Жизнь – она как коробка конфет. Может быть, полная, а может, кто-то уже все слопал до нас, оставив после себя только пустую картонку с фантиками. Теоретически у любого потока может быть два вектора – туда или обратно. Вот, например, мой муженек, полный планов на будущее, мечтающий поменять свой «Ниссан» на «Вольво», выплачивающий кредит за загородный дом, – его вектор определенно «туда». Я же, в соответствии с вышеизложенным, стреляю у соседей сигареты, заливаю кипятком китайскую лапшу за пятнадцать рублей и учусь мыть посуду без «Фейри». Мой вектор неоспоримо «обратно». Есть такое понятие – дауншифтер. Это человек, который вместо того, чтобы увеличивать свои возможности, урезает свои потребности. Между прочим, тоже философия, заслуживающая уважения. Потому что как минимум, уменьшая потребности, можно расчистить такую прорву свободного времени. И если есть для чего ее расчищать… У меня же теперь появилась тема, о которой я думала и днем и ночью. Моя Жанна. Вот уже месяц, как мы встречались два раза в неделю, в моей полуразрушенной квартире.

– Интересно, а когда тебе все-таки сделают свет? – удивлялась Жанна, каждый раз спотыкаясь о провода. Я жила теперь на времянке, брошенной мне от нового щитка сердобольным электриком.

– Когда-когда, – возмущалась я. – Когда у нашей администрации появится совесть!

– То есть никогда, – глубокомысленно замечала Жанна, перепрыгивая через клубок удлинителей, расходившихся в коридоре разными путями кто на кухню к маленькой плитке, а кто к компьютеру и телевизору в комнату.

– Давай не будем расслабляться. Это все, как говорится, пустяки. Дело житейское. Ты лучше расскажи мне, как ты себя чувствовала после прошлого сеанса? – перевела я тему. Хотя бы потому, что не рассказывать же ей, в самом деле, о том, что недавно выяснилось, что в обязанности жэка входит только восстановление проводки в подъезде. Бригада электриков довела новенькие кабели до нашего новенького распределительного щитка и попыталась было вообще на этом самоустраниться.

– Как же так? Я же все равно остаюсь без света! – возмутилась я.

– А это дальше уже ваше дело – как по дому свет будете разводить. Мы можем выполнить ваш заказ, но вам за это придется платить!

– Интересно, и что, есть такой закон – людей без света оставлять? – уперла я руки в боки. – Мало мне того, что я теперь все время хожу пешком на шестой этаж. Причем не жалуюсь, потому что кому-то ведь приходится ходить и на одиннадцатый. Но почему я должна жить, как пещерный человек?

– А мы-то что можем? – удивились электрики.

– Да меня скоро консьержка расстреляет, я у нее весь кипяток выпила! – Я наступала на них, игнорируя инструкции и направления, которые они совали мне под нос.

– Ну, а к нам-то какие претензии? – спросил один из них, который послабее и похлипче на вид.

– О, если я и сейчас останусь без света, даже не представляете, как много у меня появится претензий! – Я подняла вверх указательный палец. После этого электрики переглянулись и просверлили в стене дыру, через которую сунули провод. Конец примотали к четырехсекционной ячейке удлинителя и пожелали мне дальнейших успехов в работе и личной жизни. Впрочем, разве могла я остаться недовольной?! Это после месяца жизни в кромешной тьме!

– Да будет свет! – радостно кричала я, подвешивая лампочку в ванной на крючок для одежды. Я кипятила чайник столько раз, что можно было бы заварить целую фуру чайных пакетиков. В общем, это было счастье. Особенно потому, что в моем доме снова заработал компьютер. И можно было в режиме прямого эфира фиксировать все, что происходило с Жанной. А происходило с ней много чего интересного. В первые три-четыре сеанса мы больше занимались болтологией, чем работали. Это неизбежно для начинающих, потому что в стандартном варианте люди считают, что основная функция психолога – выслушать всю их жизнь.

Жанна старательно вспоминала свою юность, свою бедовую первую любовь с непризнанным поэтом, который потом выбросился из окна. Не в силах перенести разлуку с любимым, она подумывала воспоследовать за ним и даже купила на черном рынке пачку тазепама. Однако, выпив ее, она не отбыла в мир иной, а, напротив, в полном беспамятстве бродила три дня по этому миру, пугая гостей столицы и простых пешеходов странной манерой гоняться за ей одной видимыми призраками.

– И что, никто не понял, что с тобой не все хорошо? – удивилась я. – А сколько тебе было лет?

– Мне-то? Семнадцать! – гордо улыбнулась Жанна. Она почему-то записывала себе в подвиг эту, как бы помягче, сомнительную историю. Я не о ее большой любви, а именно о пачке съеденного тазепама.

– Вау! – поразилась я. Вот такая у нас страна, где проблемные подростки могут бегать в бессознательном состоянии по улицам. И никому до этого не будет дела.

– Но на самом деле меня поймал все-таки один человек. Я проснулась в незнакомом доме, на незнакомой кровати и со следами недавнего соития. И представляешь, я ничего, абсолютно ничего не вспомнила.

– Да… – цокнула языком я. А про себя подумала – вот вам и ответ. Подсознательный страх перед насилием, он вполне мог появиться именно в тот момент.

– Ага. Но потом оказалось, что меня поймал вполне симпатичный парень, милиционер. Он мне рассказал, что пытался проверить мои документы, а я смотрела ему прямо в глаза и говорила, что мне надо скоро улетать. – Жанна раскраснелась и была явно перевозбуждена.

– Ты раньше это кому-нибудь рассказывала? Твой муж знает об этой истории?

– Так это же он и был. То есть он потом стал мне мужем. Когда я забеременела.

– Ну надо ж, как все завязалось! – поразилась я. Потому что если ее нынешний муж знал ее прежнюю, еще до того, как она стала менеджером по продаже сотовых телефонов, то он вполне мог попрекать ее до сих пор. Тем более получается, что и страх насилия подсознательно связан именно с ним.

– Ага, все небанально, – улыбнулась Жанна. – Ну, а что мы будем делать сегодня? Опять работать с образами?

– Не совсем, – загадочно подмигнула ей я. Дело в том, что на предыдущих сеансах мы в основном работали методами эмоционально-образной терапии с вкраплениями Гештальта, потому что эти методы как нельзя лучше подходят для работы с неосознанными барьерами. И, как видно из того, насколько откровенна стала Жанна, многое у нас получилось. Как минимум она перестала винить себя за то, что попала в руки мужа в таком ненормальном состоянии. И перестала чувствовать стыд за то, что он этим воспользовался. А значит, мы могли двигаться дальше. Мне не терпелось начать то, ради чего все это и затевалось. Добраться до ее творческого «я».

– А что?

– Сегодня мы будем рисовать.

– Рисовать? – удивилась Жанна. – И никаких образов, никаких дождиков?

– Мне кажется, что за восемь сеансов мы уже достаточно полили дождиком все твое прошлое. Пора браться за будущее.

– И что рисовать? – Жанна включилась в игру. Я же смотрела на нее и думала, есть ли у меня хоть один шанс, что все получится. Особенно если учесть, что я делаю такое впервые и не очень даже понимаю, чего от нее хочу.

– Нарисуй, какой бы ты хотела себя видеть в будущем. Именно как личность, а не как мать или жену, – пояснила я задание. Мне было важно снять у нее блок, из-за которого она считала своей главной деятельностью поэзию. Нужно было добиться, чтобы она увидела внутренним видением все многообразие вариантов.

– Вот. Вот так! – Она старательно вырисовывала детали, высовывая от напряжения язык.

– Отлично! – ободряюще улыбнулась я. – А теперь нарисуй себя такую, какая ты есть сейчас.

– Сейчас? – Она снова склонилась над листами. Мы разложили листы в разных углах комнаты и чертили невидимые пути от одного рисунка к другому. Мы ходили кругом, мы шли напрямую. Мы пробирались прыжками и заходили с обратной стороны.

– Что-то мешает? Что ты чувствуешь? – спросила я, когда вдруг увидела, что она снова начала дергаться и нервничать.

– Знаешь, мне почему-то вовсе не нравится этот рисунок, – Жанна кивнула на себя будущую.

– А чем ты себе не нравишься?

– Я там какая-то обычная. Я не хотела бы такой быть.

– Так давай нарисуй еще раз, какой бы ты хотела быть. – Я снова дала ей в руки листок и карандаш.

– Мне страшно.

– Страшно? Расскажи мне об этом! – попросила я.

– Как рассказать?

– Расскажи, как именно выглядит твой страх, на что он похож, как ты его чувствуешь. Или где в теле он сильнее всего.

– Сложно. – Жанна говорила все тише. Так и должно быть, когда человек начинает слово за словом вытягивать информацию из своего внутреннего «я». И смысл произносимого текста читается больше в интонациях, чем в словах. – Он очень большой. Через него очень трудно пробиться. Я не знаю вообще, возможно ли это.

– А где он – он в тебе, внутри?

– Нет. Он снаружи. Как будто я в нем сижу, как в западне. Но и выйти никак не могу.

– Спроси его: страх, зачем ты мне? – Я тоже снижала темп и громкость голоса, чтобы оставаться с клиенткой в одном информационном поле. Жанна опустила глаза и почти ничего не могла из себя выдавить. После долгой паузы она с трудом повторила мой вопрос.

– Страх… зачем… ты… мне…

– И что? Что-то он отвечает? – мягко толкала я ее вперед.

– Чтобы… чтобы защитить? – Жанна проговорила это с таким удивлением, словно была поражена громом среди ясного неба. К ее еще секунду назад бледным щекам прилила кровь. Она пришла в состояние активности. – Значит, это только чтобы меня защитить? Там, снаружи, опасно! Да, точно!

– Нет, – остановила ее я. – Снаружи уже давно неопасно. Просто страху еще неизвестно, что ты уже выросла и можешь с любой ситуацией справиться сама.

– Да? – затормозила Жанна.

– Точно-точно, – улыбнулась я. – Скажи ему: страх, я разрешаю тебе стать тем, кем ты хочешь быть.

– Страх, я разрешаю тебе…

– Стать тем, кем ты хочешь…

– Кем ты хочешь быть, – выдохнула она. Да, настоящая психотерапия – штука нелегкая. Иногда проще вагон картошки разгрузить, чем произнести две-три короткие и с виду бессмысленные фразы. Работа с собственными эмоциями – как же плохо мы это умеем.

– И что? Что-то изменилось?

– Да! Этот шар, он превратился в кувшин! Надо же! Кувшин, полный воды! – удивленно смотрела куда-то в глубь себя Жанна. Я вздохнула с облегчением. Да, как все интересно. По канонам современной психологии кувшин – символ женственности. И перед моими глазами произошла сублимация страха, который был не чем иным, как защитной реакцией ее внутреннего «я». Именно она – эта защитная реакция – и не дает ей раскрыть свой потенциал. По крайней мере, так всё это выглядело.

– Теперь прими этот кувшин в себя. Позволь ему и впредь оставаться прекрасным кувшином, а не каким-то серым комком.

– Хорошо! – удивительно мягко и женственно улыбнулась она. И закрыла глаза. Я не мешала. Ей надо было побыть в этом состоянии. Ей надо было побыть в нем несколько дней. Но определенно сегодня я подступила гораздо ближе к ней, чем за весь этот месяц.

– Теперь в понедельник? – Я уточнила время следующего сеанса. Жанна уехала, а я пошла кипятить чайник. Как интересно было бы подглядеть, что именно происходило у нее в голове, когда она видела свой страх. И вообще, сказал бы мне кто-нибудь, какие именно перемены могут произойти в ней с помощью этих сеансов. Ведь никогда нет гарантий, что будет позитивный результат. Как говорят врачи, отсутствие обострения – уже динамика. Я же, как безумный романтик, хотела чудесного исцеления.

В окне мой квартиры неожиданно блеснул солнечный луч. Да, по всему было заметно, что в город вовсю стучится весна. Подумаешь, холодно! Подумаешь, нечего есть! Эх, надо признать, что с Гришиными сумками мне жилось гораздо сытнее. Жаль, что он такой упертый. Может, позвонить ему? Позвонить!

– Абонент не отвечает или временно недоступен.

«Что-то я это слушаю уже месяц. Может, мне пора начинать беспокоиться?» – усмехнулась я. Беспокойство – это не мой конек. Меня хватает ровно на минуту, а потом я как-то невзначай отвлекаюсь на что-нибудь другое и забываю обо всем. Вот и сейчас, я отвлеклась на приготовление вегетарианской лазаньи из кабачка и спагетти. И выкинула из головы все, кроме прошедшего сеанса. Определенно можно сказать, что у Жанны конфликт желаемого и действительного. Это все потому, что в своих мечтах мы всегда остаемся гораздо лучше, чем можем стать в реальности. Кто она на самом деле – не очень способный поэт и продавец телефонов? Кем она может стать в своих мечтах?! Наверное, с ее точки зрения, минимум Анной Ахматовой. Как выдернуть Жанну из мира ее грез, в котором у нее нет конкурентов, критиков и завистников? Где она не может проиграть или оказаться нелепой и смешной. Как показать ей реальность, жизнь в которой будет совсем не так легка и приятна, как в мечтах? Как вообще помочь человеку сделать подобный выбор?

У меня в кармане завибрировал телефон. Я вздрогнула. Кому не спится в ночь глухую? Оказалось, Жанне.

– Привет, ты уже доехала? – заволновалась я. Никогда еще Жанна не звонила сразу после сеанса.

– Ты не представляешь, какой скандал мне закатил муж. Он требует, чтобы я перестала к тебе ездить. Я прямо не знаю, что теперь делать, – зашептала в трубку она. Я похолодела. Значит, все-таки противодействие пошло. И муж тут ни при чем. Наши близкие – это универсальные трансляторы наших собственных мыслей. И если ее муж кричит и требует, чтобы она бросила эту работу над собой, можно даже не сомневаться, что она сама бы с удовольствием сделала то же самое.

– Так что? Ты в понедельник не приедешь? – сразу уточнила я.

– Пока даже не знаю, – пространно ответила она.

– Это очень плохо. Совсем неправильно. Тебе надо обязательно пройти еще хотя бы два-три сеанса, а уже потом прерываться.

– Ладно! – зашипела она. – Я могу вырваться в пятницу, в обед. В понедельник побуду с ним, а потом что-нибудь придумаю. Идет?

– Идет, – кивнула я и повесила трубку. Надо же, не успела начать, а уже сворачивается. И почему мы, люди, не понимаем, что сами строим для себя самые страшные преграды. Хотя все они – из легкого песка. Только дунь… Телефон снова завибрировал. Я схватила его и прошептала:

– Только не принимай сейчас никаких решений. Оставь это хотя бы до завтра.

– Хорошо! – растерянно согласился мужской голос на другом конце провода.

– Котик? – удивилась я. – А тебе чего надо?

– Какая ты неласковая! – немедленно обиделся он. Его рыцарская душонка протестовала против такого обращения.

– Чего надо? – Я повторила вопрос.

– Мармелада, – надулся он. – Я, может, звоню узнать, как у тебя дела. Я, может, помочь хочу.

– Чем? – усмехнулась я. С тех пор как муж живописно прижимал меня к себе в почти горящей квартире, он никак не мог успокоиться. И звонил, требуя разговоров по душе и совместных прогулок по Москве. От последних я открещивалась, а первые сводила к пятиминутным беседам по сценарию «Как дела, как жена, как дети?».

– Ну, хочешь, я тебе куплю продуктов? Ты все дома? Все с этой своей возишься. И чего ты от нее ждешь?

– Продуктов купи, – не стала возражать я. Не в том я была положении, чтобы отказываться от продуктов, чьи бы руки их ни предложили. – А про «эту» не твоего ума дело. Ты не поймешь.

– Ну, конечно. Я тупой! – с горечью возражал он. Из наших пятиминутных бесед мне становилось понятно, что его новая супруга вовсю культивировала в нем комплекс неудачника и тупицы. У тети Зои была только одна королева – тетя Зоя.

– Ты не тупой. Но психология тебе ни к чему. Сам не считаешь? – примирительно спросила я.

– Так у тебя все в порядке? – Он радостно оставил острую тему.

– Если не считать того, что я по-прежнему прыгаю через провода, то все просто отлично! – подтвердила я. Котик сделал стойку.

– А хочешь, я починю тебе проводку?

– Что? – немедленно возбудилась я. – И ты правда это можешь сделать?

– Конечно! Пара пустяков!

Я так и видела, как он, словно небольшой Кинг-Конг, бьет себя лапами по груди.

– А от меня что-нибудь потребуется? – заволновалась я. – У меня ничего нет.

– Да брось ты, что такое. Оставь ключи консьержке и живи спокойно. Уже завтра к тебе придет электрик. Обещаю!

– Я куплю тебе медаль. Я сошью тебе кисет, – принялась я восторгаться. Котик купался в море женской благодарности, как опытный пловец. На следующий день я уехала в Ленинскую библиотеку, а он забрал от консьержки ключи. Та, напуганная моим многодневным столованием около ее чайника, сама готова была таскать запчасти, только чтобы в моем доме снова и навсегда появился свет. Так что когда в пятницу мы с Жанной встретились у меня дома, потолки и стены мои местами уже были выщерблены и зияли штробами под будущие провода.

– Неужели у администрации появилась совесть? – удивилась она, переступая теперь не только через провода, но и через перфоратор и алебастр.

– Ага. Только не у администрации, а у моего бывшего.

– Ничего себе. Это того, которого ты пыталась вернуть? – переспросила Жанна, аккуратно вешая свой плащ поверх моих запыленных ремонтом курток.

– Ага, он. Правда, даже не знаю, что бы я с ним делала, если бы у меня получилось. Хотя… нет, пусть уж Зоя с ним валандается. Только бы не пришлось с ним за ремонт натурой расплачиваться.

– А что такого. Это ж твой бывший! – удивилась та. Я и сама удивилась.

– Ты понимаешь, мне кажется, что он уже действительно совершенно посторонний мне мужик. Ну ничего не могу с собой поделать.

– Ладно. Что мы будем делать, а то у меня не так много времени, – дернула меня Жанна. Было видно, что ей хочется и вовсе выскользнуть из моих ручек и обойтись без сеанса.

– А у нас на сегодня совсем маленькая программа! – Я хлопнула в ладоши и достала из шкафа заранее приготовленный белый бумажный круг с кучей незаполненных граф. Я все утро клеила этот круг из четырех больших ватманов. Круг олицетворял собой мечты.

– Что это? – вытаращилась клиентка.

– Это – место, где живут твои мечты. Видишь, незаполненные строчки. Заходи на круг и пиши все-все свои мечты и фантазии. Сколько вспомнишь.

– Ага, – Жанна впрыгнула в круг и присела на корточки. Я дала ей фломастер. – Даже не знаю, с чего начать.

– Начни с поэзии. Ты же мечтаешь стать известным поэтом.

– Ну… да! – пожала плечами она. – Но с таким же успехом я мечтаю стать и известным писателем. И художником. И бизнес-вумен. Это просто мечты… и выиграть миллион в лотерею.

– И это пиши, – шедро разрешила я. – Все пиши.

– Как скажешь, – хмыкнула она, и мы полчаса придумывали и вспоминали все возможные варианты жизненного успеха, какой только мог породить ее мозг.

– Это все? – улыбнулась я, глядя на тесно заполненные колонки.

– Примерно, – кивнула она. – И что теперь?

– А теперь тебе надо выйти из этого круга в реальность. Сделать этот шаг, оставив внутри его все свои мечты, кроме одной.

– Какой? – нахмурилась Жанна. Такого она не ожидала.

– Знаешь, это трудно. Но придется выбрать. В реальности человеку и целой жизни не хватает, чтобы воплотить хотя бы одну свою реальную мечту. Мечты, которые живут в твоей голове, – это тяжкий груз, который не дает тебе сделать шаг. Это оковы, кандалы, не пускающие тебя сделаться такой, какой ты могла бы быть. Какая ты есть.

– Ну ты даешь! – выдохнула она. Кровь снова отхлынула от ее лица. – Я ж даже не знаю, какой путь – мой. Я и стихи люблю, и карьера, мне кажется, у меня может получиться. И петь я пробовала. И даже книжки писать.

– Не важно, в чем у тебя больше способностей. Ты и сама это почувствуешь со временем. И возможно, со временем ты снова зайдешь в этот круг, чтобы взять из него и вынести в реальность какую-нибудь еще одну мечту. Потом, когда уже полностью исполнишь ту, что возьмешь сейчас. Выбирай ту, которая тебе по плечу. Вот главное.

– По плечу?

– Ту, в которой ты действительно можешь реализоваться. То, о чем ты всегда мечтала. Единственное, я все-таки скажу тебе, что это не стихи.

– Нет? Почему?

– Потому что этим ты уже занималась, – пространно ответила я. Зачем говорить ей болезненные вещи, да еще посреди сеанса! Да, она не умеет рифмовать слова, и когда она делает это, она утрачивает смысл. Но вдруг – вдруг она талантлива в чем-то еще. И что плохого, что я вот так аккуратненько переориентирую ее, отведя от неверного направления.

– И как мне выбирать? – спросила она. Я тут же жестом фокусника вынула из-за спины маленький лист бумаги.

– Запиши ее сюда. Можешь прямо сейчас, – кивнула я. Жанна села в кругу по-турецки и долго рассматривала написанные ею мечты.

– А тебе надо говорить? – вдруг уточнила она.

– Если ты не готова, то нет. Это необязательно.

– Тогда все, – она порывистым жестом что-то широко черкнула ручкой на листке бумаги.

– Теперь, когда будешь готова, вставай и выходи из круга. И помни, выйдя из него, ты выносишь мечту в реальность. Туда, где она станет материальной. Ты больше не сможешь о ней мечтать. Но у тебя появится возможность ее сделать.

– Я поняла! – несколько раздраженно сказала она.

– Отлично, – я развела руками. Поняла так поняла.

Жанна еще с минуту постояла в круге, а потом быстро вышла из него и подошла к окну.

– Что мне делать с бумажкой? – сухо спросила она.

– Ее можно сжечь.

– Сеанс окончен?

– Если у тебя нет ко мне вопросов, то да, – расстроенно проговорила я. Было бы гораздо лучше, если бы в такой момент она не замыкалась в себе. Но что поделаешь! По большому счету, мысль человеческая никому не подвластна. Жанна бросила мне короткое «созвонимся» и исчезла за дверью. Значит, так надо, подумала я.