Глава 11

Как долго можно просидеть на площади, подкармливая голубей крошками? Может ли повториться один и тот же сон? Как остановить ветер? Иван понимал, что она уедет. Рано или поздно, сегодня или завтра, она пожмет своими непокорными плечами и исчезнет навсегда. Каждый день словно давался ему в долг, в кредит, под проценты и условия, которые никто никогда не озвучивал. Она уходила куда-то, приходила, ничего не объясняя, и только смотрела на Ивана своими странными глазами цвета дремучего елового леса, словно хотела сказать что-то, но не могла. Русалка, лишенная дара речи.

Иван ни о чем не спрашивал. Здесь и сейчас, и ни о чем не думать.

Они сходили пару раз вместе на какие-то выставки, обедали на террасах, укутанных разросшимся диким виноградом, гуляли по вечерам, прислушиваясь к затихающему городу. Безумный, шумный, набитый людьми и нервами город к вечеру пустел, укрывая теплым бархатным одеялом аборигенов Москвы. Серебряная россыпь звезд затмевалась уличным освещением. Ивана не покидало чувство, что все это – только сон, распадающаяся на неясные куски реальность.

Иногда он злился на Ирину. Особенно когда ее не было рядом и Ивану приходилось смотреть на ее незавершенный портрет, который он отказывался показывать кому-либо. Все кругом считали происходящее ненормальным, а женщину, завладевшую их «оболтусом», опасной. Иван не спорил, он только упоенно работал, ждал Ирину, расстраивался, когда ему приходилось уезжать на встречи без нее.

Таскал ее повсюду.

Одумайся! Она, может быть, сумасшедшая. Может быть, преступница. Тихие и громкие, вкрадчивые и нервические голоса знакомых, друзей и просто сочувствующих взывали к здравому смыслу. Иван, ты же не дурак, в самом деле? Зачем тебе это?

Кончился июнь, и лето стало жарким и душным, и вся пыль, прятавшаяся по закоулкам и дворам, вдруг совершенно обнаглела, повылезала изо всех щелей, налипала на босоножки, пачкала руки и заставляла чуть ли не каждые полчаса приникать к крану с холодной водой, умывать лицо. Горячую воду дали, но в ней совсем не было нужды.

Ирина сказала, что сегодня ее не будет целый день и что, возможно, она не приедет ночевать. Иван не знал, что сказать. Только кивнул и почувствовал острый укол в области сердца, когда за Ириной закрылась дверь. Когда она уходила вот так, Иван чувствовал, что ничего для нее не значит.

А с чего, собственно? Она говорила что-то? Разве между вами что-то есть?

Иван Чемезов, тридцати пяти лет от роду, удачливый сукин сын, беззаботный повеса, художник от бога, испытывавший на прочность терпение своих друзей, жен, любовниц, деловых партнеров и студентов. Иван Чемезов, не погружающийся ни во что слишком глубоко, восхищающийся только нематериальностью бытия и непрочностью бескрайней вселенной, населенной прекрасным созданием с изумрудными глазами, с длинными ногами, теперь страдал. Как глупый подросток, страдал, и ревновал, и мучился, и все – только оттого, что женщина с длинными каштановыми волосами сказала ему, что, может быть, не приедет ночевать.

– Не слишком ли много чести? – спросил Ивана Пашка Багратионов, приятель, с которым они в свое время вместе катались по стране не столько в поисках ярких пейзажей, сколько бухая по деревням и селам. Художники в поисках вдохновения. А еще их объединяло то, что оба они проживали в пешем удалении от их излюбленного кабака. Соответственно, могли и в Москве напиться вместе, если того требовал повод. Если, так сказать, просила душа.

– Я уже не прошу о чести! – делано развел руками Иван. – Хотя бы сказала, что за фигня у нее происходит. Ведь как кошка, ей-богу. Приходит когда хочет, уходит тоже.

– Да гони ты ее в шею! Мне путевочки предложили, в Карловы Вары, хондроз лечить. Поехали со мной.

– Не поеду, – угрюмо покачал головой Иван. – Не люблю я эти твои Вары, не наше это все. От лукавого.

– Ну, тогда на Алтай. А то можно и в Тулу к Катерине. В леса!

Катерина была хорошая знакомая Пашки, женщина, как говорится, без комплексов и с искренней любовью если не к художествам, то к художникам. Они с Пашкой и раньше, случалось, сваливались на голову Катерине и ее старой глуховатой мамаше – с красками и холстами или с бутылкой и закуской. Второй вариант Катерине нравился больше. У нее был домик под Тулой, живописное место. Чемезов писал его уже раз десять, не меньше.

– Не хочу я в леса, – буркнул Иван хмуро.

– Как хочешь. А только… нечего тебе киснуть из-за какой-то девки. Портрет-то закончил?

– Портрет хорош. Еще один хочу сделать.

– Ивашка, да чем она так хороша? – фыркнул Пашка, подливая другу в стопку его любимой «березовой».

– Она… фея, – пожал плечами Ванька и опрокинул стопку, тяжело кряхтя. – Долбаная фея.

– А ты – Шрек! Чудище болотное! – хихикнул Пашка, подцепив на кончике вилки грибочек из миски напротив. Чемезов посмотрел на Пашку неодобрительно и потянулся к бутылке. Желание напиться всерьез пришло как-то само собой, естественным образом, после того, как Ирина предупредила, что не придет ночевать. Иван долго делал вид, что ему плевать на эту информацию. Подумаешь, не придет ночевать! Во-первых, может быть… А во-вторых, какая разница? Все равно же ничего не происходит.

Никогда в жизни еще Иван не видел женщины, которая умела бы с таким мастерством и изяществом удерживать дистанцию, находясь в одной квартире с мужчиной, да еще наедине, да еще нужно учесть, насколько она этому самому мужчине нравилась. Каждую ночь Иван остро, с пугающей четкостью ощущал, что она лежит рядом, за стеной, на его диванчике, укрытая ситцевыми простынями с цветочками. И каждую ночь он оставался наедине со своими желаниями, вертелся, включал ящик, смотрел новости. Рисовал обнаженных женщин, все как одна длинноногие, с грацией балерин. С каштановыми волосами. Рисовал и прятал, боялся, что Ирина найдет. Тогда уж точно уйдет, посмотрев на него презрительно и с отвращением. «Ну и извращенец вы, Чемезов!»

– Ты в Питер-то на выставку поедешь? И чего, девчонку тоже с собой потащишь? – продолжал крутить-вертеть Пашка.

– До Питера еще далеко, чего сейчас думать?

– А ты ее у себя оставь. Приедешь, а у нее там уже семья, муж, дети, прописка. Замки сменены, – пьяно расхохотался Пашка, размахивая руками чуть больше допустимого в таком месте. Нечаянно смахнув салфетки с чужого стола, он поумерил свой пыл.

– Ты мне лучше скажи, можно у тебя сегодня переночевать? – Иван отвернулся и посмотрел на шумную компанию молодежи, развлекающуюся игрой в мафию за соседним столиком. В их кабаке, к вящей радости Ивана, не крутили музыку, ни живую, ни мертвую, и не торопили на выход, ценя клиента. Идеальное место для того, чтобы медленно и со вкусом напиваться в компании старых друзей или играть в какую-нибудь глупую игру в компании симпатичных подружек.

– Ночуй, конечно, – удивленно кивнул Пашка. – Но зачем? От кого бежишь?

– От себя, Павлик, от себя. Сегодня полнолуние, вот и боюсь обернуться волком.

– Ты что, не хочешь, чтобы твоя принцесса тебя видела пьяным? – изумленно вытаращился на Ивана его старинный друг. – Воистину чудеса. Такого даже с Натальей не было!

Услышав имя бывшей жены, Иван скривился как от боли и серьезно, без шуток поплевал через плечо.

– Не принцесса, а фея! – пробормотал Чемезов, подтягивая к себе остатки грибов.

– Слушай, Ванька, а может, ей от тебя денег нужно? Ну, знаешь, такая цаца, и ты словно спятил. Может, она нарочно тебя окручивает?

Чемезов поднял на Пашку глаза – взгляд почти трезвый, безумный, как у брошенной без еды бездомной собаки.

– Ты думаешь, я этого боюсь, Пашка? Да если бы ей от меня нужны были деньги, все было бы куда проще. И безо всяких этих «вы»! Только она – другая.

– Другая, говоришь? А по-моему, все бабы одинаковые, – пожал плечами Пашка. – Тебе надо с нею переспать, и все пройдет.

– Бабы, может, и одинаковые, а она – другая. И я боюсь, Пашка, прямо до оторопи боюсь, что моей фее от меня ничего не нужно! Совсем! Вообще ничего. Завтра ветер переменится, и она не вернется, а я буду бегать по городу, искать ее, спрашивать у всех постовых: «Вы не видели тут фею? Не пролетала мимо вас на зонтике?»

– Покажи портрет, Чемезов.

– Иди в задницу, Багратионов. Тебе меня не понять. – Иван разлил остатки «березовой» по рюмкам, бахнул, а затем встал и уставился на Пашку в нетерпеливом ожидании.

– Что? – переспросил тот. – Чего вскочил, леший?

– Так поехали! – пробормотал Ваня Чемезов. – Чего сидишь, оглобля!

– Да куда?

– Да к Катерине! – рявкнул Иван и, отвернувшись, направился к дверям неуверенным шагом.

Ирина понятия не имела, какие бурные чувства рождает ее скрытность в душе свободного художника, так же как не слишком хорошо представляла, зачем она продолжает изо дня в день приходить в его мастерскую, зачем проводит долгие часы в модельном кресле и еще более долгие часы в разговорах и ничегонеделании. Но одно было ясно – Иван Чемезов не был ей совершенно безразличен. Что-то заставляло Ирину изо дня в день изобретать новые и новые поводы, чтобы вернуться к нему, чтобы сидеть на подоконнике в кухне и смеяться, болтать ногами и разговаривать о всякой ерунде. Что-то ей точно было нужно от него.

Слишком уж легко и просто было рядом с ним, а за последний год она буквально истосковалась по этому. Да что там, за последние несколько лет. С Сашей никогда и ничего не было легко и просто. Ирина никогда не жаловалась, думая, что так и должно быть. Большие чувства порой непереносимы, слишком тяжелая ноша.

С Иваном можно было забыть обо всем и до хрипоты спорить, какие оттенки сиреневого лучше показывают глубину. Мысль о том, что скоро ей придется уехать и остаться один на один со своим прошлым, настоящим и будущим, приводила Ирину в отчаяние.

Не сейчас, не сегодня, не этой ночью. Ее дела позволяли ей уехать в любой момент.

Молодой холеный мужчина с серьезным лицом, ради встречи с которым Ирина несколько часов странствовала по Москве и ее пригородам, заставил ее ждать в прихожей. Алексей, адвокат со связями, в дорогом костюме, с красивым палисадником перед огромным особняком, был последней Ирининой надеждой и, какое совпадение, последним предлогом, чтобы не уезжать.

– Марк рассказал мне о вашей ситуации. Я не уверен, что могу обеспечить вам доступ ко всей нужной информации, – сказал Алексей.

– Я понимаю, – кивнула Ирина.

– Не уверен. – Алексей был исключительно вежлив и корректен, профессионален до того, что хотелось запустить в него подставкой под его кожаный органайзер, страницы которого исписаны мелким, аккуратным почерком.

– Вопрос ведь упирается в деньги, да? – Ирина подобралась, собрала все вместе: волю, нервы, ненадежные обещания, на которые она была вынуждена опираться за неимением ничего лучшего.

– Нет, Ирина Станиславовна, дело не только в деньгах. Если ваша свекровь действительно скрывается от вас, то есть масса способов сделать это по-умному, так, чтобы не оставить никаких следов.

– Она не свекровь мне, – пробормотала Ирина, отвернувшись на секунду. – Мы с Сашей… мы решили не жениться официально.

– Марк не сказал мне об этом, – нахмурился Алексей. – В таком случае между вами и Ланге вообще нет никакой легальной связи.

– Ну, тут уж я ничего не могу поделать! – воскликнула Ирина, пожимая плечами. Это было просто чудовищно, что чужой мужчина с вежливой, но ледяной улыбкой копается в самом дорогом и одновременно ранящем, пронзающем насквозь. Саша. Ее любовь. Ее судьба. Ее проклятие.

Когда-то Ирина мечтала стоять в церкви в белоснежном платье, и она даже сказала «да», когда Саша, держа ее за руку, протянул ей бархатную коробочку с кольцом.

– Мне на все плевать, – сказал он тогда. – Мы должны пожениться.

– Но твоя мать… она никогда не примет этого.

– Это не важно, понимаешь? Мы с тобой – вот что важно, Ира. Ну, прекрати. Все образуется. Пойдем скажем твоей маме.

Ирина сама поставила точку, перечеркнула эту линию, но она до сих пор не была уверена, правильно ли поступила, разорвав помолвку. Тогда ей казалось, что так будет лучше. Что так все останутся в выигрыше и никто не станет подозревать ее в чем-то черном, мерзком и грязном.

Сашина мать, Анна Викторовна, о как же она умела быть против! Какие чудовищные сценарии порождало ее сознание, какие вещи она была готова бросить в лицо своему сыну, сделавшему, по ее мнению, неправильный выбор.

Ирина сказала Саше, что им лучше оставить все как есть.

– Что может изменить этот штамп? – спросила она, заглядывая ему в глаза. – Я всегда буду любить тебя и безо всяких штампов.

– Мне просто кажется, что пожениться – это единственная правильная вещь, – задумчиво пробормотал Саша, глядя вдаль.

– Не думаю, что есть единственно правильный выход. Вариантов много, и до тех пор, пока мы с тобой остаемся вместе, я не вижу проблемы. Я не живу с обещаниями, я живу с тобой. Знаю, что ты любишь меня. Мне не нужно для этого кольца на пальце.

– Кольцо я не возьму, оно твое! – воскликнул Саша и сжал ее руку, глядя на то, как переливается в солнечном свете голубой аметист на тонких пальцах. Саша отступил тогда, не потому, что не хотел их свадьбы или меньше любил Ирину, чем она его. Просто иногда все так сложно, столько камней, о которые бьется дно лодки. А так ему не пришлось принимать никаких сложных решений. Так все оставалось как и было. Все на своих местах. Но Ирина могла поклясться, что, когда все было решено, он выдохнул с облегчением.

– Мы поженимся потом, когда твоя мама примет меня, – пообещала Ирина, и Саша ушел, успокоенный и удовлетворенный. «Мы поженимся потом».

– Тут уж я ничего не могу поделать! – воскликнула Ирина, глядя на адвоката с вызовом.

– Вы неправильно поняли меня, – пробормотал Алексей, склонившись к большому компьютерному экрану. – Странно, что Марк не упомянул об этом. Это очень важно, и в вашем конкретном случае это плюс, а не минус. Это меняет весь расклад.

– Вы уверены? – переспросила Ирина, не давая излишней радости или надежде прорасти в груди. Надежда – непозволительная роскошь в ее ситуации. Марк мог и не знать, что Ира с Сашей так и не поженились. Откуда? Если Саша где-то задерживался, он всегда говорил, что ему нужно позвонить жене. Они называли так друг друга в разговорах, они ругались на людях, совсем как муж и жена. Ездили в магазины по выходным. Марк, скорее всего, был уверен, что они поженились – тихо, скромно, не афишируя это событие и не празднуя его слишком уж широко. В кругу семьи.

Марк никогда не был в этом кругу.

– Конечно, уверен. А вы уверены?

– В чем? – опешила Ирина.

– В том, что готовы идти до конца? Мои возможности ограничены. Даже большие деньги могут не помочь, и для меня очень важно убедиться, что вы осознаете риск. Искать людей дорого и сложно, а результаты сомнительны.

– Знаете, что, Алексей? Марк сказал, у вас есть связи почти везде.

– У меня много знакомых, – пробормотал мужчина, покачивая головой. – Это правда. Но вы не ответили на мой вопрос.

– Вопрос? Вы думаете, на ваш вопрос есть два варианта ответов? Что я сейчас прикину в голове: гхм, это для меня, пожалуй, дорого. Я лучше скоплю побольше и куплю себе путевку в Анапу. Так, что ли? Тогда послушайте меня, Алексей. Если бы вы оказались на моем месте, вы даже не стали бы спрашивать. Не понимаю, какое значение могут иметь деньги? Вы думаете, я боюсь слишком потратиться? Я буду пробовать все возможные способы, я не стану сидеть сложа руки. Даже если мне придется продаться в рабство.

– Я вас понял, Ира. – Алексей кивнул и покачал головой. – Я начну с того, что проверю ее личные страницы в Интернете и пробью все границы. Думаете, она могла уехать из страны?

– Я… я не знаю, – растерялась Ирина. – Вряд ли. Это было бы… затруднительно, не считаете?

– Согласен, это было бы затруднительно. Но ведь вы сказали, у нее достаточно средств? За деньги можно сделать очень многое.

– Не настолько многое, я надеюсь! – прошептала Ирина.

– Ладно, давайте не будем забегать вперед. – И Алексей деловито постучал ручкой по столу. – Я буду держать вас в курсе, позвоню, как только получу какую-нибудь информацию.

– Любую информацию, Алексей, – добавила Ирина.

– Да, конечно.

– Я имею в виду, что даже если вам скажут, что никаких данных нет, вы наберете мой номер и скажете мне об этом.

– Да, хорошо, – обреченно вздохнул адвокат. Впрочем, Ирину можно было понять. – Если у вас будут какие-то вопросы, звоните мне на мобильный. Я написал его вам на обратной стороне визитки.

И Алексей проводил Ирину до выхода.

Ехать было далеко, а кроме того, в попытках договориться с самой собой Ирина сделала большой крюк. Она проехала свою остановку, проехала еще несколько станций, слишком глубоко уйдя в собственные мысли. Зачем она морочит голову Ивану? Разве не видит она, как тот смотрит на нее по утрам, как под любыми предлогами затягивает работу над почти уже законченным портретом?

Как он злится на нее.

Ты можешь последовать совету Марка: снять номер в гостинице, снять комнату или вообще уехать. Какая разница, в каком городе сидеть и ждать у моря погоды, звонка от Алексея, живительных новостей?! В конце концов, ты знаешь, что Анны Викторовны нет и не будет в этом городе. Ты проверила все адреса. Ты не должна издеваться над ним, он этого не заслужил. Чемезов – хороший человек.

И тут же – обратно, в ответ: я тоже хороший человек, и что же? Разве мне от этого легче?

Когда Ирина добралась до дома, вернее, того места, которое называла про себя так безо всяких на то оснований, было уже совсем поздно и темно. Она не ожидала этой темной пустоты, пугающего чувства нарастающего одиночества. Где же художник, где Иван? Он не сказал, что его не будет дома!

Это ты сказала, что тебя не будет! Ирина плюхнулась на кухонный табурет и огляделась вокруг. Грязной посуды не так уж и много, сковородка с едой не тронута. В студии света нет, телевизор не работает. Ирина почти надеялась, что Иван просто уснул где-то в просторной квартире, но найти его не удалось.

Он обиделся и уехал.

Или не обижался, а просто уехал по своим делам. Может быть, даже к своей бывшей жене, к которой у него, ясно же, остались какие-никакие чувства. Природа этих чувств – другой вопрос. Но от любви до ненависти, как известно, один шаг. Кто сказал тебе, что Иван Чемезов, красивый, с широченными ладонями, влюбился в тебя? Напридумывала себе бог весть чего, а теперь вот сидишь в его доме, чуть не плачешь! Идиотка в шляпе.

Ирина так разозлилась на саму себя, что от этой слепой злости пошла на кухню, слопала курицу со сковородки, затем принялась мыть посуду, но нечаянно разбила одну чашку, а вторую уж специально швырнула в кучку тарелок. Понабила посуды, и что дальше?

Ирина почувствовала, что непрошеные слезы льются из глаз. Она не плакала, давно не плакала. Чтобы плакать, нужно быть несчастной, или грустной, или палец поранить, засадить занозу. Когда ты в ужасе, паника сжимает горло так, что не то что слезы – глоток воздуха сделать сложно. Слова застревают, и собственное тело становится как ватное, не слушается. Ноги не идут, глаза не видят.

Плакать хорошо, сладко.

Вдохнув полной грудью, прорыдаться над собственной дурью, нелепыми, ни на чем не основанными желаниями, над своей наивностью. Ирина рыдала, размазывая косметику по лицу. Ничего особенного, тушь, немного теней, блеск для губ. Накрасилась, чтобы встречаться с адвокатом, как будто тому не плевать, как выглядят клиенты. А впрочем, первое впечатление – самое важное.

Ирина прошла в мастерскую, еще всхлипывая, развернула к себе полотно, на котором Чемезов выписывал ее так называемый портрет, сорвала с него покров и уставилась на свое изображение. Девушка в терракотовом платье – взгляд устремлен вперед и вверх, ее рука придерживает шляпу. Терракотовое платье выведено штрихами, в диспропорции. В небе – в полете неизвестно куда – стайка каких-то птиц. На заднем плане город – далеко внизу, многоэтажки, трубы, деревья, коты. Фантасмагория, смешение образов и объектов. Теплые цвета, ярко-голубое небо.

Кого он любит, ее или образ, придуманный им и так хорошо отраженный тут, в этой картине?

Ирина вздрогнула, услышав звонок. Даже не услышав, а почувствовав вибрацию телефона в кармане. Звонок донесся на пару секунд позже, когда Ирина уже вытащила аппарат из джинсов.

Не Алексей. Было бы странно, если бы он позвонил так быстро. Невозможно ни о чем узнать за пару-тройку часов, верно же? Или можно?

– Алло, – бросила она, все еще встревоженная. Номер был незнакомый. На другом конце кто-то настороженно, тяжело молчал. – Алло, я слушаю!

– Василиса Премудрая? – Мужской голос звучал удивленно и как-то неуверенно. Ирина усмехнулась и почувствовала, как ей становится легче. Необъяснимо хорошо просто оттого, что Иван ей позвонил… в полвторого ночи? Спятил?

– Вы где? Где вас носит? – спросила Ирина так, словно ничего не произошло.

– А вы что, на Хитровке? – Голос тут же изменился.

– Ну… да, вот, рассматриваю свой портрет. А где я должна быть? – Какая-то возня, сопровождающаяся сдавленным шипением и неразборчивым бормотанием. «Она там, она там…» Ирина усмехнулась про себя.

– Вы… но вы же сказали, что не приедете. – Голос у Ивана был почти обиженный. Позвонить Ирине он решился, когда, во втором часу ночи и после изрядной доли спиртного, понял, что просто не выдержит больше и минуты, не услышав ее голоса. «Просто спрошу, как дела», – бормотал он, выискивая ее номер у себя в мобильном. Она звонила ему с нового аппарата, когда они ездили в галерею смотреть каталоги. Удивительно, как много можно вспомнить, если очень сильно захотеть.

О том, который час, он, конечно же, не вспомнил.

– Я сказала, что могу не успеть! – возмутилась Ирина. – Но я успела, а вас нет.

– Я все время боюсь, что вы мне приснились, – поделился с Ириной Иван, проклиная себя, Пашку, Катерину и все переживания, которые загнали его за Можай, а точнее, под Тулу.

– Как я могу присниться, если вы не спите посреди ночи? – резонно спросила Ирина и в ответ услышала низкий, мелодичный мужской смех.

– Я сейчас приеду, – бросил Иван и тут же отключился. Ирина ничего не имела против. Конечно, она не знала, что приехать Иван собирается аж из-под черта на куличках. Как и о том, в каком он, так сказать, состоянии. В растрепанных чувствах, с расстегнутым воротом и открытым окном. О том, что Иван добирается домой откуда-то издалека, Ирина заподозрила, когда и через полчаса, и через сорок минут, и через час его все еще не было. Тогда она позвонила ему, но он не ответил.

Сердце стукнуло так сильно, так громко, что Ирина практически услышала звук его удара.

Она выскочила на улицу и тут же убедилась в том, что «Ниссана» нет на привычном месте. Не оказалось его и на прилегающих к дому улицах, во дворе его тоже не было. Ирина снова и снова набирала номер Ивана, но трубку никто не брал, а потом абонент и вовсе стал недоступен. Ирина считала до десяти, глубоко дышала, затем считала до ста. Главное сейчас было не впасть в истерику. А так хотелось.

Когда он приехал, Ирина сидела около дома, не шевелясь, спокойная, немножко бледная, с размазанной тушью вокруг глаз – экспресс-вариант макияжа «смоки-айс». Иван остановился в паре метров от нее. Около минуты они оставались на своих местах, рассматривая друг друга, а затем Ирина встала, спокойно подошла к машине, раскрыла дверь – стойкий «амбре» тут же поведал ей остаток истории.

Ирина дождалась, пока Иван выключит двигатель, выберется из автомобиля с виноватым видом и подойдет к ней.

– Ирина… – пробормотал он, но закончить не успел. Звонкая пощечина оглушила его, загорелась щека. Ирина развернулась и пошла в квартиру твердой походкой человека, принявшего решение. Собственно, так оно и было. Ирина планировала вернуться в квартиру, собрать свои вещи и, ни слова не говоря, покинуть навсегда эту квартиру и художника Ивана Чемезова. Каким бы симпатичным он ни был, но если он садится за руль пьяным – тема закрыта.