Глава 10
ЖАРА
Ирма хлопнула входной дверью так, что африканская маска свалилась со стены в прихожей — именно та, которая являлась обителью злого духа.
Котик рыскнул, поднял. Потянулся повесить на место.
Эльф, бросив простыню, также подошел — взял маску из рук. Провел пальцами.
— Дух выскочил и ушел за ней, за дверь. Отомкнула его гневом.
— Будет досаждать? — Котов вился рядом и чуть ли не касался витязя широким загорелым плечом, прохладной кожей. — Дух? Иррме? Порртить молоко?
— Скорее твоим соседям, орк.
Эльф был задумчив.
— Завтрак, светлейший?
— Что у тебя есть? — примирительно спросил он, уже поняв, что тут все беспрестанно едят.
— Ирма отлично выглядела, — задумчиво муркнул Котик и рванул на кухню. — Платье от «Кавалли», свежая коллекция, обратил внимание?
Витязь — не обратил, и имя дорогого кутюрье было ему лишь еще одним словом чуждого мира. А Котов все не унимался:
— Хоррошо, хорошо. Кимоно тебе дать, витязь? Или так пойдешь, в натуральном виде?
— Кимоно?
Хлопнула очередная сдвижная дверь шкафа — и орк протянул эльфу черное кимоно с роскошным вышитым тигром на спине. Тайтингиль взял, набросил, подпоясался. Котов что-то зашипел, невнятно-восторженно, и забренчал посудой на кухне.
— Иррма, она, светлейший, Иррма замечательная. Многие девочки, молодые девочки или глупы и скучны, или истеррят, или чрезмерно зациклены на внешности. Оля вот дура, ей двадцать с хвостиком, а уже четыре пластики и нервы ни к черрту от всяких порошков. Ирма…
Эльф смотрел прозрачно и словно сквозь.
— Ты у меня же останешься, раз Ирме сказал, что не пойдешь к ней? У меня? Я тогда в кабинете тебе буду стелить, там дверрь. Это в гостиной аррка. Вот, смотри. Молоко, яйца, кашки всякие, хлебцы, творог. Что будешь есть?
— Вода есть?
— Ты удобный гость, витязь. — Орк улыбался. — Вода есть, конечно. Много воды, светлейший. Хорошая.
Котов налил себе кофе, Тайтингилю поставил высокий красивый (самый красивый из тех, что были!) стакан с чистейшей водой из кулера. Стекло сразу подернулось туманом испарины.
— Иррма делом занята, деловая Иррма. Она умная, она интересная, зррелая. Себе никаких поблажек не дает, в форрме. Мне она, светлейший… Она очень хорошая, Иррма.
Эльф молча смотрел поверх стакана на орка, с удовольствием нюхая душистый Котиков кофе, налитый из дорогушей кофеварки в микроскопическую чашечку.
— Но если есть проблемы, ты скажи, — примирительно продолжил орк. — Я улажу. Причем с удовольствием, — заулыбался мечтательно.
— Я не понял, — медленно выговорил витязь.
— Если ммм… — Котов сиял взором. — В общем, если с Ирмой надо поговорить… или, например, отвлечь ее от глупостей всяких относительно тебя… Если она мешает тебе думать… о срражениях, о важном, витязь.
— Замолчи, — спокойно сказал эльф. — Добудь сегодня лучшие карты города. Гномы обещали подобрать сведения. Мы начинаем охоту на Темную Паучиху. Подумай, какое у тебя есть оружие. Нужны ножны — надежно укрыть мой меч, потому что с сокрытым в трости клинком не смогу выйти к настолько серьезному противнику, а меч мой… Это особый меч, им я убил демона тогда. Я буду беседовать вечером с этим миром, готовиться к сражению, но врага сперва надо найти. Быстро.
— Карты не проблема же. — Котов выглядел слегка разочарованным. — Я предоставлю их сразу, как скажешь, светлейший. Открою тебе хоть в Гугле, хоть в Яндексе.
— Мне нужно в книге или свитке.
— Нет проблем. — Котиково сияние не унималось. — Рраспечатаю или куплю в ларьке. Заодно и снесу в починку телефоны. Вдрруг просушат?.. А когда появятся гномы? Найдут тебя тут?
— Найдут, — сказал Тайтингиль и выпрямился — в черном кимоно с тигром на спине, с ровно рассыпавшимися по шелку золотыми волосами. — Они уже близко. Охота начинается, орк.
Котик коротко вздохнул и потупился.
Через полчаса-час, в течение которых Тайтингиль в основном пытался осознать, сколько людей живет в Москве, и ощутимо шалел от этой информации, в квартиру Котова стали входить неприметные невысокие гости двергской комплекции. Постарше — в старомодной одежде, помоложе — с планшетами и айфонами, но все — мужчины. Котов вник в информацию, добытую ими, и по указанию эльфа споро расставлял сперва на карте, выведенной на монитор компьютера, флажки, затем распечатал зону поиска, исчиркал фломастерами — красными, зелеными, синими. Пока орку это все казалось игрой, стратегией. «Найди паука».
Гномы вежливо ели и пили все, что находилось в доме, и затем так же вежливо сгружали посуду в посудомойку. И исчезали, попрощавшись. Последним пришел Изя.
— Пойдете в бой один, светлейший? Или прислать вам воинов? Лев Абрамович сказал, что пять бойцов точно найдем.
— Сколько двергов живет в этом городе? — задумчиво спросил Тайтингиль.
— Сто двадцать четыре нас, витязь.
— А людей… — И эльф снова обхватил голову руками. — Людей…
— Я можно встряну? — осторожно спросил орк. — Я послушал немного, прикинул, пррикинул. Паук, которого мы ищем, Цемра — девочка? тетенька? самка? Она питается… людьми?
— И двергами тоже, — горько ответил Изя.
— Да уж, Москва для нее просто край обетованный. Ей тут сытно. Пятнадцать миллионов. И вас сто двадцать ры… челове… и вас сто двадцать четыре. Только в том месте, которое вы проставили на карте, ее не может быть.
— Почему? — спросил Изя.
— Это Москва-Сити. Москва-Сити! Там все обжито и обхожено. Где ей там? Хотя…
Котов бросился к компьютеру, вывел на экран указанный район, опоясанный с одной стороны Третьим транспортным кольцом.
— Ах вот… Не все башни достроены же. Надо нам по новостройкам пробежаться, Изя.
— Двое наших в московской строительной инспекции работают, — важно сказал молодой гном, — устроим пропуска. Так готовить воинов, светлейший?
— Помощь двергов никогда не была лишней, — решительно сказал Тайтингиль, — готовьте. Завтра отправимся туда на самом рассвете.
— Хорошо.
— Зарранее бы посмотрреть, пробежаться. — Котик глядел на эльфа прямо, без страха.
Тайтингиль остановил взгляд — глаза в глаза. И улыбнулся оруженосцу.
Так.
Внутри сложной орочьей, котячьей души заломило от прямой, светлой улыбки, яркой, как лучи солнца, снова бьющего из окон в огромную квартирищу. Орк улыбнулся… и на секунду его повело.
Знамена — странные, черные, рваные. Нет, не черные — вымаранные в чьей-то крови и засохшие на беспощадном ветру. Он стоит на самом краю скалы и наблюдает сверху за мясорубкой — невысокие бородачи в металле с ног до головы, летящие силуэты длинноволосых эльфов, разномастные люди и орки. Орки. Его подчиненные идут сплошной лавиной, сметая тех, других. Сметая и роняя металлические, длинноволосые и пестрые силуэты себе под ноги.
Он командует, отрывисто, резко, и за спиной взмывают новые штандарты. Отряд, ожидавший приказа, выходит из укрытия и движется к стройному, но словно подернутому пылью силуэту города.
К нему кто-то суется, раздражает — и хотя это свой, свой, он хватает помеху за грудки, собираясь выкинуть в пропасть. Он ведь воин — не кто-то там. Но на секунду останавливает взор на собственном отражении в сияющем — явно снятом с убитого врага — шлеме. Отпускает.
— Наступают дверги, — хрипит брошенный оземь орк, — гномы-ы… и несколько эльфов. Прикажете атаковать, предводитель? Прикажете?
Он, Потрошитель Азар, на секунду отворачивается. Эльфы остались где-то вдали. Недосягаемые. Вечные. Прекрасные. Хрупкие. Такие… смертные под ударами боевого топора.
Внизу под скалой стынет черное зеркало озерного льда.
Он смотрит на лед. Смотрит.
На лед.
— Азар!
Котик повел чумным взглядом вокруг — Изя осторожно подступал со стаканом воды, а он сам почти висел на стуле. Эльф крепко держал его за плечи.
Эльф.
На секунду Котов непроизвольно оскалился — враг! — и тут же убрал оскал, увидев глаза витязя.
— Странно это, ну что же, — задумчиво сказал Тайтингиль. — Но ты вспомнил.
По телу Котика бегали странные искорки. Часть таковых была ему знакома — прикосновение эльфа оказалось чрезвычайно волнительным. Часть…
— Битва, — напомнил Тайтингиль.
— Смерть, — прошептал орк. — Смерть… Мы будем биться, светлейший. Я готов. Готов.
Витязь отпустил его и выпрямился.
— Ты встретишь меня завтра у дома Ирмы в момент, когда край солнца покажется над домами. Изя, ты на машине?
— Как можно? День, таки пробки!
— Ладно. Я… поймаю такси.
— Я вызову, — подхватился Котов и тут же: — К Ирме? Стоп, так я отвезу, отвезу-у же…
— Ищи себе оружие, — сказал эльф спокойно. — Проверяй карты, поговори со строителями-двергами. Забери… проездные бумаги… пропуска. Цемра была неосторожна и наследила. Вот почему эта складка Эалы так легко пропустила меня — сам Творец, Создатель ощущает страшную угрозу всему живому тут. И надо воспользоваться тем, что она даже представить не может себе, кто предстанет перед ней противником.
Тайтингиль вскинул подбородок.
— Чудовище, в далеком прошлом погрузившее во мрак мою землю. Ненасытная пожирательница света, много раз соединявшая свою энергию и плоть с плотью различных созданий в тщетной попытке завоевать Эалу полчищами отпрысков… я помню ее. И я помню, как тяжко было изгнать ее. Не мне, предкам. Огненными бичами высечена была Цемра… и она была изгнана. Я не чаял, что чудовище вернется.
— Ох, огненные бичи… — проговорил Котяра. — Огненные…
Тайтингиль взглянул в глаза оруженосца — в глаза, которые снова сияли.
— Такси. Рассвет.
— Я буду готов, витязь.
Изя промокнул уголок глаза салфеткой, взятой на кухне Котова.
Эльф спокойно доехал до дома Ирмы. Вошел в подъезд, ощупывая скарб в кармане — волшебное зеркало… как его… телефон — другой взамен утопленного в грязи, выданный запасливым Котиком; ключи от Ирминой квартиры, портмоне с карточками, паспортом и деньгами — портмоне также предложил Котик. На хорошей коже было вытиснено страшное лицо с высунутым языком; Котик уверил, что это всего-навсего древний календарь канувшего в прошлое народа, повествующий о конце света. Эльф усмехнулся и портмоне взял.
Конец света. Люди даже не представляли, как близки они были — к концу света. Этот город, залитый сиянием денно и нощно, давал чудовищу не только пищу для плоти, но и его любимейшую еду — свет. Причем этот свет, не солнечный, но суетный, был бездуховен, и лишь потому Королева Хаоса пока не выросла размером со всю эту Москву.
Возле Ирминой квартиры, когда оставалось только вложить ключ в замок, Тайтингиль встал спиной к стене рядом с дверью. Грудь его поднималась неровными глубокими толчками.
Битва. Снова.
Дверги.
Цемра.
Рассвет.
Ирма.
Оруженосец предложил забрать себе Ирму. Не прямо, но понятно.
Было дело — гонцы двергов, карта, чудовище; не до того. Эльф спустил шебутному орку столь дерзкое, немыслимое предложение, но странные мысли бродили в его голове, а странные искорки — в теле.
Ирма и правда была ослепительна с утра. Эльф и не думал, что женщина, которой ты обладал накануне, может быть столь прекрасна при следующей встрече.
Ирма!
Она была в гневе, в ярости. Настолько, что даже дала свободу мелкому африканскому демону — невольно.
Ирма…
Он не хотел идти к ней, не имея никакого представления, вернется ли завтра. Цемра — он помнил ее, страшнейшего врага, чудовище чудовищ. Но он вернулся.
Тайтингиль отслонился от стены и поднес ключ к замку. И дверь открылась ему навстречу.
Ирма стояла с лицом, густо намазанным чем-то белым; на голове ее было намотано разноцветное, радужное полотенце, а на плечи накинут халат из хлопковой ткани — зеленой в ромашку. Ноги в удобных пушистых тапочках.
Ноги у Ирмы подкосились, и она повисла на краю двери.
— Т-ты сказал, что не придешь сегодня… н-не придешь…
— Я пришел, — прошептал Тайтингиль. Дышать стало трудно.
Эльф двинулся вперед, оттесняя Ирму; та беспомощно пискнула «я быстро», но витязь схватил женщину за запястье и удержал.
— Алина где?
— Она у Наташи. У Наташи родители улетели в отпуск, и Алинка там… я не…
Эльф дернул Ирму на себя, не давая той вырваться и отбежать к душу; прижал к себе, нагнулся, припал в поцелуе.
Ирма ответила, застонав, и вдруг прикусила его губы. Тайтингиль ахнул и отпустил ее рот; улыбка, похожая на шрам, пересекла узкое, рельефно вылепленное лицо.
— Ты-ы! — завизжала Ирма. — Ты! Вы! Котик! Я!
— Шш, — сказал эльф. — Не кричи же!
— А я буду! Я что должна! Была! Думать! И потом! Выставил! Какие битвы, а-а-а! Т-ты! Вы-ы! Обоих! Одной сковородкой! Я!
Тайтингиль коротко рванул на Ирме ромашковый халатик и подбросил ее в воздух, притиснув к стене. Женщина невольно обхватила эльфа за бедра ногами; витязь целовал ее ключицы, грудь, губы, размазывая по ней и по себе целебную омолаживающую маску, привезенную из Израиля; Ирма, продолжая визжать в его рот, сдирала с широких плеч светлый плащ — плащ, падая, глухо стукнул о пол телефоном; жилет, рубашку, пуговицы которой наконец приказали долго жить и посыпались перламутровым градом.
Витязь, наевшись глины Мертвого моря, вломился в душевую кабину — недавно установленные панели жалобно ахнули, а одна вылетела из гнезд. Ирма взвизгнула сильнее, и мужчина, взяв ее тонкими сильными пальцами, ощутил не только слияние душ, устремившихся друг к другу, словно магнит и кусочек железа. Он ощутил трепещущий жар женского тела.
Ирма, на миг оторвавшись от Тайтингиля, сорвала с головы полотенце — надежная бабушкина маска, желтки, растертые с распаренным в горячей воде черным хлебом и каплями аптечного витамина А; эльф драл в клочки ее уютное, домашнее белье и каким-то чудом сбрасывал с себя обувь и брюки. Ирма крутнула ручку — из душа полился теплый густой дождь, смывая ее косметические ухищрения, распластывая поток золотых волос эльфа по спине. Женщина и витязь слились в невероятном поцелуе под потоками воды, не замечая ни хлебных крошек, ни соскочившей панели душа и потоков воды, заливающих гостевой санузел…
Едва выключив воду, они вывалились в гостиную, и, пятная дорогой деревянный пол мокрыми следами, причудливой тропой любви, прислоняясь к стенкам, падая в кресла по дороге, достигли Ирминой спальни.
Ирма провела руками по голове эльфа, собирая в жгут золотые волосы, отжала, откинула в сторону; Тайтингиль застонал и упал на спину. На Ирмины шелковые простыни и пододеяльники, растянувшись всеми своими двумя метрами роста поперек огромной кровати.
Ирма бросилась сверху и ласкала неистово и нежно — мой, мой, архангел, никому не отдам, не отпущу, никогда, не смогу без тебя…
Что бы она ни делала — эльф не отбивался, но принимал ее ласки со стонами или недоуменным аханьем, которое сменялось снова стонами… и сам ласкал ее — бережно, умеряя невероятную силу тонкого, перевитого мышцами тела.
Потоки счастья и света; запахи цветущей липы, песка и мужчины; Ирма, осознав вдруг, что грядет что-то действительно страшное, расплакалась Тайтингилю в плечо — напугавшись, а также от счастья и изнеможения; а эльф вслушивался в то, как вздрагивало теплое женское тело на его груди, и обнимал ее, обнимал бесконечно, успокаивая короткими ласковыми словами на древнем наречии. Наконец Ирма уснула; недлинный крепкий сон позволил себе и витязь.
Приблизительно за час до рассвета он поднялся, легко отцепив руки Ирмы; собрал и приготовил доспех и, взяв меч, вышел на балкон, парящий над городом.
До означенного оруженосцу времени оставалось около двух тысяч ударов сердца. И витязь считал, мысленно нащупывая противника и вспоминая все, что знал о нем.
О ней.
Ирма крепко спала, приоткрыв алые, зацелованные губы.
Тайтингиль, сокол Нолдорина, витязь рода Золотой Розы, победитель демона, единственный в пределах Эалы сумевший вернуться из Чертогов Забвения к новой земной жизни — и вновь ищущий что-то на грани ее пределов, — сидел на подоконнике и смотрел на серую, почти тихую предрассветную Москву.
Молчал и думал.
Тайтингиль смотрел на простертый туманный, будто притаившийся громадный город. И — в комнату через дымку тончайшей ткани. Толстый рыжий Ирмин кот сидел подле, обернув роскошным хвостом все четыре лапы, вопросительно глядел — прыгнуть, может, посидеть с тобой, помурчать, скрасить раздумья? Своей перрсоной…
Эльф невесело улыбнулся, покачал головой — не сейчас. И продолжил считать удары пульса, оставшиеся до встречи с новым противником. Куда более страшным, чем все предыдущие, вместе взятые.
Цемра — создание тьмы столь непроницаемой, что и постичь ее было невозможно. Даже Тайтингилю. Сам Творец отрекся от нее, и даже Темнейший Карахорт не смог вынести такого союзника, прогнал ее на долгий срок за предел Эалы, единственный раз для этого соединив свою силу с силами добрых народов.
Сейчас витязь был предельно сосредоточен. Думал. Настраивал свою музыку на грозный лад боевого рога.
Считал пульс.
Одиннадцать тысяч пятьсот шестьдесят три.
Да, ему было столько лет.
Годы боев и сражений, падений царств и рождений новых городов. Они уходили — он оставался. Все ушло — он остался, один, как привык. И пошел к звездам. За предел.
И тут — женщина.
Человеческая женщина, которая, как он слышал, спала сейчас, утомленная неистовой гонкой любви. Спала, приоткрыв алый зацелованный рот.
Красивый рот…
Тайтингиль соскользнул с подоконника и пошел. Мимо нее, глянув в арку, как она спит — лежа на животе, обняв руками и поджав под себя скомканное одеяло, уткнув щеку в белое облако подушки и хмуря брови во сне.
Ирма спала и сквозь сон чувствовала — она спит одна. Постель была холодной — спереди, сзади; женщина шевельнула рукой, мимолетно обводя полукруг в поиске — тщетном. Приподняла голову, чтобы убедиться: почти не открывая глаз, женской чуйкой.
Убедилась.
И бессильно уронила голову в подушку, сжимая на ней пальцы.
Не плакать. Не надо.
Просто все не может быть так хорошо.
Тайтингиль, растворенный в полутьме квартиры, смотрел.
Вскинул голову, сжимая зубы.
Пора была облачаться в доспех.
Длинное тело скользнуло в кольчужную плетенку с золотой набивкой. Тайтингиль огладил доспех, ощущая на плечах привычную тяжесть. Затянул замки перевязи. Огляделся. Набедренники, наплечники и наручи. Он тщательно затянул все ремешки, завязки. В бою ничто не должно было мешать, все следовало подогнать — привычно, досконально. С привычными же мыслями о том, что он, может быть, не вернется. Он сказал тогда Ирме, что у него свой взгляд на вечную суть эльфа, — и да, он был таков.
Потому что даже самая вечная суть — конечна. Прекратится Эала — прекратится и он. Погаснет звезда — и даже бессмертный в своей не-жизни камень станет пылью и прахом. Раскроется сила Цемры — и камни, и эльфы, и люди, и все создания этого мира вмиг станут ничем. Поглощенной внутрь Великой Паучихи сутью, плацдармом и трамплином ее безумного потомства от причудливых отцов.
Мог ли он обещать что-то этой тревожно спящей женщине с маленьким прохладным ртом?
Он шел биться.
Жить, умереть?
Биться!
Последнее — плащ со златой розой — на плечи. И принесенный нелепый короб от музыкального инструмента вроде лютни, в который он положит меч, чтобы не показывать его в «камеры наблюдения», когда пойдет к паучихе по охраняемой человеческой крепости со странным названием Москва-Сити, — так рекомендовали осторожные гномы.
Он собрался полностью. И пошел вниз.
И опять остановился у арки, глядя на нее.
На маленькую, такую маленькую и такую решительную, ранимую и пытающуюся жестко делать мужские дела — и делающую; желающую верховодить везде — и так страстно отдававшуюся ему.
Ирму.
Может быть, в последний раз.
Точным движением он прислонил полуторник в гитарном футляре к дверному косяку и в два бесшумных скользящих шага пересек расстояние до постели. И прильнул.
— Я, — выдохнул, — я, Ирма, никогда… Не обещал… Я… могу… не вернуться. Я…
— Молчи, — шепнула она. — Пожалуйста, молчи, Тайтингиль, Тааайтингиль…
Поцелуем заглушила все поднимающиеся в нем слова, не осталось больше слов.
— Ирма. — Эльф поцеловал в горячую щеку, в сбитые волосы на виске. — Ирма…
— Ты вернешься, — сказала она, утыкаясь в подушку.
— Я…
— Молчи, — шепнула. — Я верю, что вернешься. А теперь иди. Иди, Тайтингиль.
Он длинно выдохнул и покинул женщину.