Книга: Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины
Назад: Я не червонец, чтобы всем нравиться
Дальше: Ай-яй-яй!

Горячо – холодно

Олеся ждала второго прослушивания как манны небесной. Еще никогда она не проходила кастинг в сериал такого уровня. Пусть и не Первый канал, но зато – прайм-тайм, сложившаяся аудитория. Как-никак сериал «отстрелял» уже два сезона. Олеся старалась держать себя в руках и не раскатывать, как говорится, губу, пока ничего еще толком не известно, но… Ей выслали текст и инструкции, и все, что она могла делать в свободные часы, – это повторять присланный ей текст, сводя Померанцева с ума тем, что говорила на разные голоса. Репетировать с нею, подавая ей фразы, Померанцев категорически отказался. Удивился, что она вообще решила просить его «о таком». Вот и приходилось:

 

Следователь: Он что, никогда не проходил по нашим базам? Не был задержан?
Эксперт: Даже штрафов ему не выписывали ни разу.
Следователь: Почему-то у меня такое чувство, что мы что-то упускаем…
Эксперт: Дай мне время. Я же тебе не волшебница из страны Оз. И перешли эти данные по составу почвы с подошв для спектроскопического стереоанализа…

 

– Ты серьезно? – сверкал глазами Померанцев, полный негодования. – Это какая-то ахинея!
– Эту какую-то ахинею снимают и показывают, какая мне-то разница? – пожала плечами Олеся.
– А что такое спектроскопический стереоанализ? – не унимался новобрачный. – Ты хоть сама понимаешь?
– А мне и не нужно это понимать.
– Не думаю, что и сами эти сценаристы понимают, что пишут. Им тоже это не нужно понимать, да? – Померанцев, впрочем, не особенно «доставал» Олесю. После неожиданно обрушившегося на их головы брака он занял выжидательную позицию, не выкидывал номеров и больше ни разу на затащил ее в публичное место, чтобы раздеть там. Словом, осел. Словом, остепенился.
– А как твоя книжка? Когда выйдет? – спросила Олеся, запоздало подумав, что все же многое в ней есть от мазохистки. Ведь знает же, как Максим реагирует на такие вопросы.
– О, слушай, меня пригласили на вечеринку в один клуб. Хочешь пойти со мной? – Максим просто ушел от вопроса. Олеся тут же переключилась на вечеринку. Да, господи, да, она хотела пойти. Хотела встретить друзей своего мужа, старых и новых, чьих имен даже он сам не запоминает – так часто они меняются. Хотела погрузиться в ту часть жизни, которая обычно была от нее закрыта. Мечтала о том, что будет стоять с бокалом в одной руке, а другой будет держаться за локоть Максима. И все будут знать, что она теперь – его жена. Кто бы мог подумать! Никто, никогда. Только не Померанцев, и не в этой жизни. Даже Лера…
– А когда вечеринка? – спросила Олеся, слегка помрачнев. Знакомиться с Лерой, демонстрировать ей свои права на Померанцева, ходить с ним под ручку перед этой женщиной – почему-то это вовсе не прельщало Олесю. Лера, подруга детства, которую она на самом деле видела только на школьных фотографиях из старых времен. Олеся ненавидела ее, но факт оставался фактом. О том, чтобы Померанцеву жениться на Рожковой, раз уж он ее не бросает, впервые заговорила именно Лера. И как это будет? Олеся с бокалом в одной руке, с Померанцевым в другой, а Лера подойдет и скажет: «О, ты все же послушался моего совета?» Ну уж нет.
– Завтра вечером, – ответил Померанцев, зевая.
– О черт, – разозлилась Олеся. – Ты же знаешь, я не смогу.
– На черта тебе этот сериал? – нахмурился Померанцев. Олеся не ответила, просто ушла на кухню, где принялась повторять роль, глядя на свое отражение в зеркале.

 

На следующий день к обеду, как и было договорено, Олеся притащилась к Анне со всем, что было у нее в запасе по части косметики и странной одежды. Анна уже разложила на столе свои ресурсы, коих было куда больше, чем Олесиных. С момента, как Анна начала периодически гримировать актеров и гостей разных программ, не без Олесиной помощи и рекомендации, естественно, Аннин запас средств замазывания и маскировки чего угодно увеличился в геометрической пропорции.
– Я думаю, надо делать эмо, – предложила Анна, разглядывая беззвучно сменяющиеся на экране кухонного телевизора кадры шоу, для которого собиралась пробоваться Олеся.
– У них будет свой гример, так что могут и переделать все, – огорчилась Олеся.
– Ну, что ж. Тут мы ничего не можем поделать. Но видишь – прошлый парень был по роли типа байкер. Татуировки и все такое. Им нужна перчинка. Мы дадим им перчинку.
– А этот розовый смоется? – Олеся села в кресло Анны симпатичной черноволосой цыганочкой, а вышла дерганой, лохматой девушкой эмо с растерянным взглядом, угловатыми движениями и ломаной походкой.
– Ох ты, господи, кошмар какой! – воскликнула баба Ниндзя, как бы случайно натолкнувшись на Олесю у дверей квартиры.
– Правда кошмар? – улыбнулась она. – Смотрите, я ведь эксперт! – И она принялась нервно накручивать розовую прядь волос на палец. – «Дай мне время. Я же не волшебница тебе из Страны Оз. И перешли эти данные по составу почвы с подошв для спектроскопического стереоанализа».
– Это в каком же страшном сне эксперты могут так одеваться? – поразилась баба Ниндзя, а Анна аккуратно прибрала в карман двести долларов, которые Олеся заплатила за то, чтобы сделать весь образ. Поможет ли только, угадали ли они с этими дикими «закидонами»? Ведь свекровь-то права: где вы видали таких экспертов?
Анна вдруг подумала о том, что Полина Дмитриевна теперь ей и не свекровь вовсе. У нее ведь теперь есть какая-то другая неведомая свекровь, с которой Матюша вчера вечером битый час разговаривал на английском по скайпу. Он выслал новой свекрови свадебные фотографии, фотографии детей, свои фотографии на диване в Анниной гостиной, но, судя по тому, каким тоном ирландская свекровь говорила с ним, она была в шоке и совершенно не одобряла сумасшедших поступков своего сына. Даже если Анна не могла понять, что именно говорит свекровь, понять ее взгляд с громом и молнией было нетрудно.

 

– Пожелай мне удачи! – попросила Олеся, и Анна, вздрогнув, вернулась в реальность. Матгемейн спал в соседней комнате. Вчера он праздновал свадьбу с какими-то друзьями, которыми начал обрастать независимо от того, как мало ирландцев было в Москве. Сколько бы ни было, всех их каким-то образом притянуло к Матюше.
– Удачи! – пробормотала Анна, и Олеся выскочила на улицу, где ее ожидало такси. Идти по городу в таком виде она, конечно же, не собиралась. Даже таксист несколько оторопел при виде пассажирки, и страх отразился на его лице. Единственное, что люди на самом деле знают о детках с черно-розовыми волосами, так это то, что они вечно норовят покончить с собой. И таксист явно испугался, что эта конкретная девочка эмо-переросток попытается покончить с собой прямо в его такси.
– В «Останкино»? – аккуратно уточнил он, хотя в заказе это и так было указано.
– Да, – кивнула Олеся и улыбнулась. Таксист моментально оттаял.
– Актриса? – спросил он с пониманием. Олеся помолчала, думая о том, как странно это, но теперь, сегодня, она действительно ощущает себя актрисой больше, чем когда-либо. Ей нравится подсматривать за людьми, запоминая их жесты и манеру вести себя. Даже эту девочку-эмо она не просто так повесила на себя как костюм. Она просмотрела множество роликов, она, как сказал бы Максим, кривлялась у зеркала несколько дней, пока ее привычные и родные жесты, мимика и манера себя держать не сменились на другие, новые. Или, скорее, другие – она могла выбирать, переключать эти новые образы, которые пыталась породить и продемонстрировать миру.
– Да, – коротко ответила она и прикрыла глаза. Путь до «Останкино» оказался неблизкий, и было время еще разок прокрутить в голове весь текст. И попытаться успокоиться тоже.
* * *
– Господи! Боже мой, это же просто что-то невообразимое! – воскликнул продюсер шоу, когда Олеся вошла в павильон с декорациями – на этот раз не наспех смонтированными, чисто символическими. На этот раз реальное кино стояло перед ней и ожидало только появления людей… нет, не людей, актеров, чтобы вдохнуть жизнь в этот плоский, двухмерный мирок из картона и тряпок.
– Мы подумали, такой образ может подойти, – пробормотала Олеся, не зная, как именно трактовать реакцию продюсера. Молодцы? Огурцы? Или, напротив, натворили черт знает что, и можно сразу выбрасывать все на помойку: и тяжелые ботинки, и розовые волосы, и всю идею.
– Пройдитесь по месту, – строго скомандовала девушка, отвечающая за костюмы. Олеся послушно зашла в зону операторской съемки. Страх и паника стучались, бились жилкой у виска, но, как только она переступила линию, обозначавшую начало кадра, она вдруг вспомнила все те отражения в зеркале, что ловила, пытаясь ухватить уникальный образ… Олеся забыла, что надо бояться. Она огляделась, затем достала из кармана большой черный с розовым (тоже Анна сделала) мобильный телефон и принялась ходить по декорации, изображая нетерпение – словно она звонит кому-то, а этот кто-то не берет трубку. Олеся подходила к шкафам и открывала их, а затем закрывала. Она играла вещами, она даже пнула мусорку, из которой выпали какие-то бумаги, а потом умудрилась запинать эти скомканные клочки обратно, словно бы они были маленькими футбольными мячами.
– Хорошо. Это неплохо. Давайте пройдемся по тексту. – Кто-то из-за стола напротив сцены прервал Олесину демонстрацию и потребовал, чтобы включили полный свет. Из гримерки пришел актер, играющий следователя. Олеся хотела было поздороваться с ним, даже улыбнулась, но следователь демонстративно смотрел мимо нее, словно она была пустым местом.
– Что еще? – возмутилась женщина с красной папкой в углу. Кто она? Отвечает за кастинг? Олеся многое бы дала, чтобы уже сейчас разобраться в отношениях, которые сложились тут, на площадке. Или чтобы хотя бы знать, кто есть кто.
– Мне кажется, это глупо! – произнес Следователь, слегка кивнув в сторону Олеси. Сам он был одет в серый, идеально отглаженный костюм. Эдакий пример для подражания, человек с плаката «Холодное сердце и чистые руки». Или как там еще… Пример для подражания, без сомнений, уже смекнул, каким блеклым он будет рядом с такой вот Экспертшей.
– Глупо? – взвизгнула женщина. – А байкер с тату был не глупым?
– Мне уже все равно! – И Следователь взмахнул рукой и убрал челку с лица. Красивое лицо сильно портила злость, которая буквально сочилась и переливалась через край. Но стоило включиться камере, стоило прозвучать слову «мотор», Следователь трансформировался и превратился в друга-соратника, единомышленника и практически брата родного. И только по тому, как он старательно и методично пытался перекрыть Олесину камеру, с которой «брали» ее планы, можно было сказать, как сильно он «рад» ее появлению.

 

Играл он, надо сказать, неплохо. Олеся просмотрела с десяток серий, и именно этот Следователь, с которым ее сейчас поставили в пару, нравился ей больше других. Но теперь она, конечно, не скажет ему об этом. Не стоит – он только решит, что она пытается подлизаться к нему. Лучше она будет просто играть.
– Стоп! – в очередной раз скомандовал режиссер и переглянулся с продюсером. Тот кивнул, и пробы закончились. Олеся оглянулась, посмотрела на часы и поняла, что они пробыли под камерами больше часа. Это был хороший знак, очень хороший, но она боялась даже думать об этом. Где-то в середине проб ее все же переодели и перекрасили – переделали образ на манер какой-то наркоманки и заставили все время нервно курить во время разговоров. Следователь явно ненавидел табачный дым, и Олеся предположила, что эта часть проб была своего рода маленькой местью со стороны женщины с красной папкой – той, что отвечала за кастинг. Обычная жизнь обычного проекта – все ненавидят друг друга и собачатся, но мечтают, чтобы все это – бесконечный балаган и позерство на потеху публике – длилось вечно.
– Это неплохо, совсем неплохо, – кивнул режиссер, поймав невольно брошенный Олесей взгляд. Она клялась, что не будет делать этого. Не станет заглядывать в глаза принимающих решения, как одинокий голодный щенок. Глаза предавали ее, искали ответа, скользили по лицам людей, которых она не знала.
– Я рада, – пробормотала Олеся и снова посмотрела на часы, просто чтобы оторвать взгляд от стола с бумагами.
– Нам, возможно, потребуется и третья проба.
– Не вопрос, – кивнула Олеся, а затем добавила: – Только предупредите меня, а то по вечерам у меня могут быть спектакли.
– Играете в театре? – раздался тихий женский голос. Олеся обернулась и увидела высокую, очень худую женщину в черном брючном костюме. Она стояла, небрежно и изящно облокотившись на стену. Олесе стало интересно, как ей удается балансировать на этих безумно, ненормально длинных шпильках. Но женщина стояла и не шевелилась, разглядывала Олесю. Скорее всего, она только пришла или, возможно, стояла в темноте у стены, пока шли пробы, и Олеся ее не заметила раньше. А теперь почему-то женщина в черном показалась ей смутно знакомой. Впрочем, именно таких – высоких, тощих и высокомерных – было буквально полным-полно в «Останкино». В любой комнате. У любой стены.
– Да, играю, – ответила Олеся.
– А как вас зовут? – спросила черная женщина, словно хотела вспомнить, где могла видеть. В каком спектакле. Ни в каком. Никогда человек на ТАКИХ шпильках не пойдет на спектакль любительского театра. Но надо держать марку.
– Олеся… – Тут она впервые запнулась и застряла на этом месте. Женщина удивилась, но спокойно дождалась ответа. – Олеся Померанцева.
– О! – Женщина слегка взмахнула рукой, кивнула, но больше ничего не сказала, повернулась и вышла в коридор. Оказалось, что и без поддержки стены черная женщина прекрасно балансирует на своих ходулях. Канатоходка, мать ее. Могла бы хоть что-то сказать, в самом деле. К примеру: «О, кажется, я где-то слышала эту фамилию». Или: «О, надо будет запомнить». Женщина в черном сказала просто – «О!». С другой стороны, скорее всего, она просто поняла, что никогда не слышала об этой актрисе, как и о миллионе других, ежедневно заполняющих собой все студии, все сцены и просто подворотни этого бесконечного города-вампира. Олеся встряхнулась и выкинула черную женщину из головы. А вскоре и сама уехала, запихнув шмотки эмо в рюкзак.

 

Было поздно, куда позднее, чем она рассчитывала. Простые джинсы, свитер, куртка-пальто в красную клетку. Напряжение последних дней дало о себе знать, и Олеся вдруг заметила, что у нее из глаз текут слезы. Текут сами собой, без особых усилий с ее стороны. Она могла бы остановить их, если бы захотела. Но не стала этого делать. Розовая полоска в волосах поблескивала каждый раз, когда Олеся проходила под ярким белым светом уличных фонарей.
Странное дело, в движениях Олеси, в ее дерганости и совсем не свойственной ей жесткой складке в уголках губ – во всем этом все еще оставалось очень много от образов из домашнего зеркала. Должно быть, это было не так уж легко – сбросить в одночасье личность, которую ты старательно нацепляла на себя, как латексный костюм. Натягивала, натягивала и теперь застряла. Олеся не хотела идти домой. Хотела еще немного побыть наедине с собой, снова найти эту точку опоры, центр собственного притяжения, прежде чем вернуться в дом к Померанцеву. И к вопросу, который он обязательно задаст.
– Ну что, взяли? – Максим валялся на ковре перед телевизором, в руке у него удобно расположилась бутылка пива. На полу рядом с ним валялась какая-то книга на итальянском про искусство. Олеся любила его книги об искусстве, там были замечательные картинки. Она бы очень хотела однажды оказаться в Италии вместе с Померанцевым. Чтобы они ходили там, смотрели на дома и улицы, а он бы рассказывал ей все истории, связанные с этими местами.
– Будет еще одно прослушивание.
– Это кто сказал? – Максим лениво потянулся и сделал большой глоток.
– Продюсер, – буркнула она, ожидая шквал шуток и прогнозов с его стороны. Ветер северный, местами штормит и заносит снегом.
– Ну, иди ко мне, – только и пробормотал Померанцев, поразив этим Олесю буквально до глубины души. Возможно, что когда-нибудь… их жизнь даже станет нормальной? Возможно ли?

 

Олеся сбросила на пол тяжелые ботинки, опустилась на ковер, свернулась в клубочек, положила голову на колени Максиму и отключилась буквально за считаные минуты. Померанцев смотрел какой-то матч, потом переключил ящик на новости, а Олеся все спала и спала и сквозь сон чувствовала, как нежные пальцы треплют ее черные волосы, постоянно невольно возвращаясь к розовой пряди.

 

На следующий день Олесе отказали. Роль эксперта-хакера все-таки было решено отдать мужчине. Слишком экспериментально – эмо и все это. Но даже и без этого. Олеся – совсем начинающая актриса, не снималась в сериалах, и, по словам женщины, что отвечала за кастинг, продюсер решил, что не может рисковать. Кто знает? Иногда молодые актрисы просто не выдерживают нагрузок.
– Любые нагрузки! – забыв о гордости, кричала в трубку Олеся. – Посмотрите меня еще раз!
– Понимаю, милочка, – с отработанным годами практики сочувствием заверила Олесю она. – Я пыталась убедить продюсера. Но он, наверное, изначально был против идеи заменить эксперта-мужчину женским образом, особенно таким… м-м-м… нестандартным. – Я тут бессильна!
– Что такое? – нахмурился Максим, глядя на лицо Олеси, когда голос в трубке сменился тишиной. Она не знала и, наверное, не хотела бы знать, что за эмоцию сейчас демонстрировало ее лицо. Отчаяние? Ненависть? Проклятия всему актерскому цеху? Чувство полного бессилия? Желание умереть, исчезнуть, пропасть прямо с этого места?
– Ничего, – буркнула Олеся. – Меня просто не взяли. Как ты и говорил.
– Ну, возьмут в другую ахинею. Мало ли? – Голос Максима звучал встревоженно. Олеся обернулась, посмотрела на него невидящим взглядом, затем пожала плечами.
– Не думаю. Я бездарность. Ничего нет. Ни внешности, ни пластики, ни таланта.
– Олеся… Перестань!
– А? Что? – Рожкова была совершенно потеряна в собственных мыслях. Наверное, это было по-настоящему тяжело – смотреть на нее в эту минуту, раз проняло даже Померанцева. И все же… Олеся была актрисой, а для актрисы было неизбежным делом проходить через жернова этой проклятой профессии. После миллиона отказов, в миллион первый раз ты уже совершенно точно знаешь, что нужно делать. Нужно идти к Анне. Пятница. Преферанс. Простые вещи, нормальная жизнь. Подруги. Забыть о детективах и, да, кстати, надо не забыть и закрасить к чертовой бабушке эту розовую прядь волос.
– Ты в порядке?
– Я буду, – пообещала Олеся, закрывая за собой дверь.
Назад: Я не червонец, чтобы всем нравиться
Дальше: Ай-яй-яй!