Я стояла у витрины универмага «Льювеллен». Прильнув к стеклу, разглядывала аккуратно разложенные на золотистом бархате бутылочки торговой марки «Най», Нью-Бишоп, Массачусетс, США. «Масло – для смазки, полировки, чистки, удаления ржавчины», – значилось на этикетке.

Я читала эту надпись снова и снова, усилием воли заставив себя спокойно стоять на месте, вместо того чтобы истерически метаться по тротуару взад-вперед, расталкивая прохожих.

Тэйн опаздывал. Накануне мы условились встретиться у дверей универмага ровно в два часа дня – лучшее время, чтобы незаметно улизнуть из дома. Правда, вернуться надо не позже половины четвертого, а я ждала уже минут десять и начала нервничать.

Вздохнув, я снова уставилась в отполированное стекло, в который раз пересматривая товар на витрине. Все, что здесь продавалось, было так или иначе связано с китами, и не только потому, что наш остров считался китобойным. Любой крупный универмаг страны торговал товарами, для изготовления которых убивали животных. Каждая богатая леди непременно имела баночку с китовой амброй, которую втирала в запястья и шею. Она носила корсеты из китового уса. Китовая кожа шла на зонтики, которыми дама защищала личико от дождя и палящего солнца. Щетки, расчески, заколки на ее туалетном столике – все они были сделаны из кита. Ботинки ее мужа сверкали от ваксы с добавлением китового жира. Им же смазывались колеса экипажей, чтобы те не скрипели. Фабрики, коптящие небо вдоль всего Восточного побережья, и вовсе не могли обойтись без ворвани. Станки, инструменты, рабочие детали – все это нуждалось в регулярной смазке. Китовым жиром заправляли лампы, освещавшие заводские цеха, и уличные фонари. Даже садовые удобрения делали из перемолотых китовых костей. Клей и средства для удаления ржавчины, утонченный изысканный парфюм – во всем есть хоть капелька кита.

Как бы люди жили, не будь китов? И что бы они сказали, узнав о том, что хорошо известно нам, островитянам: из-за этих зонтиков, корсетов, мыла и амбры китов становится все меньше? А потребности все растут, и слабая ведьма больше не может защищать своих островитян как прежде. Чтобы поймать кита, морякам нужно нечто большее, чем просто удача и мастерство. Им нужна магия. Им нужна я.

– Эвери!

Услыхав шаги за спиной, я подскочила. Но, узнав Тэйна, с облегчением выдохнула, которое, впрочем, немедленно сменилось раздражением – он порядком опоздал.

– Извини, – сказал он, не дав мне открыть рот. – Я не знал, что сюда придется так долго идти.

Он сдернул с плеча сумку и достал из нее бутылку зеленого стекла.

– Не здесь, – остановила я его. – Идем скорее, у меня времени в обрез.

Я толкнула красную дверь рядом с витриной, однако это был не вход в магазин. Сразу за ней начиналась лестница, которая вела на второй этаж.

– Можешь сказать, что мы тут делаем? – спросил Тэйн, поднимаясь следом за мной.

– Может, и объяснила бы, приди ты чуть раньше, – прошипела я.

– Ну, я же…

– Тс-с!

Мы поднялись на второй этаж, где была только одна дверь, зеленая, с табличкой, на которой красовалась золоченая надпись: «М. Дюбьяр, учитель музыки и словесности».

В квадрате солнечного света, лившегося через окно, стояло кресло. В нем дремал разомлевший от тепла огромный краснолицый мужчина с поразительно маленькими ногами, а его длинные светлые усы колыхались при каждом вздохе. Я пересекла комнату, подошла к нему и легонько потрепала за руку.

– Месье? – позвала я. – Месье!

Он вздрогнул и уставился на нас, удивленно моргая спросонок, пока, наконец, не узнал меня.

– Excusez-moi! – подскочил он. – Allons, commençons.

Он метнулся к черному роялю в углу комнаты, откинул крышку, но я потянула его за рукав.

– Нет, нет, монсеньор. Мы с вами договаривались вчера, помните?

– А! Мадемуазель Роу! Oui, oui. Ah… Avez vous pensé au vin?

Я оглянулась на Тэйна. Он чуть замешкался, затем, сообразив, снова вытащил из сумки бутылку. Глаза месье Дюбьяра тотчас вожделенно вспыхнули. Он поднялся с банкетки и направился к нам с распростертыми руками.

– Вы оставляете нам комнату на час, так? – спросила я, и он утвердительно кивнул.

– Je vous laisse maintenant. Au revoir! – Он подхватил бутылку и, махнув нам на прощанье, удалился через боковую дверь.

– Что это было? – спросил Тэйн, пока я искала место на полу, куда можно было присесть.

– У нас с ним договоренность. Ты сказал, что нам нужно укромное место. С понедельника по пятницу я беру у месье уроки французского и музыки. Вчера я предложила ему сделку: он оставляет нам комнату на время моего занятия. А мы каждую неделю приносим ему бутылку красного вина.

– А мать не удивится тому, что твоя игра и твой французский лучше не становятся? – спросил Тэйн, усаживаясь напротив меня.

– Учитывая, что у нас дома нет пианино и по-французски мать не знает ни слова, уверена, что она ничего не заподозрит. – Я взглянула на ненавистное фортепьяно и улыбнулась. – Вот у моей прабабушки Элмиры был настоящий дар к языкам. Наша кухарка говорила, что та могла прийти к докам и запросто переводить для всех иностранцев-моряков и капитанов.

– Полагаю, не бесплатно, – Тэйн насмешливо приподнял бровь.

– Естественно!

Мы расхохотались, и я поймала себя на мысли, что мне нравится его смех.

Здесь, в помещении, я могла рассмотреть Тэйна лучше, чем на солнце. Оказалось, глаза его были не темно-карими, почти черными, как мне казалось раньше, а, скорее, медово-янтарными, с синеватыми искорками у зрачка. Теперь и взгляд его казался более вдумчивым и умным.

Улыбаясь, он снова запустил руку в свою сумку, я с любопытством наклонилась к ней.

– Ты принес что-то против заклятья моей матери?

Он выудил маленькую квадратную тетрадь.

– Нет, мне понадобится еще какое-то время. Я думал, мы пока можем заняться моими снами.

– Вот как? – холодно спросила я. Все мое расположение к нему как волной смыло.

– Я мало что могу сегодня сделать, – он пожал плечами. – Ты должна принести мне какую-нибудь вещь, которая принадлежит твоей матери.

– Почему ты вчера мне об этом не сказал?

– Вчера я еще не знал наверняка. Мы займемся этим завтра.

– Но ведь мы договорились начать сегодня, – как я ни старалась сохранить спокойствие, в голосе уже проскакивали истеричные нотки. Я оперлась кулаками о пол, намереваясь встать, но Тэйн остановил меня.

– Эвери! – произнес он тихо, но твердо. – Тебе придется потерпеть. Я помогу тебе всем, чем смогу. Но ты, как никто, должна знать, что может произойти, если сделать заклинание плохо. Мне необходимо узнать тебя. Нужно прочувствовать магию твоей семьи. Сегодня расскажи о моих снах, а завтра я уже буду готов взяться за дело.

Его слова звучали спокойно, даже ласково – так мужчины обычно уговаривают пугливую лошадь, и хотя я, твердо вознамерилась спорить, вдруг поняла, что он прав. Чтобы лучше понять магию Роу, ему нужно дополнительное время. Не знаю, что больше повлияло на меня – его доводы или сама интонация. На моей памяти только одному-единственному человеку удавалось так же быстро остудить мой пыл – бабушке. Но в ее случае, уверена, без магии не обходилось.

– Ну, ладно, сделаем так, как ты говоришь, – пробурчала я угрюмо, словно обиженный ребенок.

Тэйн засмеялся, и звук его голоса снова вызвал во мне странное волнение.

– Вот. – Он раскрыл на коленях тетрадь и разгладил ладонью разбухшие от влаги, покоробившиеся страницы. – Начнем сначала, ладно? Это я записал на другой день после того, как побывал у шамана.

Он прокашлялся и стал читать:

– Я бегу по прямой, ровной, пустынной дороге.

Я закрыла глаза, позволяя его словам проникнуть в меня и почувствовала, как постепенно открывается значение сна.

– Дорога уходит прямо в небо, и вот уже я бегу среди облаков.

Я открыла глаза и покачала головой:

– Нет!

– Это правда!

– Здесь ничего нет.

Он сник:

– Это что, не работает?

– Не в этом дело, – я в нетерпении покачала головой. – Этот сон мне не нужен. Рассказывай следующий.

– Но, Эвери, откуда тебе знать? Любая, даже самая маленькая деталь может быть очень важной.

Я шумно выдохнула и, поджав губы, процедила:

– Этот сон ничего не значит. У меня нет лишнего времени на бессмысленные видения. Рассказывай другой.

Тэйн взглянул на меня и закрыл дневник.

– Объясни, – упрямо сказал он.

– Хорошо. Сон означает, что ты встретишь корабль, отплывающий в Штаты. Корабль называется «Модена».

– О! – Его брови поползли наверх.

– Теперь мы можем продолжать? – резко спросила я, барабаня пальцами по полу.

Тэйн снова раскрыл тетрадь, перевернул страницу.

– По крайней мере, мы знаем, что сны говорят о будущем, – сказал он.

– Естественно.

Тэйн помедлил, потом спросил:

– А что, если бы я побывал у шамана на следующий день после моего сна, узнал от него про «Модену» и решил пойти на другое судно? Тогда ночное предсказание стало бы неправдой?

Я скрестила руки на груди.

– Все совсем не так. Раз тебе суждено было оказаться на «Модене», на нее бы ты и попал.

– Но если бы я решил изменить будущее? – Его глаза загорелись. – Если бы ты рассказала, что ждет меня в будущем, у меня был бы выбор, разве нет? И я мог бы изменить что-нибудь.

– Все так думают, но никто не может это сделать. Не было такого, чтобы мое предсказание не сбылось.

– Но…

– Ты не понимаешь. Сны не рассказывают о событиях, которые могут произойти, а могут и нет. Они говорят только о том, что действительно случится.

– Я думал… – Тэйн оборвал себя на полуслове, но затем продолжил: – Ладно, допустим, ты напророчила кому-то…

– Два года назад я предупредила одного китобоя, что ему в шею вонзится гарпун и он умрет. Он навсегда бросил промысел и к докам с тех пор даже близко не подходил. Дальше – больше: он переехал в маленький городишко Санта-Фе, в котором едва ли вообще слышали о китах. Однажды его подружка пришла к нему на день рождения с большим подарком. Она увидела, что он задремал на крыльце дома, и не придумала ничего лучше, чем подкрасться поближе и заорать: «С днем рождения!» От неожиданности он испугался, подскочил и упал на нее, вернее, на ее подарочек. А через десять секунд умер, захлебнувшись собственной кровью. Как ты думаешь, что было у него в шее?

Тэйн ответил не сразу.

– Кажется, догадываюсь…

– Его подружка каким-то образом пронюхала, что в прошлом он был китобоем, и решила преподнести ему особый сюрприз. Заказала у кузнеца гарпун.

Тэйн покачал головой.

– Но если бы ты не растолковала ему тот сон, китобой не переехал бы…

– Ты не понял. Это произошло бы в любом случае. Не там, так в другом месте. На берегу, в баре или посреди океана – все равно. Я не сказала, что он умрет в маленьком и пыльном городишке, где его глупая подружка, вообразив, что море – это сплошная романтика, сунется к нему с гарпуном в самый неподходящий момент. Я не видела в его сне ни деталей, ни места, ни времени. Я прочла только то, что однажды гарпун вонзится ему в шею и он умрет. Китобой попытался изменить свое будущее и не смог. Неважно, как далеко он сбежал. Все они пытаются, все, у кого в будущем должно случиться что-то плохое. И еще никому не удалось…

Щеки пылали. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Внезапно я почувствовала себя глупо, так глупо, что едва не заплакала.

– Эвери? – Тэйн робко прикоснулся к моей руке. Я отвернулась и смахнула выступившие слезы.

– Я понимаю, – произнес он тихо, – но считаю, что мы должны суметь изменить нашу судьбу. Как ты думаешь?

– Не знаю… Разве имеет значение, что я думаю?

Он ничего не ответил, просто сидел, уставившись в пол.

– Есть что-нибудь… – он осекся. – Ты когда-нибудь…

– Слушай, давай продолжим. Нечего время терять.

С минуту он еще помолчал, но затем взялся за свой дневник.

– Хорошо. Как бы то ни было, я хочу, чтобы ты растолковала мои сны. Хоть некоторые из них уже и сбылись, – он взглянул на меня и тихо попросил: – Пожалуйста.

– Ладно, – буркнула я и тут же закусила губу. Уж очень грубо это прозвучало. И хотя я ненавижу извиняться, все же добавила: – Прости. Просто продолжай читать.

Мне не сразу удалось подавить раздражение, но чем больше Тэйн читал, чем спокойнее тек его тихий голос, тем больше я расслаблялась, впитывая рожденные его снами образы. Мне стало хорошо уже просто от того, что я вошла в свою стихию, где прекрасно знала, как действует моя магия, хотя ни в одном из видений пока не обнаружила ничего интересного.

Большинство из них вообще ничего не значили. Просто сны. Такое уже случалось: порой людям не жаль было расстаться с долларом, лишь бы выяснить, не скрыт ли в самом простом сне глубокий смысл. В журнале Тэйна тщательно, во всех подробностях были описаны сотни историй – за несколько месяцев. Но лишь некоторые из них хоть что-то значили, предсказывая самые обыденные события: «Ты продашь другому вельботу свинью с двумя поросятами», «На следующей неделе ты угодишь в сильный шторм», «Человек из твоей команды украдет у тебя нож». Но Тэйн аккуратно записывал все, что я говорила, и время от времени задавал вопросы:

– Почему одни сны особенные, а другие – нет? Почему иногда ты знаешь точное время, когда что-то должно случиться? Почему не всегда? Как это происходит? В смысле, откуда тебе известно, как читать сны?

Пожав плечами, я небрежно взмахнула рукой и тут же засадила под ноготь занозу.

– Не знаю. Просто вижу и все, – я наклонилась, разглядывая доски пола.

– Но ты должна…

– Должна что? – я хмуро взглянула ему в лицо. – Думаешь, как только я родилась, мне выдали учебник по толкованию снов? Ты думаешь, здесь есть какие-то правила? Если и так, то я о них никогда не слышала. Я вижу то, что вижу. А если тебе не нравится, как я это делаю, найди себе другую ведьму.

Я ждала ответа, но он промолчал, а спустя пару минут снова принялся читать записи как ни в чем не бывало. Без десяти три я подскочила, сообщив Тэйну, что мне нужно еще кое-куда наведаться, прежде чем пойти домой.

– Уже? – спросил он, убирая дневник в сумку. – Но мы так ничего и не выяснили.

– Вернемся к этому через пару дней, – я махнула ему на прощанье и, прежде чем он успел возразить, спросила: – Какую вещь моей матери принести тебе завтра?

С минуту он молчал, задумчиво изучая свои ладони, и сказал:

– Что-нибудь ценное. То, чем она часто пользуется, что любит.

Я нахмурилась. Сразу ничего такого на ум не пришло, но времени на обсуждение у меня не было, поэтому я кивнула.

– До завтра!

– Да, до завтра, – вздохнул парень.

Я вышла из комнаты. На пороге еще раз оглянулась на Тэйна. Бедняга выглядел расстроенным. Может, ему и давались кое-какие заклинания, но он до сих пор не понимал одной простой вещи, которую я усвоила давным-давно: магия редко срабатывает именно так, как тебе нужно.

Когда я прибежала к докам, там как раз били колокола – восьмиголосый перезвон оповещал об отплытии местного корабля. На пристани толпились старики, женщины, дети – семьи китобоев, уходящих в море. В других портах это событие, возможно, и считалось печальным – моряки могли не возвращаться годами, если возвращались вообще. Но не на острове Принца. У здешних парней была надежная защита: амулеты и заклинания помогали им остаться целыми и невредимыми.

«Орлиное крыло» – судно, которое сегодня отправлялось в плавание, ходило под защитой магии моей бабушки. Каждый его дюйм был заговорен. Однако я пришла не ради того, чтобы полюбоваться тем, как отдадут швартовы, я была здесь из-за…

– Томми!

Продираясь сквозь толпу, протискиваясь меж тесными группками людей, я наконец добралась до самого конца верфи, где лестница спускалась к главному доку. Мой друг стоял внизу, слегка покачиваясь, и не сводил глаз с океана.

– Томми, – снова позвала я, сбегая по ступенькам.

Он вздрогнул и обернулся. Мимолетное удивление на его лице сменилось выражением боли и разочарования.

– Что случилось? – спросила я, замедляя шаг.

– Они уволили меня, Эвери, – сказал он срывающимся голосом. – Вышвырнули вон.

– Как?! Почему?! – воскликнула я.

– Майкл Грэйс. Он тогда пошел прямиком к мастеру и рассказал ему, что я бредил, что потерял рассудок и не гожусь вести счета «Кина». Как только я появился в конторе, меня тут же и выставили.

Томми испустил горестный вздох и пробормотал:

– Пять лет в учениках и все коту под хвост…

Я закусила губу.

– Чем теперь займешься?

Томми хохотнул, правда, смех его больше походил на плач. Он взглянул на меня, хоть я и так знала ответ. Куда еще может податься парень на нашем острове?

– Когда? – спросила я как можно мягче.

Томми посмотрел в сторону «Орлиного крыла», паруса которого нетерпеливо трепыхались на ветру.

– Капитан нашел для меня местечко сегодня утром, – пробормотал он глухо. – Контракт на два года. Получу сто двадцатую часть.

– О! – воскликнула я с улыбкой. – Это… это здорово, Томми.

Так оно и было. Это означало, что по возвращении Томми получит одну сто двадцатую от общей прибыли судна. Так что, если плавание будет удачным, то вполне можно рассчитывать на двести долларов. Большинству новичков выплачивают гораздо меньше, двухсотую или даже трехсотую часть. Наверняка Томми сыграли на руку годы работы в счетной конторе.

Но он лишь кивнул, тоскливо глядя то на корабли, то на синь океана, простиравшуюся до горизонта. Затем покачал головой, сжав кулаки.

– Я не хотел такой жизни, Эвери! Мне нужны корни. Я хотел обосноваться тут, на земле, обзавестись домом, жениться на хорошей девушке.

Он взглянул на меня и покраснел.

Вновь раздался бодрый звон корабельного колокола, призывающего взойти на борт «Орлиного крыла». Моряки медленно расставались с родными и друзьями, обнимались, махали рукой на прощанье и поднимались по трапу. С минуту Томми смотрел в их сторону, потом порывисто выдохнул и крепко прижал меня к груди.

– Все из-за меня, – сокрушенно сказала я. – Если бы не я, тебе сейчас не пришлось бы…

Томми очень серьезно взглянул на меня.

– Я не виню тебя, Эвери. Я ведь знал, что со мной может случиться всякое. Но когда ты попросила передать записку, ты выглядела такой… напуганной. Твоя мать не права, что держит тебя здесь, как в плену. Тебе не место в Нью-Бишопе, а те, кто думает иначе, просто дураки.

Томми нахмурился, носком сапога отшвырнул в сторону деревянную щепку.

– Я хотел помочь тебе. И сейчас хочу. И если бы мог, сделал бы это снова.

Он выглядел смущенным. Мне захотелось сказать ему что-нибудь особенное, но слова вязли в глотке. Хотелось сказать, что он – самый прекрасный парень из всех, кого я знаю, лучший в мире друг, что я всегда буду помнить о том, что он сделал для меня, и буду скучать, очень скучать! Я хотела сказать, как мне жаль, что моя мать так поступила с ним и что будь моя воля, отдала бы что угодно, лишь бы он остался. Но на острове Принца говорить парню такое не принято. Даже если парень смелый и умный. Поэтому я лишь нежно толкнула его локтем.

– Тебе пора идти. Ты же не хочешь, чтобы корабль ушел без тебя, – улыбнулась я. – Иначе ты его вовек не догонишь, пловец из тебя ни к черту.

Я старалась его подзадорить, но он лишь кивнул. Лицо его при этом выглядело мрачным и опустошенным. И это потрясло меня сильнее всего: милый весельчак Томми Томпсон не смог посмеяться над дурацкой шуткой! Это означало, что он потерял надежду, полностью изменился, был напуган и зол, впервые оставляя родину, которую любит. Он утратил смысл жизни и смирился с этим. Что можно было сделать для парня, который думает, что потерял все, ради чего можно жить? И я поцеловала Томми Томпсона прямо в губы.

– На удачу, – шепнула я.

Томми уставился на меня. Коснулся своих губ кончиками пальцев.

– Я думал, ты не умеешь делать заклинания, – вымолвил он наконец.

– Не умею. А это и не магия, это просто я.

Он моргнул раз, другой, третий, а потом улыбнулся. Слабо и неуверенно, но мне сразу вспомнились бабушкины слова: «В каждом человеке живет особая магия. И то, что она есть у всех, не делает ее менее сильной».