Глава 11
БОЙ
Котик стоял за дверью, нежно поглаживая свежекупленный айфон; орк, переродившись, оказался страшным гаджетоманом и поклонником всех мыслимых и немыслимых соцсетей. Стоял молча, переговариваясь с кем-то топтанием пальцев по экранчику. Не заходил, хотя мог бы воспользоваться ключами, которые у него безусловно были. И не звонил в дверь. Ждал.
Когда эльф вышел, он привычно просиял.
— Прроспал, светлейший? Прроспал?
И натолкнулся на взгляд эльфа — прямой, в глаза.
Тайтингиль молча двинулся к лифту. Кольчуга, доспехи, стекающий с плеч плащ, стекающие водопадом златые волосы и твердый, округлый чехол «Гибсона» с мечом внутри — в руках.
— Бандерас нолдоринский, — муркнул Котов и снова засиял глазами. — Куда деваться, а…
В машине эльф был собран и молчалив. Он не питал никаких иллюзий относительно боевой мощи местных двергов. Чернобороды никогда не были бойцами. Оружейниками — прекрасными. Бойцами — нет. И… их было всего сто двадцать четыре. Из которых снарядить на схватку обещали пятерых.
Противопоставить магии можно было лишь магию, и витязь готовился.
Оруженосец?
Оруженосец… да. Но.
В прежнем мире, в прежние времена Потрошитель Азар был бы сильнейшим соратником. Витязь некстати вспомнил тухлые болота, на которых орк выхаживал его; громадная ручища только что сцапала эльфийского коня за ногу, рванула — и переломила, искалечив животное. И эти же опасные орочьи лапы пестовали его, Тайтингиля, ни разу не сделав больно. Раны под ними, кстати, затягивались очень быстро — быстро даже для эльфа. Орк глядел тогда — беззлобно, бесстрашно, внимательно.
Тайтингиль повернул голову — и встретился — да, с беззлобным, бесстрашным, внимательным взглядом светлых глаз.
— Ничего, витязь, — проговорил орк, — что-нибудь да прридумаем. Ну враг, врраг, что… не инопланетяне же какие.
— Магия.
— Магия — это экзотично, — проворчал Котов, — экзотику я люблю. А инопланетяне… да не бывает же их, ну.
— Инопланетяне — не знаю. А магия… смотри, — спокойно сказал Тайтингиль и, убедившись, что дорога пуста, провел узкой ладонью перед лицом Котика.
Москва-Сити уже была видна — башни, изгиб реки, лента высокой дороги. И нечто вроде легкой сети из тонких шнуров, раскинутой из одной высотки над городом, — паутины темной силы, сосущие свет, оплетающие город.
— Она давно тут. Цемра. Я сразу почувствовал беду. Принесли паутину — предчувствие сменилось пониманием.
Эльф сам не понял, почему он заговорил, но он продолжал:
— Она давно тут, орк, и выстоять шансов немного. Ты еще можешь оставить меня и уйти. Я отвык от оруженосцев. Я отвык. Ирма… Она не должна остаться одна. Я…
Орк смотрел.
— Я не смогу тебя прикрывать, — решительно сказал Тайтингиль. — Не смогу. Дверги сами за себя, так всегда было. А ты… я…
— Я ведь помню кое-что, — мягко сказал Котик, не спуская широких лап с руля. — Помню. Я вылизывал твои раны. Пока ты там валялся без сознания.
— Что?
— Ну, орки так лечатся. — Котов упер взгляд в дорогу. — Ле-чат-ся. Я лечил тебя. Я не хотел, чтобы ты помер. Может, для того тебя берег, чтобы ты теперь спас этот мир? Я не пойду никуда от тебя. И у меня есть… огненный бич.
— Ты меня вылизывал? — Это поразило эльфа куда более наличия у оруженосца огненного бича — откуда взяться бичу?
Но — вылизывал?
— Может, поэтому и шрам остался, — смущенно пробормотал Котик.
— Я редко испытываю страх, — размеренно сказал эльф. — Но только идиоты не боятся никогда. Я не боюсь Цемру. Но я боялся тебя, Азар. Опасался. Сильно. И я был рад, когда ты ушел.
— Не надо было, — еще тише сказал Котов. — Не н-надо было бояться. Я бы… никогда…
— Вот и дверги.
Котик тормознул свою машину с волчьим именем. Дверги нарочито захлопали дверями длинного приземистого минивэна, вываливаясь наружу.
Шестеро крепких невысоких мужчин казались совершенно одинаковыми. Старший угадывался по густой красиво пробритой бороде. Все были в одинаковых черных формах, кевларовых бронежилетах, со щитами, в шлемах с широкими сверкающими титановыми полосами. На рукавах — нашивки ЧОП «Одинокая Гора».
Тайтингиль усмехнулся.
Дверги были из молодых. Глядели не отрываясь.
— Абрам, — представился старший. — Пропуска у меня. В гитарном чехле — что, меч?
— Да.
— Хм… У нас… то, чем комплектуемся по работе, — дубинки, шокеры, травматы. Топоры есть. Хорошие, своей работы, московской.
— А это что?
Котик рылся в багажнике, постепенно обвешиваясь мудреным и не легким с виду снаряжением.
— Огненный бич! — сказал гордо.
— Газовая горелка, — обреченно выдохнул один из двергов. — Ой-вэй, ну ты бы еще наковальню притащил, орк.
— Сам ты горелка, — блеснули орочьи белые зубы в улыбке, в оскале лукавом. — Это плазмотррон. Выставочный, между прочим, образец, я у себя на заводе на складе еле выпросил. Аргона баллон — вот. И источник питания, видал? Серость подгорная.
— На за… что? Кого ты заводишь, орк? — повернулся Тайтингиль, вдруг понявший, что ничего не знает о нынешнем ремесле своего оруженосца.
— Ах, потом, потом же…
— Верно. Нам туда, — сказал эльф, не упуская из вида сердцевину зла, источник темных нитей.
Орк еще видел тенета, хотя призрачная сеть медленно гасла, теряясь в светлеющем небе.
Молча поднимались по бесконечной лестнице. Странно, но дверги дышали беззвучно и совершенно не топали, следуя друг за другом.
— Цемра… — проговорил эльф, останавливаюсь перед широкими закрытыми дверями тридцатого этажа недостроенной высотки, — непредсказуема. Так что в бою с ней правил нет. Точнее, правило одно — не лезть под меч и беречь свои жизни. Она… занята сейчас, я чувствую. Поглощена. Она не ждет меня. Я буду атаковать. Прикрывайте. Не мне учить двергов бою.
— Чем она занята? — спросил Абрам.
— Внутри увидим, — сказал Тайтингиль, сдергивая чехол и кидая в угол. — Увидим. Но занята всецело.
Подняв ладонь, эльф выкрикнул:
— Эста эрра лума!
Камешки, болтавшиеся на шнурах, оплетающих запястье, загорелись брызгами ослепительного сияния; изнутри помещения донесся досадливый вой, а дверги, коротко отшагнув, ударили каменными плечами в створки.
Ввалились, рассредоточились; двое прикрывали Котова, сразу затащив его за сложенные стопкой стройматериалы. Эльф скользнул золотой молнией вдоль стены и прокричал нараспев; все светильники, покрытые слоем бетонной пыли на недостроенном этаже Москва-Сити, вспыхнули ярчайшим огнем.
Двергов почти не было видно — в своей черной одежде они будто растворились за мешками цемента и тюками минваты, наставив на узловатый раскоряченный силуэт в середине помещения короткие стволы травматов.
Эльф втянул запах крови тонкими ноздрями.
Крови…
Стояла ошеломленная тишина; Цемра замерла, запустив передние лапки внутрь распростертого тела с разметанными по бетону темными волосами. Лежащий сперва показался просто опустошенной, высосанной грудой окровавленных, обляпанных белой паутиной тряпок. Но под широкими одеждами угадывались очертания рук, торса… Зрелище не просто поражало — выворачивало до тошноты.
— … — громко выговорил Котик.
Звук отразился от потолка и стен и пролетел помещение.
И Цемра заговорила:
— Я не услышала тебя, светлейший. Увлеклась, признаться. Но скажу тебе откровенно: ты пришел не вовремя. Видишь ли, у меня происходит долгожданная свадьба, и главное уже свершилось. Я хочу насладиться триумфом, и мне совершенно ни к чему присутствие посторонних. Тридцать тысяч лет я ждала, дождалась, и… я не хочу тебя видеть тут, это мой праздник, и я тебя не приглашала. И знаешь, Рожденный Дважды, я готова предложить тебе просто уйти. Просто. И даже вместе со своими помощниками — это, кажется, дверги?
— Я не уйду. — Тайтингиль, оттянув руку с мечом в сторону, приближался.
— Ты не ценишь, что я готова идти на переговоры — с тобой? Какой у меня сегодня странный день, никто не понимает, насколько я серьезна и насколько убедительна могу быть… — проговорила паучиха. — Хотя я и добиваюсь своего, но с неприятностями, через силу, а я хотела бы счастья и покоя, понимания всего лишь. Я уже говорила и скажу еще раз, просто потому, что я, эльф, счастлива сейчас: не делай скверно себе и мне. Уйди, уцелей. Все равно тебе не победить меня, уже нет…
— Я не отступлюсь.
Витязь сделал еще один шаг, словно по тонкому льду, — и не успел. Откуда-то упал и накрыл его целый клубок мерзких ниток, рванувшихся, словно живые: оплели и потянули к полу, к полу. Вмиг рука с мечом оказалась заблокирована, и эльф рухнул навзничь, медленно сдавливаемый, удушаемый живой сжимающейся паутиной.
Котик сам не понял, как он оказался напротив паучихи.
— На свадьбе положен тамада, — и встретился взглядом с внимательными, отблескивающими фасетками. — Я вот. С салютом.
Он поднял тяжелое сопло горелки и потянулся за плечо — крутнуть кран подачи аргона.
— Азар, — раздельно сказала Цемра. — Посмотри, на чем ты стоишь. Посмотри.
Он опустил взгляд — под ногами был лед. Крошащийся и дробящийся на мелкие куски. Голова закружилась, в сердце ударила паника.
Котик — пошатнулся. И упал в водоворот памяти.
…Крепкая коренастая фигура с боевым топором близилась, мерно шагая.
«Пора покончить с тобой, Потрошитель».
Он взметнул кривой клинок, отмахивая перед собой дугу.
«Кто с кем, кто с кем…»
«Выясним сейчас».
Враги сшиблись. Металл бился о металл, летели искры.
«Ты… Сеешь смерть, орк. Только ее. Ты рожден злом от зла! Я уничтожу тебя».
Зубастая морда ощерилась.
«Что бы ты понимал, дверг! Я… жизнь… способен… Тоже!»
Тухлые болота.
Тщательно сберегаемое раненое тело под плащом потускневших златых волос…
Орк оступился, тяжелый башмак стал на незаметную под наметом снега трещину, и холодное толстое стекло льда хрупнуло и проломилось.
Он провалился в момент, и тугая, тягучая гладь над головой сомкнулась.
Он погиб.
Абрам оценил ситуацию — паучиха, угрожающе поднявшись на задних ногах, стояла напротив орка, мерно покачиваясь; одно лишь это движение было ворожащим, колдующим, гипнотизирующим. Гипнотизирующим, да: орк будто обмер, его лапы застыли на вентиле убойного агрегата, а глаза всматривались во тьму паучьего брюха, словно мертвые.
Дверг не видел, но на ресницах Котика задрожали слезы.
У него были куда более важные и насущные заботы, у дверга: витязь бился под нитями клейких тенет пойманной золотой рыбой.
Абрам коротко поднял руку — и в дальнем углу пара его соплеменников обвалила высокий строительный помост, оставшийся после черновой отделки помещения. Загрохотало; паучиха чуть вздрогнула и слегка скосилась — отблески глазок стали выглядеть иначе.
Пользуясь тем, что она отвлеклась хоть на краткий миг, Абрам перекатился через спину и полоснул по стягивающим витязя нитям черной бляхой со сверкающими бриллиантами, впаянными в грубый металл, покрытый древними рунами. Острый край бляхи сверкнул — и пересек живые пульсирующие шнуры.
Цемра, увидев, что эльф на свободе, угрожающе двинулась к нему, частично распуская тело черной пеленой, поползшей по полу.
Тайтингиль ахнул, жадно втягивая воздух; светло сверкнул серебряный кинжал, разлетелись остальные нити — и эльф уже был на ногах.
Он смотрел на Котова и не понимал, что происходит. Орк трясся мелкой дрожью, остекленело глядя перед собой, его побелевшие губы шевелились, будто ловили последние глотки воздуха.
— Котов! — закричал Тайтингиль. — Давай, доставай свой огненный бич, Кот! Оруженосец! Что с тобой?
— Я умираю, — пережатым горлом выговорил тот. — Я…
— Убери Котова! — рявкнул Тайтингиль Абраму, вскакивая на ноги. — Прикрой, он не…
Дверг двинулся вперед, еще не зная, что станет делать; просто двинулся. Просто — к орку.
— Лед… здесь лед…
И тут Котов скрипнул зубами и мотнул головой, разметав дреды.
— Огонь против льда! Я живу — снова!
Зло сплюнул на пол и нажал на гашетку плазмотрона, выкручивая вентиль до отказа. Из сопла протянулся иссиня-огненный шнур пылающего газа; нестерпимый визг заполнил помещение, визг, выбивший толстые стекла, закрывающие это сокрытое от глаз людей пространство по всему периметру захваченного паучихой тридцатого этажа одной из башен Москва-Сити.
Котик жал и жал, разрывая горло криком, поливая пламенем свое видение. Дверг подскочил, заорал:
— Прекрати! Выключи! Что ты вытворяешь, кого жжешь, очнись! Ты под мороком, это иллюзия, этого нет, орк!
Котик выключил свой огненный бич и ошалело заозирался; его видение истаяло, лишь темнейший флер окутывал часть помещения.
— Ты пожалеешь, — раздались слова из ниоткуда, — ты-ы-ы…
Эльф ринулся вперед, отбросив Котика за плечо.
Дверги выстроились за спиной светлейшего.
Сиял меч, сияли камни на браслетах воина, выбившиеся из-под кольчужного рукава. Ни Котов, ни гномы не могли уследить за битвой — темная энергия, суть Цемры, то приобретала угрожающие очертания, то теряла их, смеркаясь грозным туманом; слышно было, что меч витязя встречает препятствия, но не видно было, кто сражается против него.
Потолочные светильники, разбитые визгом обожженного чудовища, не горели, но гигантское пустое помещение заливали теперь лучи рассветного солнца, беспрепятственно проникая через лишенные стекол проемы. Цемра поднимала призраки — один туманный силуэт, другой. Дверги отмахивались от них с молчаливым упорством, а Котик, скинувший морок, взбодрившийся, неожиданно злой, бешеный, яркий, скалясь отличными белоснежными зубами, жег противников, чрезвычайно напоминавших ему команду судна «Черная Жемчужина».
— Эльф! Какова цель? Как мы поймем, что… победили? — прокричал он, выпуская струю пламени.
— Поймем!
Могучий удар — и Тайтингиль застыл, прижимая острием меча к бетонному полу ошметок мрака вроде черного паука, скребущего лапами бетонный пол.
— Ты силен, эльф, — сказал клок тьмы голосом Цемры. — Что же, глупо было бы потерять такого союзника. Союзника, да: ведь ты силен, умен, ты много видел, Рожденный Дважды, видел не только свет, но и мрак. Ты знаешь, каков он и какова я. Можешь выбрать смерть — а можешь выбрать место подле меня, стать вернейшим соратником. Ты мог не понять еще, но я расскажу: теперь я стану перекраивать Эалу под свои потребности, и всякий, кто не покорится мне и моим детям, умрет. Это и правильно, ведь мир так бестолково, бесстыдно расплодился. Их не нужно столько, этих малых созданий. Останутся лучшие, как я желаю, только лучшие. Я — лучшая. Лучший и мой супруг, которого я выбрала, чтобы зачать и размножиться. И ты превосходен, эльф. Я предлагаю тебе место подле себя. Отступись, твоя борьба все равно тщетна. Дай мне насадить свое потомство на этой планете, и ты получишь любые миры, какие пожелаешь. Пожелаешь. Пожелаешь…
— Я желаю, — рявкнул Тайтингиль, — уничтожить тебя! Убрать отсюда, чтобы жадные твои лапы никогда не касались мест, где живут светлые народы! Желаю!
— Светлые народы, — иронично молвила Цемра; голос ее тек, обволакивал, почти ласкал, почти… — Эльф, не все народы светлы. Многие из них были искажены еще задолго до тебя. Ты что же, вступишься за них всех?
— Народы все созданы Творцом. И я вступлюсь за каждую жизнь! — отрезал Тайтингиль, снова воздевая меч.
Ударил.
И вздрогнул.
Под его клинком на полу корчилась Ирма.
Ее грудь была рассечена, и багрянец бил из длинного пролома в ребрах густыми толчками. Из уголка рта тоже текла темная кровь, темная, неостановимая. Глаза, не подведенные тайными женскими красками, смотрели беззащитно, губы дрожали, не в силах сказать никаких слов.
Ирма…
Эльф невольно ослабил хватку на рукояти. И тут по его острым ушам ударил неистовый вопль оруженосца: Котяра увидел, как Тайтингиль обмер перед членистоногим ершистым мраком, и заорал откуда-то из угла, споро прыгая по стопкам гипсокартона прочь от созданных паучихой призраков:
— Не верь, светлейший, это обман, не ве-е-ерь!
Тайтингиль решительно отмахнулся мечом от морока, вдохнул воздуха. И начал протяжно выпевать заклинания, столь же древние, сколь и он сам, взятые прямо от нот и мелодий сотворения, которые выдыхал Создатель, но…
Миг — и под острием клинка уже не Ирма. Не Ирма.
Среброволосая дева, стройная и сильная, воительница и целительница, принцесса, готовящаяся стать королевой, прекрасная юная Тиа, помолвленная с Тайтингилем в незапамятном далеком прошлом, пригвожденная его клинком, набитым древними рунами — умирала. Корчилась на мече своего златого возлюбленного и растерянно, беззащитно глядела ему в глаза — голубыми, сияющими очами.
Тианель…
Тайтингиль и Тиа встретились единственный раз, и наутро, после длинной — рука в руке — прогулки у озера, пришли к королю Оллантайру, отцу ее. Тот выслушал влюбленных и дал свое согласие породниться с Домом Золотой Розы и прославленным витязем. Чуть позже.
Они согласились легко. В конце концов, и сотня лет — мгновение в жизни эльфа. Тайтингиль мог подождать. Мог. Он принял мнение великого короля и покинул его земли сразу после того, как объявили о помолвке. Тогда, пред ликом Оллантайра, он единственный раз коснулся уст Тиа.
Во второй раз он увидел ее уже вот так — убитую грубым чужим мечом, пригвоздившим ее нежное тело к плоти Эалы.
Теперь он стоял, точно так же вбив в ее живот собственный меч, и был не в силах двинуться.
Ирма.
Тиа.
— Бляха муха-а-а! — орал Котик. — Витязь, очнись, бей! Не останавливайся-я-я!
Эльф тяжело мотнул головой, плеская золотом волос. Сжал ладонь на рукояти, с силой выдернул меч и снова тяжко ударил, разрубая тело прекрасной эльфийки. И с оторопью увидел, как дивный морок рассыпается, разбегается сотней мерзких черных косматых пауков.
Он вдохнул еще спертого, смрадного московского воздуха и низким, дрожащим от гнева и боли голосом запел, выдыхая нужные ноты. Ноты, противостоящие тьме, убирающие искажение, возвышающие дух. И само солнце пришло на помощь и залило огромный холл косыми лучами, высветив детали — тающих противников, клочья плоти, мятый темный силуэт поверженного, разметанного жениха Цемры на пыльном полу, жгуты и скрутки паутины, скелеты пожранных людей и тела тех, кого паучиха приготовила на свадебный пир…
— Ты пожалеешь, — доносилось отовсюду, вибрировало в висках эльфа, мешало петь, — ты пожалеешь, ты пожалеешь, ты пожалеешь…
В глазах вставала тьма, пусть на краткий миг, но вставала. На запястье лопались драгоценные обереги, завязанные на шнурок в разное время мудрейшими из эльфов, созданные для него теми, кто верил в его цели; обереги света и искреннейшей любви, преданности, надежды. Бриллианты, изумруды и сиятельные сапфиры, несшие высшую духовную суть, отдавали свои силы и гибли, рассыпаясь песком. Серебряный кинжал, вбитый в сгусток тьмы, истлел и распался клочьями.
Кольчуга, заляпанная зеленоватым ядом, дымилась на витязе, но он не останавливался более.
Цемра шныряла вокруг, не забывая о двергах и Котике, и не давала снова остановить себя. Это было древнее чудовище, перворожденная женская суть, созданная не двуединой, а единственной — и потому вечно ненасытной, вечно ищущей идеального партнера.
Идеальный партнер теперь валялся изломанной, сплющенной куклой на полу, а Цемра, преображаясь в темную энергию, атаковала.
И настал миг, когда ни дверги, ни Котик не сообразили, что же произошло — пелена мрака широким крылом легла на измученного витязя, охватила его; Тайтингиль вскрикнул — как кричат от сильнейшей боли, и в единый миг, намертво вцепившись в противника руками, выпал вместе с дымным силуэтом паучихи из окна, выронив меч.
Словно тренькнула, разрываясь, толстая гитарная струна.
Все на этаже преобразилось.
Только что здесь было логово чудовища, чуть ли не тронный зал старинного замка; но лопнули тенета магии Королевы Хаоса, делавшей этот этаж недостройки незримым, и реальность проступила сквозь волшебную пелену.
Просто бетон, просто разбитые по периметру окна и светильники; пыль, тающие на глазах остатки белесых паутин и людей, копоть и грязь — вот только что призраки сражались, жили некоей жизнью, и вдруг это лишь горстки костей и иссушенные черепа, выбеленные до фарфоровой тонкости.
Котик метнулся к самому окну и взвыл, отчаянно балансируя — светлейшего видно не было.
Тридцатый этаж.
— Орк! — рявкнул Абрам. — Двое двергов убиты. Сейчас здесь будет местная охрана, придет на шум, мы больше не скрыты завесой магии. Что бы ни произошло — нам надо вниз. Зачисть, поторопись.
И Котик жег из плазмотрона паутину и хрупкие, почти бумажные кости еще вчера живых людей, жег и подвывал, едва слышно, кусая губы, давя в себе тонкий, стыдный, жалобный звук.
Оставшиеся дверги споро вытащили туго свернутые страшные мешки, черные, плотные. Забрали своих и в третий поместили несостоявшегося супруга Цемры; на полу, где он лежал, осталось широкое пятно темнейшей, глянцево блестевшей крови.
— Витязь должен был поступить так, — сказал Абрам, трогая рукав Котова. — Орк… он знал, на что шел. И я не ощущаю присутствия паучихи более. Не ощущаю. Витязь победил. Мы… живем.
