Едва я открыла ворота во двор материнского дома, как меня оглушили вопли. Хэйзел, ее строптивый старший братец Уолт и кучка других детей, пронзительно визжа, прыгали и барахтались в траве. Посреди газона крутилась девчонка с длинными светлыми косичками. Растопырив руки, она пыталась поймать остальных. Когда она задевала кого-нибудь, тот падал на землю и лежал, скрестив руки на груди, будто мертвый. Но стоило другому ребенку перепрыгнуть через него, тот сразу вскакивал и опять начинал носиться.

Я вспомнила эту игру – «Ведьмовской горшок», так называли ее дети. Она заканчивалась, как только ведьма успевала коснуться каждого ребенка и все они оставались неподвижно лежать на траве. Эту забаву придумали из-за глупых вымыслов о том, что ведьмы едят маленьких детей. Чушь! Столько детей мне ни попадалось на острове, ни разу не возникало желания кого-нибудь съесть.

Я немного понаблюдала за детьми. Бывало, раньше взрослые хорошенько отчитывали тех, кого заставали за такой беготней. «Это неуважение к древней силе, – выговаривали они, – что хранит ваших отцов и братьев». Поэтому «Ведьмовской горшок» считался запретным. И если уж кому приходило в голову в него поиграть, те убегали за город, с глаз долой. А тут – преспокойно возились прямо на газоне перед самым большим домом острова.

– Ведьма! Ведьма! – завопил Уолт, показывая пальцем в мою сторону. Его лицо исказилось от злобы. – Держи ее!

Остальные, визжа и заливаясь хохотом, ринулись за ним. Девчонка с косичками уставилась на меня так, словно до этого и не знала, что существуют настоящие, живые колдуньи. Я направилась к крыльцу, не обращая внимания на их крики. Дети обступили меня и завертелись вокруг, словно мошкара. Темноволосый веснушчатый мальчишка споткнулся, чуть не упал и при этом задел плечом мою руку. Тут же подскочил и снова рухнул, кривляясь и изображая предсмертные судороги.

– Она заколдовала меня! – заверещал он пронзительно. – Пошлите за доктором! Пошлите за могильщиком! Я умираю от проклятья!

Дети вновь покатились со смеху, и я сердито взглянула на мальчишку, который катался по траве.

– А ну, поуважительнее…

– Не давайте ей говорить! – закричал Уолт, схватил палку и швырнул в мою сторону. – Иначе она всех нас заколдует!

Одна из девчонок взвизгнула. Какой-то мальчишка, постарше остальных, кинулся на меня, низко опустив голову, словно бычок. Я попыталась отскочить, но он врезался в меня с такой силой, что я не удержалась на ногах, упала на острый колкий гравий дорожки и ободрала ладони. Хорошо еще, что кости не переломала! Но едва поднялась, как мимо лица просвистел камень, брошенный маленькой курносой девочкой.

Я бросилась к дому так быстро, что на ступеньках едва не запуталась в собственных юбках и снова чуть не упала.

С шумом захлопнув за собой дверь, я привалилась к ней спиной, пытаясь отдышаться и унять сердцебиение. Дети вновь продолжили свою игру, со двора доносились их пронзительные голоса. Я закрыла уши руками.

– Идиоты, – прошептала, крепко зажмурившись. – Никакого уважения. У них нет никакого уважения!

С моей матерью или бабушкой никто ничего подобного не вытворял. Даже дети из богатых семей знали, что их дорогая одежда и вкусная еда – отчасти заслуга Роу. Но я не была настоящей ведьмой, а бабушка потихоньку сдавала. И в этой жестокой выходке я уловила нечто более зловещее, чем глупая шалость.

«Мы ходим по острию ножа, Эвери», – часто говорила бабушка.

Все они должны помнить, что многим обязаны Роу, ведь мы столько для них сделали! Я не позволю им об этом забыть. Вот только вернусь к бабушке и стану настоящей ведьмой! Вот только избавлюсь с помощью Тэйна от колдовства матери!

Что он велел принести? То, чем она часто пользуется и чем очень дорожит. Я знала, как действовали такие заклинания. Бабушка называла их личными. Магия в них направлена на одного человека, как в привороте и порче. И они становятся только сильнее, если добыть вещь человека или частичку его самого – волосы, или фотографию, или любимую перчатку.

Вот только моя мать не была сентиментальной. Она обожала свои платья, шляпки, сапожки, но деньги сделали ее расточительной. Как только очередные наряды, выписанные из Франции, выходили из моды или просто надоедали, их упаковывали в коробки и убирали на чердак, где они благополучно пылились.

Замирая на каждом шагу и прислушиваясь, нет ли поблизости матери, я направилась наверх. У двери ее спальни на минуту замешкалась – не украсть ли несколько длинных черных волосков? С тех пор как мать вышла замуж, она чрезвычайно трепетно ухаживала за своими волосами. Перед сном подолгу водила по ним щеткой, а по утрам затейливо укладывала, чтобы угодить тонкому вкусу пастора, весьма требовательного к подобным вещам. Его ежедневные комментарии, которые он отпускал в адрес ее прически, отчасти и заставили меня завтракать на кухне.

Я проскользнула в ее спальню, подошла к туалетному столику, где на подносе лежала серебряная щетка. Взяла ее и… о, да! Вокруг зубцов обмотались несколько волосков.

Щетка была тяжелая, по весу почти как пистолет. Я держала ее одной рукой, а второй пыталась отцепить волоски. Неожиданно с улицы донесся шум: дети снова стали кричать и петь. Сердце заколотилось, я почувствовала, как от смеха этих мелких негодников все внутри сжалось. Большую часть жизни мне приходилось сталкиваться с жестокостью сверстников. Я не водила дружбу ни с кем из островных детей, кроме Томми. Не замечать их насмешки за спиной было гораздо проще, пока я жила у бабушки, – тем более что мне было известно, что через несколько лет они сами придут ко мне со своими просьбами…

Я нахмурилась и поймала в зеркале свое угрюмое отражение. Размышляя о других детях, об обидах и огорчениях, что мне довелось пережить, вдруг вспомнила слова бабушки о боли, через которую становишься ведьмой. Я колола себе пальцы и ломала кости – и это не сработало, но ведь боль-то бывает разная. Я положила щетку на место и наклонилась вперед, почти коснувшись зеркала носом. Боль. Чтобы стать ведьмой, надо испытать боль. Я задумалась на минуту, глядя, как сероглазая девчонка в зеркале подмигивает мне.

– Ты – уродина, – прошипела я. – Ты… ты – коротышка.

Я изобразила недовольную гримасу. То же сделала и девушка-отражение. Это вызвало лишь смех.

– Нет, не то. Что там про меня говорила Анна Грэнжер, когда мы были маленькими? Ненормальная? Нет. Чокнутая. Точно. Чокнутая маленькая ведьма. Вонючка. Нищенка. Думаю, теперь я не такая уж и нищенка.

Я нахмурилась. Пожалуй, это сложнее, чем ожидала. Потому что когда Анна Грэнжер с ее похожими на колбаски локонами, обзывала меня вонючкой, она имела в виду запах моря. Я всегда пахла морем. Нищенка – тоже относилось не ко мне, а к бабушкиному ветхому домику на скалах. Ну а «чокнутую маленькую ведьму» я и в те времена считала комплиментом.

Я задумалась. Вспомнились мальчишки в доках, которые шутили надо мной. Дети на острове не принимали меня всерьез.

– Они считают тебя пустым местом, – сказала я отражению, и тут же будто острые горячие камешки прокатились по коже.

– Ты никогда отсюда не выберешься, – шептала я, распаляясь. – Ты застряла в Нью-Бишопе навечно. Все возненавидят тебя.

Отражение вздрогнуло.

– Ты слишком тупая, чтобы обрести свой магический дар. Тебя ждут одни неудачи.

Воздух в комнате внезапно сделался сухим и горячим. Я перевела дыхание и продолжила.

– Твой ночной кошмар сбудется! – Лицо в зеркале потемнело, черты стали мелкими и напряженными. – Ты не сможешь остановить убийцу, потому что из-за своей глупости никогда не станешь ведьмой. Тебе не вернуться к бабушке! Мать всегда будет держать тебя здесь!

Я говорила все быстрее и громче – слова вылетали прежде, чем я успевала подумать.

– Ты ничего не сможешь сделать! И все будут винить тебя!

Это работало? Неужели работало?

– Все, что Роу создавали поколениями, рухнет! И в этом твоя вина! Люди тебя возненавидят, потому что ты – такая тупая и слабая! Ты ничего не можешь сделать правильно. Ты – позор! Ты никогда…

– Эвери?

Я обернулась так резко, что ударилась о туалетный столик, и поднос с серебряными безделушками чуть не упал. На пороге стояла моя мать, облокотившись о дверной косяк.

– Эвери, что ты сейчас кричала?

Кричала?

– Я… ничего.

– Я все слышала, – мать прищурилась. – Чем ты здесь занимаешься?

В ее голосе не просто сквозило любопытство – отчетливо слышались страх и смятение.

– Ничем, – повторила я.

Я схватила щетку.

– У меня волосы спутались. Я пришла взять твою расческу. У моей выпали зубья.

Я поспешила удрать, пока она не спросила еще что-нибудь. Но проскочить мимо матери не удалось: она остановила меня и забрала расческу.

– Позволь, я помогу, – сказала она мягко, все еще внимательно в меня всматриваясь.

Она прошла к туалетному столику и встала, ожидая меня. Каждая мышца напряглась, разум вопил – беги! Но мне нужна была хоть какая-то ее вещь для Тэйна. Я не могла уйти ни с чем. Мысленно содрогаясь от волнения и страха, я приблизилась и села перед ней, лицом к зеркалу. Было неприятно, что мать стояла за моей спиной, но когда я попыталась взглянуть на нее, она мягко повернула мою голову вперед и чуть наклонила.

– Так на кого ты кричала?

Ее пальцы порхали по моей голове, снимая заколки, что я в спешке нацепила утром. Волосы темными волнами легли на спину.

– Ни на кого. Я не кричала.

Жесткая щетка царапала кожу, от чего по всему телу поползли мурашки.

– Если ты врешь, – сказала мать тихо, – это значит, что ты, по крайней мере, пытаешься выглядеть лучше.

Ее пальцы, прохладные и мягкие, легко касаясь моей шеи, умело укладывали волосы в сложный узел.

– Опять что-то вроде рыболовного крючка? – спросила она, и я прикусила язык так сильно, что почувствовала привкус крови во рту.

Два года назад она нашла крошечный рыболовный крючок, вшитый в мой чулок так, чтобы каждый шаг отдавался болью – очередной эксперимент и… очередная неудачная попытка открыть магический дар.

– Нет.

– Я думала, ты поняла, как это глупо и опасно. Разве мы не пришли к выводу, что тот, кто намеренно причиняет себе боль, попросту не в себе?

Я сжала челюсти.

– Эвери?

– Да, – я старалась дышать тихо. – Только ненормальный ранит сам себя.

– И кроме того, – продолжала она, держа в руках шпильки, – не знаю, чего можно этим добиться.

Я не выдержала и дернулась. Взглянула на отражение матери. Та внимательно следила за мной. По ее лицу было понятно: она знает, что я пыталась сделать. И таким образом хочет предупредить, что все мои старания напрасны, потому что я на ложном пути? Или, наоборот, на верном?

Мягко, но настойчиво она откинула мою голову назад.

– Я хочу, чтобы ты подольше походила с такой прической, – улыбнулась она, и я напряглась. – Мы можем сделать нечто подобное и для следующей вечеринки. Так ты выглядишь просто прекрасно. Вот увидишь, все парни будут очарованы.

– Меня это не волнует.

Она рассмеялась:

– Какая же девушка не хочет быть красивой на вечеринке?

– Я.

Она перестала смеяться, молча взяла шпильку, подхватила и заколола прядь волос со лба.

– Это ведь больше, чем просто внимание. Ты же понимаешь, не так ли? Привлекательная девушка может сделать выгодную партию: выйти за приличного молодого человека, который будет путешествовать с нею, водить по музеям и театрам и вообще покажет все самое восхитительное и прекрасное, что только есть в мире.

– Меня и это не заботит, – буркнула я.

– А должно бы, – мягко упрекнула мать. – Такая жизнь, как у тебя, Эвери, никуда не годится. Для женщины она совсем не подходит.

– У бабушки отлично получается…

– Нет, она не живет. Она выживает. Ходит зимой босая, на ужин варит мертвых чаек. Да она не прочла ни одной стоящей книги, ни разу не слышала вальс, не видела картин. Что это за жизнь такая, где ни путешествий, ни знакомства с чем-то новым, а только сплошной риск, опасность и тяжелая, нудная работа?

Она прикоснулась пальцем к моей шее, и по телу пробежал неприятный холодок.

– Ты, Эвери, можешь иметь гораздо больше, – вкрадчиво завела она разговор на свою излюбленную тему. – Женщине, чтобы стать успешной, нужны деньги, положение в обществе и безопасность. Если тебе повезет и ты найдешь правильного мужчину, у тебя все это будет. С мужчиной, у которого есть деньги, ты сможешь отправиться куда угодно. Например, в Египет, посмотреть на пирамиды. Ты сможешь посетить оперу в Париже или театр в Лондоне, сходить на балет в России, взобраться на гору. Да хоть слона увидеть. Ты сможешь жить красиво. О таком любая из Роу могла только мечтать. И многое зависит от этих вещей, – шептала она, закалывая очередную шпильку. – Не отказывайся от них. Эти платья, танцы и всякие премудрости, которым я пытаюсь тебя обучить, – все это имеет великую силу.

– Нет! – вырвалось у меня, и я отдернула голову.

Оглянувшись на нее, я содрогнулась, сердце забилось сильнее. Она все еще протягивала ко мне руки.

– Я не хочу! – крикнула я, вскакивая. – Мне не нужно то, что могут дать деньги!

Она попыталась усадить меня. Я отскочила и прошипела:

– Это не я! Это не моя жизнь! Почему ты этого никак не можешь понять?

– Нет, – улыбка на ее лице погасла. – Ты этого не хочешь. Ты достаточно стояла тут, у зеркала, и сыпала оскорблениями, пока не возненавидела саму себя. Чем ты собралась пожертвовать, чтобы стать настоящей ведьмой?

Стать настоящей ведьмой… А еще вернуться к бабушке, чтобы она научила меня всему, что знает, чтобы в наших гаванях вновь было полно кораблей, а люди на острове любили и уважали меня. И конечно, я бы предотвратила убийство, потому что невозможно погубить ведьму Роу. И никто в доках не боялся бы водить со мной дружбу, потому что мать не смогла бы больше контролировать меня. Чем я готова ради этого пожертвовать?

– Всем, – выдохнула я.

Ее рот дернулся, уголки губ опустились вниз, и шрам, казалось, расколол лицо на две половины. Она придвинулась ко мне ближе, почти вплотную, так что я ощущала ее прерывистое дыхание. Меня охватило волнение. Неужели она скажет мне? Неужели действительно откроет, что нужно сделать, чтобы стать ведьмой?

– Этого слишком много, Эвери, – прошептала она.

С минуту мы смотрели друг на друга, затем она прошла мимо меня к туалетном столику, прижала руки к груди.

– Посмотри на себя, – ее голос звучал мягко, голубые глаза лучились.

Я взглянула на свое отражение. Эта прическа… с ней я действительно походила на настоящую молодую леди, изящную и милую. Впервые в жизни я выглядела так, будто действительно принадлежу тому миру, в который всеми силами пыталась втянуть меня мать.

– Какое прелестное личико, – она говорила обо мне, потому что ее собственное лицо вот уже много лет было изуродовано. – До чего милая, красивая девушка! Ты ведь знаешь это, правда? Ты умна и талантлива и можешь достичь многого. Ты заслуживаешь лучшего, самого лучшего!

Ее губы изогнулись в улыбке, пальцы легонько потрепали меня по плечу, и прежде чем я успела что-то ответить, она повернулась и вышла, оставив за собой шлейф тонкого аромата лаванды.

Я смотрела ей вслед, в пустой дверной проем. Руки дрожали. Я не сразу вспомнила, зачем пришла в ее спальню. Затем быстро схватила расческу.

– О нет! – простонала я. Все зубцы оказались увиты моими черными волосами, и отделить их от материных стало невозможно. Я со злостью отшвырнула щетку, и та упала на пол с тяжелым стуком.

Я снова подошла к туалетном столику и наклонилась к зеркалу, вглядываясь в свое отражение. Что она со мной сотворила? Несмотря на то что я никогда не видела лицо матери без этого шрама, несмотря на то что ее глаза были ярко-синими, а мои – серыми, стоя перед зеркалом в ее комнате, я поняла, что она сделала. Она превратила меня не в леди, а в девушку, которой когда-то была сама.

Я принялась расплетать волосы и выдирать гребни и шпильки, бросая их на пол. Было больно, но я не останавливалась, пока хорошенькое личико в зеркале не исчезло.

На следующий день, когда я переступила порог квартирки месье Дюбьяра, Тэйн уже ждал внутри.

– Ну? – спросила я.

Он взглянул на меня.

– Это лучшее, что ты смогла найти? – Тэйн повертел в руках тончайший зеленый вышитый шарф моей матери. Достать эту вещицу было проще, чем что-нибудь еще, и она действительно очень ей нравилась.

– А что не так? – Я скрестила руки на груди. Я снова провела ночь без сна. Все тот же кошмар разбудил меня дважды, и, в конце концов, взвинченная до предела, я так и просидела до утра, размышляя о своем будущем. – Это шарф моей матери.

– Просто у меня нет ощущения, что эта вещь вообще кому-нибудь принадлежит. – Тэйн растянул шарф на полу, ткань заискрилась в лучах солнечного света. – Не знаю, сработает ли заклинание.

– Но ты все же попробуешь?

Он глубоко вздохнул.

– Да, попробую, – у него вырвался долгий вздох. – Ты сядь. Меня нервирует, когда слоняешься по комнате.

Подоткнув юбки, я уселась напротив него. Тэйн собрал шарф в кулак. Из открытой сумки, что стояла у него под боком, достал несколько нитей – точно такие были в амулете, который он мне подарил. Его губы шевельнулись, и хотя слов было не разобрать, я почувствовала, как воздух вокруг него словно завибрировал. Это тихое, напряженное предвкушение было мне знакомо – оно всегда сопровождает магический обряд.

Мыслями я вернулась в бабушкин дом. Вот я сижу на своей складной кровати и смотрю, как она работает. Мои руки стараются повторять ее движения – шелушить ракушки, начищать их песком. Розовые детские пальчики двигаются медленно, медленно. Я часто помогала, особенно после того, как она научила меня связывать ветер. Конечно, амулеты делала бабушка. А мне доверялось подготавливать материалы – выскабливать ракушки, выщипывать птичьи перья. Наблюдая за работой бабушки, я ощущала, как внутри меня пробуждается и гудит сила, пусть я и не знала, как ею управлять. Это было восхитительно, и я улыбалась, предвкушая, что настанет тот день, когда стану ведьмой.

Но сейчас, наблюдая за Тэйном, я чувствовала, что в моей груди просыпается неистовый зверь, который ревет и мечется от жгучего желания. Мне хотелось выхватить у него талисман и сделать все самой, хоть и не знала как. Я с трудом могла совладать с силой, что бушевала во мне и билась в каждой венке – словно нестерпимое желание почесать зудящую кожу, если руки крепко связаны. Должно быть, что-то похожее испытывал бы изнывающий от голода человек, сидя за праздничным столом с завязанным ртом. Магия – как же она мне нужна! Я задыхалась, сгорая от желания. Усидеть на месте было выше моих сил. Я подскочила и принялась вышагивать по комнате, не обращая внимание на то, что Тэйн попросил не мельтешить. Распахнула окно, вдохнув запах Нью-Бишопа – запах морской соли и смога.

– С тобой все в порядке? – спросил Тэйн.

Я поспешно кивнула и перегнулась через подоконник, стараясь дышать как можно глубже и не замечать вибраций магии за спиной. «Скоро, совсем скоро я вернусь к бабушке и научусь управлять своей силой, – успокаивала я себя. – Ночные кошмары прекратятся, а моя жизнь будет вне опасности. И не только моя, но и всего острова. Скоро…»

Глубокий вздох. Скоро.

– Готово? – мой голос дрожал от нетерпения.

– Не уверен. Возможно.

Я повернулась. Шарф был скручен тонким тугим шнуром, который оплетали нити, соединенные аккуратными и очень маленькими морскими узлами. В этом шарфе чувствовалась магия, магия Тэйна. Как и тогда, с амулетом, она притягивала меня и в то же время отталкивала своей непохожестью, какой-то чужеродной назойливостью. Я не видела в ней никакой закономерности, ничего из того, что было бы мне знакомо и понятно.

– Так вот что делал твой народ? – приподняла я бровь.

– Давай попробуй.

Он протянул шарф мне, и я вдруг замешкалась. «Будь осторожна с чужой магией!» А это неуклюжее заклинание явно было чужим. Мне представилось нечто маслянистое, неповоротливое, полуживое, оно тянуло ко мне свои усики, пытаясь обвить запястье… И все же я взяла амулет.

– Ну что? – спросил Тэйн.

Морщась, я сжала талисман в руке, чувствуя, как его магия проникает в кожу.

– Мне надо представить, что я решила сбежать к бабушке, – сказала я и сосредоточилась.

Затем сделала шаг, другой, но ничего не происходило – ноги не слабели, сознание не меркло.

– Работает, нет? – заволновался Тэйн.

– Надо еще попробовать…

Я закрыла глаза, стараясь не замечать трепетание магии в руке и дыхания Тэйна за спиной. Дом на скалах. Моя бабушка. Я вообразила, что выхожу из комнаты, покидаю Нью-Бишоп и бегу вдоль берега, пока, наконец, не оказываюсь в бабушкиных объятьях. Представляла, как рассказываю о своем сне, об убийстве и слышу в ответ, что теперь все будет хорошо, она научит меня колдовству и моя жизнь будет спасена.

Надежда вспыхнула во мне, и я ринулась бегом из комнаты, сжимая шарф в руке, чувствуя, как заклинание Тэйна укрывает меня, обволакивает, словно коконом. Мне удалось добраться до двери, но едва мои пальцы коснулись латунной ручки, заклятье матери прорвалось сквозь магию Тэйна – и меня поглотила тьма.

Очнувшись, я увидела над собой Тэйна. Его глаза расширились, темная кожа как будто посерела и покрылась капельками пота.

– Эвери! – выдохнул он.

Я села. Адски болела голова, особенно затылок.

– Ты потеряла сознание и ударилась, – быстро проговорил Тэйн.

Он смотрел на меня с таким беспокойством, что мне стало неловко.

– Ты как? – тревожно спросил он и протянул руку к моему виску, но я отстранилась.

– Да со мной все нормально.

На его лице тотчас отразилось облегчение, и я смутилась еще больше. Не припомню, чтобы кто-то так тревожился обо мне. Не припомню, чтобы мать или бабушка проявляли особое беспокойство по поводу моих ушибов.

– Хорошо, – просиял Тэйн. В его широкой улыбке, радостном лице, вздохе облегчения читалось нечто большее, чем просто дружелюбие.

Я зарделась, но тут же в голову пришла мысль, что он не должен выглядеть таким счастливым, ведь его амулет не помог рассеять чары матери. И это значило, что я все еще не могу выбраться из Нью-Бишопа, по-прежнему уязвима и рискую жизнью. А он еще и улыбался!

– У тебя ничего не вышло, вот что случилось! – рассердилась я, швырнув шарф на пол.

Не обращая внимания на головную боль, поднялась на ноги и подошла к стене, на которой в ряд висели несколько дагерротипов, поверхность которых блестела как зеркало. Приподняв волосы я, как могла, осмотрела голову. На виске наливался багровый синяк. Едва ли его можно было скрыть волосами. Что скажет мать, если его увидит? Что я пыталась ударить себя?

– Амулет был недостаточно сильный, – попытался оправдаться Тэйн.

Я повернулась к нему.

– Да уж, я заметила.

– Это из-за шарфа. Такая вещь для мощного заклинания не годится, – теперь он стоял рядом и не сводил с меня глаз.

– А у моей бабушки получилось бы, – отрезала я. – Ты просто не слишком старался.

Он довольно долго молчал, потом тихо произнес:

– Я сделал все, что смог.

– Нет! Ты нарочно это натворил, – быстро заговорила я. Слова сами слетали с языка, прежде чем я успевала подумать о том, что говорю. – Ты просто дурачишь меня, чтобы я разгадывала твои сны.

Тэйн стиснул челюсти.

– Неправда!

– Готова поспорить, ты понятия не имеешь, что это за колдовство. Ты думаешь, если заклятье моей матери падет, то я тут же сбегу из Нью-Бишопа, и тебе никто не расскажет про твои сновидения. Поэтому ты специально все провалил!

Я прищурилась, глядя на него и ожидая ответа. Тэйн дал мне ложную надежду, и я ненавидела его за это. Он заставил меня поверить, что мощное заклятье, которое держит меня здесь вот уже четыре года, сможет снять обычный мальчишка с татуировками на руках. Убедил, что я смогу изменить собственное будущее, избежать смерти, что смогу перенять бабушкины знания и опыт, пока она еще жива! Во мне кипела ярость, хотелось драться, вопить и слышать, как он кричит в ответ!

– Ты бы действительно бросила меня, как только чары рассеялись? – спросил он невозмутимо.

– Да! – выдохнула я, скорее от злости, а не потому, что на самом деле так думала.

Тэйн открыл рот, и я напряглась, ожидая, что сейчас он взорвется. Но он вдруг улыбнулся, совсем слегка, и эта полуулыбка отозвалась во мне странным трепетом.

– Не думаю, – произнес он мягко. – Ты производишь впечатление девушки, которая выполняет свои обещания.

Он наклонился, подобрал шарф и вложил мне в руки. Я все еще чувствовала в его складках легкое трепыхание чужой ускользающей магии, полностью разбившейся о заклятье моей матери. Я провела ногтями по ткани, как будто пыталась окончательно разорвать последние слабые магические нити.

– Ты уверен, что все-таки справишься? Вот это, – я указала на шарф, – был полный провал. Ты в самом деле хочешь мне помочь?

– Да. Ты мне веришь?

Я взглянула на Тэйна, собираясь сказать «нет». Однако в нем самом определенно была магия – гораздо сильнее заклинания, которое он вложил в амулет. С такой силой он определенно мог бы справиться с колдовством матери. Я вздохнула.

– Да, давай попробуем завтра.

Он кивнул, перекинул сумку через плечо и пошел к двери, бросив на прощание:

– До завтра!

Я дождалась, пока стихнут его шаги, и лишь потом вышла следом. Мне предстояло о многом подумать. Например, какая вещь моей матери лучше подойдет для амулета. Но вскоре, к своему удивлению, я заметила, что мои мысли то и дело возвращаются к Тэйну и его мягкой, искренней улыбке.