Глава 9
Мария Николаевна Огарева стояла у дверей в квартиру, когда услышала телефонный звонок. И конечно же, ключи, такие массивные и заметные обычно, тут же потерялись, запрятавшись за потрепанным кошельком, за расческой и телефоном, между страниц взятой в библиотеке книги – «Записки…» Анненковой – да за пузатым очечником с драгоценными солнцезащитными очками с линзами. Проблемы со зрением у Марии Николаевны начались еще в юности, и теперь она и трех пальцев не могла разглядеть перед своим носом без очков. Дочиталась. И ведь совсем не старая же женщина. Книжный червь.
Но это не значит, что Мария Николаевна была слепой и не видела очевидных вещей.
Она с самого начала опасалась, что от Саши будут одни проблемы. Но не потому, что он был плохим человеком. Скорее, наоборот, в нем было слишком много намешано даров природы и любви. Высокий, широкоплечий парень с голубыми глазами, легкомысленный прожигатель безмятежной жизни, к тому же младшенький в семье, а это всегда налагает определенный отпечаток. Когда Саша улыбался своей открытой, беспечной улыбкой, он становился похож на юного Роберта Редфорда. Он любил Ирину, в этом тоже не было никаких сомнений.
Просто рядом с такими редко ночует счастье.
Мария Николаевна чуть не расплакалась, когда звонок за дверями стих. Не успела! Где эти чертовы ключи? Дернул черт выйти из дома. Надо было сидеть и ждать, и ничего страшного. Можно одно воскресенье и пропустить. Пережила бы, простилось бы ей. Ах, вот они, в наружном кармане. Старая дура, засунула ведь сама, чтобы не искать. Склероз, что ли?
Впрочем, не такая уж и старая. Совсем не старая. Как говорили в одном кино – в сорок пять жизнь только начинается. Марии Николаевне было сорок шесть, но чувствовала она себя в последнее время на все сто шесть. В последнюю неделю, если быть точной. До этого случались дни, когда ей хотелось петь и плясать хоть круглыми сутками. Когда родилась Ирина, Марии Николаевне только-только исполнилось двадцать. Юная скрипачка, студентка консерватории, практикантка, и Станислав Огарев – уже довольно известный к тому времени музыкант, дирижер, теплый, бархатный баритон. Разница в восемнадцать лет тогда казалась ничтожной. Счастье для фортепьяно с оркестром. Тягучие, сонные утренние часы под бормотание новостей. Стас в своем кресле, со своим кофе в руках. Иринка у него на коленях, и вьет из него веревки, и добивается от восторженного отца всего, чего только пожелает. Зеленоглазая принцесса.
Отец возвращался с концертов затемно, всегда поздно, и всегда настаивал на том, чтобы Маша не ждала его и обязательно вовремя ложилась спать.
– Будешь беспокоиться и нервничать – появятся ранние морщины. Я тебе потом за пластического хирурга платить не буду, так и станешь ходить как шарпей, – угрожал он с притворной суровостью.
Мария Николаевна возмущалась и даже кидалась в мужа тапками, больше в шутку. Но в конце концов привыкла ложиться в одиночестве, а просыпаться рядом с ним. И к цветам привыкла, которые он притаскивал домой с каждого концерта. Сама она с комфортом и полным удобством для себя работала в музыкальной школе и занималась Ириной. Она ее воспитывала, а Стас ее баловал. Однажды, вспомнила Мария Николаевна, она оставила на плите ужин и легла спать, как всегда. Иришка тогда уже была большая, училась на историческом, занималась до одури какими-то современными танцами, пропадала целыми днями и мечтала улететь на археологические раскопки в Казахстан. Уже поздно ночью Марию разбудил хохот Стаса, который она сначала приняла за крики о помощи. Тоже, скорее всего, под влиянием большого объема употребленных новостей.
Маша вскочила и в ужасе побежала в кухню, где и застала Стаса с крышкой от утятницы в руках. На крышке все еще висела записка, вставленная в ручку, – Машины инструкции по разогреванию гуляша.
– Что случилось? – хмуро спросила она, а Станислав только кивнул на кастрюлю.
– Посмотри сама, – хмыкнул он.
Мария Николаевна вспомнила, как склонилась тогда над пустой, даже помытой утятницей, на дне которой лежала еще одна записка. «Папа, ты опоздал» – написала их дорогая дочь и пририсовала рожицу. Стас продолжал хохотать, больше над недовольным видом своей супруги, чем над тем, что дочка слопала его ужин.
– Ты ее разбалуешь, и ее никто не возьмет замуж, Стас! – проворчала тогда Мария, еле сдерживая улыбку.
– Ну и пусть, Машуля. Себе оставим такую красоту! – так он ответил. Как в воду глядел.
Через год после его смерти появился Саша. Ира смотрела на него так, словно не могла наглядеться. Можно понять, красивый парень. И вовсе не плохой человек. Просто с такими, как он, очень сложно найти общий знаменатель. Они никогда не хотят простых вещей. С ними всегда сложно.
Как все быстро промелькнуло и испарилось в утренней дымке среди белых ночей… Вдова. Это слово никому не подходит.
Подруги говорили, что нельзя хоронить себя дома, нельзя жить интересами дочери. Но Мария Николаевна холодела от одной мысли о том, что кто-то другой, чужой будет ходить по их со Станиславом квартире, что кому-то другому она будет готовить ужин. Разве может выйти что-то хорошее из такой ерунды? Даже мысли об этом были – как предательство.
Одной лучше, спокойнее.
Лишь бы у дочери все было хорошо. Она ничем не заслужила такого. А теперь вот, возможно, она звонит своей матери, а той нет дома. Как же так! Может, что-то случилось и ей нужна срочная помощь! Может быть, наводнение. Говорили, в Москву идет северный фронт или циклон. В Европе беженцы.
Мария Николаевна, ты явно пересмотрела новостей, моя милая.
Она влетела в квартиру и подняла трубку старого, даже скорее старинного аппарата, хотя и понимала, что звонок уже оборвался. Три дня назад от дочки прилетела эсэмэска. «Добралась нормально, поезд очень удобный. Позвоню, как только будут новости».
Так и не позвонила. Может быть, не было новостей?
Мария Николаевна в сердцах откинула сумку в сторону и плюхнулась в кресло, где раньше любил сидеть муж. И что теперь делать? Нервничать? А что, если это вовсе и не Ирина звонила? Может быть, это звонили из ЖСК, хотели спросить, не нужны ли мне новые пластиковые окна. Они всем их предлагают по десять раз в год, а потом выясняется, что стоят они дороже, чем если просто заказать у фирмы. Да у Марии Николаевны и так окна хорошие. Зимой в квартире тепло. В их городе зима долгая, серая, плаксивая.
Мария Николаевна заставила себя отойти от телефона, серьезным усилием воли подавив порыв сесть напротив аппарата и просто ждать, ждать, ждать.
Нужно приготовить что-то на обед. Есть не особенно хочется, но нужно же соблюдать режим. Можно испечь кекс, но если она испечет его, то весь и слопает. Иринки-то нет! Может быть, заняться цветами? Вроде сегодня не так уж и жарко. Подрезать, сорвать подвядшие бутоны, подкормить цветочки.
Она почти расслабилась, когда телефон зазвонил снова.
– Алло! Я слушаю! Ира! – выпалила в трубку она. – Ты звонила?
– Алло! Алло! – Голос дочери звучал непривычно, издалека. Сквозь треск и шум было не разобрать, в каком она настроении. И, кажется, ей было плохо слышно.
– Говори, Иришка! – крикнула Мария Николаевна. – Как дела?
– Мама, ты меня слышишь? – проскрипело эхо в трубке, и Мария Николаевна испугалась, что их могут вообще разъединить. Но затем что-то щелкнуло, и шум исчез.
– Ира, ты здесь?
Пауза длилась долго, и было неприятно тихо в трубке. Затем Мария Николаевна услышала вздох.
– Ты была в церкви? – спросила Ира. – Я звонила, тебя не было дома.
– Я… ты не звонила два дня. Я думала, успею вернуться, – принялась оправдываться мать.
– Мама, это ничего. Все нормально. Я просто так спросила.
– Как ты, девочка моя? Что с твоим телефоном? Он все время недоступен.
– Я потеряла его.
– Что? Как? Когда? – Для мамы, как и для многих из ее поколения, техника была священна, а ее потеря равнялась катастрофе. Маленькой, конечно, но все же. Ирина покачала головой, бросая взгляд на дверь. Интересно, дорогой получается разговор? Нужно будет узнать.
– Я… все нормально, мам, телефон – это ерунда. Я как куплю новый, сразу дам тебе номер. Лучше скажи, мам… у вас там нет новостей? – В вопросе прозвучала невольная, неконтролируемая надежда. Мария Николаевна хотела что-то ответить, да не нашла слов. Так и молчала, и по этому молчанию стало понятно, что сказать ей нечего. Потом мама тихо сказала:
– Я молилась, Ира. Подала записку. Все будет хорошо, конфетка.
– Не говори мне этого, мама. – Голос дочери стал сухим, колючим, как кактус. – Не надо, я не хочу этого слышать. Мне все равно.
– Все равно?
«Ну вот, – подумала Ирина, – мать обидела. Трудно тебе было, что ли, промолчать? Трудно было бросить пару ничего не значащих, но таких успокаивающих фраз?» Ирина знала, как важно для ее матери это – знать, что бог на их стороне. Но что-то внутри, что-то злое и несчастное, не давало Ирине сделать это. Люди способны на все, но кое-что все же выше их сил. Ира вдохнула поглубже и сказала то, о чем думала весь вечер и ночь, что не давало ей покоя, ныло и кровило, как рана на стесанной коленке.
– Я была там, мама. Два дня простояла, и знаешь что? Мама, ее нет! – пробормотала Ира, и стало слышно, что голос дрожит. – Ее нет в квартире. Уже месяц как.
– Постой, дочка, откуда ты знаешь? – Мария Николаевна осела на пуфик рядом с аппаратом и схватилась за ручку, пришпиленную к большой, в линейку, тетради для записей. – Ты уверена? Ты там была, прямо в квартире? Ты говорила с ней?
– Я говорила с жильцами, мама. Они живут там уже месяц и собираются жить еще год. Еще ГОД, мама! – прошептала дочь и замолчала, пытаясь справиться с паникой.
– А ты спросила, где Анна Викторовна?
– Я спросила. Я сказала, что принесла телеграмму для нее.
– И что? – Сама того не замечая, Мария Николаевна принялась рисовать что-то на листке.
– Они мне не поверили. Решили, что я интересуюсь квартирой. Хочу перебить их контракт на аренду. Сказали, что у них был агент, что все оформлено по закону. Мама, ее нет. Она солгала, понимаешь? Ни в каком она не в отпуске и не была в нем. Она уехала, переехала куда-то. Прячется от нас. Ты понимаешь, что это значит?
– Успокойся, Ира. Ты должна успокоиться и позвонить Марку. Это может означать все, что угодно. Ты пробовала с ней связаться?
– Она не брала трубку, мама. С каких бы номеров ее ни набирали, с мобильных, с городских, с московских. Абонент недоступен. Она, наверное, сменила номер. А теперь, без моего телефона, я ведь никому и позвонить не могу. Мама, ты найди мою записную книжку у меня в комнате, ладно? Мне нужны телефоны Марка и ее телефоны. Я ни одного номера не помню, представляешь? Только наш домашний. Кошмар.
– Ты… – Мария Николаевна не замечала, что волнуется, что сердце стучит как заведенное, а ручка царапает исчирканный листок. Она не знала, что сказать Ирине. То, что Анна Викторовна соврала им и исчезла, было непостижимо и страшно. – Ты вернешься?
– Нет, не могу сейчас. Я останусь в Москве, пойду к ней на работу, буду искать ее друзей, знакомых, врагов. Ее парикмахера и маникюршу.
– Девочка моя, бедная моя девочка, – всхлипнула Мария Николаевна, и Ирина тут же почувствовала ощутимый укол в области сердца.
– Мама, ты не должна… Не обращай внимания на меня. Я рада, что ты ходила и молилась. Молись еще, мама, ладно? – Голос Ирины шелестел, а Мария Николаевна плакала. Но становилось легче. Слезами омоюсь.
– Где ты ночевала? – спросила Мария Николаевна, справившись немного с эмоциями. – Ты правда в порядке? Хочешь, я тоже приеду? – предложила Мария Николаевна, но Ирина тут же отказалась. Еще не хватает маму втянуть в эти бессмысленные кошки-мышки с Анной Викторовной, змеей подколодной.
– Нет-нет, не волнуйся за меня. Я буду звонить. Мне… мне пора, мам. Мне еще с Марком… объясняться. Ты лучше скажи, ты таблетки пьешь? Спишь нормально?
– А ты? – с вызовом уточнила мать. – Нам с тобой одни и те же таблетки прописали.
Нервы предполагалось лечить транквилизаторами, но от одной прописанной доктором из поликлиники таблетки Ирина целый день не могла собраться и заставить себя думать ясно. Так что вся пачка успокоительного полетела в мусор. Ирина не хотела, не собиралась успокаиваться.
– Ладно, мам. Держись там, хорошо? – Ира нажала отбой и сглотнула навернувшиеся на глаза слезы. Все не как у людей. Кошмар какой-то.
В комнату постучали. Иван постучал, словно это вовсе не его кабинет был. Воспитанный какой! Ирина невольно улыбнулась и крикнула:
– Заходите, чего вы там скребетесь?
– Не хочу мешать, – бросил Иван, все еще нахохленный, взъерошенный после похмельной встречи с бывшей женой. – Я хотел спросить: как вы умудрились занавески постирать? И, главное, зачем? По какому праву?
– Это не я, это Мойдодыр приходил.
– Кто? – вытаращился на нее Иван.
– Рекламу не видели? Говорящий летающий умывальник. Он ко всем приходит. – Ирина усмехнулась. – Ко всем грязнулям.
– Не надо было, Ира. Я вовсе…
– Господи, ну чего вы из всего делаете проблему-то? Вы, кажется, рисовать хотели? – возмутилась Ирина. – Или вы не в состоянии?
– Я-то? Да всегда готов! – и Ваня Чемезов отсалютовал Ирине по-пионерски, но она признаков понимания не проявила. Юная, о пионерах не слышала. Иван посмотрел на девушку, прикидывая, сколько ей может быть лет. Никак не больше двадцати пяти. Может, даже меньше.
– Ну, так идите.
– А вы? – опешил он.
– А я еще один звонок сделаю и тут же приду. – Ее голос прозвучал до того сухо и по-деловому, что Иван не сдержался и рассмеялся.
– Сейчас вы в точности звучите как моя бывшая жена. Даже слова те же. Только она так говорила, когда я пытался склонить ее к… – Иван тут же осознал, насколько неприлично то, что он говорит, должно быть, выглядит для Ирины. Посмотрел на нее, но она только рассмеялась.
– Идите, Чемезов, идите. Мне платье надеть? Как вы желаете меня рисовать?
– А что, можно без платья? – Ваня замаскировал фразу под шутку, но шокированное лицо Ирины было ему ответом. Он резко развернулся и вышел, пока в него не полетела тапка. Ирина же набрала номер Марка Калганова.
Тот не ответил ни с первого раза, ни со второго. Только наслушавшись прилично гудков без ответа, Ирина вспомнила о том, что сегодня воскресенье и что Марка никак не может быть в офисе.
На звонок на мобильный он ответил почти сразу, хотя, Ирина знала, Марк часто пропускал звонки с незнакомых номеров. Особенно в его собственный выходной.
Возможно, он ждал ее звонка. Ведь, в конце концов, у хорошего адвоката, как и у врача, не бывает настоящих выходных. И иногда, если не взять вовремя трубку, могут пострадать люди.
– Марк, это я, – сказала Ирина, уверенная в том, что старый Сашин друг узнает ее без малейших проблем. Ему она доверяла если не полностью, то очень во многом. Самое важное – могла говорить свободно, не боясь расстроить или напугать. Ему она могла рассказать о том, как расстроена и напугана сама, с ним не надо было делать вид, что все в порядке, что она держится.
– Где тебя носило? Я думал, ты позвонишь позавчера! – возмущенно вспылил Марк.
– Я потеряла телефон, Марк.
– И что, два дня искала? – добавил он с сарказмом.
– И деньги. Все, и карточку, и наличные, и документы. Я забыла все в метро.
– Что? – пробормотал Марк, чуть остыв. Он и правда волновался, когда Ирина исчезла, словно растворилась в воздухе, а ее телефон отвечал механическим голосом, что абонент временно заблокирован. Ему совсем не нравилась ситуация, в которую все они попали, и то, с какой поспешностью Ирина уехала в Москву, не слушая никаких разумных доводов и глядя на него бешеными, блестящими от ярости глазами цвета мокрой темной травы. Но сопротивляться ее напору он не мог, не имел ни сил, ни желания. А если вдруг ему хотелось послать все к чертовой матери, то Ирины глаза – потрясенные, полные невысказанных обвинений – вставали в памяти. Он должен был сделать что-то, чтобы демоны в его душе утихли. Чувство вины – не самое легкое и уж точно не для него.
Ирина ни разу слова не сказала Марку, не обвинила его ни в чем – ни тогда, год назад, ни сейчас. Красивая женщина, страстная и… добрая, что ли. Неудивительно, что Сашка потерял от нее голову.
Марк включил компьютер и открыл страницу браузера.
– Диктуй свой номер. Пароль в личном кабинете помнишь? Я позвоню в банк.
– Да, – кивнула Ира. – Ты думаешь, ты сможешь что-то найти?
– Сейчас посмотрим, – процедил Марк, загружая страницу. Детальный отчет показал, что с того момента, как аппарат был потерян, с него несколько раз звонили на неизвестные номера, а затем, вот жалость, все оставшиеся деньги, около двух тысяч, просто перебросили на оплату какого-то интернет-сервиса. Просто сняли деньги, а аппарат, скорее всего, продали. Сумка?
– Ты звонила в метрополитен? Если сумку нашли, ее могли передать в отделение полиции. Тогда твои документы там. Много было наличных?
– Нет, не много. А что, если сумки там нет?
– В любом случае, чтобы вернуться домой или чтобы оставаться в городе, тебе нужно пойти в полицию и написать заявление. Получить временное удостоверение личности с фотографией. Запомни, не справку об утере паспорта, хотя ее тоже надо будет сделать, а именно удостоверение. Ты меня поняла? Ты где остановилась?
– У… знакомого, – сказала Ирина после секундной задержки. А как еще назовешь ее Ивана? Уже третий день пошел, а стало быть, точно – знакомый. Но не друг. Просто симпатичный мужчина с красивыми серыми глазами и артистичными движениями больших мужских рук. Марку обо всем этом знать не обязательно. Может неправильно понять, особенно учитывая то, что он больше Сашин друг, чем Ирин.
– Я сейчас позвоню кое-кому в Москве, у меня там есть знакомые. Тебе помогут. Не волнуйся ни о чем, деньги я тебе передам. Координаты вышлю на емейл. Ты сможешь его получить?
Ирина огляделась и заметила принтер и компьютер на столе.
– Думаю, что смогу. Я спрошу у своего знакомого.
– И еще, я перешлю сейчас тебе копию твоего паспорта и электронный билет на поезд. Скажешь, что ты просто туристка, регистрация тебе не нужна. Нужен будет адрес. Тебе нужно, наверное, снять номер в гостинице. Что за знакомый, у которого ты остановилась?
– Я расскажу тебе потом, Марк, ладно? Мне неудобно, я разговариваю по межгороду.
– У тебя будет возможность распечатать копии? – Марк был настоящим профессионалом, он не упускал никаких деталей, даже самых мелких. Слышать его уверенный голос было приятно, как будто ты снова оказалась дома. Он знал, что нужно делать, и оставалось только слушаться его и ждать. Но как раз ждать было невыносимо.
– Марк, я думаю, Анна Викторовна намеренно прячется от меня. Что мне делать?
– С чего ты это взяла?
– С чего я взяла? Я была там, Марк. Как ты думаешь, кого я там встретила? У нее в квартире живут чужие люди!
– Может быть, это ее друзья?
– Я говорила с ними! Это – жильцы. У них годовой контракт… – И Ирина сумбурно вывалила на Марка все подробности ее нелепого визита в дом в Пожарском переулке.
– Ира, Ира, Ира! – повысил голос Марк. – Не надо делать преждевременных и необоснованных выводов. Она сдала квартиру, это факт. Но ведь это может означать и миллион других вещей.
– Например? – ожесточилась Ирина. – Приведи мне другое возможное объяснение, почему женщина ее воспитания, доходов и положения вдруг сдает свою ненаглядную квартиру каким-то чужакам и перестает отвечать на звонки.
– Может, она заболела? Может, у нее рак и она уехала лечиться? – спокойно ответил Марк. – Или она завела любовника и не хочет, чтобы кто-то об этом знал. Но ей нужно больше денег, чтобы его содержать.
– В шестьдесят четыре года? Марк, ты издеваешься? – разозлилась девушка.
– Ира, я не говорю, что ты не права. Я только говорю, что нам нужно что-то еще кроме твоего разговора с квартирантами, о которых ты ничего не знаешь. Даже их имен. Может быть, завтра их там не окажется в квартире. Что тогда? И ведь ты понимаешь, что ничего незаконного в сдаче квартиры в аренду нет. Ты понимаешь, да?
– Что мне делать, Марк? – Ирина снова почувствовала, как дикая слабость и отчаяние подступают к горлу. – Что, если я ее не найду?
– Мы найдем ее, обязательно найдем. – Голос Марка звучал уверенно, успокаивающе. – А сейчас иди и сделай все, о чем я тебя попросил. Дай мне пару часов, чтобы все подготовить. И, пожалуйста, без отсебятины, Ира. Держи нервы под контролем. И купи себе телефон. Не плачь, ладно?
– Я поеду к ней на работу.
– Нет! – крикнул Марк устало. – Ну Ира!
– Я поеду! – уперлась она. – Я не могу сидеть так, без дела.
– Ира!
– Что, Марк?
– Во всяком случае, пообещай мне, что ты не станешь приближаться к ней, не наделаешь глупостей. Можешь ты дать мне честное слово, что не наделаешь глупостей? – Марк прикусил губу и покачал головой. Понять Ирину было легко, остановить – куда сложнее.
– Какие глупости, ты боишься, я наделаю, Марк? – спросила Ирина Огарева очень-очень недобрым тоном. Но ответа дожидаться не стала, нажала кнопку отбоя.
Она переоделась в свое платье и перешла в мастерскую, где несколько следующих часов подряд просидела в кресле, к радости Ивана.
Это было просто поразительно, если не сказать – странно, насколько спокойна, неподвижна и грациозна была его модель. Иван работал сосредоточенно, методично и увлеченно, ловко орудуя мастихином. Приличного размера холст – он решил, что это будет большой портрет. Пробы цветов, мазков, попытки разглядеть будущую работу, разложенные по столу эскизы и наброски. Ирина словно не замечала ничего вокруг.
Ей не было любопытно, она не просила посмотреть хоть одним глазком, не старалась выглядеть получше или сесть более изящно – словом, не делала ровно ничего того, что обычно так свойственно красивым женщинам, с которых пишут портреты.
Ирина просто ушла в себя, погрузилась так глубоко, что ни звуки тихой джазовой музыки, ни ненавязчивый разговор, ни беспокойство, ни смех не проходили сквозь невидимую стену.
Это было не очень-то приятно. Красивая, одухотворенная, но совершенно закрытая, Ирина вела себя так, словно вообще забыла про Ивана. Пару раз он пытался зацепиться хоть за что-то. Погода, природа, стили в искусстве и даже глупые, пошловатые анекдоты, совсем уж для провокации, – без эффекта. Ирина отвечала невпопад и пропускала вопросы, словно не слышала их. Не обижалась на пошлости. Никуда не годится!
В конце концов Иван смирился и перестал ее дергать. В каком-то смысле так было даже лучше, говорил он себе. Но самовнушение не действовало, и он ничего не мог поделать – обижался и хотел встать и встряхнуть Ирину за ее тонкие плечи, а потом откинуть назад ее голову, погрузить пальцы в спутанные каштановые волосы и заглянуть в глубокие изумрудные глаза в поисках ответа.
Совсем с ума сошел?
Он писал ее портрет, незнакомка в терракотовом сидела и напряженно обдумывала что-то, неподвижная статуя.
Так даже лучше, дурачина ты!
И все же, работая с упоением и наслаждением, Иван поймал себя на том, что хочет большего, чем эта безмолвная тишина. Хочет разговоров и ее насмешек, улыбки на ее лице. Он не понимал, почему бы Ирине не быть с ним, здесь и сейчас. Чем его общество ее не устраивает?
Именно поэтому, когда девушка вдруг ни с того, ни с сего встала и спросила у Ивана, можно ли распечатать почту с его компьютера, он побледнел и почувствовал себя оскорбленным. Чемезов встал и только сухо кивнул, не задав ни одного вопроса о том, как и почему был так неожиданно прерван их сеанс.
Задумчивая, Ирина поискала что-то в компьютере, пока Иван (гордый и независимый) демонстративно громко гремел посудой в кухне. Затем она вышла из его кабинета в коридор с парой листов в руках, натянула на ноги шпильки и пошла к выходу.
Это было уже слишком! Иван выскочил в коридор и сощурился, прожигая полным возмущения взглядом дырку в терракотовом платье.
– Вы уходите? – спросил он, и в ответ, он мог бы поклясться, Ирина посмотрела на него так удивленно, будто вообще забыла, кто он и откуда тут взялся.
– Да, Иван, простите. Мне нужно…
– Вот так, ни с того ни с сего? – нахмурился он.
– Вы обещали не задавать вопросов.
– А вы обещали позировать! – бросил он в ответ. Ирина пожала плечами и развернулась к нему, посмотрела так, словно хотела что-то сказать, но затем только покачала головой и шагнула прочь. Уже в дверях мужчина остановил ее.
– Вы вернетесь? – спросил он, проклиная себя за эту слабость. Да черт с ней, с этой принцессой.
Ирина помедлила, словно не зная, что ответить, а затем медленно, неуверенно кивнула:
– Я вернусь.
