Книга: Утро после «Happy End»
Назад: Глава 3 Занимайте места согласно купленным билетам
Дальше: Глава 5 О дежавю

Глава 4
О всякой всячине

Беременность – марафон в девять месяцев, где ты каждую минуту рискуешь сойти с дистанции. Весь маршрут делится на сектора – триместры, каждый из которых имеет свои характерные черты. В первом триместре ты одновременно боишься и того, что родишь, и того, что родить не сможешь. Одна часть мозга – рациональная (наверное, это мужская часть) – талдычит, что ребенок – страшная ответственность и обуза. Его нужно будет любить, делать с ним уроки, переживать за ссадины. И так хочется избежать всей этой мутоты. А вторая часть мозга, видимо, несущая в себе алогичное женское начало, всей своей нерациональной сутью цепляется за происходящие внутренние процессы и заставляет вас сжать кулаки. Только бы доносить. Любой ценой. Господи, сохрани.
Ко второму триместру становится понятно, что можно уже особенно и не дергаться. Город будет, саду цвесть. Именно во втором триместре вы имеете шанс узнать пол ребенка. У меня, как показало УЗИ, ожидался мальчик.
Когда тетя-доктор мне походя объявила:
«Мальчишка. Девяносто девять процентов!» – я сначала разрыдалась от счастья, а потом вдруг отчетливо осознала, что там действительно не расстройство желудка, не странная утренняя тошнота, не гормональное нарушение. Там человек. И теперь все будет иначе. В любом случае.
– А как он вообще? – спрашивал Костя, нервно покусывая ногти.
Я изумленно смотрела, как аккуратист Костя грызет ногти, не замечая ничего вокруг. Он увязался за мной не только в консультацию, но и в кабинет, где стоял монитор.
– А вот, смотрите сами! – добродушно улыбалась врач. Ей явно не впервой было наблюдать бьющихся в истерике папаш.
– Что? Что смотреть? Я ничего не вижу! Его там нет? – волновался Костик.
– Никуда он не денется. Бежать ему некуда, – смеялась я. Было дико приятно чувствовать себя центром всеобщего внимания и всеобщего волнения.
– Вот. Видите, носик?
– Носик! – ахнул Константин так, словно наличие у ребенка носика делало его избранным.
– А вот ручка, – продолжала докторша.
– У него все в порядке?
– Конечно! Все прекрасно. Пальчики все на месте, губка в порядке. Крупный мальчишка. По сроку восемнадцать, а по ножке все двадцать недель, – «порадовала» нас медицина.
– А почему? – нахмурилась я.
– Да просто богатырь. Мужчина, – вздохнула докторша, отключила аппаратуру и стерла салфеткой с моего живота (еще не слишком-то выпирающего) липкую дрянь.
Костя восторженно вывел меня в коридор. А вот я его восторгов не разделяла. Меня вдруг все стало раздражать. Чем больше он рассказывал мне о том, как он счастлив, тем мрачнее становилась я. Всего того, чего в Косте никогда не было и чего мне так в нем недоставало, теперь хватало с лихвой. Я говорю про нежность, про заботу и внимание, про нежные поцелуи по утрам, взволнованное «как ты себя чувствуешь?» на ночь. Наверное, единственное, чего нам, видимо, не хватало все эти годы, чтобы по-настоящему сблизиться, так это как раз ребенка. Может быть, если бы он появился в свое время, не было бы всей этой дурацкой истории с Денисом. Однако что выросло – то выросло. В смысле, история с Денисом была, и теперь я с ужасом смотрела, как Костя целует мой живот. Меня не оставляла мысль, что, возможно, это ребенок Дениса. Именно из-за этого я чуть не расплакалась в коридоре узиста. Только чудом мне удалось сдержать слезы и доскакать до Дудиковой. Где я все-таки разревелась.
– Да с чего ты взяла! – горячилась Динка, когда я, вымотанная безоговорочным обожанием супруга, рыдала у нее на диване.
– Костя – невысокий, даже скорее низкий. У него тонкие черты, а ребенок – богатырь. Даже больше, чем на свой возраст, – всхлипывала я.
– Какой у него может быть возраст, если он еще не родился?! – озадаченно уставилась на меня подруга.
– Восемнадцать недель, – важно пояснила я. – А крупный он в Дениса. И у него наверняка будут такие же синие глаза, как у него. И тогда я сойду с ума. Ты не представляешь, как мне страшно, что Костя обо всем догадается. Скажет: и в кого это у нас такой синеглазый амбал?
– Скажешь, что в тебя, – сжала губы Динка. – Ты-то у нас, слава богу, не карлик! Хватит нюни разводить. И себя накручивать.
– Я не выдержу! А вдруг он его не полюбит? Вдруг почувствует, что он – не его.
– Выдержишь. Ради ребенка. А Костя у тебя золото. Он уже его любит, – строгим голосом вещала она.
– Это же еще хуже, – рыдала я.
Весь ужас ситуации был в том, что Костя оказался из той редкой группы мужчин, почти вымершей на сегодняшний день, которые действительно хотят детей. Современные мужчины живут сегодняшним днем, избегая мало-мальского призрака ответственности. Дети в таком контексте представляют собой проблему. И даже больше. Как правило, все звучит как «это твоя проблема, дорогая». Изредка мужчины оказываются припертыми к стенке. ДНК-тесты, товарищеские суды, шантаж состоят на службе у забеременевшей женской половины человечества. Некоторых ловят за руку, некоторым не позволяет воспитание, они не бросают своих женщин. Но при этом у них такое героическое выражение лица, что сразу становится понятно, чего им стоит оставаться отцами. В целом дети перестали представлять собой ценность. Само по себе это очень странно, потому что дети – как раз то, что ни один мужчина не сможет купить за деньги или заполучить, используя служебное положение. Однако, видимо, количество женщин, готовых немедленно осчастливить потомством подходящего кандидата, зашкаливает. Ввиду всего вышесказанного, Константин с его неописуемой радостью от надвигающегося отцовства, с его готовностью отдать последнее (чего раньше за ним совершенно не водилось) и нежностью, с которой он смотрел на меня, – был похож на вымершего динозавра. Я не уверена, что на свете есть еще такой. И он – мой муж. От этого факта у меня срывает крышу. Мне хочется уснуть, а проснувшись, забыть навсегда имя Денис. Мне так хочется верить в то, что этот ребенок – его, моего ископаемого мужа. Но этого у меня не получается. И я реву, а Динка отправляет меня взашей.
– Всех слез, что ты пролила по разнообразным поводам за эти двадцать недель, хватило бы, чтобы засолить большую форель, – смеялась она надо мной.
– Тебе хорошо, а у меня совесть! – защищалась я.
– Совесть у нормальной женщины отпадает как рудимент годам к двадцати. А тебе уже, слава господу, за тридцать.
– Если ты меня еще и возрастом будешь попрекать! – пригрозила я.
Но с Динки все как с гуся вода. Если бы не ее оптимизм, лежать бы мне, как пить дать, с тяжелым нервным расстройством. А так – я держалась. Текли недели. Я пыталась заткнуть свою почему-то не отмершую совесть, получая весь неограниченный объем Костиной любви, и потихоньку впадала в депрессию. И чем больше он для меня делал, чем ласковее становился, тем мне было хуже. Все эти страсти, наверное, извели бы меня без остатка, но однажды я открыла для себя прекрасное средство от всех душевных мук. Страдания, которым я с удовольствием предавалась, лечились одним известным любой беременной женщине средством. Стоило принять волшебное снадобье, как я прекращала размазывать сопли по щекам, улыбалась мужу и думала, что не все так уж плохо. Что, возможно, ребенок догадается соорудить себе карие глаза, и я смогу с чистой совестью сюсюкать «весь в папочку», «Костенькин сыночек» и «папочкины глазки». Средство это было поистине чудотворным, но перебарщивать с ним не стоило. Только не подумайте, что речь идет о каких-нибудь тяжелых наркотиках. Хотя по воздействию на нервную систему мое лекарство вполне похоже на какой-нибудь опиат. От его приема моя кровь начинала бурлить и самостоятельно вырабатывать нужное количество амфитаминов. Я думаю, что женщины, у которых имеются детишки, уже обо всем догадались и понимающе кивают головами. Ведь я говорю о булках. Плюшках, слоеных булочках, сладких паях с вишней, которые я поглощала с ураганной скоростью. Но что же делать, если всевозможные булки были единственным средством, способным примирить меня с действительностью?
– Слушай, а ты не боишься лопнуть? – беспокоился, глядя на мое довольное, вечно жующее лицо НН.
– А ты налей и отойди, – подкалывала я его. – Я теперь ем за двоих.
– Ты уверена, что ему столько надо? – поражался он.
Поскольку коллектив у нас был преимущественно женский (НН не считается), все наблюдали и тщательно фиксировали, как я расту. Аллочка специально ради такого случая завела на работе специальную ленту, какая бывает у швей-мотористок, и регулярно измеряла мне талию. Мне ошупывали ноги, проверяя, нет ли отеков. Постоянно гнали к стоматологу, «потому что зубы – это самое теперь твое слабое место». Если бы Костя столь очевидно не демонстрировал права на меня и моего внутреннего человечка, из нас вполне мог получиться сын нашего туристического полка.
– Спасибо, что хоть весов не завели, – как-то высказалась я, когда Аллочка в очередной раз обматывала меня сантиметром.
– Весов? – на минуту остановилась Алла. На ее лице застыл немой вопрос: «Как же я забыла про весы?!»
Я попыталась перевести разговор на какую-нибудь нейтральную тему типа погоды (когда же у нас наконец начнется настоящее лето, а не эти дурацкие дожди) или работы (и какой дурак только ездит в Египет, там же теракты). Но мои ухищрения остались без внимания. На следующее же утро Аллуся приволокла из дому электронные весы.
– Это жестоко, – возмущалась я, предпринимая попытку скрыться от нее. – Бесчеловечно.
– Потом скажешь спасибо! – кричала мне вслед Алла. – Все равно весь день ты там не высидишь!
– Посмотрим, – капризно отвечала я и садилась на горшок с томиком из серии «Как стать счастливой за три дня».
Но долго скрываться от любимого коллектива было невозможно. Сказать по правде, про весы я очень быстро забыла, за что и поплатилась. Общественность, как всегда, победила, и я была немилосердно взвешена. Надо сказать, что процедуру эту я проходила не впервые. Когда Костя, как оглашенный, погнал меня в женскую консультацию еще на десятой неделе (мы обязаны сделать ВСЕ!), там меня тоже взвесили, обмерили и разложили на кусочки. Результаты записали в карту. Короче, всех посчитали. Во мне на момент привода к тете-доктору имелось шестьдесят три килограмма. Не так и плохо, хотя я бы предпочла видеть первой цифрой пятерку. Однако я тут же уговорила себя, что вообще-то я весила пятьдесят девять килограммов (девятьсот граммов), а эти лишние три кило набрала за десять недель беременности. Мне сразу стало легче.
– В первом триместре женщина скорее теряет вес, чем набирает, – обломала меня тогда докторша из городской поликлиники.
– А я набрала, – цеплялась я за мечту.
– Невозможно, – констатировала она.
А я в очередной раз убедилась, что нормальные люди в городской поликлинике работать не будут. Вот у Динки в поликлинике мне бы наверняка сказали, что три кило – это несерьезно и поводов для паники нет ровно никаких. Хотя бы даже для того, чтобы поберечь мою нервную систему. Беременной женщине вредно волноваться. А теперь вот добрые коллеги завели пыточный арсенал прямо на рабочем месте.
– Не буду взвешиваться, – упиралась я. Где-то каким-то седьмым чувством я понимала, что ничего хорошего в способности весов определять с точностью до десяти граммов нет. Для меня, во всяком случае. Мне бы больше подошли весы с дельтой в десять кило.
– Надо. Разожрешься, потом будет караул! – сверлила меня взглядом Аллочка. У нее, как и у всех рожавших дам нашего кордебалета, в этом деле был богатый опыт. – Сколько ты в последний раз весила?
– Шестьдесят килограммов, – уверенно продекламировала я. И, наткнувшись на недоверчивый взгляд НН, поправилась: – Три.
– Что три? – процедил он.
– Шестьдесят три, – срывающимся писком сообщила я.
– Врать нехорошо, – шмыгнул носом НН. После чего меня таки загнали на эти проклятые высокоточные весы, которые отразили цифру в шестьдесят семь килограммов триста пятьдесят шесть граммов. Эти триста пятьдесят шесть граммов меня почему-то окончательно добили. Мне и шестьдесят семь-то было много. А тут еще этот досадный довесок.
– У-у-у-у-у! – завыла я.
– Ну вот. Теперь опять никто не будет работать, – всплеснул руками НН. – Всем придется утешать нашу реву-корову.
– Тише ты. Ничего страшного, – противно лебезила Аллочка. – Завтра сядешь на разгрузочную диету, и все будет просто прекрасно. Тебе, главное, не набирать больше ни грамма.
– Нереально, – затрясла я плечами.
– Тебе надо просто хотя бы завязать с бесконечными булками, – послышалась реплика из зала.
Я все поняла. Одно из двух. Или я буду чувствовать себя человеком, улыбаться мужу и думать о будущем без страха, но это все возможно только на топливе приблизительно в одну булку за три часа. Либо… об этом лучше не думать. Даже страшно представить, во что превратится моя жизнь, если мне завязать с мучным. Ад, страшный кошмар. Я не доношу ребенка. Жизнь кончится!
– Ты хоть сама понимаешь, что это бред? – разозлилась Динка, когда я рассказала ей о страшной цифре на весах.
– Почему?
– Потому что без слоеной плюшки еще никто не умирал. А вот депрессию у тебя действительно надо лечить. А то ты так потом в двери проходить не будешь.
– И как ее лечить? Если ничего, кроме булок, не помогает? Я без них пропаду, – засомневалась я.
– Ты хоть попробуй, – смягчилась Дудикова.
Я решила, что действительно, попытаться-то я могу. И попыталась. Как только дошла с работы домой, так сразу и попыталась. За весь вечер я ни разу не вышла из дома и не пошла в сторону торгового центра, где базировалось средоточие зла. В смысле, ларек со свежей выпечкой. Я угрюмо ворочалась в кровати до двенадцати часов ночи, с ненавистью рассматривая безмятежное Костино лицо. Муж спал сладким сном праведника. В двенадцать часов я выпила еще один (триста тридцатый) стакан чая, после чего мне все-таки удалось отключиться на несколько часов. Спала я нервно, тревожно. Мне снились кошмары, и я открыла глаза в шесть утра, безо всякого шанса уснуть снова.
– Если так пойдет дальше, я превращусь в неврастеничку, – возмутилась я. – У меня же практически ломка!
– А что с тобой такое? – с искренним непониманием оглядел меня Костя.
– То! Мне запретили есть булки. Булочки! Я не могу заснуть. У меня кружится голова. Мне явно не хватает каких-то витаминов, содержащихся в муке.
– Все ясно. Ребенка не покормили, – засмеялся Костя. – Ну-ка, собирайся, я куплю тебе пирожок.
– Я толстею. – Я недоверчиво подняла на него глаза.
– И что? – сделал страшные глаза он. – Это так необычно для беременных женщин?
– А вдруг ты меня разлюбишь? – предположила я.
– Я не разлюблю тебя никогда! – заверил меня Константин.
– Правда?
– Самая натуральная. Можешь успокоиться и толстеть. Такая любовь, как моя, не умрет от какого-то там жалкого десятка лишних килограммов на попе. Я буду с тобой, даже если ты вдруг полысеешь.
– Я не полысею, – обиделась я.
Но его слова, не про мою потенциальную лысину, а про его любовь, прочно засели у меня в голове. И снова в том нелицеприятном контексте, что вот у меня такой прекрасный муж, который меня любит и которого люблю я, но между нами нет и невозможно полное понимание, потому что между нами непреодолимой преградой, Китайской стеной стоит моя ложь.
Впрочем, предаваться грустным думам времени было немного. К началу лета Внешторгбанк все-таки выдал Косте разрешение на ипотеку. Ипотека – это такой фрукт, у которого обалденный внешний вид, что-то вроде помеси клубники, ананаса и гуавы. Смотришь на него, и кажется, что вкус должен быть выше всяких похвал. Тем более что попробовать его вам все равно не дают, только показывают из-за умело подсвеченного стекла. По типу ювелирной витрины. И вот со временем вы понимаете, что хотите его до дрожи, до одури, что от этого желания у вас сводит челюсти.
– А как его попробовать? – спрашиваете вы у милой девушки за прилавком.
– Только если купите, – улыбается она.
– И почем? – интересуетесь вы.
Вот тут и начинается самое интересное. Никто не знает, сколько точно стоит фрукт под названием «ипотека». Вроде бы вам по карману. Есть специальный ипотечный калькулятор, который подскажет вам, есть ли смысл разевать роток. Однако потом вы узнаете, что это только плата за вход.
Сначала, перед тем как попробовать, извольте предоставить список необходимых документов. Справка с места работы, сведения об имуществе, водительские права, справка о состоянии здоровья.
– Это все? – обалдеваете вы.
– Не факт. Надо уточнить в страховой компании, – любезно отвечает улыбчивая девушка за банковским окошком.
Дальше вы ждете. Две недели, три, потом ждете, когда эксперт придет к вам на работу, потом опять ждете, дадут вам право попробовать фрукт или откажут. Потом вам говорят, что устное решение принято. Вам предоставлено право откусить кусочек ипотеки. Осталось только дождаться письменного уведомления. Оно придет по почте. И вот настает великий день, вам вручают конверт, в котором лежит бумага, официально подтверждающая, что вы имеете право откусить Ипотечного Пирога, если сможете найти подходящую квартиру. Фрукт с первого же мгновения оказывается с горчинкой. Да и вообще местами кислит.
– Выбирайте квартиру, – пожелала нам с Костей удачи улыбчивая девушка за банковским окошком, наш индивидуальный консультант.
В тот же вечер мы с Костей обложились журналами и принялись обзванивать почти все квартиры подряд. Вариантов казалось так много, что я испугалась, что не успею упаковать чемоданы.
– А у вас не ипотека? – вдруг аккуратно поинтересовался кто-то с той стороны баррикады. В смысле, один из продавцов интересных квартир. Кажется, это была прелестная маленькая двушка на станции метро «Измайловский парк».
– Ипотека, – радостно кивнули мы.
– Нет, нам не подойдет, – сообщили продавцы квартиры и отключились.
Мы с Костей несколько подрастерялись. Но не упали духом. Один облом ничего не значит. И два тоже. Но когда число нежелающих иметь дело с ипотекой достигло десяти человек, мы призадумались.
– Что это значит? – спросил улыбчивую девушку Костя.
– Не знаю. Или у них нет трех лет в собственности, или они уверены, что не пройдут банковскую проверку. Или у них есть просто свободный покупатель. Могут быть разные причины, – пожала она плечами. Нельзя сказать, чтобы мы поняли, о чем это она. Но догадались, что в ипотеке есть подводные камни, о которых мы и не подозревали.
– И что же нам делать? – огорчился Константин.
– Наймите риелтора, – посоветовала девушка.
Совет оказался не так уж и плох, однако к общему счету присовокупилась опечалившая нас сумма в три тысячи долларов риелтору. Однако мы перестали тратить бесконечные часы на обзвон всяких разных квартир, где всякий раз обнаруживался тот или иной дефект.
– Не волнуйтесь. Вы ведь ищите практически по всей Москве. В таком случае мы с вами обязательно что-нибудь найдем. Правда, летом меньше квартир, но зато цены не так быстро летят вверх, – пообещала риелтор, еще одна уверенная в себе симпатичная девушка. Мы расслабились и выбросили все сомнения из головы. На дворе было лучезарное лето, мы верили в то, что наша квартира не за горами. Потом мы ждали, ждали, снова ждали звонков от нашего риелтора. Раза два в неделю она вдруг вспоминала о нас, и мы ездили и смотрели какую-нибудь очередную халупу, в которой не то что жить – не хотелось даже умирать. К концу июля фрукт под названием ипотека начал подгнивать.
– А вы уверены, что мы вообще в состоянии купить на наши деньги что-то приличное, – горячился Контантин Яковлевич, когда риелторша вежливо сообщала, что ничего интересного опять нет. Все разобрали другие.
– Вы поймите, ипотечников на рынке сейчас пруд пруди. Они к каждой квартире в очередь выстраиваются! В таких условиях надо вообще хватать что попадет, а вы нос воротите. Почему вы не хотите пятиэтажку?
– Потому что я бы там и свиней не держал! – рявкнул Костя.
– Ну, тогда давайте еще поищем, – обиженно поджала губы риелторша. – Только цены-то на месте на стоят. И потом, ваше банковское разрешение тоже не вечное. Через месяц его придется продлевать.
– Почему? – растерялся мой муж.
– Потому. Читайте уведомление. Там все сроки указаны, – зло ответила девушка. Видимо, мы уже не казались ей интересными клиентами. Константин бросился читать банковскую бумажку, которая пришла к нам по почте. Оказалось, что у нас для покупки квартиры остался всего месяц. А потом нам придется повторить весь аттракцион.
– Конечно, все будет быстрее, потому что банк только подтвердит, что ваш статус не изменился… – «утешила» нас риелтор.
Мы загрустили. Что же мы будем делать, если не сможем купить квартиру даже с помощью кредита? Я поддерживала Константина как только могла. А в глубине души вдруг заплескалось опасение, что вся эта невезуха посылается мне в качестве наказания. За все то зло. И еще (но эту мысль я старалась даже не думать, не то что озвучить кому-то) – что бог не хочет дать нам с Костей дом. Потому что Костя не заслужил такого – купить дом неверной жене, которая носит под сердцем чужого ребенка.
Когда в моей голове появлялись такие идеи, мне захотелось кричать от ужаса. Я, конечно, не была представительницей сильно продвинутого духовного слоя населения. Я могла с одинаковым интересом вкушать истин индуистской культуры в исполнении свежеобращенных в кришнаизм друзей, гадать на кофейной гуще, раскладывать с Аллочкой простыни Таро, а потом истово ставить свечки в православном храме, если, скажем, туда случайно понесло Динку, которая от скуки захватила меня с собой. Так что было невозможно даже определить, что это за невиданная птица – мое мировоззрение. Но в одно я верила свято – что каждый в жизни получает то, что он заслужил. И в этом контексте меня не могло ждать ничего хорошего.
Назад: Глава 3 Занимайте места согласно купленным билетам
Дальше: Глава 5 О дежавю