Глава 48
Дракон улыбался.
Кому-то могло казаться, что скалился угрожающе, растопырив крылья и выгнув длинную шею, но я знала: улыбался. Смотрел с ехидцей, поблескивая бусинками глаз и чуть склонив набок увенчанную короной шипов голову.
Знакомая такая усмешка.
— Тебе что-то не нравится? — спросила я у него.
Мне и самой не нравилось.
Платье слишком нарядное для будней: голубой шелк, кружево, ручная вышивка, брошка на воротничке. Волосы уложены слишком тщательно. Розовая пыльца румян на бледных щеках, аромат духов, жасмин и фиалка, немного ванили, — все слишком.
— Я иду к леди Пенелопе, — сообщила я дракону, игнорируя его язвительную ухмылку. — Я и Оливеру вчера сказала, что пойду, и планы из-за тебя менять не собираюсь.
Мэг ушла раньше, и никто не мешал этому странному разговору. Но как я ни старалась, убедить нахально лыбящегося ящера в том, что всего лишь собираюсь к наставнице, мне это не удавалось. Как тогда убедить себя?
Тем более зная, что это не так.
Накануне, говоря ректору, что пойду в лечебницу, я думала как раз о том, чтобы зайти к Грину. Рассказать о встрече с отцом, может быть, напроситься к единорогу и тому рассказать тоже. Я в самом деле устала молчать, и теперь, когда у меня появился человек, от которого не нужно было ничего скрывать, просто не могла этим не воспользоваться… А он взял и все испортил своим драконом!
— Серьги сниму, — решила я, глядя на свое отражение в зеркале.
Как будто вообще о них забыла. Духи выветрятся по дороге, волосы, придя в лечебницу, спрячу под чепец, передник надену…
А за подарки полагается благодарить, вот и будет повод зайти. А там уж — как получится. Может быть, он вообще занят. Или выходной у него. Или наоборот — срочная операция. Или леди Каролайн опять в гости заглянула. Сидит сейчас в его кабинете, улыбается, стреляет глазками, чаек попивает из моей чашки. Я так явно себе это представила, что все сомнения тут же отпали: нужно идти.
Настроение у погоды было такое же странное, как у меня. Когда я выходила из общежития, накрапывал мелкий дождик, но через пять минут он прекратился, и выглянуло яркое и теплое весеннее солнце, а к тому времени, как я добралась в лечебницу, поднявшийся ветер снова согнал разбредшиеся по небу облачка в огромную темную тучу, накрывшую академгородок. Поэтому леди Пенелопа первым делом спросила, взяла ли я с собой зонт, а уже потом поинтересовалась, зачем я пришла. Ответ был придуман заранее: мне неинтересно заниматься в группе травников, и, если наставница не возражает, я продолжу учебу и подготовку к оставшимся экзаменам под ее чутким руководством. Наставница не возражала. Дала переписать свой новый график дежурств и откорректированное расписание занятий на факультете. И отправила обратно в общежитие.
— Учеба никуда не денется, Элизабет, — сказала она мне строго. — И экзамены вы сдадите. Но сейчас займитесь собой. Мне не нравится ваше состояние. Вы нормально спите? Завтракали сегодня? Уверена, что нет. Хотите, дам вам хорошую настойку для аппетита?
В результате, я сама сбежала от заботливой целительницы, и улепетывала так, что чуть не пролетела мимо кабинета заведующего. Возможно, так было бы и лучше, но, вспомнив о драконах и единорогах, я все-таки остановилась и постучалась. Не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
Никого.
Вошла осторожно. Тихо, едва ли не на цыпочках, приблизилась к столу, на котором заметила знакомый блокнот. Пролистать бы его, пользуясь случаем, не появилось ли новых рисунков…
— Доброе утро, мисс Аштон, — послышалось за спиной.
Я виновато вздохнула: второй раз попадаюсь на проникновении хоть, правда, без взлома…
— Доброе утро, господин доктор, — сказала, не оборачиваясь.
— Вы по делу или?..
— Поверите, если скажу, что случайно проходила мимо?
— Если вы этого хотите, поверю.
Смеется?
Я развернулась, готовясь к драконьей ухмылке, и опустила глаза, наткнувшись на спокойный серьезный взгляд.
— Что у вас случилось, Бет?
— Ничего. Я хотела… поблагодарить за подарок.
Поблагодарить и уйти.
Ни к чему ему мои проблемы. А к единорогу можно ходить с Оливером. Даже нужно.
— Я освобожусь через час, — Грин будто бы отвечал на вопрос, которого ему не задавали. — Максимум — через полтора. Если подождете, сможем прогуляться в посольство.
— Леди Пенелопа думает, что я уже ушла…
— Пусть думает, — он пожал плечами. — Можете посидеть здесь.
— А если кто-то зайдет? Какая-нибудь… Белинда?
— Белинда со мной уже не работает, а дверь закрывается на ключ. Где кофе, вы знаете. А чтобы не скучать, можете почитать, — из ящика стола он достал толстую книгу в темно-синей обложке и положил передо мной. — Думаю, вас заинтересует.
— Что это?
— Сказки.
О своем намерении попрощаться и уйти я вспомнила только когда целитель, взяв в шкафу папку с историями, вышел за дверь. Глупо получилось. Но не могла же я теперь сбежать, не предупредив его?
Оставалось пить кофе и читать сказки.
Но прежде я все же заглянула в блокнот, который так и остался лежать на столе. В нем действительно появился новый рисунок: довольная кошачья морда на всю страницу.
— Не похоже, что ты голодаешь, — прошептала я, щелкнув нарисованную кошку по носу. В том, что это — та самая кошка, отчего-то и сомнений не возникло.
Затем нашла деву и единорога…
Захлопнула блокнот и взялась за книгу.
Грин не шутил, это, и правда, были сказки. Точнее, легенды, рассказывающие о различных мирах и людях, там побывавших. Вряд ли сборник случайно оказался в его кабинете. И да, меня он заинтересовал.
Первая история повествовала о разорившемся купце, решившем свести счеты с жизнью. Когда петля затянулась на его шее, человек потерял сознание и увидел себя бредущим в кромешной мгле. Потом перед ним забрезжил свет, и, идя на этот свет, купец оказался вдруг на шумной рыночной площади. Он сидел на земле, вытянув вперед короткие культи ног, костлявые его руки цеплялись за одежды прохожих, дергали, привлекая внимание. Иногда ему кидали монету, иногда отталкивали в сторону. Кто-то ударил его тростью по голове, и, ощупывая место удара, он почувствовал под пальцами бугристый лысый череп, покрытый старыми рубцами. Лицо же его, напротив, заросло почти до бровей густой бородой, и, судя по тому, как зудела кожа под грязным спутавшимся волосом, в бороде той расплодились обильно паразиты. Купца охватил страх, но об этом страхе тут же было забыто: чужие мысли и заботы заполонили разум. Он знал лишь, что должен просить милостыню, а после ползти куда-то, чтобы добыть еды, да еще успеть занять топчан в ночлежке, чтобы снова не коротать ночь на холодном земляном полу.
К счастью, веревка, на которой повесился несчастный, оборвалась, и он упал. От удара пришел в себя и возблагодарил богов за то, что жив. После своего путешествия он не искал уже смерти и не считал горе, постигшее его, непоправимым. Ведь он не был увечным старцем и мог еще выкарабкаться из нищеты…
Жаль, история не рассказывала, удалось ли ему это.
В следующей говорилось о юноше, у которого видение чужой судьбы наоборот отняло волю к жизни. Во время болезни он был при смерти и в бреду провалился в иную реальность — туда, где был он могущественным правителем, имел несметные богатства, десяток жен и сотню наложниц, соперничавших за место у него в ногах. Трижды он попадал в тот мир и чувствовал себя его властителем. Когда же болезнь его стухла, и он пошел на поправку, дивные видения прекратились. Но юноша уже не желал своей прежней жизни, он хотел вернуться в ту, другую, хоть и был там лишь созерцателем и не мог ничего изменить, но ему достаточно было, что он слышит хвалебные гимны и звон золота, ощущает вкус вина и нежность женской кожи…
В общем, он перерезал себе вены. Успел ли он до смерти перенестись в иной мир и слиться сознанием с тамошней версией себя, легенда умалчивала.
Я взялась за следующую. Потом за следующую. И за следующую.
Разные истории, но через все проходила красной линией общая мысль: в чужом мире ты — лишь гость и не управляешь ни новым телом, ни новой судьбой. Грайнвилль говорил об этом, предупреждал меня об опасности таких путешествий. Наверное, это было бы ужасно, если бы только попавший в подобную ситуацию человек осознавал ужас своего положения.
Я подумала об Элизабет, жизнь которой проживаю. На душе стало совсем паскудно.
А Грин задерживался, как назло. Прошел и час, и полтора, и два, а доктора все не было. Конечно, он не мог забыть обо мне и не мог никуда уйти, оставив на вешалке в углу пальто и шляпу. Видимо, доставили нового пациента, которому нужно было тут же оказать помощь, или кому-то из старых стало плохо, только что-нибудь такое его задержало бы. А у меня все равно оставалось еще время до встречи с ректором, и можно было подождать. Вдруг понадобится помощь? Тот же кофе сварить, например…
Он вернулся через три часа. Почти через три с половиной.
Остановился в дверях, во взгляде почудилось на миг удивление, словно он не ожидал застать меня сидящей по-прежнему за его столом. Вслед за удивлением мелькнула тень обеспокоенности, но целитель все-таки подошел. Остановился намерено близко, странно, что не попытался прикоснуться.
— Снова экспериментируете, доктор? — усмехнулась я.
— Всего лишь проверяю.
Защита восстановилась полностью, я больше не испытывала тех неприятных ощущений, что больше месяца сопровождали каждую нашу встречу. Но теперь я знала, как это работает, и если на секунду открыться, поборов протестующие против подобной неосторожности инстинкты, ослабить щиты и коснуться легонько упершихся в столешницу бледных пальцев…
— С ума сошли?! — целитель отдернул руку и резко отшагнул от стола. Наткнулся на стул, едва не упал и ругнулся шепотом, при этом продолжая смотреть на меня со смесью страха и изумления.
Было бы чего бояться.
— Тоже проверяю, — пожала плечами я. — Случай не слишком сложный, насколько могу судить. Кратковременное воздействие четвертого, максимум пятого уровня… Как думаете, подобные способности могут пригодиться?
— Есть более простые способы определить, какие заклинания использовал маг и насколько он истощен, — пробурчал Грин недовольно. — На следующем курсе у вас будет отдельная дисциплина, посвященная анализу спектра магического поля. А еще можно просто спросить.
— Хотите кофе?
— Угу.
Он заметил свой блокнот, бросил на меня быстрый подозрительный взгляд, но ничего не сказал, а блокнот, словно между делом, сунул в ящик стола. Взамен достал небольшую бутылочку из темного стекла, повертел в руках и отставил в сторону.
— Трое студентов пострадали на полигоне, — сказал, так и не дождавшись от меня соответствующего вопроса. — У одного перелом ребер, у двоих — ожоги. Простите, нужно было предупредить, что задерживаюсь.
— Нужно было, — согласилась я, разжигая спиртовку. — Не мечтала бы до последнего о единороге.
— В принципе я могу выделить час… Но вы, наверное, спешите. Милорд Райхон ждет?
— С чего вы взяли? — я отвернулась, сделав вид, что занята кофе. Да, я собиралась к Оливеру, но он не уточнял время, а значит, и у меня найдется час для разговора и похода к единорогу.
— Догадался, — усмехнулся мужчина. — Платье, прическа, новые духи. Не для меня же это все?
— Какой вы… догадливый, — я утопила в кофе три кусочка сахара и поставила чашку перед успевшим расположиться за столом Грином. — Вы правы, мне пора.
— Но вы хотели о чем-то поговорить.
— Неважно. Всего лишь… Я встречалась вчера с отцом. С отцом Элизабет. Это… Это не ваши проблемы, — как ни странно, улыбка далась мне без особого труда. — Простите за беспокойство. И спасибо за сказки. Было интересно.
— Если вы хотите…
— Нет, — я покачала головой. — Не хочу.
Уже нет.
Не стоило и приходить, но и уйти еще не поздно.
— Бет, вы… — он поднялся с кресла, но не подошел, топтался нерешительно у стола. — Вы сами знаете, как опасно держать все в себе. Не уверен, что смогу помочь, но…
— Не сможете. Но я справлюсь, не волнуйтесь.
— У вас чернила на подбородке.
— Что? — не поняла я, слишком резким был переход.
— Чернила. Маленькое пятнышко справа.
Целитель достал из кармана платок, свинтил крышку у бутылочки, которую вынул до этого из ящика, перевернул, обмакнув уголок ткани, и подошел ко мне. Спокойно, словно целыми днями только и занимается тем, что приводит в порядок неряшливых девиц, стер что-то с моего лица.
— Не скажу, что оно вас портило, но у героя может быть иное мнение на этот счет.
Я стиснула зубы, чтобы не сказать в ответ какую-нибудь гадость. Процедила: «Благодарю» и пошла к вешалке за своим пальто. Сняла и, не оборачиваясь, вышла в коридор.
Останавливать меня никто не собирался.
— Милорд Райхон ждет вас, мисс Аштон, — пропело, едва завидев меня, неизменно радостное солнышко.
— Прекрасно, — буркнула я, не останавливаясь.
Посмел бы он не ждать. У меня же платье. И прическа. И духи. И чернил на подбородке уже нет. Все для героя! Убила бы!
— В зале для торжеств, — с улыбкой закончила секретарша, после того, как я трижды безуспешно дернула закрытую дверь кабинета. — Выпускники факультета искусств закончили новое оформление и пригласили милорда ректора оценить работу.
— Ясно.
— Большая двустворчатая дверь в конце коридора, — подсказала девушка. — Налево от приемной.
— Может, еще карту нарисуете? — огрызнулась я.
Солнышко потускнело от незаслуженной обиды, и я почувствовала себя еще паршивее.
— Извините, — промямлила неловко. — Я…
Махнула неопределенно рукой и отправилась искать большую двустворчатую дверь.
Мне не случалось бывать в зале для торжеств до реконструкции, так что я не могла судить, что именно переделали тут искусники, но судя по тому, как Оливер жал руку их декану и благодарил стоявшего рядом с ним юнца, раздувавшегося при этом от гордости, что-то они переделали-таки, и видимо — к лучшему. Но все же смотрелся зал уныло и официально: паркет елочкой, темно-зеленая драпировка стен, скамейки из темного дерева в четыре ряда, разделенные узким проходом, трибуна на небольшом возвышении. Мандариновые деревца по углам и пианино у сцены не оживляли обстановку — они в нее просто не вписывались.
Если это — обновленный интерьер, то страшно представить, что тут было раньше.
— О, Элизабет! — заметил меня ректор. Улыбнулся, и я, невзирая на дурное настроение, не могла не улыбнуться в ответ. — Здравствуйте.
— Добрый день, милорд. Господа, — кивнула вежливо остальным.
— Жаль, что вы не успели к демонстрации, — глава академии обвел взглядом зал, давая понять, что я чего-то тут не вижу. — Но посмотрите на открытии.
— Будет еще лучше, — с жаром пообещал декан факультета искусств.
— Не сомневаюсь, — ответил на это заявление милорд Райхон.
Они обменялись еще парой взаимно-вежливых фраз, после чего искусники, попрощавшись, удалились, оставив нас с ректором одних в пустом зале.
— Тут мило, — сказала я, чтобы не молчать.
— Когда включаются иллюзии — да, — согласился маг. — Если хотите…
— Нет, не стоит из-за меня тратить энергию артефактов, — запротестовала я. — Посмотрю на открытии, когда будет еще лучше.
— Хорошо, — не спорил ректор. — Просто не знаю, чем еще вас занять. Дел у нас с вами, по сути, сегодня нет.
— Я могу уйти, если не нужна.
— Нет, что вы. Я… Я сам ничем не занят, и если вы останетесь…
Будем бездельничать вместе. Пить чай, есть шоколадные пирожные и говорить о всякой ерунде, смеяться, шутить. Было бы здорово, но я даже представить себе подобного не могла: не с Оливером, зажатым до скрипа в тиски норм и правил, большую часть которых он сам для себя и придумал.
Но мечтать не вредно, и можно хотя бы попытаться. Предложить ему пойти в посольство? Или?..
— Сыграете что-нибудь? — я указала взглядом на пианино. — Вы обещали однажды.
— Я? — он растеряно оглянулся на инструмент. — Наверное. Но… давайте в другой раз?
— Давайте, — вздохнула я.
Иногда он все же позволяет себе расслабиться, поднимает забрало и показывает свое истинное лицо, к слову, довольно симпатичное без этой напускной серьезности. Но сегодня явно не тот день.
— Впрочем… — ректор посмотрел на мою кислую физиономию, потом — на закрытую дверь. — Почему бы не сейчас? Правда, музыкант я так себе…
Поскромничал, конечно же.
Играл он великолепно — просто не мог иначе. Он же идеал, и все, что он делает, должно соответствовать гордому званию… Но когда зазвучала музыка, я уже не думала о таком. В конце концов, этот его талант придумала не я. Я и представить не могла грозного мастера темных материй в роли одаренного пианиста. И это было замечательно. Прекрасно, как и поднимающаяся к потолку мелодия — та самая пастушья песенка, которую он насвистывал на ключах. Но теперь к свирели пастушка добавилось эхо окружающих пастбище гор, звон ручьев, щебет птиц, протяжная песня заблудившегося в ущелье ветра… Хотелось слушать, закрыв глаза, раствориться полностью в нарисованной звуками картине. Но тогда я не видела бы лица музыканта, его взгляда, иногда обращающегося ко мне, задумчивого и мечтательного, его пальцев, парящих над клавишами, казалось, едва касаясь их, а без этого невозможно было до конца почувствовать и понять…
Но я и так не поняла. Слишком тонко, слишком неуловимо.
Когда прозвучал последний аккорд, я еще несколько минут молча вслушивалась в тишину, надеясь, что меня вот-вот посетит озарение, но этого не случилось: Оливер Райхон как был, так и остался для меня загадкой.
— Сыграйте еще что-нибудь, — осмелилась попросить я.
— Нет, — он поднялся. — Теперь ваша очередь.
— Моя? — опешила я.
— Вы говорили, что учились когда-то. Не может быть, чтобы все забылось.
— Забылось, — закивала я истово, но меня, не иначе как с помощью тайных чар, уже усадили на стул. — Милорд, я…
— Уверен, что вы обязательно вспомните.
И это будет последней каплей в наших так и не начавшихся отношениях. Издевательство над своим слухом, в отличие от хвоста, он мне не простит.
— Вы сами напросились, — предупредила я угрюмо, решив, что терять мне все равно нечего.
Учили… Чему же меня учили? Не сутулиться, не болтать ногами… Каким-то гаммам. Отец демонстративно кривился и затыкал уши, не обращая внимания на то, как мама шикает и дергает его за рукав домашнего сюртука… Это — в этой жизни. В другой у нас и пианино дома не было, только детский ксилофон, по которому я стучала от скуки. Но в той, другой, был музыкальный класс и добросердечная Машка, учившая всех желающих играть «Собачий вальс» или — особо «одаренных» — «Лунную сонату». Еще «К Элизе»… Элизабет…
Партию правой руки я худо-бедно помнила, а попытавшись взять аккорд, безбожно сфальшивила. Дважды. Поморщилась и сыграла с самого начала только правой и лишь первые такты. Умудрилась даже не ошибиться, но как же это было убого!
— Элизабет…
— Знаю, это ужасно. Простите.
Я встала и от греха подальше закрыла крышку пианино. Погладила холодное отполированное дерево.
— Вам не за что извиняться, — пальцы Оливера словно невзначай коснулись моих. — У вас, определенно, есть слух, чувство ритма… и что-то еще…
— Что? — прошептала я, не в силах отвести взгляда от манящего и пугающего омута черных глаз.
— Не могу объяснить, — с улыбкой признался он. — Даже себе. Что-то странное. То, что отличает вас от других. Магия, которая спит в вас. Ваше бессилие. Это так…
— Жалко? — выдохнула я.
— Трогательно, — с нежностью, от которой у меня перехватило дыхание, мужчина погладил меня по руке и, сжав мою ладонь, уже не думал отпускать. — Вы кажетесь такой хрупкой, что порой хочется…
Не договорив, он медленно подался ко мне, и я почувствовала его горячее дыхание на своих губах…
И наваждение схлынуло. Музыка, до сих пор звучавшая в моей голове, умолкла. Сердце, замершее на несколько долгих мгновений, забилось снова, быстрее и быстрее, разгоняя по венам вскипающую от злости кровь.
Я резко отвернулась, и губы ректора неловко ткнулись мне в висок.
— Простите, милорд. Это… не то, что вы думаете. Простите.
От удивления он разжал пальцы, отпуская мою руку, и я, не теряя времени, бросилась к двери.
Чем раньше уйду — тем лучше.
— Элизабет!
— Простите, — извинилась я снова.
Растерянный и обескураженный моим бегством, он был так мил, так непохож на себя обычного… Слишком непохож, и это только добавило мне решимости.
Ненавижу!
Ненавижу, когда мною манипулируют! Даже из лучших побуждений.
Мне Мэйтина с головой хватает, так тот хоть не пытается подтасовывать события. А за такое… За такое…
Я не знала, что сделаю, но спускать подобное не собиралась.
Погода тоже определилась с настроением. Солнце уже и не думало выглядывать, притаилось за хмурыми тучами, прячась от разбушевавшегося ветра. Темное небо сердито ворочалось и, когда-никогда, вниз срывались холодные мелкие капли. Но даже начнись настоящий ливень, я не повернула бы к общежитию. Потому что… Потому что не повернула бы, и все!
— По-вашему, это смешно? Смешно, да?
Хорошо, что Грин был у себя. Фраза и без того не очень умная и оригинальная, обращенная к пустому кабинету прозвучала бы совсем глупо.
Но целитель был на месте. Сидел за столом и листал какие-то бумажки. Когда я ворвалась, просто отложил их в сторону и уставился на меня, старательно изображая недоумение.
— Невысокого же вы обо мне мнения, если думали, что я ничего не пойму! — высказала я со злостью.
— А вы обо мне, очевидно, слишком высокого, раз считаете, что я сейчас что-нибудь понимаю, — проговорил он спокойно.
Я даже поверила бы, что ошиблась с выводами… Но нет, не ошиблась. Потому что других объяснений тому, что случилось… что чуть не случилось в торжественном зале ректората, не было.
— Чернила у меня на лице, да?
Сжав кулаки, я приблизилась к столу. Хотела стукнуть по чему-нибудь — да хоть бы по невозмутимой физиономии Грина! — но сдержалась.
— Успокойтесь, Бет, — сказал он тоном заботливого доктора. — Нет у вас на лице никаких чернил. Было маленькое пятнышко, но…
— Издеваетесь?! Чем вы меня намазали?
— Намазал? — он продолжал притворяться, что ничего не понимает. — Вы об этом? — открыл ящик стола и достал знакомую бутылочку. — Это лосьон. Увлажняющий. Раствор для дезинфекции рук сушит кожу, поэтому держу на всякий случай… Извините за такие интимные подробности.
— Лосьон? — я проскрипела зубами, из последних сил сдерживаясь. — Так это из-за лосьона Оливер Райхон вдруг полез ко мне с поцелуями?!
— Что?
Он не применял телекинез, только поднял глаза, но меня как будто отшвырнуло от стола. А лучше бы вообще вынесло прочь из кабинета. Но нет…
— Во-первых, мисс Аштон, — он поднялся с кресла, — использование приворота запрещено, если вы забыли. Да, я предлагал вам его, но лишь для того, чтобы понять, как далеко вы готовы зайти в своем стремлении… с-спасти мир. Во-вторых, — Грин сделал шаг в мою сторону, а я, пятясь, — два к двери, — если бы я и решился пойти против закона и собственных принципов, я не сделал бы этого без вашего согласия. В-третьих, — он продолжал приближаться, но мне некуда было уже отступать: дверная ручка уперлась в поясницу, — даже захоти я осчастливить вас без вашего ведома, я выбрал бы более подходящий момент, а не отправил бы вас намазанную, как вы выразились, приворотом через всю академию, чтобы все встречные мужчины увязались за вами, как кобели за… хм… И в четвертых, — он стоял уже совсем рядом. Даже не на расстоянии вытянутой руки — ближе, намного ближе, — я понимаю, что вы не слишком хорошего мнения обо мне, но почему вы так недооцениваете себя, Бет? Вы красивая девушка. Красивая неглупая, чуткая, обладающая удивительными способностями. Разве странно, что мужчина, проведший немало времени в вашем обществе, заметил это и… Захотел вас поцеловать? Почему нет? Кто бы не захотел?
Последний вопрос он задал тихо, словно и не мне…
— И вы? — так же тихо спросила я, прежде чем успела подумать, нужно ли мне знать ответ.
— Я? — он резко отстранился. Губы искривила привычная ухмылка. — А что я? Я — персонаж эпизодический.
— Вы — идиот, — выпалила я, досадуя больше на себя, чем на него.
— Эпизодический? — уточнил Грин насмешливо.
— Феерический!
Я развернулась, потянула на себя ручку, но дверь, едва приоткрывшись, тут же захлопнулась.
— Знаете, Бет, — приблизившись со спины, прошептал мне на ухо доктор. — Вас тоже не назовешь умной. Мужчина вашей мечты проявляет явную заинтересованность, а вы сбегаете от него. Ко мне.
Я зажмурилась. Медленно подавшись вперед, уперлась лбом в закрытую дверь, о которую хотелось от души побиться.
Сбежала, да. С кулоном-передатчиком на шее, с охранниками, следящими за каждым моим шагом. Сбежишь тут. Если Оливер Райхон хотел узнать, куда я пошла от него, он это уже знает. Может быть, стоит прямо сейчас в коридоре, и я столкнусь с ним на выходе.
Но это еще не самое плохое.
Хуже всего то, что меня это совершенно не волновало.
Я представила, как обернусь… Ясно представила. До дрожи, до головокружения. До нервного покалывания на кончиках пальцев, тягучего жара, комком сворачивающегося внизу живота, и готового сорваться с губ стона. До брызнувших из-под век слез…
— Это просто недоразумение, — собственный голос, негромкий и на диво спокойный, показался чужим.
— Конечно. Есть ведь условия…
Его интонаций я не уловила, занятая тем, что сдирала с себя щиты — как кожу, с болью, стряхивая шелуху ненужных мыслей. Временная мера, ведь теперь, когда между мной и магией нет барьеров, защита восстановится в одно мгновение. Но, быть может, этого мгновения хватит.
— Условия, — повторила я. Обернулась, успев глотнуть отрезвляющей горечи. Выдержала направленный на меня взгляд. — Спасибо, что помните.
Понятия не имею, чего я ждала. Чтобы он сказал, что не помнит? Или не верит в возложенную на меня богами миссию? Или, что помнит и верит, но ему плевать и на богов и на весь этот мир?
Нет, последнее было бы слишком. Даже для него.
Хотя…
Нет, глупости.
Он даже останавливать меня во второй раз не стал.
Выйдя за дверь, я постояла несколько секунд и направилась к кабинету леди Райс.
Если Оливер, и правда, решит узнать, где я была после того, как убежала из главного корпуса, ему доложат, что у наставницы. А ей я могу сказать, что пришла за советом. Я ведь могу обратиться к ней за советом? К кому же еще? Скажу по большому секрету, но если ректор станет допытываться, она может и проговориться… Скажу, что влюбилась в одного человека и думаю, что тоже ему нравлюсь, но боюсь, что мы все равно не сможем быть вместе…
Сказала бы.
Но вместо этого проревела полчаса, не слушая ни увещеваний, ни угроз, которые леди Пенелопа все равно не осуществила бы.
Выплакалась. Извинилась и ушла, так ничего и не объяснив.
И легче мне не стало.
И по дороге в общежитие никто не встретился. А консьержка не передала ни записок, ни коробочек с пирожными, ни новых драконов…
Хотелось лечь и умереть назло всем, включая Мэйтина. Но я все-таки переоделась и пошла на тренировку, по дороге жалуясь хмурому небу на свою печальную участь.
Вползла на ринг и поняла, что сейчас снова расплачусь.
— Вам нехорошо? — забеспокоился Саймон. — Можем не заниматься сегодня.
— Все в порядке, — соврала я.
— Точно?
— Да, я только… Саймон, скажите, я вам нравлюсь?
Он зачем-то огляделся. Кивнул:
— Да.
— Честно?
— Честно.
— Хотите меня поцеловать?
— Зачем? — растерялся он.
— Просто так. Если я вам нравлюсь… Поцелуйте меня.
Я шагнула к нему, и зажмурилась, когда боевик обнял меня за плечи. А дальше… Все случилось так быстро, что я и опомниться не успела. Захват, подсечка, бросок…
— Вы ненормальный? — простонала я, скрючившись на матах.
— А вы? — резонно осведомился Стальной Волк.
Но мне было не до резонов.
— Так, значит? — всхлипнула, поднимаясь. — Девушка просит ее поцеловать, а вы…
Кинулась на него с кулаками, глупо так, совершенно по-девчоночьи. Еще бы завизжала и попыталась в волосы ему вцепиться.
Как закономерный итог, снова оказалась на полу.
На третий раз Саймон подал мне руку, помогая подняться, и покачал головой:
— Не знаю, что у вас случилось, Элизабет, но хочу напомнить, что я не целитель. Поэтому или сойдите с ринга, или буду лечить вас, как умею.
Как оказалось, некоторые недуги боевики умеют лечить лучше любых докторов, болезненно, но эффективно. А если учесть то, что под конец тренировки Саймон вскользь задел меня по лицу и разбил губу, и в общежитие я шла, прижимая к припухшему рту завернутый в платок кусочек льда, наколдованный мне заботливым тренером, поцелуи — это последнее, о чем я думала.
