Редкая машина долетит до середины Ярославки в будний день. Но какие же чудеса совершаются с нашим городом второго января. Отгремели салюты, улеглась канонада фейерверков, военными всполохами смущавшая нас всю ночь. Люди выкидывали в небо деньги целыми пачками, и они разлетались брызгами искр и сияющими разноцветными узорами. Не самое худшее применение деньгам, как мне кажется. А с утра, которое, для разнообразия, в эти дни начиналось часов с двенадцати, город утихал, замирал, выключал караоке и дремал устало под бубнящий телевизор, восполняя силы для следующих гостей. Запорошенный снегом, укутанный сугробами город спал, когда мы с Федором и Сонькой вышли из дома. Час пробил, и мне пора было превратиться из принцессы обратно в лягушку, иными словами, следовало появиться пред мамины-папины очи.

– Может быть, мне пойти с тобой? – спросил Федор. – Не съедят же они тебя при мне.

– Или съедят вместе с тобой, – помотала головой я. Как все это будет? Мама даст мне раздеться и стряхнуть холод или набросится сразу? Будут ли они меня пытать? Вдруг папа прикует меня наручниками к батарее?

– Нет, ну это же глупость какая-то – так дрожать, – возмутился он, но от этого я, естественно, нервничать не перестала. Тряслась как кролик и очень переживала, что у нас после Нового года на редкость пустые дороги. Такими темпами мы окажемся перед домом моих родителей буквально за десять минут, в то время как мне бы хотелось встать в самую длинную мучительную пробку. Впрочем, это бы тоже меня не спасло. Лучше всего было бы оказаться дома, на диване, в пижаме и перед телевизором, с бутылкой шампанского. Как и вся наша страна.

– Может быть, ты поедешь помедленнее? – попросила я, почувствовав, что меня немного укачивает.

– Ладно, – невозмутимо кивнул Федя.

– Дядя Федя, а почему тебе Дед Мороз ничего не принес? – вдруг неожиданно поинтересовалась Сонька. Я обернулась, чтобы шикнуть на нее, но Федор уже ответил:

– Как же не принес? А твоя мама?

– Но это же не то, – скривилась дочь. – Разве это подарок!

– А что же еще?

– Но она же была и до этого, – разумно пояснила она. – И потом, ее же не положишь под елку.

– Ну почему, можно же и попытаться, – усмехнулся он и выразительно посмотрел на меня.

– Ничего себе фантазия, – фыркнула я и отвернулась. Федор же с восторгом продолжил:

– Представляешь себе, я беру твою маму, заворачиваю ее в тонкую бумажку, как от твоей куклы. Кладу ее в красивую коробку, перевязываю большим бантом и кладу под елку.

– Не поместится, – усомнилась Соня.

– Ничего, а я куплю елку побольше.

– Только надо ей дырочки провертеть, чтобы дышала, – деловито прикинула Соня. Я усмехнулась и посмотрела в окошко. Метель заметала все сплошные, двойные и одинокие, и даже прерывистые пунктирные. Машин не было, и только взгляд зацепил краешком стоящего на обочине милиционера.

– Слушай, там гаишник стоял? – уточнила я у Федора.

– Вроде бы нет, – удивился он. – Я не видел.

– Нет, он точно стоял. Он нас не мог остановить?

– Мог – не мог, какая раз… – начал было он, как вдруг за нашей спиной раздался мощный вой сирены.

– Водитель «Форда», остановитесь! – раздался над нами громогласный голос.

– Что за хрень, – возмутился Федор, сдавая на обочину. У нас на хвосте, мигая всеми цветами милицейской радуги, висела милицейская машина. Федор открыл запотевшее стекло, в котором через секунду образовалось круглое, румяное с мороза, нахмуренное лицо.

– Старший лейтенант Васьков, ваши документы, – строго и даже зло сказал он, но из-под этой хмурости и злобности просматривалось что-то другое. Какая-то радость и позитив.

– Вот, пожалуйста, – Федя протянул ему документы. Румяный Васьков с интересом осмотрел мое бледное помятое праздниками лицо. Осмотром он явно остался доволен.

– Вы что же не остановились по требованию инспектора? Вы знаете, что это грубейшее нарушение?

– Вы меня извините, – возмутился Федя, – но вас в снегу этом вообще не видно. Пост не стационарный. Я вас просто не заметил.

– Не заметили? – еще радостнее переспросил лейтенант, еле сдерживая улыбку. – Выйдите из машины, пожалуйста.

– Зачем? – раздраженно переспросил Федя, но инспектор с документами уже открывал дверь, так что ничего не оставалось, как следовать за ним. Я тоже вышла, хотя Федор и сказал мне ждать в машине. Мне было душно, так что подышать пару минут воздухом я была не против.

– Так что, Федор Иванович, выпивали? Пройдитесь по прямой, – радостно потребовал лейтенант.

– Выпивал? – растерялся Федя, с трудом преодолевая дистанцию из-за льда и сугробов. – Ну да, выпивал. На Новый год. Но не вчера. И уж точно не сегодня.

– Рассказывайте, – уверенно и довольно улыбнулся милиционер. – Так что, будем дышать или как?

– Будем-будем, – без тени сомнений кивнул Федя, решительно направляясь к нему. Лейтенант с искоркой мелькнувшего сомнения достал из сумки какой-то маленький приборчик и подставил Феде. Тот же, не отрывая глаз от мрачнеющего лейтенанта, сделал глубокий вдох и выдохнул в трубку.

– Ну что? – крикнул лейтенанту напарник из мигающей машины. Лейтенант с обидой смотрел на прибор.

– Трезвый?! – то ли сказал, то ли спросил он, глядя на Федю. Тот нахально улыбнулся и кивнул:

– Я же сказал, что не пил.

– Но как-то странно, – смущенно пробормотал лейтенант и потряс прибор, проверяя его на предмет поломок. – Стали бы вы трезвый так плестись по пустой дороге. Сорок километров в час!

– Ах, это?! – вдруг расплылся в улыбке мой Федя. – Так меня жена попросила.

– Жена? – про себя повторила я, чуть не выпрыгнув из сапог от изумления. Он что, действительно назвал меня женой?

– Он трезвый! – крикнул тогда лейтенант напарнику и, повернувшись, чтобы отдать Феде документы, с обидой пробурчал: – Только время на вас убили.

– Уж извините, – еле сдерживая смех, ответил Федя. И только когда двери захлопнулись и мы снова поплелись по дороге, мы захохотали.

– Только время убил! – повторила я, вытирая слезу в уголке глаз. – Ты видел его лицо? Ой, не могу!

– А ты думала. У них с пьяного на месте берут пятьдесят тысяч, а в отделении сто. Еще бы ему не обижаться, – смеялся Федя.

– А почему ты сказал, что я – твоя жена? – все еще смеясь, зачем-то спросила я.

– Как-то просто само вырвалось. Ну, не объяснять же ему, кто ты.

– А кто я? – полюбопытствовала я.

– А я и сам не знаю. Моя женщина.

– Это здорово, – кивнула я, подумав, что это слово – женщина – большой прогресс. До этого была только любовница.

– Приехали, женщина, – грустно заметил он. Мы стояли около моей пятиэтажки, в окнах на втором этаже горел свет и двигались тени. Мне вдруг стало страшно и совсем расхотелось туда идти. Может быть, позвонить и все отменить? Не надо никаких разговоров, никаких выяснений. Встречусь с мамой в городе, посидим в кафе, привыкнем потихоньку к тому, что все стало иначе.

– Мам, а у бабушки тоже елка стоит? – спросила с заднего сиденья Соня.

– Наверняка, – за меня ответил Федор. – А может, к ним тоже Дед Мороз прилетал.

– Мам, ну чего ты сидишь? Пойдем же, – поторопила меня нетерпеливая дочь. Я вздохнула и представила себе, что на мне противогаз и костюм химической защиты. Как бы они там ни «воняли», я ничего не почувствую. Хорошо, вперед, только вперед.

– Я приеду к вечеру и позвоню, как буду на месте, – пообещал Федя, поцеловав меня на прощание. Я увидела, как кто-то теребит штору на кухне и пытается разглядеть нас.

– Мне пора, – отстранилась я. Через минуту мы стояли перед дверью и ждали, пока ее нам откроют.

– Знаешь, мам, я не хочу играть с Веником. Я же не просила мне брата, почему я должна с ним играть? – спросила Соня.

– Не должна. Знаешь, я ведь тоже не просила сестру. Она была уже, когда я родилась.

– Ага, – с пониманием кивнула Соня. Дверь распахнулась, и в проеме нарисовалась сияющая, полная оптимизма мама, а за ней немного угрюмый, но явно проинструктированный и укрощенный папа.

– Здравствуй, Сонечка. Как ты выросла, а что ты такая бледненькая? – умилилась мама.

– Здравствуй, папа. С Новым годом, – прошептала я, робея. Все-таки как же я его люблю. Какой же он, в самом деле, хороший – мой папа. В чем-то, не во всем, но в чем-то главном. Он читал мне сказки по вечерам, пока я не засыпала. Он делал со мной уроки, помогал с математикой. И всегда боялся, что со мной что-то случится, всегда пытался от чего-то защитить, предостеречь. Пусть все случилось все равно, но мой папа – это да, это человек. Как же я по нему скучала.

– Здравствуй, Машуня, – выдохнул он, явно пытаясь показаться строже, чем есть на самом деле. – Рад тебя видеть.

– И я. Очень рада. Ну, обними меня, пап.

– Право, не стоит. Что за телячьи нежности, – забормотал он, но я уже прижалась носом к его широкой груди. В детстве я так любила забраться рукой к нему под майку и выдергивать из груди волоски. У него было их много, он просыпался и ругался, а я бегала и смеялась. А потом и он смеялся, говорил, что если я считаю его слишком волосатым, значит, я и сама – обезьянка. Ведь я же – его дочь.

– Так, проходите, не стойте в дверях. Сонечка, ты не хочешь посмотреть, какую мы елочку нарядили? Кажется, там что-то лежит для тебя.

– Мама, а дядя Федя был прав. Сюда тоже приходил Дед Мороз! – с умным видом ляпнула Сонечка. От упоминания «запрещенных» имен возникла пауза. Папа откашлялся и отстранился, я тоже как-то начала суетиться, раздеваться, разуваться, стаскивать шарфы и шапки. Я повесила дубленку на вешалку, но она упала, порвался крючок.

– Дай, я прилажу, – сказала мама, отбирая у меня дубленку. – Какая хорошая. Новая.

– Да, – кивнула я и чуть не добавила, что мне ее подарил Федя. Сдержалась. Молодец.

– Ты проходи, проходи в нашу с папой. Что стоишь, как в гостях, – буркнула мама, а сама пошла на кухню за иголкой.

Я вздохнула и пошла в комнату. Я действительно чувствовала себя как в гостях. Разве можно так быстро отвыкнуть от собственного дома? Нет, я его давным-давно уже не чувствую своим. Я зашла в зал, где стоял большой разложенный стол, накрытый самой лучшей скатертью. Стол ломился от яств, классических для таких случаев, и все же обилие и качество продукции говорило, что это не остатки позавчерашней сладкой жизни. Не мог трехдневный оливье выглядеть столь свежо и бодренько. Не пролежат столько яйца с икрой. Мамин же холодец вообще не доживает до второго числа. Они что же, готовились к встрече со мной? Что, предполагалась картина «блудная дочь вернулась домой»? Где же мои широкие объятия? Или… или этот стол предназначается не мне? Тогда кому? Кого мы ждем? Чего стоим?

– Здравствуй, Маруся, – раздался голос из-за моей спины, и у меня, что называется, все упало. Я обернулась и узрела мой самый страшный кошмар.

– Денис? Что ты тут делаешь?

– Хочу попросить у тебя прощения.

– Может, не надо? – взмолилась я, но он уже взял меня за руку и приступил к исполнению сцены. Уж на что, на что, а на сцены Дениска всегда был мастер.

– Я вел себя как свинья. Прости, я просто не понимаю, что на меня нашло. У меня была ты, была Сонечка, а я взял и все это потерял.

– О, Денис, ты уже помыл руки? – вперлась в комнату Ядвига. Видимо, она торчала на кухне, чтобы не спугнуть зайца, уже забежавшего в силок. Мастерский ход, надо сказать. Мои руки сами потянулись к сумке, надо срочно позвонить Федору, срочно эвакуироваться. Спасаться, бежать. Все значительно хуже, чем я думала.

– Ты не представляешь, как я рад видеть вас с Соней. Она так на меня похожа! – счастливо воскликнул он. Я только вздрагивала и пыталась найти хоть какие-то слова, чтобы остановить это безумие. Но нашлось только вот это:

– Вы знаете, а я еще не помыла руки. Извините! – Я нырнула куда-то под руку стоящего в проходе Дениса и короткими перебежками попыталась проскочить в ванную. Но за миг до цели, как защитник в футболе, меня перехватила мама.

– Детка, не устраивай сцен. Он просто хочет помириться. Это же отлично! У Сонечки будет отец.

– Мам, ты издеваешься? Какой отец? Его не было больше года!

– Он одумался. Помнишь, я тебе говорила? Он уже тогда хотел все исправить.

– Тогда это ты хотела все подстроить, – попыталась отбиться я.

– Нет, неправда. Она действительно позвонила сама. По его просьбе. И в конце концов, Соня же его дочь.

– Ты сошла с ума. Чего ты хочешь? – трепыхалась я.

– Только одного – просто посидеть и пообщаться. Как будто мы все тут нормальные люди. Зачем же ты хочешь Сонечку лишить праздника? Ну, перестань таращиться.

– Ты должна была меня предупредить! – зашипела я.

– Да? – скривилась мамуля. – Знаю я тебя. Так бы ты и пришла.

– Да, не пришла бы. И правильно сделала. Знаешь, где он мне нужен, этот Денис? В гробу в белых тапках!

– Веди себя прилично, – потребовала мама и сделала пас папе, который подхватил меня и потащил за стол, посадив рядом с Денисом. А ведь я знаю, что папа мой его никогда не любил. И знал, что Ядвига его самого всегда терпеть не могла. Зато теперь я сидела и наслаждалась тем, как дружно они все объединились перед лицом настоящего врага. Моего Федора, я так понимаю.

– Кому шампанского? – спросила мама таким любезным тоном, что у меня от приторности аж челюсть свело. Я решила, что я буду сидеть, как партизан, уйду в себя и буду считать овец. Пусть они получат свой дружеский вечер, а я просто дотерплю до соответствующего момента и уйду.

– Маруся, тебе что налить? Полусладкое. Я помню, ты любишь полусладкое, – елейным голоском уточнил Денис. Я заставила себя улыбнуться.

– Я люблю полусоленое. Есть у тебя такое?

Денис глубоко вздохнул и закатил глаза к потолку. Если бы не вся эта ситуация, иными словами, если бы он не пытался добиться каких-то мало мне понятных целей, он бы мне это шампанское на голову вылил. А так смотри-ка, ничего. Наливает и протягивает бокал.

– Ну, с праздником! – радостно отрапортовала Ядвига. При виде ее сияющего лица мне чуть снова не стало плохо.

– С Новым годом, – забубнили все. Потом неуклюжее вставание, стуканье бокалов, чтобы все обязательно дотянулись до всех. И вся честная гоп-компания предпочла не заметить, что я так и осталась сидеть на месте. Выпили. Стали закусывать. Накладывать друг другу салатиков, нарезки. Вам положить балычок? Спасибо, не передадите хлеб?

– Можно, я за тобой поухаживаю? – спросил Денис, уже занеся надо мной миску с селедкой.

– Можно, я закрою глаза, а когда их открою, тебя тут не будет? – тем же тоном спросила я.

– Определенно, у тебя есть право на меня злиться, – терпеливо и самокритично кивнул он.

– Что тебе от меня нужно? – полюбопытствовала я, сощурившись.

– Ничего. Только чтобы ты меня простила.

– Давай тогда я тебя прощаю, и на этом закончим. Мам, я посижу на кухне, ладно? – попросила я, неуклюже вставая.

– Дочка, что же ты ничего не покушала. Хоть селедочки под шубой попробуй, – продолжала как ни в чем не бывало мама.

– Надо сначала поесть? Ладно, – кивнула я, поднимая тарелку. – Вот. Я ем.

– Маша, что ты делаешь? – удивилась мама, глядя, как я запихиваю положенную мне порцию в рот.

– Спешу исполнить весь ритуал. А знаешь, почему? Потому что это невыносимо. Этот человек обвинил меня в измене, он не пришел на экспертизу, он не верил, что это его дочь. А его мать только его подзуживала, так, Ядвига Яковлевна? Я целый год потратила на то, чтобы хоть как-то прийти в себя, а теперь, когда я его не люблю, забыла, он мне не нужен, я не желаю иметь с ним ничего общего, ты, мама, приглашаешь его сюда. За что, мам? Такая-то подлянка?

– Дочь, перестань.

– А что такого? Я разве что-то не то говорю? Он воспылал любовью к Соньке? Прекрасно. Пусть встречается, я не против. Это твоя цель? – Я повернулась к Денису и пристально на него посмотрела. – Этого ты хочешь? Я согласна. Я сдаюсь. Все что хотите. Только зачем вот это?

– Что – это? – растерялась мама.

– Зачем ты сажаешь нас рядом, как будто мы голубки влюбленные. Ведь ты прекрасно знаешь, что у меня есть другой мужчина.

– Маша! – крикнул папа.

– Что – Маша? Что? Он есть. Он привез меня сюда на своей машине, он же, кстати, и увезет.

– Мария, – вдруг поднялся Денис. – Ты хочешь знать, зачем я здесь. Я приехал, потому что я не позволю тебе таскать моего ребенка по каким-то там мужикам. Ты не имеешь права! Какой ты ей подаешь пример? Хочешь, можешь вернуться к нам. Не хочешь…

– К вам? К тебе? – поразилась я.

– Да, я согласен попробовать еще раз.

– Но я – я не согласна.

– Допустим, ты дуришь, – кивнул Денис. – Но ребенка селить в домах своих любовников – это же недопустимо!

– Что? – Я только и могла, что хлопать глазами. Абсурд происходящего, казалось, был понятен только мне одной. Я стояла с тарелкой селедки в руках, слушала Дениса и вдруг захохотала. Мне стало так смешно, что все без исключения, включая даже Нинэль, так сильно хотят вернуть меня Денису. Но почему? Потому что всем так будет очень удобно. Прилично, понятно, очень комфортно. Ну и что, что при этом никто не будет счастлив. Зато полноценная семья, зато позор семьи уедет на своем «Форде» ни с чем.

– Ты образумишься. Все будет хорошо, – закончил свой монолог красный от злости Денис. И тут случилось то, чего я меньше всего ожидала. Вместо того чтобы как-то ему ответить, чтобы опрокинуть всю эту систему его стройных тупых умозаключений, я вдруг почувствовала, что мне плохо. Очень плохо. То есть совсем плохо и как-то при этом резко плохо. Наверное, у нас в Москве какие-то проблемы с продуктами или с водой. Внезапно меня скрутило так, что я не успела даже дернуться. И на все доводы Дениса отреагировала, так сказать, ответом, идущим изнутри.

– Что с тобой! Тебя тошнит? – засуетилась мама. Денис, перепачканный моим мнением о нем и о его костюме, с гримасой отвращения убежал в ванну, Ядвига понеслась за ним, а я упала на диван и прикрыла глаза. Что-то как-то я, кажется, серьезно заболела. Хотя от Дениса и его речей любого стошнит. И все-таки надо будет к врачу сходить, что ли?

– Марусечка, может, тебе водички?

– Аслан, принеси аптечку, там должна быть смекта.

– Мам, тебе опять плохо? – подбежала ко мне испуганная Соня.

– Что-то мне нехорошо, – кивнула я.

– Опять? – переспросила Нинэль. – Соня, а что, маме уже было плохо?

– Вчера, мам, да?

– Ого! – воскликнула Нинэль совсем другим тоном. Она подошла ко мне, посмотрела на меня в упор, усмехнулась и спросила: – А ты часом не беременна, сестренка?

– Что? – ахнула я, подскакивая на месте.

– А то, что если ввязываешься в такие вот истории, то бывают и сюрпризы, – продолжила она.

– Нет, этого не может быть! – воскликнула я.

– Почему же не может? Интересное кино, вы что с ним, с этим вашим Федей, живете как брат и сестра? Только не говори, что ты с ним только из любви к искусству.

– Да замолчи ты, – возмутилась я. – Ерунда какая-то. Беременна? Мы с ним живем всего ничего. И потом, я всегда предохраняюсь.

– Как? – поинтересовалась Нинэль. – Складываешь пальцы за спиной крестиком?

– Дура! – разозлилась я.

– Сама ты дура. Кстати, это я не со зла. Так… получается, – хихикнула она.

– В любом случае это все еще вилами на воде. У меня и задержки еще никакой. Ты можешь ошибаться, – бормотала я, думая о всех тех ночах, когда я действительно предохранялась только фразой «сегодня неблагоприятный день». Боже мой, что же теперь будет.

– Слушай, а хочешь все проверить точно? У меня тут есть тест на беременность.

– У тебя? Так ты что, тоже?

– Я? – зло сверкнула глазами она. – Я – не то же. Я – другое. Я с моим законным мужем хочу завести еще одного ребенка, пока позволяет возраст. Так что это совсем другое дело. Но если хочешь, тест на беременность могу дать.

– Даже не знаю, – засомневалась я. В комнату вернулся Денис, разозленный, но остуженный уговорами мамы и Ядвиги.

– Я уезжаю, – гордо сказал он.

– Скатертью дорога, – пробормотала я, даже не повернувшись к нему. Что и говорить, мои мысли сейчас были заняты совсем другим.

– Я забираю Соню на три дня. Ты разрешила ведь, да?

– О да, – кивнула я. Сейчас это было бы даже мило, если бы Соня на несколько дней уехала и дала мне спокойно разобраться со всей обрушившейся на меня ситуацией. Вот это Новый год, вот это начало новой жизни.

– Я привезу ее через три дня Аслану Ираклиевичу, а ты заберешь.

– Прекрасный план. А сейчас можно ты уже пойдешь? Мне плохо все-таки, – капризно пробормотала я и побежала за Нинэль в ее комнату.

– Так, значит, ты решилась? – спросила она, лихорадочно роясь в ящике своего письменного стола.

– Мне надо знать, – кивнула я. – А вы, как же вы будете тут с двумя детьми? Ты правда хочешь ребенка?

– Ну, а что тут такого? – удивилась Нинэль, протягивая мне пачку с тестом.

– Просто это как-то совсем не похоже на тебя. Ты и Веника-то норовишь свалить на мать.

– Много ты понимаешь! – фыркнула она.

– Нет, правда. Как вы тут будете? – спросила я, распечатывая тест и читая инструкцию. Мне даже не верилось, что все это действительно происходит со мной.

– Все поменялось. Наш дом поставили на снос. И, понимаешь, если у нас будет двое детей, нам дадут трешку. Особенно если получится родить девочку, – поделилась со мной сестра.

– Поставили на снос? – вытаращилась я. – Это что же, могут и мне что-то дать?

– Тебе, наверное, с родителями дадут. Ты же одинокая, – как ни в чем не бывало заявила она. Я не стала с ней спорить, не тот момент. Схватив коробку и действительно скрестив пальцы за спиной, я побежала делать тест. Чего я хотела? Одной полоски или двух? А вот в этом месте проблема. Я сама не знала, чего хотеть. С одной стороны, еще один ребенок после того, как тяжело все было с Соней. Снова пеленки, соски, крики, а ведь и Соню надо будет тоже тянуть. Все это не выглядит разумно. Разумно. Но вот если разум отключить, я вдруг подумала, что это же ведь будет ребенок Федора! Маленький Федор или Федора, существо, которое я буду любить больше всего на свете (после Сони, конечно). И которое наверняка полюбит он, мой Федор. Так что сказать точно, какого результата я ждала, а какого боялась, было трудно.