Все-таки поразительно, как человек любит все усложнять. Нет бы относиться к вещам попроще. Родился – жил – женился – был честным человеком. И все. Но мы, изводимые комплексами с самого рождения, сначала тратим всю молодость, чтобы получить ответ на вопрос: «Я ль на свете всех милее?». Потом тяжело переживаем, что нет, не мы. И в глубине дискотек танцуют куда более «милые» создания, а нам надо бы еще подэпилироваться, похудеть, подзагореть и подкрасить волосы. И вообще… Вторым на повестке дня стоит вопрос: «Нужен ли я кому?» или «Чего я на самом деле стою?» К тридцати годам начинаем судорожно оглядываться, пытаясь понять, кого мы перегнали, потому что те, от кого мы отстали, и так известны.

– Помнишь Катю из первой группы?

– Катю? Какую? Ту, маленькую, в очках?

– Да. У нее своя передача. Правда, на кабельном телевидении, но все же свое ток-шоу.

– И о чем оно?

– Как стать счастливой.

– А она что, знает?

– По-крайней мере уверяет. – И ты понимаешь, что до своей передачи, пусть даже на кабельном телевидении, тебе далеко. Это обидно.

– Зато Ирка из параллельного класса совсем опустилась. Пьет с мужиками около стекляшки. И в домино играет.

От этого, как ни странно, сразу становится легче. Не все еще потеряно, пока меня не интересует домино. Интересно, а что будет в сорок лет? Мы будем хвастаться детьми, собаками и дачами? Тогда, если верить психологам, нас всех накроет кризис среднего возраста. Наши мужчины страшно испугаются старости и окружат себя, как падишахи, молодыми безмозглыми наложницами. А мы… Мы будем искать, чем можно жить еще, если жить женским уже нет необходимости. Женский век короток. Как только ты родил всех, кого смог и захотел, остается только ревниво следить, ценит ли все твои муки супруг. Не прожита ли жизнь зря. Ну и доказывать самому себе, что она еще не прожита.

Когда я подошла к дому и вставила ключ в замочную скважину, то у меня уже и сомнений не было, что Костя и есть тот человек, от которого целиком зависит моя дальнейшая жизнь. Как ни крути, а от меня уже мало что зависело.

– Поль, это ты? – спросил Костик, щелкая пультом от телевизора.

Я сняла пальто, отряхнула с шапки снег.

– Я. Ты дома?

– Дурацкий вопрос! – тут же отреагировал Костя. – А ты?

– Я дома! – улыбнулась я и принялась подлизываться к развалившемуся на диване Косте. – Но если бы ты меня не подколол, я бы решила, что ты заболел.

– Ты считаешь, что я – предсказуем?! – делано возмутился Костя. И прижал меня к себе.

– Я уверена, – кивнула я. – А вот я – просто кладезь сюрпризов!

– Да что ты? Что, у тебя сменился твой пресловутый НН? Или он решил повысить тебе зарплату? У него что, отшибло разум? – перебирал версии супруг.

Мне стало очень хорошо и уютно лежать у него «под лапкой», даже захотелось спать. Я подумала, что, может, стоит отложить разговор о ребенке на завтра… или на послезавтра.

– Не угадал, – зевнула я. – И ни за что не угадаешь. Это вообще не связано с работой. Я, кстати, вообще там сегодня не была!

– Прогуляла? – ухмыльнулся Костя. – И что, тебя теперь уволят? Это твоя новость?

– Нет. Теперь меня никто никуда не уволит. Не имеют права, – сонно пробормотала я и попыталась провалиться в сон. Однако я недооценила мужа. Очень может быть, что я его недооценивала всю жизнь.

– Не имеют права? – наморщил он лоб. – Ты что, беременна?

– Что?! – я дернулась и от неожиданности сползла с дивана на пол. – С чего ты взял?

– Ну, у нас не так много вариантов, когда женщину не имеют права уволить. У меня сейчас секретарша ушла в декрет. Целый скандал! Так, постой, я что – прав? – вытаращился на меня Константин. По-моему, он даже побледнел.

Я моментально пошла на попятный.

– Ну что ты. Нет, конечно. Просто разве можно уволить такого ценного работника, как я?

– Такого, как ты, действительно уволить невозможно! – немного расслабился Костя. Потом снова собрался в узел и с подозрением повернулся ко мне. – Ты уверена, что нет?

– Да уверена я, уверена, – безапелляционным тоном заверила я его. Потом еще минут десять я объясняла, почему это невозможно. Звучали словосочетания «взрослый ответственный человек», «было бы неразумно, да и не вовремя», «еще не решен квартирный вопрос» и «как вообще ты мог так обо мне подумать». Я вещала аргументированно и убедительно, мне показалось, что это вообще моя самая лучшая на свете речь.

– Слушай, ты что – псих? – вдруг помрачнел мой Костя. Он, недоумевая, рассматривал меня, словно бы я была неизвестным насекомым, которое, по предварительным оценкам, вполне может оказаться ядовитым.

– Почему? – оторопела я. Если бы мне сказали такую речь, я бы аплодировала и скандировала «шайбу-шайбу».

– Какой на хрен квартирный вопрос! Мне тридцать девять лет, и если уж ты бы оказалась беременной, я бы не вспомнил ни про какие сложности!

– Правда? – запнулась я. На повестке дня оставался вопрос, зачем я так нелепо завралась на ровном месте.

– Еще бы! – рявкнул Константин Яковлевич, после чего хлопнул дверью и ушел на кухню греметь посудой.

Я сидела и думала, как теперь выбираться из самолично созданного дурацкого положения. В голову не лезло ничего, кроме банального «как-нибудь все само рассосется» и «я подумаю об этом завтра». Только я, в отличие от Скарлетт О’Хара, не собиралась напрягать мозг ни завтра, ни послезавтра, ни в любой другой день недели. А уж когда по Первому каналу началась «Большая стирка», я вообще расслабилась и решила дать Косте спокойно попить чаю.

Малахов азартно раскручивал тему «стоит ли иметь детей, когда стоишь одной ногой в могиле». Закономерно, молодая часть женского общества склонялась к тому, что дети – прерогатива тех, кто сможет их содержать, даже если ему семьдесят. Пожилая часть дам уверяла, что такие отцы – позор общества, но их позиция в основном базировалась на личном опыте. Ведь эти самые «молодые» папаши когда-то были их вероломными мужьями, променявшими их мудрость и понимание на молодость и способность к деторождению. Мужская же часть аудитории целиком и полностью одобряла все эскапады престарелых ловеласов. Независимо от возраста и социального положения. В этом, видимо, и проявилась пресловутая мужская солидарность.

– Тебе правда интересно смотреть эту муру? – сердитым голосом спросил Константин Яковлевич. Возмущение его до сих пор не прошло. Видимо, чай не помог.

«Не скажу, – подумала я. – От греха подальше».

– Нормальная передача.

– Конечно. Ведь это же про нас. Возможно, ты родишь ребенка как раз к моей пенсии. И нам будут на улицах говорить: «Ах какой у вас симпатичный внучок!»

– А у тебя будут уже трястись от старости руки, и ты будешь всех доставать разговорами о маленькой пенсии, – расхохоталась я.

Костя попытался состроить сердитое лицо, но не выдержал и прыснул.

– И нас включат в Книгу рекордов Гиннесса, как самых старородящих родителей в мире!

– Не включат! – заверила я его, улыбаясь. Господи, какой же он у меня все-таки прекрасный мужчина! С ним просто невозможно всерьез поругаться.

– Почему? – утирая выступившие от смеха слезы, переспросил Костя.

Я посерьезнела:

– Потому что я все-таки действительно беременна.

– Что? – замер он.

– Я беременна. Сегодня делала УЗИ, – решила я рассекретиться.

Костя каким-то вьюном закрутился по комнате, поменялся в лице. Потом застыл, надавливая себе на виски большими пальцами.

– Ага, ага. Мне надо подумать… И что УЗИ?

– Девять недель. Бьется сердце, – сообщила я.

– Ну, красота, – кивнул он и сел за письменный стол. Потом молча что-то принялся писать у себя в ежедневнике, не глядя на меня. Я с изумлением наблюдала за его неподвижной спиной.

– Ты как? – осторожно поинтересовалась я через несколько минут этой странной тишины, которую разбавлял только энергичный голос Малахова.

– Не мешай, – досадливо бросил мне он и снова погрузился в какие-то там расчеты.

«Ну и дела, подумала я. – И как мне это понимать? Может, он пытается составить смету беременности? Или вообще релаксирует, составляя график роста курса рубля? Может, это такая странная реакция на шок!»

– Хорошо, – недоумевая кивнула я.

Прошло еще минут пятнадцать. Я зевнула и пошла пить чай. Попила. Ситуация стала напоминать плохой анекдот. Поняв, что больше чая мне в себя не влить, я вернулась в комнату, легла на диван, принялась переключать каналы. Остановилась на познавательной программе «Спокойной ночи, малыши». Увлеченно послушала слюнявые сюсюканья с Хрюшей. Понравилось. Потом снова посмотрела на Костю. Картина была все той же. Я уже было испугалась, что он внезапно превратился в соляной столб, но тут он, наконец, разогнулся и повернулся ко мне.

– Знаешь, мы, пожалуй, можем взять ипотеку прямо сейчас, – выдал он и посмотрел на меня взглядом победителя.

Я так и обмерла.

– Ты считал? Просчитывал ипотеку?

– Ну да! Теперь мы не можем себе позволить слоняться по чужим углам! – весомо изрек Константин. – Ребенок не должен рождаться где попало. Мы вполне можем позволить себе однокомнатную квартиру. Не в этом районе, конечно, но где-нибудь в Измайлове.

– Стой-стой-стой! – я замотала головой. – Скажи мне, что ты чувствуешь. Ты рад?

– Что? – непонимающе посмотрел на меня Костя. Родной, такой изумленный и взъерошенный. Прелесть!

– Ты рад?

– Что за глупости, конечно рад. – Он тряхнул головой и принялся тереть глаза, словно в них разом что-то попало.

– И то хлеб, – вздохнула я.

Костя подошел ко мне и порывисто прижал к себе.

– Я не то что рад – я просто в неописуемом, в невыразимом восторге. Это самая лучшая новость, которую я только слышал за всю свою жизнь!

– Вот это как раз то, что надо, – удовлетворенно кивнула я. И подумала, что, наверное, и в моей жизни до сего дня не происходило ровно ничего, что можно было бы сопоставить с этим.

Весь вечер мы говорили с мужем о том, как будем растить ребенка, как купим квартиру, в которой будем счастливы. О том, как все будет хорошо. О том, что он никогда и никому не даст меня в обиду. Что надо начать откладывать деньги на образование ребенка, потому что «образование – это самое главное». Костя волновался и поминутно спрашивал меня, как я себя чувствую.

– Прекрасно, просто прекрасно, – пыталась заверить я его, но он мне не верил, осматривал со всех сторон и спрашивал, что у меня болит.

– Ну, должна же ты хоть что-то чувствовать?! – возмущался он.

– Я – да. Я чувствую, что ты меня достал! – смеялась я.

– Прости. Может, тебя положить спать? Может, тебе теперь все время надо лежать?

– Ага, и как корове все время жевать траву! – пыталась я достучаться до его разума.

– Почему траву? Может, тебе чего-то хочется? Я где-то слышал, что беременным часто хочется какого-нибудь деликатеса! Хочешь, я схожу и куплю?

– Можешь ты хоть минуту просто полежать со мной рядом. Просто спокойно полежать? – Я устало отмахивалась от его назойливой заботы, разом свалившейся на меня.

– Полежать? Конечно, – он прижал меня к себе и, по-моему, попытался перестать дышать.

Я улыбнулась и запустила руку к нему под рубашку.

– Милый, родной, – прошептала я.

Он напрягся.

– Ты что! Тебе теперь, наверное, нельзя.

– Ну конечно. Прямо на все девять месяцев, – тихонько засмеялась я.

Костя поцеловал меня в лоб, а потом вся наша супружеская любовь напоминала попытку разминировать часовой механизм очень хрупкой, практически хрустальной бомбы. И я не могу сказать, что мне это не понравилось. Во всяком случае, могу сказать точно, что так меня еще никогда не любили. Мужчина, особенно в таком возрасте, как Константин Яковлевич, если его женщина ждет первенца, смотрит на нее, словно на богиню, способную вершить его судьбу. Это чувство безграничной власти, власти, которая превращает «Мужус обыкновенус» в «Настоящего Мужчину – защитника, кормильца, опору, лучшего друга, няньку и во все, что душа пожелает». Это было самым прекрасным, что мне довелось испытать в жизни. По крайней мере в семейной.

Утром Костя виновато собирался на работу. Он на цыпочках передвигался по квартире, стараясь меня не разбудить. А разбудить-то как раз и нужно. Ведь еще никто не освободил меня от исполнения служебных обязанностей. Потоки желающих потратить кровные деньги на отдых увеличивались с каждым днем. Зима была на излете, но лаяла, как обезумевший от голода цепной пес. Самые страшные холода, самые ледяные ветры бывают именно в конце февраля. И все эти атмосферные явления гонят граждан в теплые края еще до того, как начнется официальный сезон. Официальный сезон – это безумие, сводящее с ума менеджеров и туроператоров. А февраль – март – апрель – ненапряжная, но довольно насыщенная трудовая пора.

– Почему ты меня не разбудил? – поймала я Костю на месте преступления. Он как раз пытался бесшумно надеть ботинки.

– Ты так сладко спала, – оправдался он. – Тебе надо больше спать.

– Меня уволят!

– Ты сама сказала, что теперь это невозможно! – парировал Костя.

– Невозможно, если я буду работать. А если я работать брошу, никто мне на дом зарплату носить не будет. Особенно НН. – Я лихорадочно напяливала на себя рейтузы.

– Осторожней! – с замиранием сердца воскликнул Костя, когда я споткнулась о штанину.

– Слушай, ты прекращай так дергаться, – разозлилась я. – Ты так не доживешь до родов!

– Да, ты права, – поник супруг. И принялся уговаривать меня поехать на такси.

– Если я буду ездить на такси, как мы купим квартиру? – приперла я его к стенке. Он молчал, как «побитый пес». – И вообще, я всегда права.

– Тогда я тебя провожу! – уперся Костя и действительно доставил меня до самых Ленгор. Я, честно говоря, немного обалдела от такой реакции мужа на простую новость о беременности жены.

– ВАУ! – сказала Аллочка и быстренько нагадала мне безоблачного семейного счастья.

– ВАУ! – сказала Динка по телефону. – Я тебе говорила?!

– ВАУ! – ответила я. – И что теперь будет?

– Будешь счастливой! – сказали все хором. И я расслабилась.

Пусть все идет как идет. Раз уж мне достался такой чудесный муж, зачем напрягаться. Да, возможно, что это и не его ребенок! Возможно, что это – ребенок Дениса. Но кому будет лучше, если этот маленький факт станет общеизвестным? Денису точно нет. Мне – так станет только хуже. А уж Косте и подавно. Мужику тридцать девять лет! Ему просто необходимо стать отцом. Разве нет?

– Конечно, – кивнула Аллочка. – Ты совершенно права.

– Ты считаешь? – задумалась я. Вдруг оставшись одна, я почувствовала себя мошенницей, незаконно прикарманившей огромное богатство. Богатство, конечно, прекрасно и неописуемо мне нравится, но оно чужое. Как только меня вычислят, все станет гораздо хуже. Гораздо хуже.

– Не будь дурой! – разозлилась Динка, когда я поделилась с ней своими сомнениями. Она доступно и популярно объяснила мне все, заставив поверить в неизбежность того, что происходит. Впрочем, я не сильно сопротивлялась. Что я, Жанна Д’Арк, чтобы самой угробить собственное счастье?

Костя завалил меня букетами, книгами с фотографиями малышей в разных ракурсах. Мы с ним могли часами разговаривать о том, как сейчас выглядит наш ребенок.

– Ты представляешь, у него уже практически сформированы все органы! – показывал на картинку с симпатичным эмбриончиком Костя. – Скоро он сможет нас слышать. Тебе надо испытывать только положительные эмоции!

– Ну, естественно, – соглашалась я.

В целом я только их и испытывала (если не считать коротких приступов паники, когда я думала о том, что этот ребенок может не иметь к Косте никакого отношения). Меня не тошнило. Токсикоза, которым меня пугали все кому не лень, не было и в помине, а врачи в один голос заверяли, что у меня все в порядке, хотя меня и можно в силу возраста отнести к старым первородящим. Я не полюбила грызть мел (говорят, такое бывает), не мучилась кошмарами и вообще была как огурчик. И потом, все-таки жизнь вокруг не стояла на месте. У Динки тоже было достаточно событий, чтобы заполнить рассказами о них мой досуг. Ее паевой аттракцион набирал обороты. Она уже получила один раз процент в размере, почти соответствующем моей заработной плате за месяц. И теперь на нее, как на игрока, больного манией выигрыша, напал азарт.

– Ты не хочешь вложить денег? Я бы тебя порекомендовала, – блестящими глазами посматривала она на меня.

– Нет, – вежливо отмахивалась я. – Мы все же собрались купить квартирку.

– Да вы с ума сошли. Сейчас совсем не время! Цены жуткие!

– Мы в ипотеку, – пояснила я.

– Ну почему ты не видишь своего счастья? Я тебе обеспечу стабильные семьдесят процентов прибыли. Через год ты купишь квартиру безо всякого кредита!

– Ты что-то плохо считаешь. Если я вложу в твой этот сомнительный фонд сорок пять тысяч и получу семьдесят процентов…

– Он вовсе не сомнительный! – озверела Динка. – Это прекрасное вложение! Я могу тебе показать вырезку из журнала РБК. В России сейчас уникально благоприятная ситуация для инвестиций!

– Ага, – рассмеялась я. – Все играют на росте недвижимости. На одну квартиру десять покупателей. Только ни одному из десяти квартира на самом деле не нужна. Представь, что будет, если все десять разом решат эти квартиры продать!

– Это не твои слова, – возмутилась Дудикова.

Я закусила губу. Слова и правда были не мои, а Костины. С тех пор как я носила под сердцем его ребенка (совесть – молчать!), он так много времени посвящал разговорам со мной, что я могла протранслировать его мнение практически по любому вопросу. Но в глазах Динки я предпочла бы иметь свою уникальную точку зрения.

– Во всяком случае, эти фонды – очень рисковое предприятие. Ты можешь себе это позволить. Каждый может рискнуть своими деньгами. В принципе можно отправиться и в казино. Там будет сто процентов прибыли в минуту. Хозяевам.

– Не хочешь – как хочешь, но зачем другим портить настроение? – обиделась Динка.

Мое сравнение с казино ей совсем не понравилось, и она под страшным секретом сообщила, что ради дополнительной линии процентов в ее паевой структуре ей надо увеличить взнос до пятидесяти тысяч.

– Что? – ужаснулась я. – Это же чистая разводка!

– Почему? – Динка нездорово горячилась. – Это же везде так. Чем больше вложишь, тем больше прибыль. Закон бизнеса.

– Эти твои линии процентов – закон кидалова! – возмутилась я.

– Мне всего-то надо каких-нибудь десять штук, – упрямо повторяла Динка. В общем, я никак не могла помешать Динусе катиться по ее наклонной плоскости. Хотя… за весну ее наклонная принесла ей действительно неплохие деньги.

– А ты не верила! – сияла от счастья подруга.

Я задумалась. Может, действительно мы с Костей идем не тем путем? Самое сложное на свете – найти нужный путь, даже если это путь железнодорожного поезда. Мы с мужем выбрали ипотеку и вот уже третий месяц пытались получить распоряжение Внешторгбанка, которое давало бы нам право потратить кучу своих денег, чтобы купить в кредит под бешеные проценты дорогущую квартиру. Когда Костя попытался подсчитать, сколько он переплачивает, ему чуть не стало дурно.

– Я сейчас упаду с сердечным приступом, – пожаловался он.

– Может, лучше не считать? – робко предложила я.

– Действительно. Ведь это надо для нашего ребенка! – согласился Костя и больше не нагружал меня мыслями о том, сколько денег мы выбросим в трубу за те десять-пятнадцать лет, что будем должны банку.

Хотя я не верю, что он об этом не думал. Нет. Просто не грузил. А Динка получала дивиденды со своего инвестиционного портфеля. Это был ее путь. Да, в этот раз мы ехали в разных составах. Мы только и делали, что теряли. Она – получала. Но я совершенно ей не завидовала. У нас с нею были разные цели.