Ай-яй-яй!
Больше всех в преферанс любила играть Нонна. У нее вообще было не так уж и много радостей в жизни. Она любила свою дачу, но сезон был уже закончен, к тому же Нонна уже несколько лет мечтала о домике, которого не то чтобы не было. Даже шансов на его построение не проглядывалось. Так что… Нонна думала о нем, пересматривала кучи каких-то проектов, расставляя в своем воображении мебель, разжигая непременный и обязательный камин. Нонна спорила сама с собой, что лучше – домик отдельно, а баню отдельно, что, безусловно, дороже. Или все же соединить – и сделать баньку под одной крышей. Но это, говорят, не совсем гигиенично. С другой стороны, с третьей, а разве гигиенично им с родителями втроем тесниться каждое лето практически в сарае. Две комнаты, стена между которыми – кусок фанеры, – и можно не только слышать все, что происходит за стеной, но и чувствовать. Пинок локтем в стену немедленно сотрясал соседнее помещение.
А кухня? Разве может быть гигиеничной кухня в два квадратных метра, совмещающая в себе функции погреба и прихожей? Сейчас не те времена, сейчас так легко все купить – были бы деньги. Но откуда, скажите, деньги у учителя? У учителя, пусть даже и английского языка – у него нет денег. Есть только зарплата.
– Ну что, сдаем? – потерла руки она и отметила огонек в глазах Матгемейна. Вот тоже любитель преферанса. Объяснять ему правила – мучительное занятие. Языковой барьер так и стоял непреодоленным, и Анна уже лучше понимала своего мужа, чем Нонна. Впрочем, ее это уже оставляло равнодушной и не обижало. Ну, не знает она английского, ну и бог с ним. Кто ж виноват, что так составлены программы. РОНО довольно? Успеваемость растет? Экзамены на «отлично»? Ученики – ленивцы, были, есть и будут. Зачем рваться и метаться? Ради чего?
– Deal! – кивнул Матгемейн. В объемах, необходимых для игры, они с Нонной друг друга понимали.
– Опять играете? – в кухню зашла вечно недовольная всем баба Ниндзя. Она обвела присутствующих тяжелым взором и принялась мыть посуду.
– Так ведь пятница же, – попыталась оправдаться Нонна.
– Так ведь никого ж, – парировала баба Ниндзя. Действительно, Женьки не было – она звонила и сказала, что будет сидеть на работе, пока Алексей не взмолится и не прикажет ей уйти. Олеся хоть и была представлена в наличии, а была больше видимостью человека. «Тень отца Гамлета», а не Олеся. Что с людьми делает отказ от роли. Она держала в руках карты, но с трудом могла сказать, сколько у нее там очков и берем ли мы взятки или, напротив, сливаем. А Анна…
– Анна не звонила? – спросила в очередной раз Олеся, озираясь так, словно Анна должна была привезти какой-нибудь волшебный порошок от всех ее бед.
– Не звонила, – вздохнула Полина Дмитриевна. – Работает.
– I’m out, – пробормотал что-то Матгемейн и встал из-за стола. Понял, что говорят о его жене. Нонна видела, что он звонил ей уже трижды за вечер. Просто не понимал, что Анна сейчас хваталась буквально за любую возможность заработать. Адвокат не подвел, и у Матгемейна уже было в руках легальное разрешение на работу. Но он, похоже, предпочел бы иметь в руках жену. Постоял, вслушиваясь в гудки безответного телефона, и набил еще одно СМС.
– Может, кушать хочешь? – спросила баба Ниндзя, но Матгемейн только покачал головой и нахмурился. Затем он набрал чей-то еще номер и принялся балаболить по-английски, после чего вдруг собрался и ушел, оставив Нонну и Олесю в одиночестве.
– В дурака? – спросила Нонна после невыносимо долгой паузы, за все время которой Олеся не пошевелилась. Так и продолжала сидеть, опустив голову, и смотреть в карты, которыми уже не надо было играть. Она с трудом подняла взгляд и кивнула. Нонна раздала по шесть карт. Более мучительной пятницы было трудно представить. Любимый день недели!
– Ну не надо так переживать, – пробормотала Нонна в сотый, наверное, раз.
– Я просто не понимаю. Почему? Все было хорошо.
– Все еще будет хорошо, – заверила ее подруга фальшивым тоном. Если дело касалось актеров, ни в чем нельзя было быть уверенными.
Женя также не была уверена в том, что все будет хорошо. Но решила сделать все для этого возможное. Впервые в жизни она решила действовать, вместо того чтобы сидеть и дрожать. «А какого хрена!» – подумала она после того, как увидела убегающего с поля боя Малюту Скуратова. На ее дне рождения Малюта подвергся пытке Померанцевым и его чувство собственного достоинства, и без того крайне уязвимое, оказалось на грани вымирания. Практически как последний динозавр после удара метеорита, Алексей задыхался и чихал, ему не хватало воздуха и пространства, он не мог видеть Женю Славянову, не мог слышать Женю Славянову, не хотел жить на одной планете с ней. И все же она была тут, и найти достойные способы ее отсюда убрать представлялось все более сомнительным.
Даже в эту пятницу – он так надеялся испортить ей вечер, задержал в офисе, завалил бумагами, велел перепроверить все числа. Но «Золушка» принялась отделять зерна от бобов, рассаживать розовые кусты, и все это – с улыбкой, с энтузиазмом. Будто и не хочет никуда в эту самую пятницу, будто не ждут ее где-то там ее глупые подруги с картами. И этот… индюк в джемпере. Мысль о том, что на свете существуют такие люди, как Померанцев, приводила Алексея в бешенство.
Учитывая то, как она вернулась на место, Алексей проявлял особую осторожность. Он знал, что тот подлый молодой человек, который изначально подставил его, вытащив на свет видеозапись, подтверждающую незаконность увольнения Славяновой, сейчас в армии. Сама по себе Евгения ни на что не способна – мямля, рохля, боящаяся собственной тени. Однако увольнять ее просто так, под надуманным предлогом, Алексей боялся. И в первый-то раз это стоило ему больших усилий – сохранить место и должность за собой. Теперь он уже не хотел рисковать. И все же… Евгению Славянову можно и нужно было убрать. Просто нужно было сделать так, чтобы она ушла по собственному желанию.
– Алексей Леонидович, я перепроверила все числа! – влетела в кабинет Алексея эта ненавистная особа, размахивая бумагами.
– Неужели все? – Алексей с трудом подавил зевок. Рабочий день кончился, и он тоже мечтал о том, чтобы поскорее уйти. Но не раньше, чем придумает что-то ужасное для этой твари.
– Да, все. Вы не могли бы… Вот распишитесь, что я сдала вам все бумаги. И копию – для меня. – Женя невинно хлопала глазками и стопкой листов.
Алексей оглядел стопку, устало потер глаза и уже было решил перенести все это на понедельник, как вдруг… его осенила идея. Он медленно перелистал всю кучу, задумчиво подписываясь в уголке, а сам все крутил и крутил эту мысль.
– Знаешь что, Славянова?
– Да, Алексей Леонидович? – с готовностью спросила она, выхватывая подписанные бумаги, как хорошо вышколенный слуга. Решила поиграть, стерва.
– Я считаю, что мы теряем клиентуру оттого, что у нас по воскресеньям нет дежурного менеджера, – задумчиво пробормотал он.
– Возможно, – пробормотала Женя и вдруг прикусила губу, словно испугалась, что именно ее Алексей усадит в воскресенье работать. Возможно ли это, что у нее на воскресенье есть какие-то планы? Почему бы и нет? Она, скорее всего, освободила пятницу, чтобы глумиться над ним, изображая трудоголизм. Алексей подписал еще несколько отчетов и перевел взгляд на нее.
– А поскольку у тебя за последние несколько недель одни выговоры – ты будешь дежурить это воскресенье и следующее.
– Но… это же больше, чем положено, – пробормотала она, тут же помрачнев.
– Положено? – тут же распрямил плечи Алексей. – Положено думать о процветании предприятия. Положено все документы делать втрое быстрее.
– Я не обязана работать внеурочно! – воскликнула Женя и снова прикусила губу. Отлично!
– Отказываешься? – сощурился он. Женя тоже замолчала, обдумывая его слова.
– Не-ет, – протянула она, и взгляд заметался. Паникует? – Я не отказываюсь.
– В таком случае я ввожу дежурства по воскресеньям. – Алексей застучал по клавишам. – Будь добра, подпишись, что ты уведомлена о том, что ты назначена дежурной на ближайшие две недели.
– Хорошо, – прошептала Женя, и Алексей мог поклясться, что она едва сдерживает свои чувства. Что ее буквально разрывает от злости и бессилия.
– Ты можешь просто уволиться, если хочешь, – доброжелательно пробормотал Алексей, протягивая бумаги. Женя сжала зубы, склонилась над столом и расписалась под приказом. Второй такой же Алексей торжественно вручил ей.
– И только попробуй хоть на минуту отлучиться, – пропел он, вставая из-за стола и подцепляя свое дорогое полупальто. Не только у того индюка есть стильные вещи. Алексей тоже смотрится отлично. Между прочим, когда-то эта самая Женя Славянова была влюблена в него как курица. Все они – курицы…
Алексей скрылся в коридоре, и через несколько минут Женя услышала, как захлопнулась входная дверь. Она сделала несколько шагов к окну, но не к тому, что было открыто и смотрело во внутренний двор. К тому, что было задернуто шторой и смотрело на улицу. И на крыльцо, замощенное как раз той чертовой керамогранитной плиткой, с которой все и началось.
Женя осторожно отдернула краешек занавески и проследила, как Малюта Скуратов легкой походкой шлепает к своему автомобилю – кредитной «Мазде» цвета асфальт, идеально чистой даже сейчас, когда кругом буквально грязь и слякоть. Моет каждый день? Она проводила взглядом медленно отъезжающую машину и только после этого дала себе выдохнуть.
Женя вернулась в свой «кубик», выпила стакан воды, затем еще один. Затем достала из недр своей теперь уже такой впечатляющей груди небольшой цифровой диктофон. Пока файлы перекачивались в Женин персональный ноутбук, она отметила, что руки все же дрожат. Но волноваться было не о чем – качество оказалось более чем приемлемым. Было слышно каждое слово.
Женя аккуратно, чтобы ни в коем случае не порвать и не помять, подцепила приказ о введении дополнительных дежурств и ее личной вахте в течение двух следующих недель. Она заботливо отсканировала бумагу и выслала электронную копию по адресу, который взяла еще в день свадьбы. То есть в день свадеб. Все же нельзя забывать, что Олеська и Померанцев в тот день тоже поженились.
– Он решил заставить меня работать по воскресеньям, – сказала Женя в трубку. – Я переслала копию.
– Я вижу, – сухо ответил адвокат Померанцева. – Забавно. А дополнительную оплату он выделил для этого?
– О, не думаю, – усмехнулась Женя.
– Ладно, это потом. Вы подписали уведомление? У вас есть копия?
– Я сейчас отсканирую, – пробормотала Женя, и после некоторых поисков извлекла из стопки бумаг ту, о которой говорил адвокат. Уведомление о том, что сотрудница маркетингового агентства Евгения Славянова находится на втором триместре беременности, лежало среди бумаг, так и не выделенное, не замеченное Алексеем. О, как тряслась Женя в тот момент, когда этот листок лег поверх кучи никому не нужных отчетов и цифр. Даже кусала губы. И чуть не выдала себя, испытав непреодолимое желание вырвать лист из рук Алексея. Но… тот подмахнул уведомление не читая. Оба экземпляра. Один Женя оставила в его делах, закопав поглубже среди бумаг для бухгалтерии. Если повезет, они найдут бумагу, уже когда Женя будет на пути в роддом. Вторую отсканировала и заботливо убрала в портфель – домой. Все ценное – домой.
– Получил. Я вам позвоню, – бросил адвокат.
– Хорошо. Спасибо. – Женя вдруг заволновалась, какой-то вопрос крутился в ее голове. Ах да! А что будет дальше?
– Мы поставим ваш вопрос на контроль в Трудовую инспекцию. А дальше – есть разные варианты, – пространно пояснил адвокат, но по его тону Женя поняла, что все эти варианты так или иначе хороши для нее и не очень для Малюты Скуратова. Женя попрощалась с адвокатом и отключила телефон. Переслала ему аудиофайлы тоже, а затем… Она оделась – тепло, как и положено будущей матери, думающей о своем ребенке. Вышла на улицу. Уже стемнело. Женя старательно провела пропуском по сканеру – зафиксировать время ухода – и почувствовала невероятный прилив бурных эмоций. Тут был и страх, и возбуждение, и азарт. Все, как бывает, когда играешь в преферанс, только в этот раз ставкой были не двести-триста рублей. Ставки были высоки, и от этого игра была еще интересней. Женя улыбнулась и подошла к своему «Хендаю». Было хоть и поздно, но не настолько, чтобы не пообщаться с любимыми подругами. Пятница. Женин любимый день.
* * *
Когда Анна вернулась домой, Олеся и Матгемейн уже были изрядно пьяны, а Женька хоть и не пила в силу своего интересного положения, но громко смеялась и швырялась картами, как будто ее тоже распирало изнутри. Одна Нонна все еще напоминала саму себя – сидела и строго смотрела на происходящее, однако пустая стопка напротив нее говорила, что держится она только за счет учительской выправки. Сколько раз она сидела и смотрела на учеников с таким же строгим выражением лица, а сама при этом витала так далеко в облаках, что не сразу получалось вернуться на землю.
– И чего это вы пьете? В честь чего? – спросила Анна, устало оседая на диван. Больше всего сейчас она хотела бы, чтобы никого не осталось, кроме нее и Матгемейна – необитаемый остров с окнами на Строгинский залив и тихая музыка Стинга.
– И между прочим, наш коньяк пьют, – словно из неоткуда выскочила баба Ниндзя. – И шумят. Маша никак не может уснуть.
– А мальчики? – Анна спросила, но мальчики тут же сами заявили о себе, пробежав мимо нее с какими-то шнурами и джойстиками в руке. Незачем было и спрашивать. Играют. Пятница. Все во что-то играют, и только Анна целый день провела стоя у зеркала в гримерной – ее наняли гримировать целую тучу гостей для пяти шоу подряд. Их лица – мужские, женские, толстые щеки, хорошая кожа, плохая, с прыщами, старая, самая сложная для работы – все слилось в один сплошной поток воспоминаний. Семьсот долларов. Отваливающаяся спина.
– Ты есть хочешь? – спросила баба Ниндзя, но Анна только помотала головой. Матгемейн продолжал играть. Он смеялся, шутил на своем басурманском, и пьяная Олеся отвечала ему так, словно понимает, о чем идет речь. Матгемейн даже не смотрел на Анну. Он потянулся к практически опустошенной бутылке коньяку, стал наливать и пролил все на стол.
– И давно вы пьете? – нахмурилась Анна. Матгемейн все чаще выпивал по вечерам, особенно когда ее не было дома, что случалось тоже, считай, постоянно. И их семейная жизнь стала вдруг до невозможности напоминать нормальную российскую. Его тяжелое дыхание во сне, запах спирта, отстраненный взгляд. Что они делают? Что происходит? И почему, черт возьми, никто ей не отвечает? Набрались тут!
– Вы вообще обалдели?! – воскликнула Анна, и все резко замерли и повернулись к ней. Раскрасневшаяся Олеся, взведенная, как курок, Нонна, растерянная Женя. Злой, колючий взгляд Матгемейна.
– Where have you been? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
– Я работала! – рявкнула Анна, и прозвучало это ужасно грубо. Она сама поняла это, но было уже слишком поздно. Матгемейн сверлил ее своими зелеными глазами и молчал. Затем резко встал, опрокинув стул. Оглянулся, но не стал его поднимать – так и ушел нетвердой походкой, оставив Анну стоять посреди просторной гостиной, среди любимых подруг. Женя побледнела, а Олеся вскочила и бросилась к Анне и принялась ее обнимать.
– Прости, прости, мы не должны были. Звонили тебе, но ты не отвечала! – Все кричали что-то наперебой, а Анна, бледная и перепуганная, послушно позволила усадить себя за стол и влить в себя изрядную стопку коньяку. И только потом она чуть оттаяла, уронила лицо в ладони и разрыдалась.
– Бросит он меня. Вы видели его лицо? – всхлипывала она, а Олеся кивала и пожимала ей руки. Она не стала говорить о том, что случилось сегодня с ней. Неважно, знает Анна или нет, они все равно могут рыдать вместе.
– Никто тебя не бросит, – замотала головой Женя. – Он тебя обожает.
– Любовь? – подняла голову Нонна. – Ты хоть представляешь, какие они разные? Они ж даже поговорить не могут толком. Он же ничего, ничего не понимает про нас.
– Он хочет знать, почему я все время работаю. Что должна ему сказать? – возмущалась Анна. – Что у меня долги еще с прошлого брака невыплаченные за квартиру? Что нас тут, между прочим, шесть человек живет и все хотят кушать. Что адвокат этот… тоже ведь не даром.
– Но адвокат хороший, – вмешалась Женька. – Просто отличный.
– Что ему сказать? Давай, дорогой, звони в свою Ирландию своей маме, которая каждый раз пронзает меня буквально ведьминым взглядом. Скажи ей, что мне нужно двадцать, а лучше тридцать тысяч долларов сейчас и четыре-пять каждый месяц, чтобы ты мог продолжать играть в карты и пить коньяк с друзьями.
– Приводит? – спросила Нонна, нахмурившись.
– Где он только их берет, – подбросила щепок в огонь баба Ниндзя. Хоть бы раз она сказала что-то хорошее, доброе.
– Иногда такое чувство возникает, – пробормотала Анна, утирая слезы, – что в Москве ирландцев больше, чем в самой Ирландии.
– И все они у нас тут сидят, в дудки дуют, – фыркнула баба Ниндзя, домывая посуду. – Вот такая любовь!
– Любовь? – шмыгнула носом Олеся. – Нет ничего более болезненного, чем эта чертова любовь. Видели бы лицо Померанцева, когда он узнал, что мне отказали. Господи, он был так рад, что теперь я почти что ненавижу его.
– Тебе отказали? – вытаращилась Анна. – Это там, где мы эмо тебе делали.
– Да-а! – еще сильнее разрыдалась Олеся. – Господи, такой макияж, такой образ. Никогда и ничего из меня не выйдет. Ань, можно я у тебя переночую?
– Но почему? Ты была… о, ты была незабываема! – возмутилась Анна. – Столько сил.
– Это всегда так – столько сил, столько всего. Сердце бьется. Ох, – Олеся глубоко вдохнула и попыталась унять слезы.
– Пить надо меньше, – бросила баба Ниндзя, но даже в ее голосе слышалась жалость. Страстная преданность сцене за все эти годы принесла Олесе реки слез и горы разочарований.
– Лучше бы я тоже была учительницей, – пьяно размахивала руками она, но надо было признать, что, даже будучи пьяной и расстроенной донельзя, Олеся продолжала играть, держа какой-то образ, эмоцию, надрыв. И жесты рук автоматически повторяли отрепетированные пассы. В принципе хоть сейчас снимай.
– Ты? Учительницей? – расхохоталась Нонна, а Олеся начала было изображать, как бы она вела урок, как строго размахивала бы указкой. Анна расхохоталась, и ее звонкий смех разнесся по дому. И вдруг оборвался. В дверях кухни стоял Матгемейн. Стоял и взволнованно вглядывался в Аннино лицо. Она подскочила и бросилась к нему. Он заграбастал ее своими огромными ручищами, прижал к себе и принялся шептать что-то на ухо, то ли выговаривать свои обиды, то ли, наоборот, оправдываться – кто их поймет. Девочки переглянулись.
– Ну, пожалуй, пойду, – пробормотала Нонна и повернулась к Олесе. – Ты со мной?
– Ага! – кивнула она и поднялась, старательно держась за край стола. Коньяку за прошедший вечер было много, явно больше, чем надо. Зато разочарование и боль уже не так сильно ощущались. Плевать! На всех на них и на их продюсеров, и на их мнения, и вообще – чума на оба «ейных» дома!
– Ну, так начинай идти. – Нонна подцепила Олесю под локоть, обреченно понимая, что тащить эту звезду придется прямо до дома. Благо они жили в одном и том же, только в соседних подъездах.
– Я вас подвезу, – вызвалась Женя. И хотя идти тут было всего ничего, пара кварталов, предложение было принято с огромным энтузиазмом. Шутка ли – пара кварталов для пьяной актрисы на высоких каблуках? И они все как-то удивительно быстро ретировались, растворились в воздухе и исчезли за пределами лестничной клетки. Когда Анна и Матгемейн открыли глаза, все еще не отрывая губ друг от друга, не разрывая поцелуя, они увидели, что в квартире никого не осталось – только разбросанные по столу карты подтверждали, что еще несколько минут назад тут сидели люди.
– Я люблю тебя, – прошептала Анна, улыбаясь и не сводя взгляда с красивого, веснушчатого, необычного лица. – Медведь ты мой.
– Я не могу больше тут каждый вечер без тебя, – прошептал Матгемейн по-английски.
– Я буду стараться, – прошептала Анна, прекрасно зная, что он имеет в виду.
– Дело в деньгах? Сколько нам нужно денег? Я уже договорился в одном клубе… – начал было он, но Анна только помотала головой.
– Не волнуйся. Сколько сможешь заработать, столько и хорошо, – заверила его она.
– Хочу, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива? – в сотый раз спросил он.
– Да. А ты – ты счастлив? – Анна чувствовала, что буквально падает с ног от усталости. Это была длинная неделя.
– Yes, – кивнул он, подхватил Анну на руки и понес, потащил в супружескую спальню. – Sure, I am!
Если бы на то была его воля, он бы и вовсе не выпускал Анну из их спальни, с их необитаемого острова – так и держал бы, обнаженную, босую, с распущенными волосами. Кормил бы с руки, приносил бы ей воду. Любил бы ее так часто, как только мог. Но вместо этого ему доставались только жалкие остатки ее времени. И даже в эти короткие вечерние моменты, когда она оказывалась в его объятиях, была настолько уставшей, что отключалась через несколько минут после любви, стоило лишь ее светловолосой головке коснуться подушки.