Глава 6. Недостающее звено?

– Мне показалось или вы действительно не удивились моему звонку? – спросил Хорст, открывая дверцу бара. – Что будете пить – коньяк, водку, виски, мартини, ликер?

– Виски с содовой, – кивнул я.

– Нет проблем.

И пока хозяин дома занимался приготовлением напитка, я немного огляделся по сторонам. Мне приходилось бывать в жилищах людей того же достатка, что и Хорст, но здесь все было устроено без саморекламы и самолюбования. Дорого, со вкусом и вместе с тем по-европейски сдержанно. Мебель подобрана в стиле техно – утилитарный дизайн, строгие контуры и силуэты, традиционные геометрические формы и классические цвета. Напоминало интерьер космического корабля или будущего в стиле Стенли Кубрика – стерильно, функционально и очень расчетливо. Белизну стен подчеркивали зеркальные плоскости – большие и маленькие, прямоугольные и квадратные, никаких жеманных кругов и овалов. Наверное, поэтому создавалось ощущение многомерности пространства, в котором доминирует свежий, как будто окварцованный воздух.

– Не любите цветы и живопись, Герман Альбертович? – спросил я, принимая бокал из рук Хорста.

– Всему должно быть свое место, Игорь Сергеевич, – назидательно промолвил он, садясь в кресло напротив. – Место цветов в оранжерее, картин – в художественной галерее. У меня здесь, кстати, есть свои; пожелаете осмотреть, дайте знать.

– Почему-то мне кажется, что вы пригласили меня не для экскурсий в мир прекрасного, – сказал я.

– А вы как будто не только не удивлены моему приглашению, но и пытаетесь дать мне понять, что знаете больше, чем говорите, – усмехнулся Хорст. – Должен сказать, что ваша реакция для меня не очень ясна. Вы – взрослый человек, ученый с мировым именем, вполне обеспеченный с бытовой точки зрения. Откуда этот юношеский максимализм?

– Вы сами задали тон. – Я слегка прикусил губу: неужели я так плохо скрываю свои чувства? – Загадочный ночной звонок, машина с охраной к подъезду, телохранители, больше напоминающие конвоиров. Это не мой страх – это ваш антураж.

– Неужели со стороны все выглядит настолько бездарно и пошло? – Хорст с любопытством взглянул на меня. – Честно говоря, я привык к своему образу жизни и никогда не задумывался над тем, как это воспринимается другими людьми.

– Уточните – нормальными людьми. – Я даже почувствовал что-то похожее на азарт, мне понравилось злить его. – Думаю, к вам нечасто наезжают простые смертные.

– Хотите сказать, что я оторвался от реальной жизни? – прищурился Хорст.

– Только то, что у вас совершенно иная жизнь. – Я поднял бокал и не примянул щегольнуть своим немецким. – Прост!

– Прост! – Хорст тоже поднял свой бокал. – Но вы все-таки проигнорировали мой вопрос. Откуда вы знали, что я вам позвоню?

– Вообще-то не знал, – кивнул я. – И если и ждал, то нечто иное. И, если честно, немного растерялся. От неожиданности. Не каждую ночь мне запросто звонят миллиардеры.

– А все-таки вы забавный, – улыбнулся Хорст, – и очень непростой, неудивительно, что Олег Емельянов считает вас своим лучшим другом… Но, собственно, об этом я и хотел с вами поговорить – без городской суеты, в спокойной обстановке. И без уловок хочу сказать, что искренне вам благодарен за согласие приехать ко мне. Я бы не хотел встречаться с вами где-то в городе, где всегда много третьих лиц и посторонних глаз. Скажите, что вам известно о том, что случилось с Олегом и Стеллой Черновой?

– Только то, о чем сообщали в СМИ, – стараясь казаться как можно более равнодушным, ответил я.

– И вас в этой истории ничего не удивляет, не беспокоит? – Хорст смотрел испытующе, а я хотел понять – это проверка на вшивость или всемогущий хозяин гостеприимного дома что-то пропустил, восседая на небесах?

– Знаете, что меня действительно беспокоит? – Я с вызовом взглянул Хорсту прямо в глаза. – Почему вы спрашиваете об этом именно меня?

– Почему? – Хорст взял с подноса для визиток, лежавшего на журнальном столике, какой-то конверт и подал мне его. – Читайте, читайте. По-моему, там все сказано, и довольно убедительно.

Конверт был вскрыт. Судя по надписи, напечатанной на принтере, он предназначался хозяину дома с пометкой: «В случае крайней необходимости». Я вынул из конверта письмо и, развернув сложенный вчетверо лист бумаги, узнал почерк Олега. «Если со мной что-нибудь случится, пожалуйста, разыщите моего друга Игоря Карцева. Он надежный человек, ему вы можете полностью доверять. Он будет знать, что произошло. Олег Емельянов».

– Когда он это написал? – тихо спросил я.

– Мне передали конверт только вчера, меня давно не было в Москве, а когда я вернулся, ассистент Емельянова сообщил о том, что перед своим исчезновением шеф оставил ему для меня конфиденциальное сообщение. Я прочитал письмо и дал задание разыскать вас, что, как вы понимаете, было несложно, учитывая вашу давнюю дружбу с Олегом. Или он заблуждался и вы не считаете себя таковым?

– Простите, – мне стало неловко, – я не это имел в виду. Дело в том, что после того, как Олег пропал, вокруг меня появилось слишком много малознакомых мне людей, которые под любыми предлогами пытались выведать, доверял ли мне Олег какие-то тайны.

– А он доверял? – Хорст протянул руку за письмом, и я машинально вернул его.

– Если то, о чем мы говорили с ним, – тайна, тогда – да, наверное, доверял, – пожал я плечами, – но дело в том, что я не знаю этого, равно как и того, от кого и какие секреты он хранил.

– Видите ли, – промолвил Хорст после продолжительной паузы, показавшейся мне вечностью, прерывать которую никто не имел права, – мне вся эта история с убийством Саши (я не сразу понял, что он говорит о Чернове) показалась странной. Я знал его отца, Саша вырос у меня на руках, я с уважением относился к Стелле и считал, что Саша вел себя по отношению к ней не совсем корректно… Только не пытайтесь убедить меня в том, что об ушедших – или ничего плохого, или ничего вообще. Чтобы понять, что случилось, надо знать, как жила эта семья. Я сам несколько раз участвовал в их примирении, и не сочтите меня нескромным, но во многом благодаря мне этот брак оказался столь продолжительным. Саша по природе натура увлекающаяся и, что греха таить, не моногамная. Я вообще считал, что таким мужчинам следует не жениться, а содержать двух-трех порядочных подруг, и кстати сказать, средства ему вполне это позволяли, а еще лучше, чтобы девочки знали о существовании друг друга и поддерживали нормальные добрососедские отношения. Но вы же знаете, как у нас в обществе относятся к условностям, – если мы, конечно, говорим о людях со статусом и внятным общественным положением. Нормальный деловой мужчина должен быть женат и соблюдать рамки приличия, что Саша, увы, делал далеко не всегда. Разумеется, они ссорились, но не в такой степени, чтобы дойти до убийства. Я бы еще поверил, если бы Саша убил Стеллу – случайно, не рассчитав удар. Но она… Это невозможно, да нет – это просто нереально. Едва до меня дошла весть о смерти Саши, я немедленно предпринял все возможные шаги, чтобы облегчить участь Стеллы. Я вмешался, насколько мог, благодаря чему у нее были довольно сносные условия в тюрьме. Я нанял для нее лучшего адвоката, одного из лучших, – убедил Емельянова взяться защищать Стеллу, открыл для него неограниченный кредит. Я держал в руках копии всех материалов следствия и ничего не понял – либо они виртуозно сфабрикованы, либо все обстояло именно так, как официально о том было объявлено. Я договорился с лучшим частным детективным агентством, что они будут помогать адвокату Стеллы, но он почему-то отказался от их услуг, уверяя, что справится самостоятельно. Мне кажется, он что-то искал и, возможно, нашел, но не успел или по каким-то причинам не захотел мне рассказать об этом до того, как все проверит. И вот его нет, и даже мои связи в соответствующих кругах не помогают – Олег как сквозь землю провалился. А потом еще эта из ряда вон выходящая история со Стеллой! Я нажал на кого надо, и мне признались, что просто не знают, где она… То есть они, конечно, говорят, что не знают, где находится ее тело, потому что убеждены, что смерть была диагностирована правильно. Отсюда – закрытый гроб и как следствие слухи, которыми уже полна вся пресса…

– Это не слухи, – раздраженно сказал я, – два дня назад я держал в руках доказательство того, что Стелла и Олег живы, были по крайней мере эти самые два дня назад.

– Меня действительно слишком долго не было в стране, – с каким-то особенным подтекстом сказал Хорст, и цвет его лица в считанные мгновения сравнялся с белизной его благородной седины. – И что они хотят от вас в обмен на их освобождение? Это как-то связано с бизнесом Саши или со мной?

– С чего вы решили, что это похищение и кто-то требует выкуп? – Меня опять повело, так что я и сам испугался – а не слишком ли быстро я разоткровенничался?

– Если я правильно трактую письмо Емельянова, то он предполагал, что ему может грозить опасность. И в тексте есть прямая ссылка на вас – вы посвященный, он вам что-то рассказал. Разве только хотел вас подставить, но… Как вы думаете, такой поворот сюжета возможен? – Хорст снова потянулся к бокалу. – Вам повторить?

– Нет, – отказался я. – Хорошо, а если предположить – только предположить, что Олег действительно передал мне некую важную информацию, что это дает вам?

– Вы решили вести собственное расследование? – Хорст изумленно приподнял правую бровь. – А вы понимаете, куда лезете?

– Я же сказал – если… – напомнил я ему.

– Игорь… я могу называть вас по имени? Вы мне все-таки в сыновья годитесь. (Я кивнул.) Спасибо. – Хорст сделал еще один маленький глоток, второй за все время нашего разговора. – А мы можем обойтись без самодеятельности? Насколько я могу понять, именно на этом сгорел ваш друг Олег Емельянов. Полагаю, он либо не захотел делиться славой с частным детективом, либо…

– Хватит! – не выдержал я и вскочил со своего места, всем своим видом давая понять, что намерен уйти – тотчас же по завершении того, что будет сказано после. – Мне противно ваше лицемерие, Герман Альбертович, и актер из вас никудышный! Мы встречались с Олегом за несколько дней до его исчезновения, и он рассказал, что вы, именно вы, передали ему документ, который поможет пролить свет на убийство Александра Чернова. Олег передал мне ксерокопию зашифрованного текста, который он просил меня, скажем так, «перевести». Он считал, точнее – вы внушили ему, что это тайная бухгалтерия Чернова, и Олег купился на эту фальшивку, потому что хотел помочь Стелле, хотел спасти ее.

– Постойте! – Хорст тоже поднялся с кресла, пытаясь жестами остановить меня. – Я не понимаю, о чем идет речь. Я никогда не встречался с адвокатом Емельяновым. Все переговоры с ним по моему поручению вела адвокатская фирма в Йоханнесбурге. И я не передавал вашему другу никаких бумаг, тем более секретных. Я вообще с ним не знаком. И мне непонятно, почему он назвал мое имя. Мне его рекомендовали как порядочного человека, и отец Стеллы отзывался о нем очень хорошо.

– Вообще-то ваше имя, – с неохотой признался я, – ваше имя назвал не Олег, это было мое предположение, так сказать импровизация, вот только непонятно, почему он не стал оспаривать его. Возможно, хотел скрыть от меня настоящий источник информации. Либо его уже шантажировали и он был рад моей, так сказать, «догадке».

– Значит, сам догадался? Умница. Так вы математик, говорите?

Я растерялся – я так сказал? Не помню, чтобы у нас заходил разговор о моей профессии. Впрочем, если он сумел найти меня, значит, и знал больше, чем говорил.

Я смотрел на Хорста, как кролик на удава, и боялся пошевелиться. Если он ничего не знал о существовании «записной книжки», то передать ее Олегу, прикрываясь именем близкого к семье Черновых человека, мог только настоящий убийца Александра Чернова. Такого я никак не ожидал. Даже не мог подумать, мне и в голову такое не могло прийти! Я беззвучно охнул и как подкошенный опустился в кресло, не в силах отвести от своего собеседника растерянного взгляда. Я чувствовал себя полным идиотом, я, наверное, был им в глазах Хорста. Пожалуй, он прав, детектив из меня не получился, а я-то думал – прижму его к стенке, заставлю открыть карты, но пока я лишь перебирал колоду из джокеров.

– Может быть, начнем сначала? – примирительно предложил Хорст. – Итак, зная, что адвокат Емельянов никогда не встречался со мной, некто, причастный к гибели Саши, разыскал вашего друга, выдавая себя за меня… Для чего? Что он хотел от адвоката, что ваш друг просил сделать вас?

Я вздохнул и, в подражание Хорсту выдержав паузу, все рассказал ему, упомянув и о своих недавних догадках, и о договоре с Максимом. И пока неторопливо, словно вспоминая, излагал Хорсту события последних дней, увидел их как бы заново, со стороны, и мне стало неуютно перед этим спокойным, уверенным в себе человеком. Судьба его тоже потрепала изрядно – мне были известны лишь какие-то общие черты биографии Хорста, в которых замешено разное и многое. Бывший военный, еще в советское время вышедший в отставку по ранению, он заявил о желании уехать на историческую родину. Но сработал государственный защитный механизм – не истек срок давности секретных сведений и еще какие-то другие ограничения. В истории его жизни, рассказанной в Сети, упоминались еще вызванный этим решением развод с любимой женой, раздел детей, в результате которого старший сын остался с отцом. В общем, все как в плохой мелодраме, включая феерический финал – за младшего Хорста кто-то кого-то попросил, и молодой человек отправился по приглашению в гости к родственникам, проживающим в Бразилии, откуда уже, по вполне понятным причинам, не вернулся. А Хорст-старший неожиданно для всех, знавших, что он водит как бог, попал в автоаварию, в результате которой сильно пострадало его лицо. После виртуозной пластической операции будущий алмазный магнат сделался неузнаваемым, и все фотографии прежних лет стали бесполезны, а от появления новых он старательно уклонялся и долгое время делал это весьма успешно. Настолько успешно, что незадолго до всеобщей политической неразберихи ему удалось-таки выехать из уходящего в прошлое Союза. Хотя, честно говоря, я почему-то думаю, что ему разрешили это сделать – у Хорста было много друзей среди военных, о нем отзывались не просто хорошо – с уважением. Другое дело, что он подобно другим не стал дожидаться перемен, а сам изменил свою жизнь. Дальше в его «житии» появились пробелы, а возник он на горизонте своей старой родины уже в середине девяностых, привезя в Россию южноафриканские контракты. Кажется, он числился консультантом и на приемах с прессой не светился, его личное состояние не входило ни в какие публичные рейтинги и светские списки по обе стороны от экватора, но слухами земля полнится – с некоторых пор Хорста иначе как «нашим королем ихних алмазов» уже и не называли. Нет, ему не торопились вернуть российское гражданство, и он без видимых причин к тому не стремился, но землю по Минскому шоссе приобрел и отстроил резиденцию, где бывал нечасто, а если и бывал, то ненадолго, равно как и вообще в стране. Говорили, что у него дом в Голландии, вилла на Майорке и что для своих семидесяти пяти он выглядит неподражаемо молодо, и я сегодня в этом убедился. Его бывшая жена и дочь с прессой не общались, о сыне знали немного – как зовут, сколько лет, где учился, но мне показалось, что о Хорсте говорят и пишут мало исключительно потому, что он так хотел. И сумел добиться желаемого.

Я не знаю, как этому человеку удалось то, что удалось, я ничего не смыслю в политике, не понимаю, как реально действуют механизмы, приводящие кого-либо на вершину бизнеса или власти, да и, по правде говоря, мне это не особенно интересно. Но тот факт, что личность такого масштаба, как Хорст, оказалась беспомощной перед лицом типично нашей криминальной ситуации, удручало. Или деньги и связи все-таки могут не все? В общем, я в очередной раз ошибся и запутался, в чем и вынужден был признаться моему собеседнику. Потому что я уже ничего не понимал – Олег был уверен, что говорил с Хорстом, Хорст утверждает, что его не было в Москве. Записная книжка Чернова существует, но о ее существовании не известно никому – ни милиции, ни настоящей прокуратуре, ни Стелле. Сведения, содержащиеся в ней, реальны, но к бизнесу не имеют никакого отношения. На этом месте я споткнулся и, подумав секунду, решил о Китеже не рассказывать. Довольно и того, что некто полагает в ней важные для себя сведения, и моя задача – отдать их ему. А лучше – найти самого «заказчика».

– А зачем искать? – удивился Хорст. – Вы спокойно продолжаете работать над расшифровкой записной книжки, а когда вас найдут, попытайтесь понять, кто именно искал.

– Что вы подразумеваете под фразой «когда вас найдут»? – вздрогнул я.

– Не прикидывайтесь буквалистом, – снисходительно улыбнулся Хорст, – вы прекрасно поняли, что я имею в виду… Простите, я отвечу на звонок. Да, Вальтер, хорошо, приезжай, когда сможешь. До встречи… Это сын, мы назвали его в честь деда, он служил еще в царской армии. Итак, на чем мы остановились?

– На том, что вы предлагаете мне стать приманкой для похитителей Олега и Стеллы, – не без ехидства напомнил я.

– Думаете представить меня монстром? – покачал головой Хорст. – Не выйдет, это не мое, это ваше решение, вы все сделали для этого сами. Взялись помогать Емельянову, освободились от зависимости родных и близких… (Хорст предупредительно поднял руку.) И не пытайтесь уверить меня в том, что вы рассылаете дорогих вам людей по городам и странам исключительно из опасения за их безопасность, – нет, вы еще и освобождаете поле для игры. Вы же мужчина, это типично мужской поступок. И я его принимаю и одобряю. И – предлагаю свою помощь. Видите ли, если в этом деле действительно есть кто-то третий кроме вашего профессора и Саши, то это очень серьезный игрок, прекрасно знающий семью Черновых, вполне вероятно, пользовавшийся доверием Стеллы и, главное, имеющий едва ли не равные со мной возможности. Что делает наш поединок с ним делом чести для меня. Поверьте, нас не очень много, и мне казалось, я со всеми знаком. С кем-то я дружен, кто-то соблюдает нейтралитет. Есть и такие, с кем мы друг друга на дух не переносим. Попасть в наш круг непросто. Значит, я либо чего-то не знаю, либо это совершенно новый персонаж, поиском которого следует заняться всерьез. Этот человек меня заинтриговал, и я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы найти его.

– Но Олег говорил, что милиция проверила всех партнеров Чернова по бизнесу, всех друзей – предполагаемых и мнимых, – засомневался я.

– Надо будет посоветоваться с Вальтером, – задумчиво сказал Хорст, – после нашего возвращения они как-то заново сблизились с Сашей, возможно, он что-то мог ему сказать. Для него это тоже был страшный удар, они, как и вы с вашим другом, выросли вместе. Сашу уже не вернешь, так хотя бы помочь вашему Олегу. И Стелле.

– И вы называли меня максималистом? – Я не смог удержаться от не слишком доброй усмешки.

– Дружба, Игорь Сергеевич, это не максимализм, – жестко ответил мне Хорст. – Мужская дружба, любимая женщина и дети – это три кита, на которых зиждется жизненное кредо каждого представителя сильной половины рода человеческого. Возможно, вы этого еще не поняли или боитесь признать эти корни своими, но так оно и есть, так было и так будет. И что бы вы мне ни говорили, вы взялись распутывать это дело, подсознательно руководствуясь именно этими вечными мотивами. И не воображайте, что я вас осуждаю или иронизирую над романтичностью вашего поступка, для меня эти три составляющие моей жизни – не только слова, не просто слова и совсем не слова. Это мое мировоззрение, мои принципы, которым не изменяют. Верность этим принципам я ценю и в других. И мне неприятно, когда мужчина стыдится того, что делает его сильным, – мужской дружбы и любви к женщине и детям. Я называю это малодушием и отношусь с подозрением ко всем, кому эти чувства кажутся смешными и наивными. Я выразился ясно?

– Сложновато по конструкции, но если отсеять эмоции, то в общем и целом – да. – Мне так не хотелось сдаваться: Хорст меня поучал! Я отцу не позволял читать мне нотации и давать наставления. Мы с отцом всегда разговаривали по душам при удобном стечении обстоятельств и поэтому крайне редко. Иногда мне казалось – он меня не слышит, он забыл о моем существовании, он весь погружен в свои формулы и теории, порой мне его так не хватало – в реальной жизни, каждый день, но потом я понял – это и есть отцовская педагогика. Он приходил на помощь только тогда, когда я сам не мог сделать больше, но никогда не завершал мою работу за меня. Отец не вмешивался в мои отношения с коллегами или подругами, иногда мне казалось, что моя жизнь его не интересует совсем. Но время от времени происходило что-то такое – случайный разговор, мимоходом оброненная фраза, неожиданный жест доверия, – после чего я понимал: я ошибался, отец всегда оставался рядом со мной – он стоял чуть в стороне, но ни на минуту не выпускал меня из виду.

– Наверное, очень трудно быть вашим сыном. – Я и сам не понимаю, как это вырвалось у меня, но я понял – мои слова ошеломили Хорста. На мгновение он замер, точно готовился к прыжку – смертельному для своего визави, но потом взял себя в руки и сухо сказал:

– Я прошу вас держать меня в курсе всего, что будет происходить. Звоните мне, как только у вас появятся новые сведения или догадки. Свой номер я сообщу вам через час, ждите моего звонка.

– Вы не боитесь афишировать свой номер? – удивился я.

– Это будет номер нашей прямой связи, – холодно ответил Хорст. – Так что, если по этому номеру мне позвонит кто-нибудь еще или в ответ я услышу незнакомый мне голос, я буду знать, что вы либо предали меня, либо у вас крупные неприятности и вас необходимо спасать, если, конечно, не будет слишком поздно…

«Тебя кто-то очень сильно испугал?» – спросила Татьяна, собирая вечером на стол. «Вы точно подготовили все, что будет вам нужно в дороге? Это же не самолет, больше суток плестись, забытое просто так с полочки не возьмешь», – вопросом на вопрос ответил я. «Танечка, я оставила на тумбочке свои очки, ты не могла бы, милая, их мне принести, а то боюсь, вилку мимо рта пронесу», – попросила Анна Петровна, появляясь в дверях кухни. Татьяна кивнула и вышла, а я невольно поморщился – мне показалось, она собиралась заплакать, этого только еще не хватало. «Тебе не следует ее обижать, – тихо сказала Анна Петровна, – она славная и, кажется, неплохо относится к тебе». «Лучше, чем достаточно. – Я дал ей понять, что прекрасно знаю, что Татьяна думает обо мне. – Именно это меня и напрягает». «А ты перестань бояться, – посоветовала Анна Петровна, – просто прими ее как есть, вместе с ее чувствами, и скоро сам увидишь, что твоей независимости никто не угрожает, кроме тебя самого». Я собирался поинтересоваться у нее, что значит сия тирада, но Татьяна уже вернулась, и мы сели ужинать.

Разговор за столом не складывался, да я и не желал этого. Мне было довольно встречи с Хорстом, и только дома я понял, насколько отвык от диктатуры. Собственно говоря, я ее не знал. Дома отец с феноменальной изобретательностью пресекал любые попытки мамы к самоутверждению. Он умудрялся создавать впечатление, что потакает ей во всем, но сохранял независимость собственных суждений и поступков. И даже когда она все-таки вмешивалась в его жизнь, ему удавалось гасить конфликты – не за счет самоуничижения или нанося ответный удар, разумеется – фигурально выражаясь, а обращая все в шутку, сводившую на нет мамины территориальные и интеллектуальные претензии. Она «разорила» немало дружеских гнезд по разным причинам: у кого-то с ней вышли рецептурные разногласия, чью-то жену она приревновала к отцу, заподозрив в чрезмерном, как ей казалось, внимании к нему. Отец перестал ходить с нею в гости к прежним знакомым, но все праздники проводил дома, отчего создавалось впечатление, что мама победила и он выбрал ее. На самом деле он перераспределял свое время с такой точностью, что создавал для нее иллюзию своего постоянного присутствия. И раз и навсегда отвоевал для себя право на невмешательство в его кабинет и на Анечку. Честно говоря, мне нравилось, как мама и папа находили общий язык, будучи при этом совершенно разными людьми. Сам я не желал такой жизни для себя, но восхищался тем, как они с ней справлялись.

Нет, в моей семье не было тиранов, точнее – каждый из родителей был для другого этим самым тираном и, уступая в чем-то одном, одерживал свою маленькую победу в следующей «схватке». Из этих чередований и складывалось равновесие, разрушить которое не удалось никому, даже Анне Петровне. Она просто «зависала» в верхней точке отцовского маятника и ждала, когда он снова переместится в ее направлении, чтобы потом опять оказаться центростремительно притянутым к противоположному апогею. Где он, кстати, тоже надолго не задерживался, что было вполне оправдано законами механики, иначе это было бы уже не равновесие.

Хорст меня не испугал, мне стало неуютно от самой модели его жизни. Конечно, я не стал бы называть ее тюрьмой, но все-таки она была заметно нормативной. И если в моей семье, в моем кругу под нормой всегда понималась среднестатистическая величина, предполагающая, что есть еще и предельные нижнее и верхнее значения, то в образе мыслей и поведении моего нового знакомого чувствовалась тяга к прямой стандартизации. И норма была не одним из возможных значений, а единственно возможным. А эти его три немецких «ка» – киндер, кюхен, кирхе – на новый лад! Я не был склонен видеть в образе мыслей Хорста влияние только военного прошлого и идеологического воспитания в духе его времени, нет, это было гораздо глубже и являлось внутренне присущим качеством его характера, его личности. И если честно, мне было бы любопытно познакомиться с Хорстом-младшим. Все мы – отражение своих родителей, я бы хотел проверить свое впечатление о его отце.

«Ты совсем ничего не ешь», – мягко заметила Анна Петровна. «Наверное, я невкусно приготовила», – грустно сказала Татьяна. «Все нормально, – успокоил их я, – это у меня мысли невкусные, отбили весь аппетит. Лучше давайте еще раз проверим все вместе, не забыли ли чего, и потом будем отдыхать. Завтра трудный день».

Пока Татьяна убирала со стола и мыла посуду, а Анна Петровна развлекала ее разговорами, я позвонил отцу. Моя подруга из турагентства все организовала отлично – даже мама была довольна, просила мне передать, что ей понравилась эта милая деловая девушка, сразу видно, что мы попали в хорошие руки. Отец передавал мне ее слова – прекрасный отель, все очень вкусно, жаль, что море еще слишком холодное, но есть закрытый бассейн с подогреваемой морской водой… Наконец мама на что-то отвлеклась и подошла к кому-то, я слышал, как она разговаривала – кажется, это был продавец ювелирного киоска, и отец быстро спросил: «Как Аня?» Все в порядке, я успокоил его, завтра они выезжают, как доберутся, я дам тебе знать. Я хотел завершить разговор, но потом передумал и передал мобильный Анне Петровне. Она почему-то побледнела, с заметным усилием прижала трубку к уху и потом вышла разговаривать в коридор.

«Таня, я очень тебя прошу, будь все время внимательной, не забывайте закрывать купе, когда ложитесь спать, и вообще…» – начал было я, но Татьяна прервала меня: «Не беспокойся, с Анной Петровной ничего не случится». «Ты не понимаешь, – рассердился я, – это очень серьезно». «Так объясни, чтобы я поняла». Она поставила вымытую чашку на мраморную столешницу мойки так, словно стукнула кулаком по столу. «Я не требую понимания, я прошу принять мои слова как данность, – устало сказал я, – я благодарен тебе за согласие помогать, но не надо играть в семейную пару и устраивать разборки на тему “что, зачем и почему”». «Ты совсем помешался на своей мужской свободе. – Татьяна отвернулась и уперлась ладонями в столешницу. – Не хочешь говорить – не надо, просто… просто я боюсь за тебя!» Я подошел к ней и обнял: «Будь умницей и не придумывай большего, чем есть. Все, иди спать, а то мне надо поработать».

Заснуть сразу не получилось – позвонил Максим. Сообщил, что узнал кое-что интересное, но по телефону всего не расскажешь, и попросил встретиться завтра. Часа в четыре, сказал я, – в восемь уходил поезд до Геленджика, с девяти я на экзамене, и скорее всего до обеда. Нормально, ответил Максим, договорились, на том же месте, в тот же час. Юморист.

Пока не спалось, я решил просмотреть файлы, полученные от него вчера. В Интернете уже разместили информацию о похоронах Стеллы Черновой, которые прошли в закрытом режиме, только для родных и близких усопшей. А я даже не мог позвонить ее родителям и предупредить, что Стелла еще жива и, быть может, от меня зависит, смогут ли они снова увидеть ее. Я был совершенно уверен в том, что Хорст не расскажет семье Стеллы о полученных от меня сведениях. Я даже не понял, как он вообще к ней относился – уговаривал не разводиться с нелюбимым и не любящим ее человеком ради того, чтобы тот мог соблюдать условности своего круга? И при этом считал себя благодетелем!

Ладно, вот две папки – «Звонарев» и «Разное». Углубляться в «разные» материалы Максима я не стал, в отличие от профессора парень искал подсказки для своих сценарных фантазий в общедоступных местах – сайты, электронные книги, архивы газетных и журнальных публикаций. Его не интересовал исторический факт как реальность, он подбирал иллюстрации к сочиненному им сюжету. Складывал фрагменты мозаики, подтасовывая и подгоняя их под себя. Это скорее напоминает составление паззлов – ты заранее знаешь рисунок, и твоя задача состоит лишь в том, чтобы в итоге получить уже известное тебе изображение. Звонареву, напротив, были необходимы неопровержимые свидетельства в пользу его теории, точнее – сама теория, и поэтому все информативно ценное он Максиму не отдал. В профессорской папке я нашел лишь отчет о подготовке операции «Зеркало» – без указаний дат и географических координат, только данные о количестве участников забрасываемых групп и придаваемом им снаряжении. Так что Максиму пришлось изрядно над ним потрудиться, чтобы восстановить хотя бы какие-то сведения, дополняя их из других источников. Парень не зря получал свое профессиональное образование – он работал над текстом так, как будто проводил журналистское расследование. Однако он нашел только то, что можно было найти в открытом доступе, остальное требовало более глубоких знаний в иных областях. Отсюда – ошибки и ложные предположения.

Вот неправильный перевод имени руководителя одного из структурных подразделений абвера – по-видимому, Максим не знает немецкого, и для русского слуха обе фамилии звучат одинаково, но на самом деле речь шла о разных людях – сравнив оба написания в немецком варианте отчета, я проверил их через все тот же Интернет. Увы, незнание порождает религию. Дилетантство – основа приключенческого жанра. Ошибка в переводе взвела курок фантазии сценариста, и вот уже готов новый поворот детективного сюжета. Поиск мифического Китежа был так важен для абверовцев, что крупный чин СД желает сам возглавить десант, отправленный на его поиски, и распространяет на время работы экспедиции дезинформацию о своей смерти, из чего Максим делает вывод, что этот офицер был еще и тайным сотрудником «Аненербе» – института исследования расовой чистоты в структуре СС, кроме опытов над людьми в концлагерях занимавшегося оккультизмом и поиском исторических и мифологических артефактов, которые могли бы доказать превосходство арийской расы и поспособствовать своей мистической силой укреплению военной мощи Третьего рейха. В действительности состоялась обычная кадровая перестановка – один офицер сменил на руководящем посту другого, глупо погибшего в нелепой аварии – спустила шина, и автомобиль занесло на дороге, машина врезалась в дерево, и, как обычно, водитель, уклоняясь от столкновения, подставлял машину со стороны пассажира. Уверен, водителя, сидевшего за рулем, не просто разжаловали, а сослали в самую горячую точку на русском фронте.

Меня же в этом документе заставил обратить на себя внимание другой факт, судя по всему, в свое время настороживший и Звонарева, – все члены в составе третьего, основного, десанта операции «Зеркало» были немцами, «истинными арийцами». Факт исключительный – диверсионные отряды, забрасывавшиеся в тыл советских войск, набирались, как правило, из бывших военнопленных, давших согласие работать с абвером. Так были сформированы первые две группы, участвовавшие в операции. Обе возглавлялись перебежчиками – людьми, осознанно решившимися на этот шаг. Один из них когда-то работал редактором заводской многотиражки, второй служил кадровым офицером Советской армии. В каждую из команд входили пять человек – обычный мобильный подрывной отряд, задачей которому ставился быстрый выход на цель и незаметное осуществление минирования. Обе эти группы захвачены на месте приземления – перевозившие их самолеты особенно не маскировались и были опознаны еще в небе, так что их «вели» до точки выброса десанта. В отчете перечислялись амуниция и вооружение на списание – немцы заранее знали, что это снаряжение будет работать только на прикрытие основного десанта.

Группа, закодированная руной «Опфер», не имела в своем составе ни проводника, знавшего местность, ни человека из самих участников экспедиции, хотя бы немного понимавшего по-русски. Из чего следует: первое – повышенный уровень секретности операции, второе – они точно знали, куда идти, и были готовы к самопожертвованию. И почти наверняка получили указание – либо вывезти найденные сокровища, либо их уничтожить любой ценой – даже ценой собственной жизни. О чем свидетельствовало и вооружение группы, больше напоминавшее экипировку смертников-бомбистов, – несколько сот килограммов взрывчатки в шашках, подрывные батареи, бикфордов шнур, запалы, капсюли, гранаты разных систем, противопехотные и магнитные мины. Неплохой «сувенирный набор», дополнявшийся арсеналом из парабеллумов, наганов, пистолетов и автоматов. Доставляли десантников и грузы трофейные американские «дугласы», которые не должны были привлечь к себе внимания советских ПВО – их вполне могли счесть за сбившуюся с пути воздушную группу союзнического конвоя.

Все было с немецкой педантичностью продумано до мелочей – никаких документов или карт, никаких следов для опознания. Группе не полагалась рация, запрещено пользоваться любыми средствами связи, которые могли бы выдать местонахождение группы. Строжайше запрещено вступать в любые контакты с населением. Запас продовольствия для группы был рассчитан на месяц. Максим предположил, и это показалось мне вполне разумным, что в случае успеха место выхода десанта к своим было заранее согласовано, их должны были ждать в условленном месте в течение определенного периода времени, после чего операция считалась завершенной. Для подачи сигнала группе придавались ракетницы – по одной на каждого из членов команды, не исключено, что очередность и количество сигналов являлись кодом для встречающей стороны. Инструкция для участника группы «Опфер» была составлена, я бы сказал, безнадежно жестко, в ней не было даже духа научной экспедиции. Свое задание каждый из десантников, по-видимому, знал наизусть. Можно только представить себе, как тщательно и изнурительно планомерно велась подготовка и отработка маршрута, если единственными приборами, измеряющими направление движения, у них были компас и теодолит. Даже в отчете не назывались настоящие имена парашютистов – только порядковые номера: первый, второй и так далее, а их одежда была соответственно маркирована. Каждому участнику группы в верхний коренной зуб была вмонтирована капсула с быстродействующим ядом, прибегать к которому следовало в ситуации крайней необходимости, а в остальном десантнику рекомендовалось есть левой стороной челюсти, сильно не прикусывая, и употреблять в пищу исключительно мясное и овощное пюре с кашами из специальных продуктовых пакетов из растворимой фольги. Организаторы этой «экологически чистой экспедиции» позаботились и о том, чтобы избежать возможности преждевременного срабатывания взрывных устройств – детонирующие части мин были распределены между всеми членами группы, взрыватели хранились у старшего группы, имевшего порядковый номер девять, число-перевертыш. В распоряжении десантников было самое необходимое из набора геолога, а также инвентарь, который обычно используют спелеологи, включая оборудование для обследования подводной части пещер. А еще – лопаты, фонари, топоры, бинокли, плащ-палатки, аптечки с хирургическими инструментами, накомарники, полушубки, валенки и унты. В остальном же экипировка десантной группы отчасти напоминала снаряжение альпийских стрелков – ботинки на специальной подошве с выпускающимися при необходимости металлическими зубчиками, ножи, ледорубы, веревки, крюки и карабины, солнцезащитные очки и шерстяные перчатки. Судя по всему, Максим тоже обратил внимание на этот факт и безрезультатно пытался отыскать в разных источниках упоминание об участии горных стрелков «Эдельвейса» в других операциях кроме европейских и кавказских. Но вряд ли это были собственно и только «эдельвейсы». Альпийские стрелки – скалолазы и снайперы, а здесь чувствовалась более солидная и широкая подготовка. И, я бы сказал, особая миссия и высокая честь. Что в сочетании с повышенной степенью конспирации придавало операции «Зеркало» черты реального события. Однако история знает немало примеров того, как тщательно и порой с каким грандиозным размахом обставлялись великие аферы и разного рода мошенники ловко играли на тщеславии и людском суеверии. Нацистское руководство было известно своей одержимостью мифами – они искали библейский ковчег, Священный Грааль, памирскую Шамбалу, Атлантиду и инопланетные «летающие тарелки» в Антарктиде, исследовали замки в Пиренеях, пещеры в горах Южной Америки и курганы на Балканах и Черноморском побережье. Не говоря уже о поисках легендарной Гипербореи на руническом пространстве северных морей в ареале Гренландии и Исландии. Им было дело до всего – до любых тысячелетних загадок человечества, и к расшифровке каждой из них они подходили очень серьезно, обставляя свои экспедиции с размахом и подводя под них сколь возможно научную базу. Никто так до сих пор и не нашел ни одного документального свидетельства в пользу их гипотез, однако эти мифы живут до сих пор. На что натолкнулся профессор Звонарев? На одну из таких затратных и оказавшихся совершенно бессмысленными операций нацистских докторов оккультных наук или ему действительно повезло и он, следуя по тропинке из хлебных крошек, случайно оставленных совсем не сказочными «хансами», нашел доказательство существования затонувшего города? Вот только – где именно? В комяцком озерном крае? В горах Северного Урала? В карельских лесах? Куда отправилась команда «Опфер»? Почему немцы были так уверены в выбранном маршруте? Они шли или победить, или умереть – очередные жертвы нацистской пропаганды или крестоносцы времен Второй мировой войны? Полагаю, и Звонарев, и Максим пытались сделать триангуляцию выбросов групп, входивших в операцию «Зеркало», но только профессор понял, куда должны быть направлены векторы лучей от двух первых десантов. Понял, или кто-то ему подсказал, или что-то, чего мы пока не видим, потому что знаем безнадежно мало и блуждаем в догадках наивных гипотез, которые еще следует проверять и проверять. А времени на это нет. Звонарев занимался разработкой своей теории много лет, меня подгоняет ультиматум похитителей Олега и Стеллы. Вот когда бы мне пригодилась удача…

Меня разбудила Анна Петровна, и я ужасно расстроился – проспал, и теперь всюду придется бежать. Я видел, что мои дамы готовы – вещи собраны и чемоданы стоят в прихожей, завтрак разогрет, и Татьяна сварила мне кофе. Светлана из деканата привезла в подарок из Туниса упаковку «Бен Йеддера», и я тянул его, стараясь не расходовать на утренний перекус, а неспешно смаковать и баловать себя его чудесным ароматом, но сегодня времени на споры и наставления женской половины у меня не было. К тому же это будет излишеством – Татьяна и впрямь решит, что я воспитываю ее на будущее.

Когда машина пришла, я грубовато сказал «девушкам» – нечего рассиживаться (обе мои гостьи неожиданно оказались суеверными и в голос заявили, что на хорошую дорогу следует перед выходом из дома посидеть молча на стуле, приподняв ноги над полом), вынес чемоданы на площадку консьержки и потом поднялся в квартиру еще раз, чтобы помочь Анне Петровне спуститься. Она, конечно, уверяла, что я чересчур усердствую, но легкая дрожь в локте, когда Анечка опиралась на мою руку, показала, как она еще слаба. Имел ли я право настаивать на ее отъезде, или было лучше удерживать ее в больнице все это время? Какое время? Как долго? Было бы для нее там безопаснее? Мог ли я рисковать ею? Что я мог знать о том, что ждет меня самого? Я чувствовал и свою вину, и свою ответственность за то, что произошло с Анной Петровной, и должен был принять решение за нее. И я сказал «поехали».

Когда, уставший и раздраженный суетой этого дня, я подошел в условленное время к столику в кафе, где меня ждал Максим, то с удивлением увидел, что он сидит не один.

– Познакомьтесь, – с какой-то повышенной радостью в голосе сказал Максим, указывая на свою спутницу, – это Ася, приемная дочь профессора Звонарева.