Женщина в черном
Олеся сидела на лавочке недалеко от входа в кинотеатр «35 ММ» и смотрела на плакаты, вывешенные в витринах. Уже начался фестиваль европейского авторского кино, и каждый фильм был заявлен как уникальный. История мертвого кота, рассказанная им самим. Жизнь заброшенной австралийской деревни. Откровенное эротическое видео, сильно переступавшее местами черту между эротикой и порнографией – но кто будет мелочиться, когда речь идет о фестивальном кино. Конец света, снятый в рамках одной отдельно взятой картины. Олеся знала, что через несколько месяцев в «35 ММ» пройдет и их премьера. Возможно, в сентябре.
Финальное название фильма – «Выше крыши» – ни о чем особенно не говорило. Фильм получился… неплохим. Олеся не могла определиться даже в том, нравится ей или нет ее работа. Было сложно смотреть на саму себя, сразу хотелось все переделать, переснять, сыграть по-другому. Некоторые эпизоды казались буквально вульгарными и смешными до нелепости в этой предположительно драме. Но она уговаривала себя не спешить с выводами.
Олеся хотела бы посмотреть на их рекламные плакаты. Европейцы умели делать плакаты, и она надеялась, что Шебякин не станет экономить на дизайне. Впрочем, надежд на это было мало. Деньги Министерства культуры уже исчезли. Кое-кто из низшего персонала – грузчики, чернорабочие – до сих пор недополучили деньги по контрактам. Олеся знала, что Анна получила все. Знала и о том, что деньги эти Анне не понадобились: Матгемейн сотворил какое-то чудо, и теперь каждую пятницу все собирались в гостиной Анны и рассматривали карту мира, где по голубым водам разных океанов были вставлены маленькие цветные булавки – флажки. Места, куда вся семья Анны собиралась отправиться. Все шло к тому, что они обойдут полмира. Баба Ниндзя возмущалась, что ей на старости лет придется переживать качку, но сама втайне купила толстую книгу об Ирландии – готовилась.
Олеся вытянулась на лавочке. Ей показалось, что она видит знакомые черты, но из дверей кинотеатра «35 ММ» вышла пара подростков с потрепанными рюкзаками за плечами. Чертовы стекла искажали картинку. Не они. Олеся откинулась обратно и снова заскользила по плакатам взглядом. Ее роль в фильме подошла к концу. Озвучка фильма шла к завершению, но Олесины куски уже были озвучены полностью. Она многократно просмотрела все свои части фильма, пыталась понять, какое впечатление ее фильм может произвести на зрителя. Сидела в маленьком кинотеатре при студии звукозаписи и перематывала все это, пока у нее не начинала кружиться голова.
Но и этот этап миновал, оставив после себя болезненную пустоту, почти вакуум. Как можно жить чем-то почти целый год, думать об этом, мечтать, голодать ради этого, а потом вот так запросто выбросить из головы? Невозможно! Олеся иногда по ночам просыпалась оттого, что какие-то строки ее монологов всплывали во снах и будили ее. Как она могла подумать, что одна главная роль может изменить всю жизнь! Стоя перед камерой, Олеся испытывала какое-то странное, необъяснимое и не поддающееся контролю чувство, подобное наркотику, попробовав который, получаешь удовольствие, но вскоре начинаешь ощущать ужасные мучения. Ее наркотик нельзя было получить, продав телевизор или драгоценности. Именно поэтому она сидела здесь, на этой лавочке около кинотеатра, и ждала.
Когда Олеся только вернулась со съемок, то вошла в дом, полная намерений немедленно выставить Померанцева вон. Исследователь человеческих душ, черт его подери. Она сможет прожить без него. Что он знает о ней, чертов «Камео», что вообще о себе возомнил. Но он сидел там, в гостиной, в кресле, и читал журнал. Увидел Олесю на пороге и улыбнулся своей хищной улыбкой – еще более бледный после невыносимо долгих холодов.
– Ага, а вот и ты! Я уже собирался завести себе кого-нибудь, уж очень скучно мне тут по вечерам.
– Что, Лера больше не соглашается тебя развлекать? – Олеся сказала это, но Максим принял это за эхо бесконечной ревности и не обратил большого внимания. Он подошел к ней и был так ощутимо, так явственно рад ее видеть, что Олеся не знала, что сказать. В образовавшейся пустоте Максим оказался единственным ее реальным «якорем», не дающим свалиться в пропасть отчаяния. Он будил ее по ночам, если она принималась читать монологи. Он кормил по утрам. Он любил, и его требовательное тело наполняло Олесину душу смыслом больше, чем репетиции в старом любительском театре, чем кастинги и звонки каких-то незнакомых людей из агентств.
– Ты стала больше похожа на женщину, – шептал он, проводя ладонью по Олесиной спине и ниже, по округлившимся ягодицам. – Интересно, а если тебе предложат сыграть алкоголичку, ты начнешь на самом деле пить? Чтобы добиться наибольшей достоверности?
– Почему бы и нет. Я все равно рано или поздно начну пить от ревности. Как твоя книга, кстати? – Это был максимум, на который Олеся решилась. Максим посмотрел на нее с подозрением, которое через минуту погасло в его глазах. Нет-нет, если бы она прочитала, не была бы столь спокойной. Кричала, швырялась бы тарелками и рыдала. Он выставил на общее обозрение всю подноготную, описал личность, описал каждую родинку на ее теле и то, как она кричит, когда он овладевает ею. Он жил с нею и списывал образ, как, если вдуматься, поступало множество художников. Что в этом такого, в самом деле? Он нарисовал ее, только не с помощью красок, а с помощью слов. И все же…
– Книга… Отлично. Кажется, фрагменты печатали в каком-то журнале. Кстати, мне предложили пост главного редактора раздела культуры. Как думаешь, стоит согласиться?
– Ого, ты что, реально интересуешься моим мнением? – усмехнулась Олеся.
– Я интересуюсь тем, чтобы ты набрала еще как минимум килограмма три обратно. А то я рискую каждый раз порезаться о твои кости. Ты гремишь костями, дорогая.
– А раньше ты обзывал меня толстой. – Олеся решила спустить все на тормозах, кроме одного. Кроме Леры. И даже не самой Леры, а того, что она предположительно сделала. Если верить, опять же, тому, что Померанцев написал в своей чертовой книге. Но сначала Олеся решила перепроверить. Все это выглядело слишком странным, слишком «за гранью». Померанцев никогда не лез в Олесины дела, предпочитая держать ярко выраженную презрительную дистанцию – мол, это фиглярство к нему не имеет никакого отношения. Ну, разве что в случаях, когда Олеся будет отдаваться кому-то в целях получения ролей. Тут уж, пожалуй, Максим имел право быть… недовольным.
Таков был расклад. Таковы условия игры. Олеся бездарна, Померанцев невыносимо талантлив. Третьего не дано. А если бы и было дано, Максим умелой рукой мастера стер бы третью часть из книги. В середине ее появлялась Она – Женщина в Черном Брючном Костюме, высокая, выше многих среднестатистических мужчин. Несмотря на это, Женщина в Черном Брючном Костюме обожала ходить в обуви на еще более абсурдном каблуке-шпильке. Они с Камео были старыми друзьями. Дружили с самой школы и помогали они друг другу тоже время от времени.
Сексуальные сцены, идеальное тело, бесконечно длинные ноги Женщины ранили Олесю в самое сердце, впрочем, ничего особенно нового она там не нашла. Все было примерно так, как и предполагала. Читая это, Олеся в какой-то момент чуть было не позвонила Шебякину. Если бы не Анна, оказавшаяся рядом в тот момент, она побежала бы и отдалась любому, только чтобы уравновесить их с Померанцевым ставки.
– Господи, как ты можешь?! – кричала на нее Анна. – Плюнь на него и уйди. Вышвырни из дома, но не спи ни с кем из-за него!
– Ты права, – кивала Олеся, невольно обратив внимание на то, как эта, в общем-то, драматическая сцена из ее персональной жизни похожа на одну из тех, которые она совсем недавно разыгрывала под камеру. Анна была права, и, добравшись до Максима, Олеся успокоилась. Все это было заранее обречено на неудачу: она была сумасшедшей, а он – негодяем. И так это будет продолжаться, пока что-нибудь не разлучит их. Женщина в Черном Брючном Костюме, даже если бы и хотела разлучить их, не смогла бы этого сделать, это было ясно из книги. Это было ясно уже потому, что она была часть этой книги и даже на ее страницах герой лежал в постели и разговаривал о своей Актрисе. И о том, как мечтает он всадить нож в спину этой служительнице Мельпомены, как хочет он заключить ее босую, беременную на кухне.
– И она соглашается ему помочь! – восклицала Олеся, сидя на нижней полке их с Анной СВ. – Я должна проверить. Должна знать наверняка. Я помню одну такую – на высоченных шпильках.
– Что, если он все это просто придумал? – хмурилась Анна.
– Да что ты? До сих пор не вижу я что-то никакого особенного полета фантазии у этого засранца. Невысокая, полноватая, черноволосая – такая, каких могут быть тысячи, за исключением родинки около третьего ребра? А?
– Хороший слог, – пожала плечами Анна. – Только таких, как ты, больше нет. И он тоже понимает это, только не хочет признавать. Поэтому от тебя никогда не уйдет.
– Меня больше интересует Женщина в Черном! – Олеся вернулась в Москву, где потратила кучу сил и все свое предположительно имеющееся в наличии обаяние, чтобы выйти на контакт с нужным человеком. Это не было задачей номер один, и Олеся не то чтобы сразу побежала делать это, но…
Так или иначе, через какое-то время она оказалась в том же здании, только в другой его части. Напротив нее сидел мужчина в бежевых брюках и льняной футболке. Один из тех, кто сидел за длинным, заваленным бумагами и проводами столом в тот день на прослушивании. «Тайная вечеря», медиавариант. Если Олеся помнила правильно, он сидел по левую руку от режиссера, в паре стульев от центральной фигуры – продюсера. Кажется, его звали Захар.
Оказалось, что он был из тех, кто был на ее стороне тогда. По крайней мере, теперь заверял в этом Олесю, а также предлагал коньяк. От Захара она узнала, что и продюсер тоже был тогда впечатлен ее сумасшедшим эмо-образом. Впрочем, она тоже помнила это – его горящие глаза, вопросы о том, кто делал костюм, намеки на третье прослушивание.
Но теперь все это было уже прошлым, за исключением одной маленькой детали – Женщины в Черном Брючном Костюме около стены. Женщины на высоченных шпильках. Именно она интересовала Олесю.
– Ее зовут Лера. Это она «убила» мою кандидатуру? – спросила Олеся, описав Женщину в Черном, заставив Захара испытать дискомфорт и пожалеть, что он согласился на встречу.
– Лера? Не знаю. Может, это и не так. Кто может сказать наверняка? – пожал плечами он и отвел взгляд.
– Ты можешь знать наверняка, Захар! – нежно произнесла Олеся. – Это очень, очень важно для меня. Я обещаю – никаких сцен, обвинений.
– Без истерик? – глянул исподлобья Захар. Ох, не верил он этим актрисам. Они же за роль убить готовы!
– Ничего уже все равно не поменяешь. Зачем истерики! – хмыкнула она.
– Так что изменится, даже если все было именно так? Ее муж – у него есть акции нашего холдинга. Он – один из собственников. А она – его жена, – вздохнул Захар. Киношники – жуткие сплетники. В принципе, если Олеся устроит сцену, истерику, бурю в стакане воды, так будет даже лучше. Будет о чем поговорить завтра. Он кивнул и развел руками. – Да, моя дорогая. Она «убила» твою кандидатуру.
– Жена собственника? Ага! – удовлетворенно кивнула Олеся. – Я должна была сразу это понять, что она – чья-то жена. Будь свободна – разве бы Померанцев гулял сам по себе?!
– Что? – вытаращился Захар.
– Ничего. Скажи, а что она делала здесь в тот день? Разве женам собственников продюсерских центров положено быть на каких-то жалких кинопробах? – спросила Олеся.
– Она вообще-то художник. Иногда появляется тут, делает фотосессии. Но редко. В тот день…
– Пришла посмотреть на меня?
– Да, – притворно сожалел Захар. Олеся помолчала, глядя в потолок.
– Посмотрела? И чего сказала?
– Ничего.
– Совсем ничего?
– Ничего. Просто… она потом подошла к продюсеру и сказала, что персонально желание собственника – чтобы тебя не было в этом сериале.
– Интересно почему? – протянула Олеся. – То есть интересно, как она это объяснила. Или она никак этого не объясняла? Просто пришла и скомандовала выкинуть меня из сериала?
– Нет-нет, не так. Она сказала, что «советует» тебя не брать. Как друг.
– Чей друг?
– Явно не твой. Она сказала нашему генеральному продюсеру, что ты – бывшая любовница другого собственника нашего центра и жена этого собственника тебя ненавидит. Кажется, что-то в этом духе.
– У, какая я популярная среди собственников. Надо же! Ну, что ж, спасибо тебе, Захар! – торжественно произнесла Олеся и встала.
– Спасибо в карман не положишь, – хмыкнул он, хотя было ясно, что ничего особенного за эту информацию не хочет. Разве что…
– А хочешь, Захар, чтобы я всем сказала, что мы переспали? – предложила вдруг Олеся.
– Гхм, – опешил тот. – Отчего бы нам тогда, в самом деле, не переспать? Для правдоподобия.
– За такую информацию могу только соврать об этом. Вот если ты мне добудешь главную роль… – Олеся важно кивнула головой, поднесла свою рюмку к его стопке, стукнула – звон вышел каким-то смазанным, совсем не звучным. Выпила, охнула, чмокнула Захара в губы, отчего тот только еще больше нахмурился, – и вышла из комнаты.
Неделю спустя она сидела на лавочке около входа в кинотеатр «35 ММ» и ждала, когда Лера Дорофеева и Максим Померанцев выйдут из дверей после просмотра одного из множества уникальных фильмов, входящих в программу фестиваля европейского кино. Она могла бы «поймать» их и до премьеры – видела их, когда они только входили в двери вместе с пестрой толпой людей, живо интересующихся авторским европейским кино.
Все эти люди – в основном молодые, одетые кто по последней моде, кто, напротив, небрежно и даже неряшливо – всех их объединяло общее убеждение в собственной неповторимости, оригинальности и хорошем вкусе. Олеся недавно наткнулась в Интернете на портал, где регистрировались пользователи, считающие себя в своем роде уникальными, отличающимися от «тупого» большинства. У портала был высокий рейтинг: уникальными и совершенно особенными людьми считали себя несколько миллионов человек.
Несколько миллионов неповторимых, убежденных в том, что хоть в чем-то они превосходят миллиарды «таких, как все». Это было смешно. Люди, топтавшиеся около кинотеатра, словно сошли со страниц этого портала. Померанцев и Лера – на этот раз в бежевом брючном костюме, но на все тех же бесконечных шпильках, смотрелись тут как в своей тарелке. Из-за шпилек она была выше Померанцева на полголовы.
– Клоун на ходулях, – злорадно обозвала ее про себя Олеся, чтобы смириться с тем фактом, что они с Померанцевым невероятно хороши – два красивых человека в дорогой одежде, которую умеют носить так, словно вовсе не замечают того, как она им идет. Олеся знала, что они выбрали какой-то португальский фильм, что его покажут на языке оригинала с титрами, что, кажется, этот фильм получил уже какую-то награду в Каннах. Также знала, что общего времени фильм занимает около двух с половиной часов – все это время она просидела на скамейке, ни о чем особенно не думая. К тому времени как Померанцев и Лера появились в дверях, ее сердце уже столько раз стукало и падало вниз, что в этот раз дало сбой – и просто отметило факт появления. Первую Олеся заметила Леру – бежевая линия за стеклянными дверями, длинный штрих, а не человек. Померанцев вышел из здания, держа какую-то рекламную брошюру в руках. Разочарованное, как и всегда, лицо. Он что-то сказал Лере, но та уже заметила Олесю. Их взгляды встретились, впервые в жизни они стояли друг перед другом, не разделенные ничьими разговорами и мнениями. Померанцев замолчал и огляделся, пытаясь понять, что не так, но Олеся не смотрела на него. Только на Леру.
– Привет тебе, Камео! – бросила она наконец.
– Что ты тут делаешь? – сквозь зубы процедил Максим. Олеся про себя подумала, что не исключен вариант, что он сейчас подойдет и ударит, снова даст пощечину или придумает что-то еще более отвратительное.
– Лера, я полагаю? – приветливо спросила Олеся. Она не стала ничего отвечать, только слегка склонила голову, подтверждая сказанное.
– Ты что, следила за мной? Ты что, читала книгу? – Максим побледнел, не зная, как именно вести себя в сложившейся ситуации.
– Ты должна мне роль, – тихо, но очень серьезно пробормотала Олеся.
– Роль? – удивленно переспросила Лера. Она оказалась обладательницей красивого, бархатного контральто. – Я думала, ты пришла из-за него?
– Знаешь, я никогда не верила в наш с ним брак, – усмехнулась Олеся. – Но роль… Ты должна мне ее вернуть.
– Именно эту? – уточнила Лера, пока Максим изумленно переводил взгляд с одной своей женщины на другую.
– Нет, не эту. Любую главную роль. Идет? – Девушка молчала. Олеся пожала плечами, повернулась и пошла в сторону Садового кольца. Через несколько секунд она была остановлена легким прикосновением руки к плечу. Олеся обернулась и увидела Леру, грациозно протянувшую к ней руку.
– Постой! – Она улыбнулась и с интересом вгляделась в Олесино лицо. – Я только хотела сказать… Это он попросил меня тогда… Максим попросил меня убрать тебя из сериала. Я сделала это для него, не могу отказать старому другу. – Лера помолчала, а затем добавила: – Никогда не считала тебя бездарной.
– Я ведь не спрашивала, зачем ты это сделала, верно? – пожала плечами Олеся. – Но приятно это слышать, хотя никогда не делала ставку на свой талант. Можешь спросить у него, он знает, чем я беру… обычно. – Олеся кивнула в сторону Максима Померанцева. Лера сначала не поняла, о чем именно та говорит, а затем закинула голову и расхохоталась в голос. Отсмеявшись, покачала головой:
– А ты та еще штучка!
– Штучка-дрючка, – пробормотала Олеся. Лера кивнула и вернулась как ни в чем не бывало к Максиму. Тот проводил Олесю задумчивым взглядом, но подал руку Лере и скрылся с нею за углом, где они оставили машину.
Вечером того дня Олеся висела на телефоне, объясняя Анне, что теперь-то уж ничто не может оставаться прежним. Теперь-то уж что-то будет: или ядерный взрыв, или ядерная зима. Одно из двух. Или что-то третье. Максим ее убьет. Выставит голой на улицу. Никогда больше не вернется к ней. Заставит съесть книгу – лист за листом и особенно проследит за тем, как Олеся «усвоит» обложку.
– Жаль, что у книги твердая обложка. С мягкой было бы проще!
– Ты преувеличиваешь, – смеялась Анна, потому что все это подруга говорила тоже с каким-то непонятным и необъяснимым весельем. Но ничего не произошло, вернее, ничего из того, что предполагала Олеся. Максим вернулся около полуночи с бутылкой дорогого бренди в руках. Он молча разлил бренди по бокалам, добавил лед – как и откуда он взялся в Олесином холодильнике, она вообще не знала. Никогда его там не морозила, но факт – он там был. Видимо, пока ее не было, Максим привык заниматься такими вещами сам.
– Твое здоровье! – пробормотал Померанцев.
– Решил споить меня? – поинтересовалась Олеся.
– Если у тебя будет много ролей, ты сама сопьешься, и очень быстро. Не знаю, почему ты этого так хочешь.
– Сотня фальшивых лиц, за одним из которых со временем потеряется собственное, свое, – процитировала Олеся задумчиво его же, Максима, книгу. Он протянул бокал, и она приняла его. – Может быть, ты прав.
– Я люблю тебя… – пробормотал он грустно, и они отпили по маленькому глотку. Больше не было сказано ни слова – ни о ее появлении около кинотеатра, ни о разговоре с Лерой. Он молча раздел ее и занялся с ней любовью, наслаждаясь каждым стоном и каждой улыбкой. Она отдавалась ему, не открывая глаз, он же, напротив, смотрел на нее с жадностью человека, знающего о том, как все в этом мире временно и зыбко.
Буквально на следующее утро Олесе позвонили и пригласили на прослушивание для нового сериала. Второй канал, мелодрама. Что-то про женщину из деревни, приезжающую в большой город, чтобы заработать на лечение то ли матери, то ли своего ребенка. В общем, какая-то очередная муть, одна из сотни бесконечных слезливых историй, которые пользуются такой популярностью, занимая прайм-тайм. Олеся согласилась приехать еще до того, как дослушала все до конца. И по счастливой улыбке можно было понять, что она любит больше всего на свете. Она повернулась к нему, но Максим сделал вид, что спит. Когда же Олеся вышла из комнаты, он подскочил, подошел к окну и долго смотрел на покрывающиеся свежей зеленью деревья. На губах вдруг заиграла улыбка, он обернулся в сторону двери так, словно собирался сделать что-то неприличное, а затем…
Максим подошел к своему компьютеру, включил его, открыл новый файл и некоторое время смотрел на то, как курсор равномерно мерцает, появляясь и исчезая на одном и том же на месте в ожидании первого слова.