17. Ты не показываешь слабостей, всегда собран и уверен в себе. (Fortune cookie)

Пятьдесят восемь лет потребовалось Дмитрию Баренцеву, чтобы до конца понять, что он смертен. Пугающий факт, осознание которого снизошло на бизнесмена прямо в пятьдесят восьмой день рождения, в ходе которого ему вдруг неожиданно стало так плохо, что он был увезен в больницу. Сердце. Предынфарктное состояние. Дышать было тяжело и страшно, и ощущение такое, что вокруг вместо воздуха какая-то разреженная водная среда, высасывать из которой кислород почти не получается. Как говорится, стоял на краю. Никаких тоннелей или света, мертвой бабушки, разговаривающей ласково и нежно. Одна пугающая пульсирующая пустота, в которой ты лежишь и прислушиваешься к собственному сердцу – стучит? Не стучит.

Откачали, слава богу. Воздуха потом еще долго не хватало, и врачи не давали подняться даже для того, чтобы в туалет сходить. Персональная медсестра носилась с «уткой», заставляя бизнесмена испытывать чувство мучительной неловкости. Он не такой уж и старый на самом деле. Вот только образ жизни надо менять.

Жена бегала вокруг и причитала так, что в ушах звенело. Впрочем, Дашка все и всегда делала так громко, с заламыванием рук, с устраиванием сцен и истерик. Остатки несостоявшейся актерской карьеры. Молодая, красивая и глупая – о чем еще и мечтать в его-то возрасте. Да и не жена вовсе. Сожительница.

Интересно, всерьез переживала или так, придуривалась? Боялась остаться без богатой жизни за высоким забором. Кто-кто в теремочке бы жил, если бы господин Баренцев в тот день отбросил копыта? Не Даша Краснова, это уж точно. Ей пришлось бы выметаться из их особняка на Рублевке. По закону он бы отошел его сыну с дочерью. Завещания Баренцев не написал еще, руки никак не доходили. Да и вообще это дурная примета – все эти завещания.

Бизнес – иное дело. Он был частично записан на Дашку – в интересах безопасности. Квартира в одном арбатском переулке тоже – она ее обожает, обставила, как какой-то чертов дворец. Вообще-то, надо признать, что в случае смерти благодетеля с голоду бы девушка не померла. Успела за эти годы обрасти «жирком».

Получается, переживала? Любит?

Да бог с ней. Чего гадать – любит не любит. Это теперь казалось Баренцеву таким неважным и бесконечно малым в его жизни. Особенно по сравнению с тем фактом, что он оказался смертен. И никакие деньги, никакой курс акций или вложения в анонимные банки в офшорных зонах не могли помочь с той паникой, которая охватывала бизнесмена при мысли об этом.

Главное дело, никто не может достоверно утверждать, что именно скрывается за завесой смерти. Есть ли жизнь после или нет? И какая именно – райские кущи, Вальхалла какая-нибудь или, еще хуже, реинкарнация. Концепций было много, люди верили в самые разные вещи и пути. Атеисты замораживались в криорастворах до лучших времен, «биоэкоисты» прятались по лесам и питались корешками. Все это было неприемлемо.

Атеистическое советское прошлое мешало господину Баренцеву до конца принять концепцию, предложенную официальной церковью. Особенно учитывая тот факт, что бизнесмен лично знал некоторых ключевых «отцов-основателей» и работал с ними в свое время на поставках безакцизной водки и табака.

И все ж не к хаббардистам же идти, в самом деле!

Поначалу было странно и непривычно. И даже как-то неловко, словно вломился без приглашения в чужой дом, а там какой-то неизвестный праздник. И все поют и радуются, и поздравляют друг друга с вечной жизнью. Баренцев петь не умел, разве что в караоке спьяну.

Но потом попривык. Как говорится, врубился в фишку. И чем дальше, тем явственнее понимал, все – правда. Идет бой. За каждый дом, за каждую душу. И есть методы, способы, как уберечь себя. Не убий, не укради, не прелюбодействуй.

Но зачем спешить?

И в этой жизни тоже можно сделать кое-что, если есть деньги. В итальянской клинике по реабилитации Баренцев матерился и проклинал все на свете, но бегать по утрам все же привык. Труднее всего было осознать, что пить больше будет никогда нельзя. Несмотря на то что господь не запрещал. Где справедливость?

Похудел. Хотя выглядеть от этого лучше не стал – кожа обвисла, появились круги под глазами, морщины, но чувствовать себя стал куда лучше. Худоба в Европе была самым ходовым товаром, и если уж ты богат – изволь-ка соответствовать. Здоровье не купишь? Отчего же. Анализы выправились, печеночный гепатоз уменьшился. Кардиограмма показала – сердце вне опасности. И воздуха хватало с лихвой. По возвращении купил две беговые дорожки – домой, на Рублевку, и в арбатский переулок. Самые дорогие, самые навороченные, с кардиоанализатором, с компьютерной диагностикой и телевизорами. Береженого бог бережет.

От зеленых листьев и салатов с морепродуктами стал злее и жестче. Он задумчиво смотрел на жену, которая лично давила ему апельсины. Фреши так полезны!

Текущие проекты приносили по-настоящему большие деньги, и пока они шли, умирать и ставить ребром вопрос высшего суда не хотелось. Пока что Баренцев решил обходиться пожертвованиями. Не всякую заповедь можно вот так, с бухты-барахты, начать соблюдать без последствий для здоровья и бизнеса. Но об этом бизнесмен научился не думать.

Главное – каждое воскресенье в храм. В чем можно – исповедовался. Свечки ставил. Пусть знают там, наверху, что намерения у него есть. И помыслы. Просто… не все так легко.

Знал, конечно, что жена волнуется и не может понять, что с ним такое. Что ж, дай бог, чтобы оно и дальше так оставалось. Пусть играется в благотворительность, добрая душа, думает, что несет людям добро.

Баренцев вышел из машины и направился по вымощенной брусчаткой дорожке в сторону монастыря на Тульской. Охранники почтительно следовали за своим сюзереном на небольшом расстоянии, привычно прощупывая окружающий мир цепкими взглядами профессионалов. Служба уже началась.

– Простите, а на исповедь с какой стороны сегодня? – тихонько спросил Баренцев и стащил с головы шапку. Охранник поймал ее и пальто – босс даже не глянул при этом в его сторону.

– Слева, – тихо ответил мужчина, стоящий у стены с самым серьезным лицом, которое только можно себе представить. У человека идет внутренняя духовная работа. Каждый пытается найти свое собственное перемирие с вечностью.

– Благодарю, – шепнул Баренцев и пробрался вперед. Не любил стоять у входа. Там дуло, и люди сновали туда-сюда, покупали свечи, болтали тихонько с продавцом. Никакого умиротворения. Для того чтобы Баренцев почувствовал его, ему были необходимы условия.

Служба шла как обычно. Мужские голоса пели слаженно и торжественно, вызывая дрожь и оторопь и какое-то благоговение. Ужасно хотелось присесть, душновато, народу много. Но в этой борьбе с собой, в этом долгом тяжелом стоянии бизнесмен находил своеобразный покой. Словно в отсутствие возможностей для других подвигов во славу божию, приносил этот конкретный микроподвиг. Проникался атмосферой.

Его Баринцев увидел только минут через десять, когда ему удалось протиснуться на свое любимое место неподалеку от иконы Николая Чудотворца.

Он стоял довольно далеко, чуть левее, ближе к высокому решетчатому окну, около эркера и стойки с ярко горящими, переливающимися на его лице свечами. Наверное, пришел намного раньше, так как добраться до той части зала сейчас было бы невозможно. Между ним и Баренцевым было много людей, некоторые тоже бросали взгляды на странного парня. Бизнесмен потянулся вверх, пытаясь разглядеть странного незнакомца. Слишком далеко, видны были только непокрытая голова и плечи, часть правой руки.

Черные волосы, лохматые, спутанные, подвязанные тонким кожаным шнурком. Осанка как у военных – идеальная. Стоит спокойно и даже расслабленно, погружен в себя, как и многие здесь. Только странный какой-то. В такой одежде летом Баренцев и сам бы ходил, но сейчас, весной? Льняная рубаха, широкий ворот. Ни тебе куртки, ни шарфа. Может, держит в руках?

Кто-то протиснулся ближе к алтарю и на секунду отрезал обзор. Мужчина был молодой и высокий. Метра два? Лет тридцати трех? Где-то он его уже видел. Где?

Как вдруг, совершенно неожиданно и застав его совершенно врасплох, мужчина в льнянкой рубахе обернулся и посмотрел прямо ему в глаза. Не случайно, нет. Взгляд пронзительный, глубокий. Красивейшие черные глаза.

И не то чтобы мужчина только скользнул глазами по лицу бизнесмена, задержавшись на секунду. Нет, он смотрел не отрываясь, и лицо его, светлое вначале, становилось все мрачнее и мрачнее, пока нахмурился, как готовая разразиться грозой туча.

– Я помню этого парня! – подскочил Баренцев. – Видел его. Моя жена говорила про него.

– Что-то не так, Дмитрий Рудольфович? – Один из охранников подошел к боссу, так как увидел прилив эмоций на лице. Но тот его не слушал, он стоял и смотрел в глаза необычному мужчине. Тот же все хмурился, а затем вдруг начал качать головой, как делают родители, когда их чаду вдруг случится разбить дорогую фарфоровую чашку из сервиза. Затем склонил голову набок, замер, задумчиво глядя сквозь охранника, но вдруг развернулся и исчез.

– Куда он делся? – почему-то заволновался Баренцев.

– Да кто? – спросил охранник, выкручивая голову.

– Этот, в рубахе! – Бизнесмен не стал ждать, когда охранник догонит его, он протиснулся сквозь тесные ряды прихожан, яростно расталкивая их руками и не обращая ни малейшего внимания на возмущенные возгласы и шипение.

– Дайте пройти! – Баренцев пробрался к окну, только чтобы убедиться, что мужчина исчез. Он огляделся, столкнулся взглядом с растерянным охранником, а затем подался вправо, заметив в углублении эркера маленькую дверь.

Выбежав во двор в чем был, без пальто и шапки, побежал по мокрой брусчатке – фигура мужчины еще виднелась вдали, в сумерках. Ранняя служба начиналась еще затемно. Кто рано встает, тому бог подает.

– Стой! – крикнул Баренцев вдогонку. Охранники уже тоже вынырнули из боковой дверцы и не знали теперь, что делать. Если раньше, пару лет назад, – было понятно. Босс пьян, не ведает, что творит. Бежит, сам не зная куда. Нужно его спеленать и домой. Но теперь-то босс трезв.

– Сто-ой! – Баренцев бежал, что называется, со всех ног, пока вдруг не понял, что странный черноволосый парень никуда не бежит. Он стоял – прямо и ровно, руки спокойно свисали по бокам, голова высоко поднята – около выхода, в проходе сквозь монастырскую стену. В рубахе, в каких-то заношенных джинсах и совершенно босой. Ждал Баренцева.

– Час от часу не легче! – Бизнесмен остановился, не зная, собственно говоря, чего ему понадобилось от этого явного сумасшедшего. Он покосился на голые ступни, стоявшие в луже на дорожке. – Вам не холодно?

Вместо ответа мужчина лишь грустно покачал головой.

– Я знаю вас. Моя жена мне рассказывала, – задыхаясь, бормотал бизнесмен. – Что вы здесь делаете?

– А вы? – спросил мужчина после паузы.

– Я? – растерялся Баренцев. – Что имеете в виду?

– Вы должны остановиться, – сказал тот твердо и строго и снова пронзил бизнесмена взглядом, от которого становилось как-то не по себе.

– Остановиться? – Охранники стояли поодаль, готовые в любую минуту наброситься на психа. Но тот вдруг всплеснул руками, отвернулся и принялся качать головой.

– Нет. Нет. Нет, – бормотал себе под нос, тихо, едва различимо.

– Что ты несешь? – вдруг разозлился Баренцев. Не просто разозлился, пришел в ярость: размазать бы сейчас этого идиота по монастырской стене, чтобы не смущал своим видом. Не убий.

– Нет. – И вдруг парень подхватился и пошел прочь, в сторону от монастыря.

– Стой! – крикнул тот, но парень не обратил на него ни малейшего внимания. Он шел и шел, переступая босыми ногами по лужам, кажется, совсем не чувствуя холода. Баренцев растерялся, не зная, что предпринять.

– Босс? – подошел охранник, протягивая ему пальто. Дмитрий Рудольфович автоматически набросил его на плечи, а затем кивнул на психа, бредущего по улице.

– Возьмите его. – И губы сжались в тонкую нитку.