Глава 44

Утро было полно открытий.

Во-первых, придя с Мэг на занятия ее группы, я узнала, что целителями на факультете, собственно, целительства, называют только студентов, изучающих лекарское дело — то бишь клиническую медицину. Будущих дантистов ожидаемо дразнили зубодерами, а фармацевтов, как подруга, звали по старинке травниками или зелейниками. Травники и зубодеры боролись с лекарями за право именоваться целителями и пытались придумать тем одно на всех обидное прозвище, но за последние лет сто в последнем не преуспели.

Во-вторых, оказалось, что я на целительском — личность в некотором роде известная, а в свете недавних событий — практически местная знаменитость. Благодаря практикантам обмен новостями и сплетнями между факультетом и лечебницей был налажен на высшем уровне, и девица, внезапно переведшаяся с боевого и угодившая тут же под крылышко самой леди Райс, не могла избежать внимания широкой околомедицинской общественности. Плюс моя работа с Грином — помнится, однажды он ляпнул что-то об особо важном задании при студентах леди Пенелопы. Ну, и падение с «Крылатого», после которого я — и тому имелись свидетели! — доставила травмированного ректора в лечебницу, а затем практически в одиночку его исцелила, до отказа зарядив восстановительные амулеты. Доказывать кому-либо, что все было не так или не совсем так, по словам Мэг было бесполезно да и не нужно, потому что, если интерес ко мне со стороны леди Пенелопы, доктора Грина и милорда ректора (да-да, о том, что я провожу немало времени в обществе главы академии тут тоже знали) не следствие моих выдающихся талантов, сплетни могут резко изменить полярность, и из звезды факультета я превращусь чью-нибудь проплаченную ставленницу, родственницу или, невзирая на единорога, любовницу.

В-третьих, это обнаружилось между лекцией по ботанике и практическим занятием по химии, оказалось, что я подписалась под «агиткой» Стального Волка. Вернее, не я, а Черная Мамба. А точнее даже — Последний Дракон, чье имя стояло ниже, а если присмотреться, то можно было заметить, что оба прозвища написаны одной рукой. Я долго топталась у стенда с объявлениями, раздумывая, хотел ли он сделать мне приятно или дал понять, что в клубе я не появлюсь без охраны, но так и не определилась с выводами, зато хорошо представила, как обрадуется Саймон возвращению претендента.

На этом моменте ко мне присоединилась зачем-то бегавшая на кафедру Мэг и осчастливила меня «в четвертых»:

— Завтра вместо истории развития фармации слушаем доктора Грина, я тебя записала.

— Э?

— Ага. Доктор Э. Грин. Вот, — подруга подтащила меня к соседнему стенду. — Ты не знала, что он иногда читает лекции на факультете?

Вообще-то знала. Но с чего бы вдруг сейчас? К тому же — травникам? Он же практикующий хирург по основной специализации.

В ответ на эти вопросы меня обвинили в полной неосведомленности и легкомысленности, потому как стоило бы интересоваться достижениями некоторых выдающихся личностей, раз уж жизнь меня с таковыми личностями свела, а Грин — не только хирург, но и владелец нескольких десятков патентов на изобретенные им лекарственные препараты, и лекция его стояла в плане с начала семестра, только без указания времени, но теперь это время у доктора, видимо, появилось.

Действительно, капли же он мне дал, еще и уточнил, что готовил лично по собственному рецепту. И мышь от него сбежала, к единорогу ходить не с кем, можно вместо посольства со студентами встретиться. Только…

— Не делай так, — попросила я подругу. — Пожалуйста.

— Как? — не поняла она.

— Так, — я прижала к груди сложенные лодочкой ладошки и захлопала ресничками точь-в-точь как Мэг, когда говорила о Грине. — Ты становишься похожа… на одну девушку.

— Что не так с этой девушкой?

— Она рыжая.

Но на лекцию я решила сходить.

Одного дня хватило, что бы понять, что фармацевтика — все-таки не мое, но раз леди Райс не возражала, чтобы я посещала занятия с группой Маргариты, то думает, что мне это пригодится. Может, тоже запатентую парочку рецептов когда-нибудь.

С Оливером, к которому я по устоявшемуся графику пошла после обеда, мы столкнулись в приемной. Ректор, недобро ворча, рылся в столе секретаря, вынимал документы из ящиков, рассматривал и бросал прямо на пол.

— Здравствуйте, милорд, — я бочком обошла образовавшуюся в проходе бумажную гору. — Что-то случилось?

— Я увольняюсь, — бросил он мрачно.

— Как?!

— Если завтра у меня не появится нормальный секретарь — увольняюсь! — уточнил маг. — Джереми сможет приступить к работе не раньше чем через неделю. Но я столько не протяну.

— А где Лидия?

Мужчина поднял на меня горящие гневом глаза и слышно скрипнул зубами.

— Она… — проглотил все, что хотел высказать в адрес «фиалки», и закончил почти спокойно: — Не вышла сегодня. Оказывается, у нее такое бывает, но меня забыли предупредить.

— Я могу чем-нибудь помочь? Я же… протоколист…

Кто меня за язык тянул — вопрос риторический.

Следующие два часа мы разбирали учебные планы и собственное расписание милорда Райхона и складывали все то, что он успел разбросать по приемной.

Иногда к ректору заглядывали посетители, кто-нибудь из преподавателей или студентов, и он, не имея возможности свериться с записью, принимал всех без разбора, а бардак в таких случаях объяснял проказами брауни, которого в отсутствие мистера Адамса никто не подкармливал.

В это охотно верили. Что там брауни, когда по Оливеру видно, что и его в последнее время никто не подкармливает. Он похудел те за дни, что племянник находился в больнице, и не только из-за недоедания, думаю. Щеки ввалились, сильнее обозначив высокие скулы, глубже сделалась складка между бровей и заметнее тянущиеся от глаз к вискам лучики морщинок. Милорда Райхона это не портило — напротив, добавило этакой инфернальной привлекательности. Ставшие резкими черты, жесткая линия рта и тени на веках мужчины будили во мне странные желания… Действительно, странные. Увести его из рабочего кабинета, усадить на теплой кухне, картошечки с лучком нажарить по-быстрому, хрустящие огурчики выложить из банки на тарелку, сальца с чесночком подрезать. Поставить на стол запотевшую бутылку водки — не пьянства ради, а здоровья для, как любил говаривать дед…

«Жениться тебе надо, милок, — мысленно вздохнула я по-старушечьи. И добавила, вспомнив, о своей секретной миссии: — На мне»

Как там говорят о пути к сердцу мужчины? С точки зрения кардиохирургии не слишком верно и довольно рискованно, но мне же не коронарное шунтирование проводить.

— Простите, милорд Райхон, — решилась я после недолгих раздумий, — вы обедали сегодня?

Оливер оторвался от графика зачетов и взглянул на меня с недоумением, словно не понял вопроса.

— Я подумала, что если вы не обедали, я могла бы принести что-нибудь из столовой, — предложила я альтернативу картошке с салом.

— Нет, благодарю, — произнес он медленно и все еще немного удивленно. — Я и без того злоупотребляю вашим временем и…

Чем еще он злоупотребляет, маг сказать не успел, ибо явился новый посетитель. Посетительница.

— Добрый день, милорд, — мисс Милс, беспрепятственно миновав пустую и уже приведенную в порядок приемную, быстрым шагом вошла в кабинет. Заметив меня, изобразила приветливую улыбку: — Здравствуйте, Элизабет. Надеялась, что застану вас здесь.

— Добрый день, — ректор поднялся навстречу преподавательнице, лишив меня возможности узнать причину ее надежд.

— Я не собиралась вас беспокоить, Оливер, — профессор пребывала в хорошем настроении и, видимо, потому позволила себе маленькую фамильярность. — Хотела забрать у секретаря программы, если они уже согласованы, но приемная пуста.

Программы, программы… Я вспомнила, куда их сложила, и подтолкнула нужную папку ректору.

— Лидия не вышла сегодня на работу, — объяснил он, отыскивая среди прочих бумаги мисс Милс. — Наверное, снова… нездоровится…

— Наверное, — согласилась женщина. — Вы не посылали к ней? Возможно, бедняжке нужна помощь? Я видела ее в посольстве в день приема, мне показалось, что она взволнована. Больше чем обычно.

— В посольстве? — нахмурился Оливер. — Что она делала в посольстве?

— Искала леди Пенелопу, — ответила мисс Милс. — Хотела срочно что-то обсудить, а когда мы с леди Райс к ней вышли, не смогла и двух слов связать. Все твердила, что мы что-то знаем. А за день или два до этого напугала Элизабет. Да?

Она обернулась ко мне, и я вынуждена была кивнуть.

— Как напугала? — обеспокоенность в голосе ректора должна была меня обрадовать, но я предпочла бы вообще не обсуждать тот случай.

— Уже не помню, — солгала я. — Что-то сказала…

— О каком-то ребенке, — услужливо напомнила мисс Милс. — Снова заговаривалась: откуда бы у Элизабет взялся ребенок?

Я выдавила улыбку. Хорошо, что Оливер не смотрел на меня в тот момент, не то решил бы, что у меня кишечные колики.

— Вы правы, — сказал он мисс Милс. — Нужно послать кого-нибудь к Лидии. Займусь этим.

Ректор снял трубку телефона, вспомнил, что в приемной некому ответить, и с плохо скрываемым раздражением швырнул трубку опять на рычаг. Извинился и вышел, оставив меня наедине с кровожадно скалящейся драконшей.

— Элизабет, дорогая, — протянула она, — вы не заняты завтра вечером?

Я замотала головой (нет бы и тут соврать!) и опомниться не успела, как оказалась приглашенной на ужин.

— Приходите, — профессорша улыбалась так, словно на предстоящем ужине я — и главное блюдо, и десерт. — Саймон будет очень рад. Вы же знаете, где мы живем?

— Конечно, — ляпнула я, не подумав, что этого-то я как раз знать не должна, но моя собеседница такой осведомленности не удивилась.

Вернувшийся Оливер привел с собой деловито гудящую толпу размахивающих бумажками преподавателей, отвернувшись от них, мученически закатил глаза и виновато передернул плечами. Мисс Милс поспешила откланяться, и, глядя на обступивших ректора магов, явно планировавших задержаться надолго, мне оставалось только последовать ее примеру.

Правда, через полчаса я вернулась, успев сбегать в столовую и разжиться парой кусков мясного пирога. Разносчица удивилась просьбе завернуть мне его «с собой», но ее удивление — ничто в сравнении с тем, как смотрел на меня Оливер, когда я, скромно постучавшись в кабинет, где он все еще обсуждал с подчиненными проблемы насущные, сунула этот сверток ему в руки и, ничего не объясняя, вышла.

После чего с чувством выполненного долга зашла в общежитие, переоделась к тренировке и отправилась сообщать Саймону, как рад он будет завтра вечером.

Боевик и без меня был счастлив: с утра ходил под впечатлением от подписи Последнего Дракона. Бубнил с мальчишеской обидой, что лучше бы тот ему план семинаров подписал, и грозился, если ректор отважится снова его вызвать, жестоко отомстить за навязанный факультатив. На известие о грядущем ужине отреагировал спокойнее и обещал позаботиться о том, чтобы я не оказалась в неловком положении. Мне следовало бы поинтересоваться, что именно он собирается сделать, но в мыслях было… непонятно что в мыслях было, и даже час на ринге не помог привести их в порядок.

А вечером в нашей комнате Мэг устроила грандиозную примерку, выбирая, в чем пойти завтра на лекцию доктора Э. Грина, и мне советовала поступить так же, чтобы не ударить в грязь лицом перед девицами со старших курсов и «зарвавшимися первогодками», а еще предупредила, что разбудит с утра на час раньше. А может, и на два — потому что нужно успеть занять лучшие места в аудитории.

Я подумала, что мир сошел с ума — не все же себя в этом обвинять? — посоветовала подруге обратиться за помощью с выбором образа к Сибил и демонстративно улеглась спать. Получилось ли у меня сразу же уснуть — другой вопрос.

То, что лекция доктора Грина на целительском факультете — событие неординарное, я поняла уже по реакции Мэг, но истинные масштабы значимости сего мероприятия оценила лишь на следующее утро.

Маргарита, как и грозилась, разбудила меня в несусветную рань и погнала в ванную. После умывания решила вдруг, что я слишком бледная, и порывалась нарисовать мне здоровый румянец, а заодно «подчеркнуть глаза». Смирившись с тем, что ее благие намерения не нашли должного отклика в моей душе, и ничего себе подчеркивать я не позволю, переключилась на наряды. Сломать мне ребра корсетом ей не удалось, хотя она честно старалась, после чего долго бурчала из-за моего нежелания надеть «приличное платье», словно в том, что я выбрала — скромном и неброском — было что-то неприличное. Затем хотела украсить мою прическу какими-то крашеными перьями, но, потерпев очередное фиаско, махнула рукой и заявила, что лучше прийти на лекцию в компании бледной моли, чем опоздать.

Вторую порцию упреков я выслушала, когда выяснилось, что мы все-таки опоздали. До начала лекции оставалось не меньше часа, но первые ряды в большой полукруглой аудитории уже заняли разряженные, словно на премьеру в столичном театре, девицы, на фоне которых я, и правда, гляделась бледно, о чем мне и было сообщено десятком пренебрежительных взоров и дружным, прямо таки лошадиным фырканьем. Я смутилась напоказ и воспользовалась случаем забиться на галерку. Мэг ворчала и норовила ткнуть локтем в бок, но стоически последовала за мной.

Место я выбрала в дальнем углу верхнего ряда, откуда прекрасно просматривался быстро наполняющийся слушателями зал. Лекция, исходя из темы, предназначалась для будущих фармацевтов, но, как я поняла, были тут и студенты других специальностей, обоих полов. Парней я мысленно разделила на две категории: те, что пришли ради знаний, и те, что явились порисоваться перед девицами. Намерения девиц определить было сложнее. Некоторые — это бросалось в глаза сразу — пришли ради тех же парней: внепрограммные лекции, собирающие студентов разных курсов — удобный случай произвести впечатление на красавчика, с которым пару раз столкнулась в коридорах корпуса. Другие… Ну, наверное, кому-то действительно была интересна лекция. А кому-то и лектор…

Когда Грин вошел, по забитой под завязку и оттого душной аудитории пробежал ветерок, поднятый хлопающими ресничками, а на лицах некоторых слушательниц проступили черты незабвенной Белинды Лемон. Да-да, восторг и немое обожание, глаза навыкате и приоткрытые рты… жаль, что не лето — и муха не залетит…

Зато я определилась с классификацией прекрасной половины представленного тут студенчества: «кокетки» — те, что продолжали строить глазки парням, «заучки» — которые принялись конспектировать речь доктора уже со слова «здравствуйте», и «белинды». Было еще несколько нейтрально настроенных девушек, вроде меня, и с десяток таких, как Мэг, успешно сочетавших в себе признаки всех трех типов.

Что до самого Грина, он к лекции тоже подготовился. Принарядился — не так, конечно, как к обеду в компании лорда Эрентвилля, но и не в повседневном пиджачке заявился, надел длинный двубортный сюртук с высоким воротником, галстук повязал. Причесался, побрился. Наодеколонился еще, небось. Что у нас там для особых случаев? Мандарин, лайм и бергамот — свежий, чуть резковатый цитрусовый аромат с тягучим мускусно-древесным шлейфом… м-да…

Нет, по-прежнему не красавец, но, как заметила однажды леди Каролайн, интересный мужчина. Особенно издали. И без обычных своих недовольных гримас и кособоких усмешек. Но, тем не менее, маловероятно, что народ набился в аудиторию только затем, чтобы лицезреть светило местной медицины при полном параде.

Светило небрежно швырнуло на кафедру тоненькую папочку, откашлялось, поправило галстук и начало говорить. Последние сомнения отпали тут же — не лицезреть, определенно.

В отличие от той же леди Пенелопы Грин не совмещал работу в лечебнице с преподавательской деятельностью, и, как выяснилось совершенно зря. Или не зря, если думать о пациентах, которые в противном случае лишились бы внимания опытного доктора. Но читал он… Даже не читал в прямом смысле — папка так и лежала на кафедре. А Грин рассказывал. Я забыла, как точно называлась тема лекции, что-то о современных фармацевтических технологиях и древней рецептуре, и рассказ Грина, полностью этой теме соответствовал, но в этом рассказе не было привычной учительской сухости и отстраненности: самые скучные факты доктор мешал с сопутствующими научным событиям курьезами, каждое прозвучавшее имя снабжал краткой биографической справкой, отчего серьезные ученые мужи и дамы, знакомые студентам по учебникам, представали перед ними обычными людьми, почти такими же, как они, а может быть, и совершенно такими же, и многие из присутствующих, наверное, уже поставили себя мысленно в один ряд с изобретателями вакцин и чудодейственных лекарств. Чем дольше он говорил, тем реже и тише шушукались на рядах, парни все меньше уделяли внимания сидевшим рядом красавицам, красавицы почти не смотрели на парней, и даже на лицах тех, кого я окрестила «белиндами» появилась искренняя заинтересованность. Конечно, если не конспектировать, как это делали «заучки», рассказ, каким бы интересным он ни был, со временем забудется, но я, хоть и взяла с собой тетрадь, даже не открыла ее. Просто слушала. Смотрела на лектора и на то, какую реакцию вызывает его речь у слушателей. С самого начала лекция не была монологом — Грин будто бы приглашал присутствующих к диалогу, но, пока никто не решался, сам задавал себе вопросы и сам же отвечал на них. Естественно, что рано или поздно кто-то из студентов отважился бы подать голос.

— Простите… э-э… доктор… э-э…

Молодой человек, долговязый и нескладный, привстал на третьем ряду. Оказалось, всего лишь не расслышал названия упомянутой Грином местности, богатой лекарственными растениями, где их, собственно, и заготавливали уже несколько веков в изобилии, чтобы продавать по всему королевству, сначала — в аптеки и травникам-одиночкам, а теперь, с ростом и усовершенствованием производства, — на фармацевтические заводы.

Доктор ответил, и понеслось. Некоторые умники, в основном этим грешили пылкие юноши, желали блеснуть познаниями и отчего-то считали, что лучше всего это получится, если уличить лектора в недостаточной осведомленности, чтобы самоутвердиться за его счет. Это они, конечно, зря. Девицы, похихикивая, пытались смутить Грина «неудобными» в их понимании вопросами. Тоже зря. Со стороны их потуги выглядели примерно так: «Хи-хи-хи, скажите, доктор, я дура?» — «Ну, если вы настаиваете…». Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что и умникам, и девицам целитель отвечал вполне корректно, не усугубляя глупое положение, в которые те сами себя ставили. А ведь мог бы.

Но подобных выступлений было не так уж много, и вопросы задавались в основном по теме. О редких растениях, о возможности производства каких-то препаратов в домашних условиях, о целесообразности затрат на изготовление заряженных заклинаниями снадобий при существовании аналогов в немагической фармацевтике…

А потом хихикающие девицы как-то разом притихли, а за ними и вся аудитория, и во втором ряду поднялось с места блондинистое ангелоподобное создание, накануне, очевидно, весь вечер зубрившее свою роль. Начала блондинка настолько издалека, что и провидец, наверное, не догадался бы, куда она в итоге свернет. Древняя рецептура, утраченные знания, проблемы законности, морали и магической этики… В общем, дивное создание интересовалось приворотами.

Грин, внимательно выслушавший длинный вопрос, кивнул.

— Это — моя десятая, юбилейная лекция для студентов вашего направления, мисс, — тоже издалека начал он. — И на моей памяти ни одна беседа с фармацевтами не обходилась без того, чтобы кто-нибудь не поднял тему изготовления и применения препаратов воздействия или, как их называют в обиходе, приворотных зелий.

По аудитории пронесся гул и тут же стих.

— Обычно я ограничиваюсь тем, что напоминаю о том, что закон запрещает использование подобных средств, кроме тех случаев, когда препараты применяются в слабой концентрации и с согласия лица, которое является объектом воздействия.

Несколько десятков разочарованных вздохов слились в один.

— Как правило, я даже теоретическую сторону вопроса не берусь освещать, — продолжил Грин, — поскольку не занимался целенаправленно его изучением. Но… — театральная пауза — …буквально недавно мне попали в руки материалы любопытного исследования. Один мой знакомый по заказу некоего научного общества взялся изготовить и протестировать препарат, вызывающий направленное влечение. И я бы был очень разочарован, если бы в этот раз, в порядке исключения, никто не спросил бы меня о приворотах, потому что, — целитель взял с кафедры папку, о которой не вспоминал с начала лекции, — запись того эксперимента у меня с собой.

Студенты оживились.

Я зависла на обдумывании слов «по заказу некоего научного общества». На правду это походило больше чем «от нечего делать страдал ерундой».

Доктор тем временем успел рассказать, что его «знакомый» провел первые опыты на мышах, и зачитал какие-то выкладки, но аудитория жаждала бурных страстей, и лектор перешел к описанию испытания чудодейственного препарата на людях.

Захотелось выйти, но в дверях, до которых я все равно не подобралась бы незаметно, толпились те, кому не хватило сидячих мест.

— Итак, что мы знаем о препаратах воздействия? — спросил Грин у слушателей и тут же сам дал ответ. — Если не говорить о полностью магических средствах, действие которых зависит от вложенного заклинания, все подобные снадобья делятся на два типа. Первые стимулируют определенную реакцию объекта, непосредственно получившего дозу препарата. Как это было сделано — в виде питья, инъекций, ингаляций, всосалось в кровь через кожу или слизистые — значения не имеет. Реакция на приворот в этом случае проявляется в виде повышенного физического и, в идеале, психологического влечения к тому, кого заранее обозначают координирующим действие снадобья плетением. Если этого не сделать, объектом вызванной страсти становится первый встречный, что нередко приводило к непредсказуемым осложнениям, как гласят документальные источники. Препараты второго типа направлены на то, чтобы сделать одного человека более привлекательным для другого. В этом случае снадобье принимает уже не тот, на кого желают оказать воздействие, а тот, кто это воздействие, собственно, оказывает. Приворот меняет тембр голоса или запах тела, что служит естественным сигналом для особей противоположного пола. Мой знакомый тестировал как раз привороты второго типа…

— Простите, доктор, — перебила лектора какая-то девица, — но вам не кажется, что нельзя сводить проблему формирования чувств к физиологии?

— Простите, мисс, — в тон ей ответил он, — но мы сейчас не обсуждаем проблему формирования чувств. Мы говорим о действии определенных веществ на организм, а они, как бы вам ни хотелось думать обратное, влияют в первую очередь на физиологические процессы. Иллюзию чувств при этом формирует воображение. У человека со скудной фантазией подобные средства не вызовут ничего, кроме животной похоти, и это не раз уже доказано. Натура же творческая легко построит в своем сознании ситуацию, при которой физическое влечение будет восприниматься следствием глубокой сердечной привязанности.

Натура особо творческая еще и обручальное кольцо из скрепки скрутит…

— Все знают, что приворот — это приворот, и никакого отношения к истинным чувствам он не имеет, — заявила одна из «заучек». — Истинные чувства сильнее, и ни одно средство не подействует…

— Вы так думаете, мисс? — улыбнулся Грин. — Ну, что же, предлагаю проверить верность тех или иных суждений на примере исследования моего друга.

Он открыл папку, и в аудитории воцарилась полная тишина.

— Итак, мой товарищ, выдающийся целитель и замечательный ученый, хорошо известный в научных кругах…

А главное — скромник, каких свет не видывал!

— …решился испытать действие приворота, и, чтобы иметь возможность проследить все стадии воздействия и составить полную картину, сам вызвался быть объектом этого исследования. Далее я буду именовать его «объект Б»…

Я зажала рот ладонью.

— На роль «объекта А», то есть, лица противоположного пола, на котором приворот должен был сконцентрировать все его мысли и желания, он выбрал особу заведомо малопривлекательную, чтобы наверняка знать, что возникшие у него в ходе эксперимента эмоции не являются отголоском его собственных симпатий. Тут на ум приходят мифы, гласящие, будто приворот не имеет силы, если привороженный и без того не испытывал чувств к тому, кто его приворожил. Этот миф мой товарищ опроверг в первые пять минут эксперимента. «Объект А», прежде вызывавший у него исключительно негативные эмоции, стал восприниматься как, цитирую: «Прекраснейшее из всех виденных мною созданий, трепетное и нежное», ну, и так далее… «Объект Б» даже стих посвятил «объекту А», но я вам его зачитывать не стану, я не настолько жесток… А ведь он знал, что находится под действием приворота и все равно не смог ему противостоять, и это опровергает еще один миф — о том, что будто бы достаточно доказать человеку, что его чувства иллюзорны, как обман тут же разрушится. Оказывается, знания мало. Иллюзию может разрушить только… что?

— Поцелуй истинной любви! — выкрикнула какая-то романтичная дева.

— Хм… — Грин потер переносицу. — На самом деле я говорил об антидоте, нейтрализующем приворот. Если такового средства нет, следует изолировать раздражающий объект до окончания действия препарата. А что до волшебной силы истинных чувств в данной ситуации, то мой товарищ проверил и это.

Как?

— Как? — повторил кто-то заданный мною мысленно вопрос.

— Начиная с третьего часа, он изменил условия протекания эксперимента, пригласив в лабораторное помещение девушку, которая ему очень нравится. Без приворотов нравится, как вы понимаете.

Хоть бы улыбался, когда шутит.

— Или даже больше, чем просто нравится, — растянул задумчиво, взглядом обводя аудиторию.

Нужно было дождаться, когда он посмотрит в нашу сторону и помахать рукой — я розыгрыши тоже люблю. Но…

— Элси, ты чего? — зашипела на меня Мэг, когда я спряталась за раскрытой тетрадью для конспектов.

— Голова, — ткнулась лбом в твердую столешницу, борясь с желанием об нее побиться. — Разболелась.

Если бы подо мной разверзлась бездна, было бы весьма кстати…

Но бездны по вторникам не разверзались. Пришлось дослушивать лекцию из укрытия.

Опровержение еще одного мифа: истинные чувства — плохая защита от правильно приготовленного приворота. Но их наличие вызывает резкий эмоциональный диссонанс, повышение артериального давления, тахикардию…

Я думала о том, способен ли нормальный человек фиксировать медицинские показатели в таких условиях, а студенты вокруг уже хохотали, не сдерживаясь: доктор зачитывал им мои заметки об эксперименте. Я была уверена, что он выбросил их в тот же день. Тогда столько всего случилось: пожар в библиотеке, Рысь, Оливер, Крейг… надкушенный сэндвич и разговор о магии…

— И у нас остался еще один пока не разрушенный миф, — подошел Грин к финальной стадии испытаний. — Поцелуй истинной любви, о котором тут упомянули.

— Она его поцеловала?! — воскликнула воодушевленно какая-то девушка.

Я осторожно выглянула из-за тетради. Если бы он сказал, что да, смеялась бы дальше вместе со всеми…

— Нет. Она его ударила. Но думаю, поцелуй тоже сработал бы. Суть реабилитационных мероприятий в подобных случаях сводится к тому, чтобы дестабилизировать общую ситуацию, сделать нечто неожиданное, переключить внимание попавшего под приворот человека, заставить его усомниться в реальности происходящего. И — об этом я уже говорил — оградить хотя бы на время от объекта, вызывающего наведенные чувства. Так что поцелуй — это тоже было бы достаточно неожиданно. И приятнее… Поэтому окончательно разрушать этот миф мы не будем.

Он ответил еще на несколько вопросов. Вежливо отшил девиц, пытавшихся ненавязчиво, как им казалось, выведать рецепт чудо-средства. Согласился с восторженной «заучкой», что истинная любовь — она, несомненно, лучше и менее травмоопасна…

— Скажите, доктор, а в чем смысл описанного вами эксперимента? — спросил какой-то парень. — Неужели только в том, чтобы в очередной раз подтвердить, что использование приворотов равноценно насилию над личностью и противоречит законам и морально-этическим нормам?

— Нет, конечно, — ответил Грин. — Целью было испытать действенность препарата. После внесения в рецептуру изменений, которые сделают его непригодным для людей, средство можно будет применять в животноводстве для лучших результатов скрещивания пород и увеличения поголовья племенного скота.

Трепетные девы дружно возмутились столь пошлому завершению лекции… наверное… Я не видела, потому как из под тетрадки выбралась, когда аудитория уже почти опустела.

— Очень болит? — поинтересовалась сочувственно Мэг, пока я ощупывала отдавленный о стол лоб. — А выглядишь вполне здоровой. Даже румянец появился.

Еще бы ему не появиться.

— Мэгги, ты не против, если я посижу тут еще немного? Не пойду на… что там дальше?

— А, ерунда, — махнула рукой подруга. — Ты же не собираешься учиться на фармацевта. Я тоже могу пропустить. Хочешь, с тобой останусь? Или… О! Нужно было Грину сказать, что тебе нехорошо. Он же тебя знает, вот и вылечил бы. Давай посмотрю, может, он еще не ушел? Или кого-нибудь из преподавателей спрошу? В общежитии я бы тебе что-нибудь из лекарств подобрала бы…

— Пойдем в общежитие? — предложила я. — Не будем отвлекать преподавателей. Только подождем еще немножко, хорошо?

Выждали мы достаточно, чтобы ни с кем не столкнуться ни в коридорах, ни у корпуса.

В общежитии меня ждала посылка: маленькая картонная коробочка и записка. Записка была от милорда ректора, предупреждавшего меня о том, что сегодня наша встреча откладывается, так как он вынужден был срочно выехать в Ньюсби, чтобы разобраться с каким-то делом, в котором отличились наведывавшиеся в город студенты нашей академии. А в коробочке лежало пирожное: песочная корзиночка, наполненная сливочно-шоколадным кремом.

Это было так мило, что я тут же забыла обо всем остальном… минуты на три. Потом еще час, после того, как Мэг напоила меня настойкой от мигреней, я медитировала на пирожное, пытаясь сосредоточиться на пышной кремовой шапке и вызвать перед мысленным взором образ приславшего сладкий подарок мужчины. Когда мне это надоело, слопала пирожное и вспомнила, что мне еще предстоит сдавать паразитологию профессору Эррори, достала учебник. Лучше читать о плоских червях, чем бороться с мозговыми тараканами, от которых даже паразитологи не придумали защиты.

Обед я пропустила, а ужин…

Ужин меня ждал не в столовой, и, подумав, я решила не пренебрегать приглашением мисс Милс. Даже принарядилась по этому поводу.

Хотя, положа руку на сердце, искренне надеялась, что по пути в коттеджный поселок меня перехватит библиотекарь, которого в свою очередь тут же сцапает инспектор Крейг, и хоть что-то наконец разрешится в этой истории.

Но надежды не оправдались, и к дому мисс Милс я добралась без приключений.

Открыла мне хозяйка. Сообщила, как рада, что я пришла. Извинилась, что не подумала о том, каково мне будет добираться, не имея возможности воспользоваться портальной сетью, а то обязательно бы попросила Саймона меня встретить и привести. Сам Саймон согласно кивал и натянуто улыбался.

Затем, пока в духовке доходил гусь, меня пригласили в кабинет посмотреть что-то, что мне непременно понравится. По канону это должен был быть альбом с младенческими фотографиями Стального Волка: «Саймон в чепчике», «Саймон с погремушкой» и — мамина радость — «Саймон, сияющий беззубой улыбкой и голыми ягодицами». Но оказалось, профессорша хотела похвастать домашней библиотекой. Книги на полках стояли в основном по ее специальности — мистические существа. Драконы меня после божьих откровений интересовали мало, а вот двухтомное издание, посвященное единорогам, любопытно было бы почитать. Я как раз думала, насколько удобно просить книги у преподавательницы, по всему, метящей мне в свекрови, когда в дверь позвонили.

— Кто бы это мог быть? — озадаченно проворчала хозяйка.

— А, это, наверное, доктор Грин, — с наигранной беспечностью отозвался Саймон. — Забыл предупредить: мы сегодня случайно столкнулись, и я пригласил его на ужин. Ты же сама давно собиралась…

Если бы мисс Милс решила прибить сына за подобное самоуправство, я с радостью помогла бы ей потом спрятать труп.

— Не волнуйтесь, — прошептал мне Саймон, когда его мать, натянув радушную улыбку, пошла открывать нежданному гостю. — Не прогонит же она его? Грин — ее доктор и наш сосед, друг семьи, можно сказать. И ужин у нас будет дружеский. Я же обещал, что избавлю вас от двусмысленных ситуаций?

— Спасибо, мистер Вульф, — произнесла я с чувством. — Вам это отлично удалось.