Часть вторая
Вероятное неизбежно…

Холода с севера пришли раньше, чем москвичи рассчитывали и были готовы их принять. Когда зима может продлиться больше полугода, с этим не так просто смириться. Больше всего раздражала шапка. Олеся никак не могла заставить себя ее носить, хотя Померанцев и пытался нацепить шапку на нее всеми возможными средствами.

– У тебя не так много мозгов, чтобы рисковать ими, – смеялся он, глядя, как Олеся кривится своему отражению в зеркале. Цветастая вязаная шапка с двумя помпонами, может, и была ей к лицу, но бесила и раздражала.

– Тебе хорошо, у тебя нет прически, – ворчала Олеся.

– Не согласен! У меня есть прическа. – И Померанцев указывал на короткую стрижку, которую недавно сделал и которая не нравилась ей.

– Этой твоей прическе не повредит, если даже по ней танк проедет! – возмутилась Олеся.

– И ты сможешь переуложиться, когда доберешься до студии, – успокоил ее он. Олеся уже вторую неделю вела программу на одном из очень кабельных каналов. Настолько кабельных, что никто никогда не слышал об этом канале, кроме жителей конкретно Орехово-Борисова, где, собственно, и был профинансирован из средств бюджета этот маленький и как бы молодежный канал. Единственное, ради чего Олеся вообще согласилась мотаться туда, считай, каждый день, да еще теперь по холоду и в шапке, – это чтобы добавить в свое резюме пункт «телеведущая».

– Ладно, я пошла, – фыркнула она, намереваясь стянуть эту ужасную штуку со своей головы, как только пересечет двор дома и скроется из зоны видимости своего мужа. Однако стоило завернуть за угол, как раздался звонок. Это был Померанцев с требованием не снимать шапку.

– И не собиралась! – возмутилась Олеся, хотя шапка уже была у нее в руках.

– Надень обратно, ради меня, да? – Голос Максима был мягким, но настойчивым. – Я узнаю, если ты этого не сделаешь.

– Как? – вытаращилась Олеся, оглядываясь вокруг себя.

– Неважно, – и отключился. Она вздохнула и нацепила шапку. Черт с ней, пусть и не будет прически. Никто все равно не смотрит этот «Молодежный вестник» Орехово-Борисова. Телефон в кармане снова завибрировал и запел. Олеся раздраженно вытащила его из кармана и, не глядя, рявкнула:

– Что? Я надела эту чертову шапку!

– Очень рад за тебя! – после некоторой паузы ответил не слишком-то знакомый мужской голос. Затем Олеся услышала вполне знакомый смешок.

– Шебякин? – Она оторвала аппарат от уха и посмотрела на номер. Незнакомый. Новый?

– Он самый, моя дорогая, – радостно подтвердил тот. – Что-то ты совсем пропала, не звонишь, не пишешь. Брезгуешь?

– Шебякин, тебе чего? – разозлилась Олеся. – Я тут на ветру стою. Мне идти надо, одно шоу теперь веду.

– Шоу? – хмыкнул Артем. – Это ты молодец. А то, что на ветру стоишь, – неправильно. Скажи мне, где конкретно ты стоишь на нем, и я тебя прикрою.

– Шебякин, отстань, а? Ты что, пьян?

– Не без этого, – не стал отрицать он. – И все же нам надо встретиться. Ты свободна после шоу?

– Ты хочешь встретиться? – удивилась Олеся. Удивилась, скорее, не тому, что именно сказал Артем, а тому, каким тоном он это произнес. Серьезным, без его обычных скабрезностей и шуточек. Словно речь шла о деле.

– Хочу с тобой поговорить. Ты в центре вечером будешь?

– Я вечером буду в Орехово-Борисове, и, если уж ты хочешь со мной «поговорить», приезжай туда. Могу дать адресок. – Олеся натянула шапку поглубже. Говорить по телефону на холоде было совсем неприятно. Сквозь шапку голос Шебякина был еле слышен.

– Орехово-Борисово? Это вообще где? В России?

– Представь себе, – фыркнула Олеся, не имея намерений снова встречаться с ним. Их последняя встреча была из разряда тех, о которых она предпочитала крепко-накрепко забыть.

– Ладно, диктуй адрес, – лениво пробормотал Артем, чем окончательно потряс Олесю, заставив метаться между разными вариантами и объяснениями этого феномена от простых, из серии, что ему просто стало НАСТОЛЬКО скучно, до сложных, где Шебякину потребовалась срочная пересадка почки и он хочет попросить ее стать донором. Ради такого он бы, наверное, поехал и в Орехово-Борисово.

Реальность оказалась ошеломляющей. Олеся сидела в маленькой «Шоколаднице» недалеко от метро и сверлила Шебякина изумленным и полным подозрений взглядом. Она даже не удосужилась снять шапку и куртку, так и сидела, забыв обо всем на свете, а Артем бездумно листал меню и пытался справиться с трясущимися руками.

– Сколько ты вчера выпил? – поинтересовалась Олеся, прервав наконец неловкое молчание.

– Выпил? – задумчиво переспросил он. – Ты имеешь в виду спиртное?

– Я вообще интересуюсь, как ты. В сознании?

– Вчера был… интересный, но сложный день, – медленно пропел Шебякин, растягивая слова на манер гармошки. Какая-то часть допинга, употребленного им накануне, еще явно не была до конца выведена из его системы, болталась в крови, изменяя его восприятие реальности. Что, собственно, и беспокоило Олесю больше всего. Что, если все, что он сказал, – только фантазия, результат его перебора с какими-нибудь новыми галлюциногенами, которые подогнал кто-нибудь из его многочисленных друзей. Можно ли верить хоть одному его слову?

– Подозреваю, что твое «вчера» еще не совсем закончилось, – вздохнула Олеся.

– Классная шапка, – пробормотал Шебякин после еще одной паузы, когда он просто как бы зависал в пустоте, уставившись на десертное меню.

– Спасибо.

– Хочешь кофе? – спросил Артем в третий раз.

– Нет, спасибо, – в третий раз отказалась Олеся.

– Так ты сможешь еще похудеть? – Он оторвал глаза от меню и уставился на Олесю. Взгляд был мутным и отстраненным, и все же он ощупывал ее, разглядывал усталое лицо, следил за рваными, нервными движениями рук.

– Это что, будет фильм про концлагеря?

– Мы тебя так видим, – прошелестел Артем.

– Я не уверена, что ты способен сейчас ясно видеть хоть что-нибудь, – возмутилась Рожкова. Она сорвала шапку и куртку и заказала сэндвич – назло Шебякину. Официантка с облегчением выдохнула – эта странная пара нервировала ее. Столько времени листать меню и не взять ничего! Да еще когда она подошла с вопросом о напитках, парень в явно дорогой куртке посмотрел на нее таааааким странным взглядом. Сэндвич – это нормально, хоть что-то. Хоть какое-то начало.

– Как ты будешь худеть, если жрешь сэндвичи? – возмутился Артем и произвел такие странные пассы руками в воздухе, что лишний раз убедительно доказал свое неадекватное состояние. А значит, и все сказанное им в таком состоянии может быть использовано как угодно. Можно, к примеру, выбросить все это на помойку.

– Не собираюсь худеть раньше, чем ты, Шебякин, подпишешь со мной контракт, – зло ответила Олеся, вцепившись зубами в бутерброд. Последнее, что она ела сегодня, – это завтрак с Померанцевым, и это было давным-давно. В тридевятом царстве. – И, кстати, имей в виду, что я замуж вышла.

– Замуж? – Шебякин принялся на разные лады произносить это слово, явно показавшееся ему забавным и, как бы это выразиться… многообещающим. – За кого?

– За мужа, – фыркнула Олеся. – И изменять ему с тобой не собираюсь. Хотя с кем я говорю! – Олеся в отчаянии махнула рукой на Шебякина.

– Ну и зря, – ответил он через несколько минут, а потом решился и заказал себе облепиховый чай. – Ты не волнуйся, роль твоя.

– Ты это серьезно? Роль моя? Главная роль в полнометражном фильме? – Олеся замотала головой. – Да я не верю тебе! Не верю, что этот фильм вообще будет сниматься.

– «СТ-Медиа Групп», для канала «Культура». Съемки зимой, в Самаре. Там Волга, между прочим. Жигулевские горы. И пиво… Подготовительный период уже идет. Кастинги. Тебе, кстати, нужно прислать портфолио.

– Ну, допустим, – потерла виски Олеся. – Почему я? Неужели ни у кого не нашлось любовницы или жены-актрисы? Что сказал продюсер?

– Я – продюсер! – пробормотал Шебякин, осторожно принюхиваясь к ярко-оранжевому напитку, который ему принесла официантка. – И никого другого не вижу в этой роли. Никогда не видел.

– Я НЕ СТАНУ С ТОБОЙ СПАТЬ! – почти прокричала Олеся. Люди в кафе стали оглядываться на них, но ей было плевать на это. Уж что-что, а общественное внимание никогда не смущает актрис. Она обернулась, оглядела людей, смущенно отводящих глаза от их парочки. – ДА! Я не стану с ним спать ради роли! И чего такого тут интересного!

– О да! – улыбнулся вдруг Шебякин. – Только ты.

– Почему?

– Ты бы видела себя со стороны. Ты же нервная, измотанная. Почти все время в отчаянии. Сумасшедшая.

– Ну, спасибо, – фыркнула Олеся и скорчила обиженное лицо, хотя в глубине души отлично поняла, о чем говорил Артем Шебякин. Именно из-за этой ее дерганости и накрученности ее чуть не взяли на роль этой экспертши-хакерши. Нет, не играть ей красавиц, в которых влюбляются. Не быть Скарлетт О’Хара, для этого надо быть Вивьен Ли. Но есть в ней что-то – и это что-то только сейчас она сама начала понимать, нащупала, так сказать, что получается хорошо. Быть в отчаянии? Сходить с ума от неопределенности? Не справляться с эмоциями? Как многому, оказывается, она научилась, пока жила с Померанцевым.

– Поедем со мной, – пробормотал Шебякин, бросая на стол тысячерублевую купюру. – Поедем сейчас.

– К тебе домой? – нахмурилась Олеся.

– Да нет же, полоумная замужняя женщина. Поехали на студию. Сделаем пробы! – Шебякин резко встал и направился к выходу, старательно удерживая себя в вертикальном положении. Олеся посеменила за ним, искренне сомневаясь в том, что он может легально управлять своим автомобилем в таком состоянии.

Фильм был, что называется, классика жанра. Провинциальный театр, полупустые залы, утренние спектакли для детей: «Золушка», «Красная шапочка», «Пеппи Длинныйчулок». Вечерние спектакли – для взрослых. Финансирование нищее, но из городского бюджета. Сцена прогнила, что предполагалось быть большой и выразительной метафорой об общем состоянии дел в культуре. Денег на ремонт не выделяли. Актеры из труппы часто шутили, что единственный способ получить бюджет на ремонт сцены – это спалить к чертовой матери этот театр. Может, тогда дадут денег на новый.

Олесина героиня – женщина тридцати с лишним лет (возрастного соответствия предполагалось добиться за счет грима), одинокая, тощая, нервная, с вечной сигаретой в зубах. Иными словами, если можно так выразиться – кошка драная. Но следы былой красоты, что называется, на месте. И все мечтает о большом прорыве. Особенно сильно она начинает об этом мечтать, когда в их городок приезжает молодой режиссер.

– В которого влюбляется? – спросила Женя, подперев подбородок ладонями. Девочки сидели за большим Анниным столом, но никаких карт в этот раз не было. Поздний вечер, и все ужасно устали. Каждый по своей причине. Анна, конечно, потому что работала круглые сутки. Олеся, потому что пересматривала старые французские фильмы, пытаясь копировать манеру игры, позы и жесты. Нонна – не обсуждается. Неделя в школе измотает любого. Женя уже спокойно съедала свой завтрак по утрам, но к концу каждого рабочего дня она чувствовала небывалую усталость. Иногда даже к середине рабочего дня. Зато стала сентиментальной и натурально рыдала от радости, когда узнала, что Олесе дали роль.

– Влюбляется? – задумалась Олеся. – Ну, типа того. Он ведь ее последняя надежда. Лебединая песня. Она его пытается соблазнить, а режиссер бредит своим экспериментальным спектаклем – то еще дерьмо на самом деле. Но моя героиня видит в этом знак Судьбы, – усмехнулась Олеся. – Она вообще во всем подряд видит знаки.

– Прямо как ты на самом деле, – хмыкнула Нонна, слушая рассказ.

– Шутишь? Только не надо вот этих параллелей, – насупилась Олеся, но Нонна, конечно же, тут же заявила, что говорила совершенно о другом. Но сказать определенно, о чем именно, не смогла. Запнулась на общей мечте всех актеров заполучить «Оскар».

– В общем, живет она в этом городе Энске. Кстати, живет не одна, а с мужиком, который у нее кухню ремонтировал, а потом как-то прижился. Выпивает с ним и все время грозится выгнать. Кормит каких-то собак и кошек, из-за чего на нее злятся соседи.

– Почему? – удивилась Анна.

– Ну, она прикармливает же их. Болезни, бешенство. А у людей дети. У нее-то детей нет. В общем, живет на надрыве и надломе, – усмехнулась Олеся.

– Ну а как же, – кивнула Женя. – Куда ж без этого!

– Особенно в фильме по заказу Министерства культуры, – кивнула Анна. – А мне ты там, кстати, работы не можешь попросить? Я ведь, ты знаешь, тебя вмиг и состарю, и сделаю истеричкой. Лучше, чем на пробах.

– Поговорю, – кивнула Олеся.

– А ты-то уже точно утверждена? – поинтересовалась Нонна, так как звучала эта история слишком фантастически хорошо. – Главная роль? Вы серьезно?

Олеся была абсолютно серьезной. Позади уже были пробы – несколько подряд, но все – пустая формальность. Она впервые попала в поток, когда постоянно ожидаемые «нет» повсеместно оборачивались в радостные «да» и доброжелательные улыбки. Все знали, что ее утвердил главреж и продюсер. И все, с кем он согласовывал фильм, были не против. Пробы всем понравились. Олеся расстаралась так, как не старалась ни разу в жизни. Ко второй пробе она уже заучила весь свой текст, постоянно прогоняла его про себя и вслух.

Вслух – только когда Максима не было дома. Его сейчас часто не было дома. Книга то ли уже вышла, то ли должна была вот-вот выйти, и Померанцев мотался по городу, общался с друзьями, готовил какие-то презентации, даже давал интервью. Ему было не до Олеси и ее сумасшедших, бегающих из стороны в сторону глаз, не до бормотания, не до бессонницы.

– Ну а кончится-то все как? – спросила Женя, самая романтичная из всех подруг. Олеся вздрогнула и повернулась к ней. – Хорошо? Она станет звездой?

– Ну, можно, кстати, и так сказать. Можно сказать, и открытый финал.

– Но больше все же трагический, – вмешалась Анна, которая тоже видела сценарий.

– Кто-то погибнет? – испугалась Женя. – Я не хочу, чтобы кто-то погибал. Особенно ты. Говорят, большинство актеров отказывается играть там, где их персонажи умирают.

– Что ж, и на том спасибо, – улыбнулась Олеся. – Но никто не умрет, хотя и будет островато местами.

– Так что случится? Ты же не хочешь заставить нас ждать выхода фильма? – строго спросила Нонна, добавляя в чай две таблетки аспартама. Олеся вздохнула.

– В общем, у них в театре этот молодой режиссер делает новую постановку. А у этой моей героини с ним роман – он спит с ней прямо в театре. И вот один раз, когда они там этим делом занимаются, моя героиня спрашивает, когда уже сможет начать репетировать – мол, она уже и текст весь выучила. А он ей и говорит, что главную роль отдает другой актрисе. И угадай, что случается в этот момент? – Тут Олеся широко улыбнулась, так как от этой сцены и сама была в восторге.

– Она бьет его бутылкой по голове? – предположила Женя.

– Тоже хорошо, – согласилась Олеся. – Но в этот момент под ними проламывается сцена. Моя героиня ломает ногу.

– Ужас!

– Ну, это да. Потом уже в больнице узнает, что у этого режиссера был роман и с другой актрисой. Она убегает из больницы в одном халате и в гипсе и в итоге поджигает театр.

– Что? – вытаращились все. Олеся расхохоталась.

– Вот такой финал! Она скачет по крыше совершенно голая. Ничего, кроме гипса.

– Вау!

– А ее с крыши пожарной машиной снимают. И все это попадает в новости и Интернет.

– И она становится звездой! – хлопает в ладоши Женя.

– Ага, Люба – звезда ютьюба. В общем, мою героиню кладут в дурдом. Ее там навещает один друг из актеров. Рассказывает, что выделили деньги и дали новое здание. Говорит, что все по ней скучают. Режиссер бросил ту, вторую, актрису и уехал в Москву. В общем, открытый финал.

– Круто! – кивнула Женя, восхищенно причмокивая.

– Ничего так, не спорю. Но что на это Померанцев сказал? – вмешалась Нонна. Олеся проигнорировала было этот вопрос, но та повернулась к ней и посмотрела прямо в глаза.

– Ничего, – пожала плечами Олеся.

– Потому что ты ничего не сказала, да? – ухмыльнулась Нонна. – Ты что, хочешь кончить, как и твоя героиня? В сумасшедшем доме? Ведь Померанцев тебя с ума сведет, когда узнает, что ты с кем-то там на сцене сексом занимаешься полфильма, а потом голая на крыше прыгаешь!

– А вот мне больше интересно, почему именно такого плана кадры моментально делают фильм «культурным»? – спросила Женя.

– Эмоции! Надрыв. Подлинные чувства, оголенные проблемы, – пожала плечами Олеся. – Плюс все любят обнаженку, но чтобы так, культурненько. А вообще, все это ерунда. У Шебякина в министерстве знакомый есть. Он этот фильм давно уже пробивал.

– И наконец пробил, – кивнула Анна. – Так что насчет Померанцева? Скажешь ему? Или пригласишь на премьеру?

– Скажу, наверное. Но не сейчас. Пусть сначала его книжка выйдет, что ли?

– Ты ее будешь читать? – спросила Женя, которую искренне возмущал этот странный, вызывающий запрет. – Я, к примеру, прочитаю обязательно.

– Да плевать мне на это все, – призналась Олеся. – Все, о чем могу думать, так это о том, что у меня есть роль. У меня есть роль, девочки! Не могу поверить в это. Настоящая роль. Померанцев, кстати, думает, что я с Шебякиным ради нее переспала.

– Как? Почему?

– Ну… – Олеся запнулась. – Потому что он это предположил. А я не стала опровергать.

Девочки переглянулись, не зная, как реагировать на это. Олеся – она так изменилась, это было видно невооруженным глазом.

– Ты смеешься?

– Можно сказать и так, – согласилась Олеся. – Это было очень смешно. Он сказал, что мне никогда не дадут роль и что, даже если я пересплю с десятью режиссерами, это мне ничем не поможет. А если поможет, все равно ничего не изменится. Потому что я бездарность. Потому что – ничто. Он женат на пустоте.

– Какая свинья, да? – кивнула Нонна.

– Свинья? – Олеся покачала головой. – Разве в этом дело? Разве можно что-то изменить в том, какая он свинья? Я просто не хочу ничего ему говорить. Боюсь ему говорить о чем-то хорошем в моей карьере.

– Боишься, что взбесится?

– Нет, – покачала головой Олеся. – Максим все равно периодически бесится. Я привыкла, даже не знаю, может, люблю это. Он может делать со мной все, что угодно, – и уж поверьте, когда узнает, что я согласилась делать в этом фильме, он уж постарается на славу.

– Олесь!

– Нет, подожди. – Она покачала головой и положила свою ладонь на Женькину руку. – Дослушай. Я не хочу, чтобы Максим знал хоть что-то про мой фильм, потому что мне кажется, это – дурная примета. Он как какая-то черная кошка, честное слово.

– Может сглазить? – кивнула Женя с пониманием. – У меня была такая знакомая. Рядом с ней всегда происходило что-то плохое. Потом сводили к целителю одному, и она…

– Но Померанцев все равно узнает, – перебила Нонна. – Ты же не сможешь такое скрывать. Репетиции, звонки.

– Ты думаешь? – расстроенно переспросила Олеся. – Ну, сколько удастся протянуть… А там, глядишь, начнутся съемки, и уеду на три месяца. Или даже на четыре. Когда вернусь, уже будет поздно. Кстати, Анна, а ты-то поедешь, если они позовут?

– Анна? – строго взглянула на нее Нонна, и Анна отвела взгляд.