать ответственность людей за их соблюдение.
И Эллен, и Чарли задали много вопросов о целесообразности установления границ, когда кому-то больно. Мне достаточно трудно уравновесить ум и сердце в том, что касается соотношения границ и сострадания, но детям еще труднее, если они не видят моделей сосуществования границ и доброты. Я считаю, что все сводится к простому вопросу: «Можете ли вы по-доброму и с уважением относиться к своему другу, если он причиняет вам боль?» Ответ: «Нет», – и тогда у нас есть несколько вариантов. Простое решение: перестать быть добрым и ответить грубостью или уйти. Мужественный ответ заключается в том, чтобы посмотреть на друга и сказать: «Я беспокоюсь о тебе, и мне жаль, что ты переживаешь сейчас не лучшие времена. Но мне нужно поговорить с тобой о том, что приемлемо, а что нет».
Вариации в этом примере бесконечны, их можно применить к любой части нашей жизни:
«Я знаю, что ты тяжело переживаешь праздники. Я хочу, чтобы ты провел с нами Рождество, но мне становится очень плохо, когда я вижу, как ты напиваешься допьяна».
«Я понимаю, что между тобой и другими членами рабочей группы имеются большие разногласия. Это трудный проект, и нам всем тяжело работать в условиях постоянной напряженности. Это некомфортно. Я хочу, чтобы ты все прояснил к следующей неделе, или я исключу тебя из группы. Что ты предпочитаешь и как я могу помочь тебе?»
«Да, я люблю тебя. Да, я часто делал неправильный выбор, когда был в твоем возрасте. Да, ты по-прежнему часть семьи».
Примечание по поводу серийных убийц, террористов и преступников
Мне можно дать награду по количеству ответов на вопросы относительно серийных убийц и террористов. За последние десять лет, когда я высказываю мысль об отсутствии убедительных доказательств того, что стыд – эффективный компас для нравственного поведения, большинство слушателей из числа студентов или журналистов стремятся задать мне вопрос: «А как же убийцы?» На что я отвечаю: «Гораздо вероятнее, что стыд станет причиной деструктивного поведения, нежели лекарством. Вина и сопереживание – это эмоции, которые ведут нас к вопросу о том, как наши действия влияют на других людей, а стыд заметно снижает значение этих эмоций».
Считаю ли я, что серийные убийцы и террористы «делают все возможное»? Да. И их «все возможное» опасно, поэтому я считаю, что мы должны поймать их, запереть и оценить, можно ли им помочь. Если нельзя, тогда они должны оставаться под замком. Так работают сострадание и ответственность. Пусть люди несут ответственность за свои действия таким образом, который соответствует их человечности. Когда мы относимся к людям как к животным и ожидаем, что они выйдут из тюрьмы любящими, добрыми и отзывчивыми, мы сами себя обманываем. Требование ответственности наряду с состраданием – это сложная задача, но это и самое гуманное и в конечном счете самое безопасное для общества решение.
Переворот
Характер – готовность взять на себя ответственность за собственную жизнь – источник, из которого рождается самоуважение.Джоан Дидион
Я перешла от самодовольства и обиды в моих ОПН к новому взгляду на мир. Мария Попова, основатель прекрасного сайта BrainPickings.org, недавно познакомила меня с эссе о самоуважении, написанным Джоан Дидион (цитата выше как раз оттуда). Это эссе заставило меня обратить внимание на целый ряд чувств. В своем новом внутреннем состоянии я четко понимаю, что самодовольство представляет собой огромную угрозу для самоуважения. Как указывает Дидион, я должна брать ответственность за свою жизнь и решения. Когда я, хоть и мысленно, придиралась ко всем, кто был в тот день в аэропорту, страдало мое самоуважение; вот почему было так тяжело.
Я согласилась «сделать что-то для кого-то» по другим причинам. Я не была великодушной или доброй. Я сказала «да», чтобы быть хорошей для кого-то и для того, чтобы обо мне не сказали, что я трудный человек. В будущем я разрешаю себе просить то, что мне нужно, заботиться о себе. Я не могу быть уверена в намерениях других людей, но считаю, что если буду хорошо думать о людях, то это может в корне изменить мою жизнь.
Теперь я понимаю, что люди замечают, как мы относимся к себе, и это подсказывает им, как обращаться с нами. Если я не придаю значения своей работе или времени, то этого не будет делать и человек, которому я помогаю. Границы – это функция самоуважения и любви к себе. Даже в тех редких случаях, когда жизнь с опорой на три столпа заставляет меня чувствовать уязвимость, я все равно придерживаюсь честности и своих принципов, и, если отталкиваться от этого, все становится возможным.
Назад: Глава пятая Раскрываем эмоции
Дальше: Глава седьмая Смелость и разочарование Разбираемся с ожиданиями, разочарованием, обидой, печалью, связью, горем, прощением, состраданием и сопереживанием
