Глава 5. Есть след

– Игорь? Это Максим Гаев, вы просили Володю Рындина передать, чтобы я вам позвонил…

– Максим? – Я не сразу понял, кто это.

Вчера я допоздна сидел в лаборатории. Сделанное открытие раззадорило меня, и я долго не мог оторваться от текста. Я снова и снова просматривал его, пока, как мне кажется, не распознал границы фрагментов, из которых текст был собран. Некоторые из них совпадали по интонационной структуре с расшифрованным отрывком, из чего я смог заключить, что они либо просто аналоги, либо составляют с ним единое целое. Другие фрагменты еще нуждались в лингвистической идентификации, но и среди них я выделил как минимум пять разных типов высказываний, и, судя по всему, русский язык – не единственный, на котором они были записаны.

Уже совсем стемнело, когда мне позвонили с вахты и дежурный довольно грубовато поинтересовался – как долго я собираюсь оставаться в академии? Я взглянул на часы и спохватился – завтра еще столько дел! Я сказал – скоро ухожу, проверил, не завалялся ли в компьютере какой-нибудь автоматически сохраненный файл из тех, с которыми я работал, и «закрыл контору».

Однако новая информация не давала мне покоя – я непривычно долго ворочался и никак не мог заснуть. Часа в три ночи я все-таки поднялся и отправился на кухню. Пожарив себе яичницу с хлебом, луком и беконом и буквально проглотив ее, я на несколько минут почувствовал удовлетворение, но, заваривая чай, понял – я не успокоюсь, пока не попытаюсь выяснить, что такое этот текст – реальные записи неизвестного мне человека или фальшивка компьютерного гения. И если первый вариант, то кто этот человек? Что-то мне не верилось, чтобы сам Чернов, таким, как я его представлял по рассказам Олега и публикациям в прессе, мог терпеливо сидеть и переписывать кодированный текст. Надо же – до меня только сейчас дошло: я все это время слышал «книжка Чернова», «книжка Чернова», но мне так никто и не сказал – а почерк-то в ней чей? В разговоре с Олегом однажды проскочило – возможно, бухгалтер, но для чего бухгалтеру сведения о тайных военных операциях нацистов в годы Великой Отечественной войны? Ерунда получается.

Я включил ноутбук, который оставался лежать на журнальном столике в зале, и вышел в поисковик. Оказалось, последнюю пару лет истек срок давности для многих событий того периода, и в прессе и в Интернете появилось огромное количество материалов – статей, телевизионных программ. Ну конечно, как я сразу не вспомнил! Полгода назад по одному из каналов прошел публицистический сериал – и прямо в тему. Несколько серий для него снимал давний друг отца – кинорежиссер Владимир Рындин, мэтр и большой знаток приключенческого жанра. Перед выходом фильмов на экран дядя Володя звонил и папе, и мне – напоминал, обязательно посмотрите и скажите потом, как и что. Сделать ответный звонок я забыл, а вот два-три фильма мельком видел. Отец с детства приучил меня к мемуарам – историческим, военным. При дележе библиотеки, когда родители переезжали, воспоминания Жукова, Рокоссовского, Маннергейма, де Голля – на тот момент у нас было сто пять томов записок военачальников разных стран, времен и народов на пяти языках – достались отцу. Я прочел не все из них – далеко не все, но у меня был Интернет, отец же предпочитал реальные книги, многие из которых имели авторские дарственные надписи.

История вообще высоко ценилась в нашем доме. Отец многие годы собирал мемуары современных политиков, книги о выдающихся деятелях – ученых, писателях, актерах, художниках, правителях разных эпох и народов. Он всегда выбирал книги, избегая дешевых «желтых» изданий – литература в нашей библиотеке была серьезной и высокой, как в смысле стиля, так и по значимости изданий. С легкой руки отца я привык относиться с почтением к великим именам и событиям, но не уделял им столько времени, как он, и не предавался размышлениям над историческими фактами с такой же последовательностью и глубиной. История – наука неточная, наука о том, чего нет – больше нет. Отец говорит – ты завис в настоящем. А я отправлял отца к его же любимому Шагалу – человек реальный не принадлежит ни тому, что выше, ни тому, что ниже, он – люфтменш, взвесь. «Я взвесь, я здесь, я есть…»

Интересно, звонить дяде Володе в семь утра – прилично или бессердечно? Киношники – народ творческий, дядя Володя часто рассказывал, что привычка засиживаться за полночь за печатной машинкой в прежние годы, а сейчас – за компьютером, которым он пользовался только как скорострельным печатным устройством с большим запасом памяти, для него даже не вынужденная, а естественная способность высокохудожественно развитого организма. Правда, еще год назад он жаловался, что возраст берет свое – вдруг его стало тянуть ложиться пораньше и вставать ни свет ни заря. В нашем доме иного режима никогда не признавали, и только азарт первооткрывателя не давал мне сегодня заснуть.

Я нашел в «записной книжке» телефона номер дяди Володиного мобильного и позвонил. Оказалось, на часах мэтра еще семь вечера – Рындин гостил у дочери в Сан-Франциско. Он обещал связать меня с кем-то в Москве и принялся было расспрашивать, с чего это я вдруг заинтересовался его темой. Я ответил – не я, он покровительственно хмыкнул: опять помогаешь какой-нибудь девушке с диссертацией? Она что у тебя – журналистка? Дядя Володя, взмолился я. Не стесняйся быть мужиком – если ты не женился на девушке, то хотя бы помоги ей защититься… Ох уж эти мне рыцари шестидесятых! Впрочем, я был рад любому его подозрению, лишь бы оно уводило его как можно дальше от истинной причины, заставившей меня ему позвонить. Об отце я сказал, что они с мамой улетели в Турцию, это немного умерило дружеский пыл дяди Володи, и он обещал объявиться по возвращении, правда, это еще не скоро будет – Нюша, любимая младшая дочь, родила и сейчас он в полной мере наслаждается ролью счастливого дедушки.

Недолгий, казалось, разговор резво «съел» положительную часть мобильного баланса, и связь прервалась. Но через минуту раздался ответный звонок по моему городскому номеру. Я думал, говорить о детях часами – исключительно женская привилегия, но дядю Володю просто распирало от гордости – он даже обещал прислать мне по «электронке» самые лучшие фото из семейного архива. Между делом он пожаловался на отсутствие работы, на современных режиссеров, которые поднахватались тут и там приемчиков, а духовное где? Говоря, он особенно не нуждался во мне – довольно было одной-двух реплик с моей стороны, и дядя Володя сам воспламенялся очередной дискуссионной идеей. Когда он наговорился или его отлучили от телефона, часы показывали восемь. Ложиться спать уже не имело смысла. В девять начинался экзамен для третьего курса.

Подписав протоколы, я выбежал из академии и поймал машину. Анна Петровна меня, наверное, заждалась или решила, что я передумал. Но я передумать не мог – во мне, неожиданно для меня самого, поселилась странная уверенность в том, что я должен очистить игровое поле и свое время ото всего, что может в самом ближайшем будущем помешать мне или сделать меня зависимым, а значит – уязвимым. Для кого, для чего – я еще не знал, но чувствовал, что грядет необычное – то, во что я не желал быть втянутым, но что уже завладело моим временем и что представляло угрозу для тех, кто рядом.

Туристическая Светлана заказала СВ-билеты на послезавтра, и я решил, что смогу потерпеть у себя двух женщин эти несколько дней. Конечно, можно было оставить Татьяну и Анечку в ее собственной квартире, но у меня им – да нет, мне! – будет спокойнее. Разумеется, визит «господина Парчевского» в больницу к Анне Петровне меня напугал, но я был уверен – у меня дома они больше не появятся и никого не тронут. Я нужен им, а значит, есть время для паритета. И еще я почему-то вдруг подумал: как хорошо, что у меня нет детей, равновесие будет существовать ровно до того момента, пока я не завершу свою работу над текстом, так что рисковать близкими людьми я был не вправе.

Почему я внушил себе, что меня ждут великие и опасные приключения? Не знаю, мы привыкли именовать это чувство интуицией. Не в мистическом смысле слова. Интуиция – результирующая предшествующего накопления аналитических данных, из которых в подсознании формируется картина ближайшего будущего.

– Я постелил Анне Петровне в своей спальне, ты занимаешь диван в кабинете, я со своим ноутбуком пока переселюсь в гостиную.

Татьяна, которая приехала за полчаса до нашего возвращения из больницы, сидела на стуле в гостиной, упираясь коленями в небольшой чемодан и словно боясь прикоснуться к чему-либо в моей квартире. Представляю, как она сейчас гадает, что означает для нее этот «вызов», – наверное, решает, в каких выражениях будет представляться родным Анны Петровны – моей девушкой, моей невестой, моей женой… Ну не мог я никому другому доверить сопровождать Анечку!

Анна Петровна ужасно смущалась и все просила отвести ее к себе, но я был категоричен – скажете, что вам необходимо, и либо я, либо Татьяна поднимемся к вам и все принесем.

– Может быть, ты объяснишь, к чему эта секретность? И что вообще происходит – этот решительный тон, распоряжаешься нами, ничего не рассказывая? – спросила Татьяна, когда мы уложили Анну Петровну в постель и оставили отдыхать, а Татьяна заняла кухню – теперь пару дней надо было готовить для троих. Она раскладывала на полочки купленные по дороге продукты и время от времени испытующе поглядывала на меня.

– Почему женщины никогда не принимают данность как есть? Это что – родовая память? – Я отнял у нее сервелат. – Мясные продукты, равно как и фрукты, если ты не знаешь, в холодильнике желательно хранить на нижней полке, потому что там суше и прохладнее и пища дольше сохраняет свежесть.

– А остальными полками ты вообще не пользуешься? – обиделась Татьяна, но следующую нарезку пристроила там, где я сказал.

– Обычно я ем в академической столовой, в остальных случаях поднимаюсь этажом выше, – усмехнулся я, – когда будет готово, дай знать. В больнице посоветовали готовить для Анны Петровны легкие супчики, гречку, куриное мясо – в общем, все, что не перегрузит кровь отходами переработки.

– Шел бы ты отсюда, – раздраженно буркнула Татьяна, но об этом меня и просить не стоило, это я всегда делал быстро и с удовольствием.

– Да, имей в виду, я люблю, чтобы дверь в кухню была закрыта, ненавижу, когда кухонные запахи разносятся по квартире. – Я, играя, увернулся от шутливого жеста Татьяны, замахнувшейся на меня полотенцем. – Ладно, не сердись, я пошел, а ты – позовешь.

Закрывая за собой дверь, я ощутил вибрирующий в заднем кармане брюк мобильный. Ожил! Всю дорогу до больницы и потом до дома он благополучно молчал, я пополнил счет только в терминале в супермаркете.

– Извините, я не расслышал – Максим Гаев? Вы студент или аспирант?

– Владимир Михайлович Рындин сказал, что вам требуется консультация по теме, над которой я работал, секретные немецкие операции в годы войны… О какой именно операции идет речь?

– «Зеркало», – наконец-то я понял, что это за звонок – дядя Володя выполнил свое обещание отправить ко мне парнишку с телевидения. – Алло, вы меня слышите?

– Слышу, – после пугающей паузы ответил звонивший, – откуда вам известно о ней?

– А почему вас удивил мой вопрос? – Я тотчас же напрягся: этот тон был мне знаком, именно так разговаривал со мною Олег, именно эти интонации звучали в моем голосе последние дни.

– Не телефонный и довольно долгий разговор, давайте встретимся в интернет-кафе на Арбате часа через два…

Парнишка и впрямь оказался молодым человеком лет двадцати семи – высокий, спортивный, с невероятно просветленным лицом и вместе с тем сосредоточенный. У меня на каждом потоке есть три-четыре таких студента – интеллектуалы, умницы, ответственные и по-честному целеустремленные, из тех, кто и в армии за себя постоит, и слабого в обиду не даст. Именно поэтому я не слушаю тех, кто говорит: мы пропадаем. Пока у нас есть такие ребята, прорвемся.

– Вот моя визитка. – Максим протянул мне вместо приветствия карточку.

– Военный журналист? – удивился я формулировке под именем своего нового знакомого. Я невольно вспомнил его первое «Володя Рындин» – нынешние молодые очень быстро переходили на ты, и поначалу меня это резануло. Но сейчас я подумал – наверное, имеет право, если только это не панибратство, а братство.

Я знал, что дядя Володя не только снимал развлекательное детективное кино, он хорошо знал армейскую жизнь и сделал первый честный фильм об афганской войне.

– Пришлось послужить, и тем горжусь. – Парень был с хорошим гонором, мне нравился такой стиль.

– Прежде чем мы начнем разбирать эту тему, – я посмотрел ему прямо в глаза, – скажите, почему вас насторожил мой вопрос, я даже обострил бы – испугал?

– И все-таки скорее первое, чем второе. – Максим тоже не любил сдавать своих позиций. – Но раз уж мы встретились, секретничать не вижу смысла. До звонка к вам я был уверен, что об операции «Зеркало» знают только два человека – я и профессор Звонарев, который и раскопал эту историю в заграничных немецких архивах времен войны.

– А кто это – Звонарев? – Куриная лапша в моем желудке начала мелко-мелко вздрагивать: это оно, понял я, это предчувствие, неужели я напал на след? – А можно по порядку?

– А время позволяет?

Я кивнул.

– Хорошо.

Чуть больше года назад продюсер, приятель Максима, затащил его в команду, штамповавшую документальные телесериалы о тайнах всемирной истории. Сериал имел успех, и один из каналов заказал им новую серию – о военных тайнах. Среди них было несколько фильмов о тайных операциях нацистов в годы войны – ну там военная разведка, шпионы и тому подобное. Честно говоря, признался Максим, мы с трудом отбирали сюжеты – оказалось, что и в этой сфере есть текучка, работа, которую делаешь каждый день, важная, порою жизненно необходимая, но совершенно непригодная для сценария – ни тебе эффектных погонь, ни засад со стрельбой, выразительных драматических поединков между нашими и плохими парнями. Но продюсерам и зрителям нужна «бондиана». Вот мы и сочиняли, насколько фантазии хватит, а чтобы мы слишком далеко от источника не удалялись, со сценарной группой работал консультант из архивного института. Профессор Звонарев, забавный такой человек, маленький, юркий, будь он артистом, я бы пригласил его на роль инженера Гарина – и внешность у него как будто обыденная, но такая харизма! А как рассказывал – заслушаешься. И ужасный педант: мы ему про свое – нам публику развлекать, а он – этого не было, это вы придумали, это все не так. Очень сердился, заказчикам звонил, жаловался на нас. И не принимать его во внимание было нельзя – канал государственный, консультант должен быть обязательно. Рудик, продюсер наш, однажды собрал всех сценаристов и говорит – пишите, что в голову придет, мы ему покажем, пусть свои замечания сделает, а мы все равно потом по-своему снимем. Короче, мне досталась одна северная операция абвера. Мучился с ней долго – материала много, но он весь для журналистской статьи, читать можно, а смотреть – нечего. Я посидел, покопался в Сети, и как-то меня осенило – я придумал сюжет. Честно скажу, самому понравилось, лихо закрутил, динамика пошла, появились разные планы для съемки. Принес сценарий Звонареву – он электронной почтой не пользуется и компьютер тоже недолюбливает, ему все отпечатанное подавай, да еще через два интервала, чтобы править можно было. Я, конечно, был готов к тому, что Звонарев начнет вносить свои коррективы, но он устроил мне настоящий разгром. И что самое удивительное и тогда для меня непонятное – в категорической форме запретил этот сюжет к показу. Он так кричал, что наш продюсер испугался и мне быстро подобрали другой сюжет для разработки. Я его, разумеется, сделал, сценарий передали Звонареву – сам он со мной встречаться отказался. Профессор внес свои предложения и замечания, и сценарий запустили в работу. По деньгам я не пострадал – мы с Рудиком уже не один фильм пропахали, а после чеченского так и просто закорешились по-братски. Он придумал, как мне сделанную работу оплатить, в общем, все, казалось бы, хорошо, но обида осталась. Мне нравилась моя идея – пусть она была бредовой, с точки зрения зануды-архивариуса, но смотрелась бы классно. В общем, я решил подкараулить Звонарева и напрямую спросить – чем ему так помешал мой сценарий.

Оказалось – действительно помешал. Звонарев долго уклонялся от нашей встречи, я несколько дней буквально преследовал его, пока он не сдался и не спросил – что мне надо? Я объяснил. «Я отвечу, – согласился профессор, если вы прежде расскажете, от кого узнали идею этого сценария, кто вам ее подсказал?» Тут пришло время мне удивляться – вообще-то у меня самого голова с мозгами, при желании я и не такое накрутить могу, Флеминг отдыхает – это автор Джеймса Бонда, пояснил я, видя, что профессор задумался над услышанной фамилией. «Точно сами?» «Хотите, я вам свои разработки покажу? И объясню, почему я задал именно такой поворот сюжета?» «Хочу», – сказал профессор. И мне пришлось ему рассказать.

Исходных историй в моем сюжете было две. Одну уже использовал в своей знаменитой повести Борис Васильев – помните, немецкий десант, направленный взорвать железнодорожную ветку? На самом деле таких операций в годы войны было много – немцы планомерно стремились разрушить снабжение советских армейских частей, взять разрозненные части в кольца окружений и оставить без подвоза боеприпасов и продовольствия. Их подрывные десанты работали в Карелии, в Коми. Особенно фашистов интересовала железнодорожная ветка, соединяющая центральную часть России и Урал, но ни одна из этих вылазок успеха не имела – десанты отслеживались и уничтожались. О другой части моего сюжета говорилось мало – в годы войны немцы неоднократно пытались создать в Союзе «пятую колонну» из предателей родины, но их было слишком мало для масштабных операций. Вот в абвере и решили поднять гулаговский север – подготовили будущих вожаков из перебежчиков, забросили десантную группу в Печорлаг, но затея провалилась – ни уголовники, ни политзаключенные в массе своей новоявленных освободителей не поддержали. История, конечно, пафосная, но достоверная и поэтому не романтическая. Чем можно было ее усилить? И я придумал интригу. Если немцы на захваченной Украине раскапывали курганы в поисках мифологических захоронений, то почему бы не предположить, что на Север нацистов гнали не только военные соображения, но и мистика, и что под видом военного десанта сотрудники «Аненербе» искали на Русском Севере следы исчезнувшей цивилизации. Какой? Я придумал, что Китеж все время искали не там, а вот немцы сделали свои предположения и хотели разыскать затонувший город и вывезти его сокровища.

– Минуточку. – Я поднял руку, как школьник на уроке. – О каких сокровищах вы говорите? Судя по историческим фактам, Китеж был обыкновенным военным форпостом. Разве что предположить, что через него в Европу переправлялись пушнина и драгоценные камни, но сколько же их там должно было оказаться, чтобы в денежном эквиваленте они могли считаться сокровищем? И потом, мы говорим о двенадцатом веке, не помню, чтобы тогда на Русском Севере уже велась добыча алмазов и существовало массовое производство мехов.

– Вы тоже историк? – на мгновение растерялся Максим.

– Математик, – успокоил я его, – но с довольно широким кругозором. Наверное, пришло время и для моей визитки.

– Доктор физико-математических наук, академия информатики. – Максим повертел в руках мою карточку. – А вы-то как подстряли в этом деле?

– Ничего, если моя исповедь будет следующей? – улыбнулся я. – Вы еще недорассказали мне свою историю.

– И, вы сейчас поймете, самую интересную ее часть, – кивнул Максим, пряча карточку во внешний верхний карман стильной джинсовой куртки. – В общем, согласно моей гениальной идее, нацисты, занимающиеся розыском исторических артефактов, использовали военных для прикрытия тайной операции по розыску исчезнувшего Китежа. Кстати, немцы зачастую применяли отвлекающие маневры, чтобы увести внимание разведки противника от основной задачи. Впрочем, одни ли только немцы!.. (Максим махнул рукой.) Это классическая тактическая оперативная военная схема. Одновременно готовятся три команды, исполнители только одной из них, как правило – старший в группе, знают, что их задание – ключевое. Две другие фальшивые группы начинают работу чуть раньше и одновременно, создавая у другой стороны впечатление, что именно они выполняют особо важное задание. И пока противник занят их поиском, под шумок высаживается третий десант, который, заметая следы, устремляется к своей главной цели. Вот такую операцию я и придумал – не давали покоя лавры Спилберга. Хотелось оживить сценарий чем-то особенным, закрутить поострее, чтобы можно было за кадром рассказывать – а в это время главный отряд нацистских искателей древних сокровищ тайными тропами уходил в глухие северные леса, где их ждала встреча с одной из великих загадок истории…

– Операция называлась «Зеркало»? – Я не удержался от вопроса.

– В моей версии – «Русская Атлантида». – Максим хотел было опять о чем-то меня спросить, но я жестом дал ему понять – продолжайте, и он продолжил свой рассказ: – Дело в том, что моя идея оказалась не просто отличной сценарной задумкой, а вполне реальной историей, о которой знал только профессор Звонарев. Он уже много лет разрабатывал эту версию и нашел подтверждающие ее документы. И о названии операции «Зеркало» я знаю от него. Можете себе представить, как его потрясла моя идея. Профессор понял, что засиделся в своих архивах и что практически любой мальчишка, умеющий пользоваться Интернетом и обладающий сколько-нибудь сносным воображением, может сам придумать историю и открыть тайну, разгадке которой Звонарев посвятил всю свою жизнь. Именно поэтому он приложил все усилия, чтобы под предлогом псевдонаучности забраковать мой сценарий. Его аргументы подействовали, я старался зря, но, как теперь выяснялось, профессору было хуже, чем мне.

Знаете, когда он все рассказал, разумеется в общих чертах, мне его стало так жаль – Звонарев был совершенно разбит моим лихачеством. Представляете, он сутками не вылезает из архивов, ездит в экспедиции, а тут приходит пацан и на раз готов превратить в проходной телесюжет то, что он считает своим научным открытием. В общем, я устыдился и предложил ему свою помощь в его дальнейшей работе и обещал, что буду хранить эту тайну, пока он сам не сочтет, что пришло время сделать официальное заявление. Свой сценарий я больше не показывал никому. Звонарев хотел, чтобы я его уничтожил, но я сказал: когда вы объявите, что нашли Китеж, у меня уже будет готовый сценарий для блокбастера – бери и запускай в производство. Эта идея ему понравилась. Он, конечно, хоть и ученый червь, простите – это я не о вас, но сразу вспомнил о Голливуде, о миллионных гонорарах, я видел, что эта мысль воспламенила его взгляд. С тех пор мы не только помирились, Звонарев стал посвящать меня в отдельные повороты сюжета своих поисков, он даже передавал мне копии некоторых документов, которые и сейчас хранятся у меня.

– А я могу с ним встретиться? – на всякий случай спросил я.

– Я бы тоже этого хотел, – кивнул Максим, – но дело в том, что профессор пропал.

– Дежа-вю. – У меня опять начала кружиться голова.

– Вы о чем? – не понял мой собеседник.

– Не будете против, – я извлек из кармана мобильный, – если я сделаю несколько звонков, а потом мы продолжим? Хорошо?

Я позвонил отцу – справился, объявлялась ли Светлана, что сказала, собраны ли вещи. Потом трубку перехватила мама и принялась меня благодарить – я слышал, что она говорит искренне, а я в который раз оказался прав – она мечтала увезти отца подальше от Ани, и я предоставил ей эту возможность. Мама могла бы долго еще говорить, но я с предельной вежливостью остановил ее – у меня идут важные переговоры, просто я волнуюсь, все ли у них в порядке; нет, я волнуюсь исключительно из-за того, что не знаю, выполнены ли мои поручения. Пожелав родителям хорошо отдыхать и пообещав, что завтра я перезвоню им до вылета, я набрал номер Татьяны. Она, не особо со мной церемонясь и по ходу разговора перебрасываясь с Анной Петровной репликами о малопонятных мне событиях и персонажах и над чем-то смеясь, отчиталась о проделанной работе: еда на плите и на столе, если задержусь, то и сам смогу насытиться, если не поленюсь подогреть, они же с Анной Петровной сели смотреть сериал, и лучше бы я им не мешал.

– Жена? – понимающе спросил Максим.

– Сиделка моей тетушки, – ответил я, отрезая эту тему, – скажите, вы видели записи профессора Звонарева, вы сможете узнать его почерк?

– А зачем это вам? – удивился Максим. Вместо ответа я достал памятный мне листочек с ксерокопией, сделанной Олегом.

– Этот текст вам ни о чем не говорит? – Я передал ксерокс своему собеседнику, он бросил на него быстрый цепкий взгляд и покачал головой. – Хотите сказать, что этот текст не принадлежит профессору?

– Написан не им, но… Позвольте, я еще раз взгляну. – Максим взял листок, повертел его в руках и вернул мне. – Интересно, а что это? Откуда он у вас? Я, конечно, не графолог, но почерк точно не принадлежит Звонареву, однако мне кажется, я уже видел его в каких-то бумагах профессора. Он ведь собирал разные документы, встречался с разными людьми. Возможно, это один из его корреспондентов.

– Этот текст мне передал мой друг, который после этого таинственным образом исчез, – строго сказал я, – а потом объявились неизвестные мне люди и предъявили ультиматум: я должен как можно скорее расшифровать текст, или мой друг умрет. Точнее – двое моих друзей. Не смотрите на меня так – я не шучу. И вся эта история мне уже порядком поднадоела.

– Значит, профессор тоже мог пострадать. – Максим растерянно взглянул на меня. – А можно я закурю? (Я с готовностью кивнул.) Знаете, когда мы встречались с ним за неделю до его отъезда, он выглядел таким счастливым, как будто выиграл в лотерею. Он сказал, что нашел человека, который согласился стать спонсором его экспедиции к Китежу, настоящему Китежу. Профессор не хотел обращаться к властям, чтобы получить грант на свои изыскания, – он был очень осторожен, он говорил, что в кабинетах чиновников идеи не пропадают, а просто приобретают другого владельца и автора. И поэтому он искал будущего компаньона среди «новых русских». Он взял себе за правило посещать крупные художественные аукционы, стал завсегдатаем антикварных салонов и не пропускал выставки миллионеров. Профессор верил, что нужный человек обязательно найдется. Нет, имени его он мне не назвал, но говорил, что отныне вполне обеспечен средствами и надеется найти затерянный город. Он предполагал вернуться еще три месяца назад, мы ждали его к пресс-конференции – наш сериал выдвинули на премию, он ни за что не хотел ее пропустить, наш профессор оказался немного тщеславен. Однако он не появился, я звонил ему – домой, в институт, но дома телефон не отвечает, на работе мне сказали, что Звонарев взял отпуск за свой счет и не предупредил, как с ним можно связаться в случае необходимости. Даже Рудик пожалел, что профессор не был на церемонии – мы получили главный приз фестиваля приключенческого фильма… А кто те люди, что удерживают ваших друзей?

– Я не знаю, – покачал я головой, – до встречи с вами я вообще надеялся, что все это большой розыгрыш, как в кино. Угрозы, инсценировки похищений, они даже у меня были – ударили соседку, все перевернули и ничего не тронули. Но если вы говорите, что профессор действительно нашел то, что искал, и что в его поисках был заинтересован кто-то третий с большими деньгами, я начинаю думать, что все гораздо серьезнее, чем хотелось бы мне.

– Профессор был одержим Китежем, – задумчиво произнес Максим, – и он не был городским сумасшедшим. Скажите, а вам удалось понять, что содержится в том тексте, который вы мне показали?

– Это отрывок доклада об операции «Зеркало».

– Вот откуда вы знаете о ней! – Максим откинулся на спинку кресла и с любопытством посмотрел на листок, который я все еще держал на столе перед собой. – А саму докладную записку вы не читали? Нет? У меня есть перевод с немецкого подлинника, из тех материалов, что мне передал профессор. Непонятно только, зачем кому-то понадобилось его зашифровывать?

– Послушайте, – я выдержал паузу, решая, стоит это делать или нет, – помогите мне разобраться в этой истории, разрешите просмотреть бумаги профессора. Дело в том, что текст, который я вам показал, является частью какого-то другого текста, тоже закодированного. Именно его мне и следует перевести, если я хочу помочь своим друзьям. Возможно, в бумагах профессора я найду подсказку для дешифровки, кодовое слово или черт знает что там еще.

– Я отвечаю – да, и знаете почему? До сегодняшнего дня я думал, что профессор просто заработался, но ваши слова заронили сомнение – а вдруг с ним что-то случилось?

– Только не пытайтесь меня убедить, что он нашел вашу русскую Атлантиду, – невольно улыбнулся я.

– А я и не думаю, – просто сказал Максим, – я уверен, что профессорские рассказы о пропавших сокровищах вскружили голову кому-то очень серьезному и опасному, не понимающему шуток, не знающему игры воображения. И если это так, то, взяв деньги у таких людей, профессор сунул голову в пасть дьяволу. Я был бы рад вытянуть его из этого ада.

– Неужели вы всерьез верите в существование Китежа? – с сомнением спросил я.

– Профессор верил. – Максим потушил сигарету о дно стоявшей на столе пепельницы. – Он не просто бредил им, он проводил исследования, работал с картами, летописями. Я думаю, ему даже удалось составить свою собственную карту, маршрут, по которому он и собирался пройти. Я попытался на основании имеющихся у меня документов хотя бы приблизительно определить район его поисков, но это мало что дало – в той местности много озер. Как узнать, в каком из них утонул Китеж? Если он вообще утонул, а не провалился под землю или не вознесся на летающей тарелке.

– Вы поклонник теории инопланетного присутствия на Земле? – Я не смог сдержать добродушной улыбки.

– Я сценарист, – отрезал Максим; похоже, я наступил на его любимую мозоль. – А вы не верите в чудеса?

– Я верю, что всему есть объяснение, – пожал я плечами, – и даже ваше фантастическое обоснование – тоже объяснение, хотя и ненаучное. Но одно не исключает другого, потому что второе вытекает из первого и является прямым следствием его. Магеллан отправился в путешествие к краю Земли, чтобы удостовериться в том, что он существует, но вместо этого обнаружил, что Земля – круглая. И когда мне говорят, что Коперник и Галилей через свои телескопы искали среди звезд новые теории устройства небесной сферы, я не верю, потому что в действительности они хотели не опровергнуть уже имевшееся у них божественное объяснение, а лишь подтвердить его. Уверен, у вас сейчас просто не хватает данных для того, чтобы получить точный ответ на свой вопрос. А вот судя по вашему рассказу, у профессора они были… Они есть, и сейчас он либо ищет, либо уже нашел окончательное, фактическое, научное объяснение своим догадкам. Будет ли он им очарован или разочарован?.. Кто знает.

– Здоровый скептицизм? – В голосе Максима мне послышались нотки иронии.

– Ученый не подвергает сомнению, он проверяет, – сказал я, удивляясь самому себе: и чего это меня потянуло на философию? – На самом деле каждый из нас верит в чудо, в сказку, но обычные люди принимают ее существование априори, и тогда это называется верой. А есть категория людей, которые из благих побуждений хотят еще и получить доказательства присутствия волшебной силы в нашей жизни – разумеется, не для того, чтобы оспорить ее место и роль в ней, а для того, чтобы сделать ее апологетами тех, кто еще не успел поверить в то, что она существует. Но вы и сами знаете, куда ведет дорога, вымощенная благими намерениями, – вместо того, чтобы убедиться в правильности уже существующего объяснения, ученые находят новое и становятся еретиками. Финал их жизни вам тоже известен.

– Вы меня пугаете. – Максим шутливо замахал руками, будто открещивался – чур меня, чур.

– Ничего подобного, – покачал я головой, – а вы рассмотрите вашу историю под этим углом и сами увидите, что я прав. Вы придумали сказку, у нас бы сказали – теорию, и одновременно с вами другой человек придумал сказку. Но вам было достаточно самой идеи, а ваш друг ученый решил укрепить ее еще и научным обоснованием. Где он теперь?

– Значит, снимаем триллер? – Максим посмотрел на меня и испугался. – Я шучу, шучу.

– Несколько дней назад я легкомысленно посмеялся над рассказом своего, быть может, единственного друга о том, что существует некая записная книжка известного бизнесмена, которую следует расшифровать… Нет, только не это. – Я вдруг понял, что действительно напал на след. – Вы сказали, что Звонарев нашел компаньона для своего проекта? Неужели это Чернов?

– Тот самый? – насторожился Максим.

– Именно, – кивнул я. – Конечно, теперь все сходится. Вы не обидитесь, если я скажу, что ваш друг, ну не то чтобы шарлатан, но немного фальсификатор? Нет-нет, это не касается его теории поиска «настоящего Китежа». Полагаю, дело обстояло так: Звонарев много лет пытается найти финансирование для своей экспедиции, идти к умным государственным головам он не хочет – идею украдут, его самого задвинут куда подальше. Обнародовать свою теорию, чтобы закрепить за собой авторство, профессор тоже не спешит – а вдруг он все-таки ошибся? И тогда он начинает искать богатеньких дураков, не менее тщеславных, чем он сам. Кстати, вот вам и тема для журналистского расследования – ученый-фанатик и миллионер-неврастеник. Я серьезно, не поленитесь, поищите связь между вашим профессором и господином Черновым… И чтобы усыпить бдительность последнего, то есть переманить на свою сторону, профессор изобретает «зашифрованную записную книжку», используя прием билингвальной симуляции, и показывает ее Чернову. Уверен, ваш профессор сумел убедить Чернова в том, что разгадал код записи, и тот согласился финансировать экспедицию Звонарева.

– Здесь что-то не сходится, – покачал головой Максим. – А как он объяснил сам факт существования «записной книжки»? Кому понадобилось кодировать запись?

– Этому как раз есть простое объяснение, – вздохнул я, – профессор создает компилят из фрагментов имеющихся в его распоряжении документов, о чем свидетельствует и структура «закодированного» текста, потом переводит его в другой формат, а дальше кто-то – соседка, секретарь на работе, просто случайный человек, в конце концов, он сам – переписывает этот лингвистический новодел другим или измененным почерком. Чернов покупается на эту подделку, а все важные сведения остаются у профессора. И делиться ими он ни с кем не собирается.

– Но Чернов убит! – воскликнул Максим. – Я читал в газетах эту историю, типичная бытовуха…

– Типичная попытка представить заказное убийство домашней ссорой с применением необоснованного насилия в состоянии аффекта, – резко оборвал я его. – Я знаю Стеллу Чернову, мы жили в соседних дворах, учились в одном классе.

– Люди меняются… – тихо сказал Максим.

– Скорее я поверю в то, что ваш Китеж существует, чем в то, что Стелла могла кого-нибудь убить, и это не требует доказательств, – рассердился я, да что этот мальчишка себе позволяет! – Уверен на все сто, нам следует не доказывать или опровергать факт убийства бизнесмена Чернова его женой, а найти ответ на вопрос – кому это было надо?

– В этом деле есть третья сторона? – немедленно подхватил мою мысль Максим.

– Даже не сомневайтесь, и, разумеется, это не ваш профессор, если только его фамилия не Мориарти, – кивнул я. – Чернова уже нет, кто-то другой, и весьма могущественный, должен был организовать похищение Стеллы и адвоката…

– Вы сказали – похищение? – вскинулся Максим.

– О черт… – Я до боли закусил губу, надо же – так по-глупому разволновался, что проговорился. – Это секретная информация, она должна остаться между нами. Я говорю серьезно – от этого зависит жизнь моих друзей.

– Ничего себе сюжет! – выдохнул Максим и перешел на шепот. – А милиция знает?

– Судя по всему – да, и, так же как и я, не хочет спугнуть организатора этой акции – пусть все поверят, что история завершилась сама собой – Стелла покончила жизнь самоубийством в тюремной камере, не выдержав угрызений совести, дело по факту гибели ее мужа закрыто. Думаю, они будут ждать, пока гидра не высунет голову и не выдаст себя. А вот мне ждать некогда – время пошло, и оно работает даже не против меня, а против моих друзей. Честно говоря, я решил ввязаться в это дело и довести его до конца без посторонней помощи. Я не хотел никого втягивать…

– Так не пойдет, – снова перебил меня Максим, – мы так не договаривались. Это во-первых, а во-вторых, я не боюсь опасностей, это составная часть моей профессии.

– Значит, вы согласны? – У меня точно камень свалился с души.

– Да, сделаем это вместе, но с одним условием. – Максим вдруг приобрел совершенную серьезность во взгляде. – Мы вместе решаем этот ребус. Вы используете мои материалы, я пытаюсь понять, что случилось с профессором, а заодно – и с вашими друзьями. Но независимо от результата в финале я получаю эксклюзив на сюжет.

– Даже если мы ничего не найдем? – улыбнулся я. – Ни затерянного города, ни его сокровищ, ни самого профессора – не приведи господь?

– Я уже нашел то, что нужно, – амбициозно ответил Максим. – О такой истории журналист может только мечтать. И я такую возможность больше не упущу.

– А вы могли бы прислать мне свои материалы? – спросил я.

– Вы получите их через час, они есть как в распечатках, так и в электронном виде, я все отсканировал. – Максим достал мою визитку и ручку. – Здесь есть адрес?

– Только служебный е-мейл, нам лучше общаться через домашний, записывайте. – Я продиктовал ему адрес своей личной электронной почты.

– Отлично! – Максим уже собирался было встать, но вдруг снова взглянул на меня. – И все-таки я не понял. Если «записная книжка» фальшивка, то почему кому-то так важно расшифровать ее?

– Об этом пока знаем только мы с вами да еще сам Звонарев, – сказал я. – И возможно, не знание, а именно незнание – путь к его спасению, да и для других тоже. Пока кто-то хочет раскрыть несуществующий секрет «записной книжки», у нас есть шанс помочь им всем.

– Полагаете, с профессором что-то случилось? – нахмурился Максим.

– Это мы тоже должны узнать. Вы хотите узнать?

– Да, и я узнаю. – И по категоричности тембра голоса моего собеседника я понял, что неожиданно приобрел надежного и целеустремленного союзника.

Мы уже вполне дружески попрощались с Максимом, и я поехал домой. Сидя в остановленной попутке, я думал над словами журналиста – может быть, я слишком рано сбрасываю со счетов пресловутую «записную книжку» и в ней действительно еще что-то есть и Звонарев завел ее не только для отвода глаз? Если предубеждение против «книжки» застило мне глаза и я не вижу чего-то еще более важного, чем филологические эксперименты с переводными текстами? Предубеждение уже не раз в этой истории играло свою зловещую роль. Я не поверил в невиновность Стеллы, я не поверил Олегу, и вот они оба пропали, а я сейчас как одержимый «избавлялся» от родных и близких, отсылая их куда возможно, лишь бы подальше от себя самого. Кажется, я прочитал парню мораль о косности обыденного сознания, а сам повел себя как типичный обыватель – поддался приступу ревности и застарелой обиды.

Надо же, а я считал себя современным человеком! Не отягощал себя личными обязательствами перед кем бы то ни было. Не заводил закадычных друзей. Не перегружал себя морализаторством. Не забивал голову малозначимой для меня информацией. Не рвался к власти, но добивался максимума из возможного. Я никого не обманывал, но и не напрашивался в герои. И вот теперь оказалось, что именно у меня-то все и не в порядке! Чудесно! Как тут не поверить в перст судьбы…

Дома было тихо. Мои женщины уже спали. Я вспомнил, что оригинал текста «записной книжки» остался лежать на столе в кабинете рядом с ноутбуком, но там сейчас спала Татьяна, а будить мне никого не хотелось – во-первых, сон жаль разбивать, а во-вторых, придется с ней разговаривать, что было гораздо хуже. Я все-таки терялся от неловкости этой ситуации. И потом, у женщин есть такое опасное свойство – они входят в твой дом, как кошки: сразу располагаются в нем, как будто жили здесь всегда, занимают в нем лучшее место… Э, хватит брюзжать, это место ты определил для нее сам, решив, что уж пусть лучше она спит за закрытой дверью, чем ты вынужден будешь всякий раз по необходимости проходить мимо нее. Хотя это и ненадолго, но все равно немного обременительно. После отъезда родителей я сделал небольшую реконструкцию, и теперь в моей спальне была своя туалетная комната, второй дверью выходившая в кабинет… Так, родители тоже уже спят, им завтра улетать. Придется утолять свой творческий голод чем-то более натуральным. И я отправился на кухню. Закрыв за собой дверь, я зажег свет и газ, чтобы разогреть тушенное в соусе мясо. Сделано по-моему, понял я, заглянув в маленькую кастрюльку и уловив знакомый аромат овощей и специй.

А дальше как в сказке – у меня зазвонил телефон. Я взял подпрыгивающий по столешнице мобильный и взглянул на номер. Он не определялся, но почему-то я понял, что игнорировать вызов нельзя. Я ответил.

– Слушаю…

– Игорь Сергеевич? Извините за столь поздний звонок. Надеюсь, я вас не разбудил. Мы с вами не знакомы. Моя фамилия Хорст.