Глава 43

— Знаете, чего я не могу понять? — со вздохом спросил ректор.

Никто не ответил.

Инспектор Крейг косил одним глазом на темные окна, другим — на часы, показывавшие без четверти девять, и, как иные теребят четки, мял в руке неизменный клетчатый платок. Профессор Гриффит пролистывал бумаги, которые после долгого изучения отдала ему мисс Милс. Брок задумчиво поглаживал обложку лежавшей у него на коленях толстой книги. А я разминала уставшие от писанины пальцы и искренне скучала по Джереми Адамсу: уверена, даже в выходной день он был бы на месте, собери Оливер срочное совещание, и уж чай с сэндвичами организовал бы…

— Я не могу понять, — продолжил развивать свою мысль ректор, — как простой библиотекарь додумался до такого. Даже не так — почему маг, сумевший все это продумать и осуществить, был всего лишь библиотекарем? Или мы ошиблись с выводами на этот счет?

— Все именно на библиотекаря указывало, — проговорил Крейг, убрав платок в карман. — Да и новая информация, скорее подтверждает, нежели опровергает… Хотя да, мудреная схема для простого книжника.

— В библиотеке академии не работают, как вы изволили выразиться, простые книжники, — заметила профессор Милс. — Если не считать подрабатывающих там студентов, все библиотекари — дипломированные маги, по какой-то причине не сумевшие реализовать себя на ином поприще.

— А наш, стало быть, эту причину и устранил, — вывел инспектор.

Не прошло и пяти минут после моих криков о помощи, как мы с подругами оказались в кабинете ректора. Мэг отпустили почти сразу же. Ни в каких тайных обществах она не состояла, заговоров кровью не писала, а историю Сибил Маргарита узнала только сегодня вместе со мной, поэтому, выяснив все это, целительницу под охраной проводили в общежитие. Клятву о неразглашении само собой обновили.

С Сибил говорили долго. Сначала ее расспрашивали Оливер и срочно вызванный в главный корпус Крейг, вежливо и спокойно, но мне все равно было неловко перед подругой, словно не она сама, а я втянула ее в эти перипетии. Потом пригласили менталиста, чтобы тот помог девушке в деталях вспомнить проведенный еще осенью ритуал. При их беседе я не присутствовала, но, судя по полученным результатам, найденный в одной из лабораторий исследовательского корпуса старичок с острой белой бородкой и лукаво прищуренными глазами был не последним специалистом в области ментальной магии. А пока он общался с Сибил, инспектор начал поиск свидетелей и других пострадавших. Подчиненные Крейга, аки странствующие проповедники, обходили общежития, стучались в комнаты и рассказывали их обитателям о нехороших людях, через тайное общество «Свет скрытых знаний» распространявших искаженные формулы заклинаний, воспользовавшись которыми доверчивые маги рисковали подцепить пожизненное проклятье. Всем, состоявшим в данном обществе, настойчиво рекомендовалось прийти непосредственно к ректору — лучшему в академии специалисту по проклятиям — и провериться.

Что касается свидетелей, то первым в этом качестве вызвали незаурядного некроманта Яна.

Сибил познакомилась с ним спустя несколько месяцев после того, как загадала свое желание, и вряд ли рассказывала ему о ритуале, но когда Крейг спросил меня, с кем подруга общалась достаточно близко и кто мог быть в курсе… В общем, мне просто интересно было увидеть, из-за кого сегодня извлекли из недр шифоньера Жуткое Платье.

Ян понравился мне с первого взгляда. Не внешностью, хотя парень он, надо признать, симпатичный: голубоглазый блондин, довольно высокий (для Сибил — так даже слишком) и сложен неплохо. Понравился он мне тем, что после вчерашнего тоже страдал. Основательно так страдал, древним испытанным способом, прям шатало его от страданий, и пах он отнюдь не гвоздичным маслом. Но голова у него и в такой лютой печали работала. Сложив все факты, а именно: бравых полицейских, доставивших его из общежития пред совсем не светлые очи ректора, присутствие здесь же инспектора Крейга и прозвучавшее имя Сибил, парень пришел к выводу, что подруга обвинила его в посягательствах на ее честь, тут же в этих посягательствах признался и заявил, что не покроет свое имя позором и в тюрьму не сядет — или пусть его сразу казнят, или, если Сибил согласится, он на ней женится, чтобы до конца жизни искупать недостойное поведение. Когда Оливер несколькими резкими пассами его протрезвил… в смысле, вывел из состояния глубокого уныния, Ян слегка позеленел и сказал, что погорячился с заявлениями. Насчет казни.

Хороший парень. Жаль, в нашем деле помочь не мог.

Зато Сибил с помощью менталиста восстановила некоторые детали ритуала, а обходившие общежития полицейские нашли еще одного участника. Вернее, они нашли семерых студентов, обменивавшихся внепрограммными заклинаниями через библиотечные книги, но четверо из них никакого «заговора на удачу» не получали, а еще двое не стали использовать, то ли не верили в успех, то ли им нечего было желать, а может, боялись уколов и вида крови.

Тогда-то Оливер и решил, невзирая на выходной, созвать экстренное заседание чрезвычайной комиссии. Не нашли только леди Райс — она уехала навестить какую-то родственницу. И я ей завидовала. Наставнице, а не ее родственнице. Хотя и родственнице немного: ей ведь не пришлось вслед за обедом пропустить ужин, выслушивая и записывая одну за другой версии того, как именно происходит замещение реальностей. При том, что ни одна из этих версий ни на шаг не приблизила нас к разгадке тайны личности библиотекаря.

Однако с ритуалом более-менее разобрались. Оливер с «чекистами» — более, а я, естественно, — менее, но основное для себя сформулировала.

Во-первых, составляющие основу ритуала заклинания по структуре были вполне стандартными и практически не отличались от тех же бытовых заговоров, призванных защитить жилище от мышей или не дать молоку прокиснуть. Это, как и отсутствие особых условий вроде полнолуния, необходимости вычерчивать ритуальный круг средним пальцем покойника рядом с его разрытой могилой и приносить в жертву черных кошек или юных девственниц, создавало иллюзию безопасности и даже заурядности обряда, что обмануло не только студентов, но и действительного магистра Камиллу Сол-Дариен. Кровь же использовалась для усиления заклинаний достаточно часто, чтобы кого-то насторожил этот пункт, тем более что кровь нужна была собственная для исполнения собственного же желания. То есть, участники ритуала думали, что для их собственного. Но это уже «во-вторых».

Итак, во-вторых, библиотекарь мастерски поработал над текстовой составляющей заклинаний, исказив ряд формулировок так, что любой крючкотвор, не одну собаку съевший на составлении каверзных договоров, плакал бы от зависти. Сибил даже под руководством менталиста не сумела воспроизвести весь текст, но и того, что она вспомнила, было достаточно, чтобы понять, как ловко провели охотников за дармовой удачей. Они добровольно жертвовали кровь и отдавали силу в залог того, что «исполнится воля просящего», упуская тот момент, что фразой ранее сами называли себя дающими, а просящий — это, извините, уже третье лицо, в пользу которого и заключался контракт с судьбой. Желание же дающих, которое они радостно вписывали в договор, как я и подозревала, являло собой условие, при выполнении которого они сохраняли отданную в залог силу. Думаю, изначально ритуал ничего такого не подразумевал, и желание было на всех одно, потому-то древние легенды и не содержали сведения об исчезнувших после изменения реальностей магах.

С самим же залогом было не совсем понятно. Мисс Милс выдвинула версию, что упоминание силы без привязки ко времени позволяло высвободить единовременно всю энергию, которой маг мог воспользоваться в течение жизни: якобы велись теоретические изыскания в данной области, и кто-то даже доказал, что на какую-то долю секунды это возможно. А все присутствующие согласились с тем, что этой доли секунды могло хватить заранее все подготовившему и рассчитавшему магу, чтобы запустить свою судьбу с определенного момента по новому сценарию. Вопрос только — как он знал, когда все, получившие инструкцию по проведению ритуала, решатся ее использовать.

Ответ подсказал профессор Гриффит. Он же правовед, и всякие сомнительные договоры по его части. Оказывается, как и с любым юридическим документом, вступление в силу магического контракта, заключением которого, по сути, являлся ритуал, можно отложить до определенной даты или привязать к выполнению неких условий. Библиотекарь мог установить таким условием сбор нужного количества подписей, после чего заранее прописанные изменения автоматически вплетались в реальность. Конечно, неизвестно, сколько бы ему пришлось ждать, и не утратили бы силы сделанные ранее надписи, но за неимением других версий, объяснение Гриффита было принято. А еще Брок рассмотрел в частично восстановленной Сибил схеме элементы плетения-переноса — что-то вроде того, которым пользовались преподаватели и которым Саймон зачаровал объявление о возрождении Огненного Черепа. Но если Стальной Волк наложил заклинание на бумагу, тут оно было вписано в другую формулу и, видимо, обеспечивало копирование подписей всех участников под желанием инициатора. Но это тоже была лишь теория.

— Наверняка узнаем, когда библиотекаря найдем и лично у него все выспросим, — резюмировал Крейг. — Давайте уж решать, что с пострадавшими делать.

— А что с ними делать? — нахмурилась мисс Милс. — Девушке, как я понимаю, уже ничего не грозит. А мистер…

— Джанри, — подсказал профессор Гриффит. — Алан Джанри.

— Мистеру Алану Джанри я организовала бы внеплановую аттестацию по всем предметам, — сердито выдала матушка Саймона. — Если он простейшую инструкцию не понял, то думать не хочу, как он справляется с остальным.

Об инструкции мы знали от Сибил. Несколько общих указаний к проведению ритуала. Для лучшего результата нужно было использовать формулу не позднее чем через месяц после получения (библиотекарь все же пытался подгадать со временем), не загадывать желаний, связанных с угрозой для жизни и здоровья других людей или же нарушающих их имущественные права (очень безопасный заговор же!), а главное — желание должно быть реально осуществимо в краткосрочной перспективе. Сибил пожелала получить роль, не уточняя, какую именно и в какой пьесе, — это ее и спасло. А мистер Алан Джанри, алхимик-третьекурсник, возжелал ни много ни мало — стать лордом-канцлером Арлонского королевства. Не знаю, насколько это реально, но в краткосрочной перспективе парню точно не грозило.

— Если он не займет этот пост в течение жизни, после смерти его сотрет, как и других, и все, что он когда-либо сделает, исчезнет, — огласил очевидное профессор Брок. — Все. Забавно будет, если его жизнь в последующие годы переплетется каким-то образом с жизнью самого библиотекаря, а исчезновение сведет на нет все труды.

— И справедливость восторжествует? — со скептической усмешкой поинтересовалась мисс Милс. — Библиотекарь уже добился своего, не забывайте. Но новая волна изменений зацепит многих. В зависимости от того, как долго проживет мистер Джанри.

Вслух никто ничего не сказал, но подозреваю, что подумали все о том же, о чем и я. По всему выходило, что честолюбивого бедолагу Алана нам следовало самолично придушить сейчас, пока его жизнь и деяния еще не слишком сильно повлияли на картину мира.

— Выходной сегодня, — напомнил инспектор. — Студенты разъехались. Завтра мои ребята опять всех обойдут, и дайте-то боги, чтобы не нашли какую-нибудь девицу, заказавшую в мужья принца крови, или юнца, метящего в императоры.

Мэйтин говорил, что для ритуала нужны как минимум семеро. Комиссия, изучив новую информацию, с этим согласилась: минимум семеро, но не максимум. Итоговое количество влияло на перераспределение энергии, а не на результат. Так что опасения Крейга были обоснованы.

— Никого, кроме меня, не смущает имя мисс Сол-Дариен в этом списке ловцов удачи? — спросил профессор Гриффит, отложив сделанные мною сегодня записи. — Тайное общество, шифрованные записки в книгах — все это игры для студентов. Камилла не производила впечатления человека, склонного к подобным авантюрам. Но, возможно, я недостаточно хорошо ее знал.

Все присутствующие одновременно посмотрели на Оливера и, так же одновременно, отвели глаза, почувствовав неловкость.

— Я тоже не думаю, что Камилла состояла в этом обществе, — произнес ректор, сделав вид, что ничего не заметил. — Но она могла быть знакома с библиотекарем лично. В восьмой секции хранятся книги по общей теории, и мисс Сол-Дариен должна была часто там бывать.

— И все же маг ее уровня не стал бы… — снова высказал сомнения правовед, но договорить ему не позволили.

— Мы ведь уже сошлись на том, что и библиотекари — тоже маги, — напомнила мисс Милс. — Некоторые из них имеют немалый опыт, и работа с книгами бесследно не проходит. А Камилла никогда не отказывалась от советов старших. Если тот человек неоднократно помогал ей, подбирал литературу, делился какими-то знаниями, которые она после использовала и могла убедиться, что мнению советчика можно доверять, то и новое заклинание у него взяла бы, не сомневаясь.

— Даже такое? — со скепсисом уточнил Гриффит.

Драконья профессорша пожала плечами:

— Почему бы и нет? Да, Камилла не тратила бы время на детские игры и тайные общества, но все же она была еще очень молода, открыта, в чем-то доверчива. К таким людям несложно подобрать ключик, особенно, если они по простоте делятся своими проблемами.

Взгляды присутствующих снова сошлись на ректоре.

— Мисс Милс, я бы просил вас… — Оливер посмотрел на «драконшу» из-под насупленных бровей. В черных глазах зловещим пламенем сверкнуло отражение ламп. — …и всех остальных не говорить о Камилле в прошедшем времени. Она не была — она есть. Как и другие из списка. И наша задача сделать все возможное, чтобы их вернуть. Хотелось бы выслушать предложения по данному вопросу.

— А можно спросить?

— Да, мисс Аштон, — кивнул ректор с едва заметным раздражением: мой вопрос, прозвучавший сразу же после его слов, немного испортил эффект жесткого внушения.

— Мне кажется, мисс Милс права относительно того, что мисс Сол-Дариен могла знать библиотекаря. Но тогда, как участница ритуала, она должна была помнить прежнюю реальность. Хотя бы немного: Сибил ведь помнила пропавших чуть дольше, чем остальные, и не из-за своего дара, как мы теперь знаем. А мисс Сол-Дариен должна была помнить и то, кем был библиотекарь, и если бы она встретила его в новом качестве… или не встретила на старом месте, и ей бы сказали, что такой тут не работает… Простите, это сложно сформулировать…

— Тем не менее, мы вас поняли, Элизабет, — благожелательно улыбнулась мать Саймона. — Думаю, ответ прост. Библиотекарь прописал это в условиях ритуала, и после смены реальностей его прежнего уже никто не помнил. Это несложно, особенно в сравнении с изменением судьбы.

— Тогда получается, — я наморщила лоб, подыскивая нужные слова, — люди пропадали уже в новой реальности. А в новой реальности никакого библиотекаря не было. Значит, и ритуал они не проводили, так? Почему же они продолжали исчезать? Это же…

Парадокс — хотела сказать я и умолкла, вспомнив, как называл Мэйтин период на стыке реальностей. Время парадоксов. После все само собой утрясется. Одни события забудутся, другие — получат новое, вписывающееся в общую логику, объяснение. Пока же нет ничего невозможного и, увы, ничего однозначно объяснимого.

Вряд ли входившие в следственную комиссию маги общались когда-либо с богами, но, судя по ответам, которые я получила, они и без помощи высших сил пришли к похожим выводам.

— А представляете, каково ему? — спросила вдруг мисс Милс, когда Брок закончил пространные рассуждения о формировании новой картины бытия из осколков прошлой. — Библиотекарю? Если мы ломаем головы, пытаясь осмыслить случившееся со стороны, что должен чувствовать человек, проживший две разные жизни? Каково проснуться утром и понять, что все, что ты имеешь — иллюзия? Жизнь, оставшаяся в прошлой реальности, — иллюзия, потому что ее уже не вернуть. Жизнь, прожитая в новой, — результат обмана. И ты обманывал сам себя. Превращал врагов в друзей, бедность — в богатство, презрительные взгляды — во всеобщее уважение… Чему можно верить после такого?

— Умом после такого тронуться можно, — хмыкнул инспектор Крейг, подтверждая еще одно замечание Мэйтина.

— Что неплохо объясняет то, с каким маниакальным рвением библиотекарь пытается избавиться от мисс Аштон, — подхватил Гриффит.

— Не обязательно, — профессор Милс поморщилась, сгоняя с лица выражение сентиментального сочувствия, появившееся во время ее размышлений о нелегкой доле библиотекаря. — Не забывайте, человеку, организовавшему ритуал, известно больше, чем нам. Возможно, мисс Аштон действительно опасна для него и новой реальности.

С этим тоже не спорили. Может, и опасна. Жаль, никто, кроме библиотекаря, не знал, чем именно, а то меня бы уже заставили это что-то делать, без оглядки на позднее время и ноющий от голода желудок. С таким режимом питания на фоне постоянных нервотрепок можно, между прочим, и язву заработать. Надо бы мне у Грина вдобавок к успокоительному и для профилактики язвенной болезни что-нибудь спросить. Хотя когда теперь увидимся? На совещание его Оливер не позвал. С одной стороны, понятно, а с другой…

Я отвлеклась на посторонние мысли и чуть не пропустила подведение итогов заседания. Но и тех итогов было не ахти. Постановили организовать наблюдение за Сибил и нашим будущим канцлером, попытаться выявить среди студентов и преподавателей новых участников ритуала, продолжать следить за мной и моим окружением, поблагодарили меня за внимательность и проявленную инициативу, позволившую понять, как именно библиотекарь набрал добровольцев для обряда, и напомнили о необходимости и впредь сообщать обо всем подозрительном и необычным.

— В любое время дня и ночи, — уточнил Оливер.

А инспектор почти торжественно вручил мне кулон с крупным синим камнем, вдавливающимся вглубь толстой металлической оправы, — тревожная кнопка в местном исполнении, чтобы больше не пугала народ воплями из окон.

На этом и разошлись.

Вроде и не впустую проговорили, но и подвижек в расследовании не добились.

Провожал меня, как обычно, милорд Райхон. Как-то само собой повелось, что ректор вменил себе это в обязанность, а не перепоручил никому другому, и до сегодняшнего вечера я радовалась, считая такое поведение признаком симпатии с его стороны. Сегодня же предпочла бы пройтись в одиночестве, сопровождаемая лишь охранниками-невидимками. Сложно было отделаться от мысли, что он пошел со мной — пошел, а не перебросил на крыльцо общежития порталом — чтобы продолжить разговор о Камилле, напомнить, кто сорвал их обед и примирение и кто виноват в том, что она пропала. И пусть обсуждать то, чего уже не изменить, и давить упреками не в его духе, зато накручивать себя, угадывая, что думают обо мне другие, — вполне в моем.

В результате я сама и не выдержала.

— Не мучьте себя, Элизабет, — прервал меня Оливер на первых же секундах покаянного бреда. — Забудьте тот случай. Детская глупость — и только. Не соверши вы ее, все сложилось бы так же.

Он улыбнулся невесело и неискренне, и я, вместо того, чтобы кивать и соглашаться, что да, все равно ничего у вас с Камиллой не вышло бы, покачала головой.

— Вы это говорите, чтобы я не чувствовала себя виноватой, милорд.

— Вы и так ни в чем не виноваты, — немного резко сказал мужчина. — Я уже объяснял: ваш розыгрыш лишь ускорил события.

— Если бы вы узнали все при других обстоятельствах…

— Если бы я узнал все, — он выделил последнее слово, — поверьте, было бы только хуже. И закончим этот разговор.

Хуже? Что может быть хуже?

— Вы узнали, с кем она встречалась? — предположила я.

— Закончим, — с нажимом повторил ректор.

— Я могла бы записать это для вас. Если вдруг…

— Если вдруг — мне хватит того, что вы уже записали, — сухо отказался ректор.

Я не настаивала. И, кажется, догадалась, с кем провела последнюю ночь Камилла. В памяти всплыли обрывки слышанных, но не понятых когда-то фраз, и картинка сложилась. На месте Оливера я, наверное, тоже предпочла бы не помнить этого, если не удастся ничего исправить. Но…

— Я все-таки запишу, — обдумав все, сообщала я молча вышагивающему рядом магу. — Не для вас — для следствия. Ведь библиотекарь как-то узнал об этом. Если мы поймем, как и от кого, сможем его вычислить.

Оливер замер на месте.

— Вы… — он не мог подобрать слов, а я не могла понять, чего больше в его взгляде: удивления, подозрений, беспокойства или все же обиды за то, что я не послушалась и продолжаю неприятную для него тему.

— Догадалась, — ответила на невысказанный вопрос. — Только что. У меня случаются озарения.

— Просто догадались? — переспросил с недоверием мужчина.

— «Должен убить, тогда она вернется», «ментальные крючки», «тебе не понравится», — я перечислила по памяти ключевые моменты, которые в свое время оставила без внимания. — Если собрать все воедино, это действительно несложно. А еще ваша реакция на мой вопрос.

— Вы — умная девушка, Элизабет, — без эмоций похвалил ректор, вглядываясь в темноту за моим плечом. — И вы правы, если бы мы знали, откуда эта информация у библиотекаря… Но мы не знаем. Инспектор Крейг проверяет эту зацепку, пока без результатов. А записывать ничего не нужно. Камилла пропала последней. Когда ее забудут, изменить что-либо станет уже невозможно. Вы обещали мне, что уедете, если это случится, помните?

— Уеду, — пообещала я повторно.

Можно давать любые клятвы — если мы не остановим искажение реальности, они потеряют смысл. Как и в том случае, если я не добьюсь взаимности от ректора. Вернее, его любви. Я уже сомневалась в том, что это тождественные понятия. Я во многом в последнее время сомневалась. Но, как бы там ни было, Мэйтин условий не менял.

— Дура ты, Элси, — сказала я девице, глядевшей на меня из зеркала в вестибюле общежития.

Не так давно я уже выговаривала ей это, но по другому поводу. И тогда девица в зеркале улыбалась.

Отвар, который ей задали приготовить, Мэг так и не сделала, зато к моему приходу они с Сибил наколдовали из шоколада, мороженого и спирта графин шоколадно-молочного ликера. В качестве закуски предлагались все те же шоколад и мороженное.

Маргарита, как истинная целительница (я таковой до официального перевода не считалась), заявила, что нам надо снять стресс, а с целителями спорить чревато. Тем паче я сама была не против спиртного, но по другим причинам. Грайнвилль говорил, что алкоголь, наряду со специальными психоделическими веществами, облегчает выход в подпространство, а мне сегодня нужен был особый сон, и полагаться на удачу не хотелось. Добавить еще немного капель Грина… Рискованно, но в случае чего моя бесславная кончина будет на совести одного белобрысого божка. Хотя, учитывая, как давно он не появлялся, впору усомниться в наличии у него этой самой совести.

Смешивать лекарство с ликером я не стала. Уже после ухода Сибил закрылась с пузырьком в ванной, накапала в чашку десять капель, потом — еще пять, для верности, мысленно пожелала себе удачи и залпом выпила. Эффекта не почувствовала — в сон меня клонило и до этого. Глаза начали слипаться еще за столом под болтовню подруг, под воздействием антистрессового средства забывших обо всех горестях и решивших вдруг обсудить сюжет какого-то любовного романа. Занятная, видимо, книжица, нужно будет и самой прочесть потом: о юной охотнице за артефактами, то и дело попадающей в мыслимые и немыслимые ситуации, и отважном герое, самоотверженно вытаскивавшем ее из всех передряг до тех пор, пока не решил, что проще жениться на этой искательнице приключений, чтобы сидела дома и воспитывала детей, а не лазила по древним гробницам, — по крайней мере, я так поняла его финальный подвиг.

Засыпая, я продолжала думать о нелегкой судьбе героев, обреченных спасать прекрасных дам от хтонических монстров и кровожадных библиотекарей. Встряхивалась, приказывая себе сосредоточиться на видении изумрудного луга или представлять темный терминал, но вновь возвращалась мыслями к беспокойным героям, которым после их геройств еще обеспечь квалифицированное лечение и отдельное койко-место. Хлопотно это все же…

— Зачатки профдеформации сознания? — насмешливо осведомился насмешливый мальчишеский голос в моей голове.

— Цитирую знакомого целителя, — ответила я.

— Кого ты там цитируешь? — проворчала со своей кровати Мэг. — Спи уже!

— Сплю, — заверила я подругу.

Глубоко вдохнула, чувствуя, как тело наполняется легкостью, медленно выдохнула и, провалившись сквозь матрас, мягко приземлилась на пушистое белоснежное облачко рядом с Мэйтином.

Облачко. Такого еще не было.

— Раньше ты и алкоголь с антидепрессантами не мешала, — отозвался бог. — Хоть знаешь, насколько это опасно?

— Мы это еще не проходили, — заявила я беспечно, рассудив, что будь я сейчас при смерти, он не таким тоном со мной говорил бы и уж точно не с ехидных подначек начал бы.

— Все равно не делай так больше. Грайнвилль показывал тебе путь, ты в состоянии пройти по нему и без вспомогательных средств.

— Я не помню.

— Я не сказал, что ты помнишь. Я сказал, что ты можешь.

— Учту на будущее, — пообещала я.

И все же облачко. Висит себе в имитирующей небо бескрайней голубой пустоте, беленькое и волнистое, как на картинке в детской книжке. На ощупь гладкое, упругое, словно водяной матрас, но при небольшом усилии можно погрузить в него руку по локоть, а затем легко вытащить. Получившееся отверстие тут же затягивалось, на поверхности оставалась лишь неглубокая впадинка. А если попробовать отщипнуть кусочек…

— То отщипнешь, — закончил Мэйтин. — Долго еще собираешься экспериментировать?

Я пожала плечами: мои манипуляции разговору не мешали. Если только их божественность снизойдет до разговора.

— Снизойду. Что ты хотела спросить?

— Все. Расскажи все, что можешь. Сейчас. Сразу.

— Спрашивай, я отвечу.

— Нет, — тряхнула я головой. — Рассказывай сам.

Если я что-то поняла в правилах божественных игр, так это то, что на неправильный вопрос получишь неправильный ответ, а правильных я задавать так и не научилась.

— Разве не так? — спросила вслух вприщур глядящего на меня мальчишку.

— Так, — согласился он. — С одной поправкой: это — не игры. А что до правил, я и так обходил их, где это было можно. Поэтому спрашивай.

— Ты знаешь, кто провел ритуал? — без надежды на удачу задала я первый вопрос.

— Уже да.

— Скажешь?

— Нет. Мое вмешательство нарушит равновесие. Есть условия, которые ты должна выполнить, чтобы сохранить мир, помнишь? Одно из них — закончить расследование.

Дурацкие условия. Не мог придумать что-нибудь попроще!

— Ты так и не поняла? — усмехнулся бог. — Не я их придумал. Ты сама. Ты написала это и сделала Элизабет Аштон центральной фигурой. Я лишь наметил обязательные для выполнения пункты.

М-да. Кой черт понес меня на эти галеры?

— Это вопрос? — уточнил Мэйтин.

— А у тебя есть ответ?

— Конкретно о чертях и галерах — нет. Остальное я тебе уже объяснял.

Причинно-следственные связи, я помню. То ли мир появился потому, что я о нем написала, то ли я начала писать потому, что этот мир и так уже существовал где-то. Но во втором случае я никак не могла повлиять на события и заложить обязательные условия, о которых он с самого начала мне талдычит.

— Теоретически могла, — не согласилось с моими умозаключениями божество. — Ты писала, находясь в другом мире. Воздействовала на систему извне.

— В каком смысле?

— В метафизическом.

Да уж, каков вопрос — таков ответ.

— Имея точку опоры, можно перевернуть мир, — расщедрился на объяснение бог. — Но эта точка не может находиться в том же мире.

Что ж, это объясняет, почему, оказавшись на Трайсе, я потеряла власть над событиями. Но искажения реальности на меня не влияют.

— Видимо, побочный эффект, — предположил Мэйтин. — Все же ты — автор.

А то и демиург, да.

Я вспомнила знакомство с божественным семейством: небожители тогда долго мусолили эту тему, и к согласию так и не пришли. Все относительно, а следовательно, все возможно.

Но они обсуждали не только это.

— Две проблемы, — я прикрыла глаза и утопила пальцы в облаке. — Мне нужно закончить историю на Трайсе, чтобы восстановить естественный ход событий и границы миров. Закончить не извне, а именно на Трайсе. Чтобы не перевернуть его ненароком?

Мэйтин одобрительно кивнул, и я продолжила:

— Вторая проблема — изменение реальности. Я не писала об этом, только об исчезновениях и кровавых надписях. Создала предпосылки, как ты это называешь. Но сам ритуал… — я задумчиво отщипнула кусочек облака, скатала в шарик и подбросила на ладони. Поймала и снова подбросила. — Ритуал придумали драконы. Драконы, которые ушли с Трайса, но которых, судя по тому, что я слышала на вашей семейной встрече, можно было бы вернуть, чтобы все исправить, если бы ты не считал, что это неправильно.

— Время драконов прошло.

В негромком голосе и в глазах, потемневших от голубого до индиго, почудилось сожаление.

— Расскажи о них, — попросила я. — То, чего я не знаю. Чего нет в учебниках.

Надеюсь, это правильный вопрос.

— Не совсем, — тряхнул светлой челкой бог. — В учебниках есть практически все, чтобы получить ответ. Кто был на Трайсе, когда никаких других народов еще не существовало? Кто обладал безграничными знаниями? Кто наделил людей магией? Кто вообще способен дать кому-либо подобную силу?

Если задуматься, а не относиться ко всему этому, как к разделу древней истории, щедро приправленному мифологией… Нет, бредовое предположение.

— У Эдриана Кроншайского упоминалось, что некоторые древние племена почитали драконов как богов, — сказала я неуверенно. — Но Кроншайский, как и другие ученые до него, опроверг подобную вероятность, исходя из того, что зафиксированное в летописях число драконов в разы превосходит количество известных на Трайсе богов. Кроме того драконы, по многим свидетельствам, были смертны.

— Тяжелейший случай, — вздохнуло божество. — Магу, изучавшему драконов по книжкам, ты веришь, а мне — нет?

— Не то чтобы… Но с количеством и смертностью, и правда, неувязка.

Бог снова вздохнул.

— В местных религиях нет такого понятия, поэтому Кроншайскому простительно, — высказал он мне. — Но ты-то знаешь, что такое аватара?

— Ага, — кивнула я. — Тогда — только с количеством.

— Считаешь, существует лимит на воплощения? Боги, — личности многогранные.

Интересно, как нужно реагировать, когда тебе внезапно открывается одна из тайн мироздания? Потому что я определенно отреагировала неправильно.

— Семь ипостасей, значит? — спросила, еще раз прокрутив в голове божественные откровения.

— На самом деле больше, — по-мальчишески задорно улыбнулось божество. — В нашем случае это тоже не лимитируется. Просто «семь» — хорошее число.

Особенно, когда речь идет о количестве участников некого любопытного ритуала.

— Вот только этого не надо! — приказал Мэйтин, погасив улыбку.

— Чего?

— Обвинять. Ты не знаешь всего.

— А что тут знать? — я с раздражением швырнула облачный шарик в синюю пустоту. — Хотели как лучше, а получилось как всегда. Только расхлебывать это теперь мне.

— Не я назначил тебе эту роль. Я лишь вестник. И с драконами все не так просто, не уверен, что ты поймешь.

Как всегда. Мы мыслим разными категориями. Сознание человека не способно принять божественную мудрость. И божественную глупость — тоже.

— В целом — так и есть, — согласился Мэйтин. — Вы склонны подводить все под собственные представления, упрощать, подменять понятия. В итоге получаете сказки, в которые сами после не верите.

— Расскажи мне сказку, боже. Я постараюсь в нее поверить.

— Хорошо, — улыбнулся он. — Слушай. Мир был молод тогда. Дети его едва покинули колыбель и делали первые шаги…

Хорошее начало. Сказочное.

Я откинулась на спину, удобно растянулась на облачке и закрыла глаза. Все равно этот майский мальчишка не скажет больше, чем хочет, а каждое его слово содержит скрытый смысл, и, может быть, сегодня мне повезет его разгадать.

— Нужен был кто-то, кто учил бы их и направлял, — продолжил рассказчик. — Кто-то мудрый и терпеливый. Кто-то устрашающий, ведь порой только страх останавливает расшалившихся детей. Кто-то похожий на них, но превосходящий по знаниям и силе, — как пример того, чего они сами могут достичь. Так появились драконы. Они не были богами, но боги были драконами какой-то частицей себя. Ты права, мы мыслим иными категориями. Но, разделив сознание и прожив не одну смертную жизнь, мы стали ближе детям Трайса, а они стали понятнее нам. И все же мы допустили несколько ошибок. Эльфы и люди были нашими отражениями в этом мире — тенями, которые, как гласят ваши легенды, боги бросили на землю в дни творения. Как твое отражение в зеркале не имеет твоих сил и знаний, так и наши отражения не обладали ими: мы вложили в них только искру разума и позволили развиваться и пользоваться энергией мира. Но эльфы были первыми. Они отразились в мире чистой силы, приняли ее, и она приняла их. Даже попыталась скопировать, породив гоблинов и троллей. Люди же оказались похожи на эльфов лишь внешне. Они появились позже. Отголоски эха, блики на поверхности мутного зеркала. Мир впустил их, но не принял. Не дал им магии, обделил веками жизни. Драконы сочли это несправедливым. Даже гоблины получили частичку дара. Даже тугодумы тролли, родившиеся из оживших камней, пользовались примитивными чарами. А люди, бывшие, пусть не лучшим, но все же божьим подобием, остались ни с чем.

— И вы решили это исправить? — спросила я, приоткрыв глаза.

— Не мы, — покачал головой бог-сказочник. — Драконы. Они не могли переделать мир, но они переделали людей. Открыли их для потоков силы. Научили сплетать первые заклинания. Хотели как лучше, да. Но стать с миром единым целым люди так и не смогли. Попытки объединить их силу с природной давали странные результаты. Вроде оборотней, например… Но маги-оборотни — это уже другое дело, да?

— Да, — не могла не согласиться я. вспомнив одного здоровенного палевого котяру с кисточками на ушах. — Маги-оборотни у вас получились. У драконов, вернее. А с изменением реальности что пошло не так?

— Все, — ответил бог просто. — Не нужно было вмешиваться в подобные материи. Даже драконам. Или нужно было вмешаться драконам, и только. Но они научили людей.

А люди все извратили.

— Они тоже хотели как лучше, — сказал Мэйтин. — Для себя. Я не могу осуждать их, тех, первых. Они были любознательны. Не удовлетворились готовыми решениями, захотели во всем разобраться. И разобрались. Чтобы обойти время и изменить уже свершившееся, неважно когда, день назад или сто лет, нужно использовать силу вне времени. Тебе рассказывали об этом сегодня: вся та энергия, которой человек мог бы воспользоваться в течение жизни, если бы использовал магию непрерывно на максимально доступном ему уровне, становится доступна ему в один миг. На один миг. Но в этот миг возможно все. Огромный соблазн, не так ли? Особенно для неразумных детей. Поэтому пришлось внести некоторые коррективы в ритуал. Заложить условие добровольного участия, подтвержденного кровью. Сделать так, чтобы исполнялось лишь то, что с общего согласия записывалось в книгу судеб. Определить наказание для тех, кто осмелится эти условия нарушить. Помнишь, я говорил тебе, что участь участвовавших в ритуале магов решает то, насколько искренни они были, отдавая кровь для общего дела, и чего хотели для себя? В идеале желание должно было быть одно, то самое, что записывалось в книгу и не могло не исполниться. Но всегда находился кто-то, кто пытался обойти правила. И его желания становились для него ловушкой. Принцип ты уже знаешь.

Уже знаю.

— Ты мог сказать мне раньше, — укорила я бога.

— Не мог. Сейчас я рассказал лишь то, что ты уже узнала сама. Добавил немного подробностей, но они не помогут тебе найти того, кого вы зовете библиотекарем. Так что я не нарушаю естественного хода событий.

— А то, что ты мне открыл о драконах?

— А что ты сделаешь с этой информацией? — поинтересовался Мэйтин. — Вставишь в свой доклад?

— Я его уже сдала.

— Тем более, — усмехнулся бог.

— Могу проговориться кому-нибудь.

— Валяй. И тебя ткнут носом в труды того же Кроншайского. Не стану повторно вещать о кризисе веры у людей.

— У людей, — повторила я за ним. — А что эльфы? Они… знают, да?

— Ага, — мальчишескую физиономию божества осияла злорадная улыбка. — Они посмели усомниться в мудрости драконов, представляешь? Начали ставить условия и выдвигать требования. Драконы демонстративно обиделись и покинули Трайс, предварительно открыв эльфам, кем они были. Бедняг до сих пор совесть грызет. К тому же приходится врать людям, замалчивать тот факт, что выжили с Трайса воплощения богов, и от этого совесть только больнее кусается.

— Жестоко вы с ними.

— Не мы. Драконы. С эльфов нужно немного сбить спесь. Но пока не получается: они и своей виной, похоже, втайне гордятся, ибо она величайшая и неизгладимая.

— Но ведь вы… вернее, драконы ушли не только для того, чтобы преподать эльфам урок?

— Я говорил, их время прошло. Мир изменился. Драконы тоже. Если бы они остались, не ограничились бы уже ролью терпеливых наставников. Не давали бы советов, которых никто не слушал. Не делали бы добра, которое никто не ценил. Отчаявшись добиться справедливости, они в конце концов подчинили бы себе Трайс и заставили бы его жить по своим правилам. Но это уже была бы не справедливость.

Познавательная беседа, но ответов на свои вопросы я не получила.

— Ты их не задавала, — парировал бог.

— О библиотекаре ты не ответишь, а все остальное… Что случится, если мы уничтожим книгу судеб? Вернутся пропавшие, и все изменения обнулятся? Но тогда получится…

— Что ритуала не было, как и расследования, — понял мою мысль Мэйтин. — Как и последних месяцев твоей жизни.

— Да? — испугалась я, вспомнив, сколько всего случилось за это время.

— Нет, — успокоил он. — Это сложно. Скажем так, сформируется некая третья реальность, которая учтет события обеих версий. Пропавшие вернутся, основные внесенные ритуалом изменения аннулируются, парадоксы разрешатся сами собой, но кое-что останется неизменным. Например, если кто-то погибнет…

— Кто-то погибнет? — встревожилась я, уловив в его словах предупреждение.

— Не исключено. Ничего нельзя исключать, ты же понимаешь?

— Мэйтин…

— Я буду рядом, — пообещал он. — Но у моей власти есть предел. Я не смогу повернуть время вспять или воскресить погибших. Но, может быть… — бог умолк, всмотрелся в мое лицо и кивнул, словно отвечал на незаданный вопрос: — Еще одно чудо. Ты сама решишь, какое, когда придет пора.

— Сейчас еще не пора? Вдохновил бы библиотекаря на чистосердечное признание.

— Это было бы уже не чудо, — усмехнулся Мэйтин. — Это был бы… рояль.

Ответить я не успела. В секунду упругое облачко подо мной превратилось в туман, и я пролетела свозь него, чтобы очутиться в знакомой темноте терминала.

Вот так всегда.

Убедившись, что бог не последует за мной, чтобы продолжить разговор, я нащупала стену, но прежде чем открыла дверь, подумала, что не обязательно сразу же возвращаться к себе. Можно попробовать заглянуть куда-нибудь. Только решить — куда и когда. Я не знала ни времени, ни места, поэтому просто пожелала увидеть, с чего все началось. Расплывчатая формулировка — этак могло и в эпоху Творения занести… Но не занесло.

Пару минут я смотрела на счастливую дурочку, красующуюся перед зеркалом в свадебном платье, на мужчину и женщину рядом с ней, к которым хотелось броситься, обнять обоих, попросить прощения за все… за эту дурочку, еще не знающую, что ее ждет… и закрыла дверь.

Открыла другую и села на постели в своей комнате. Прислушалась к мерному посапыванию Мэг. Оглянулась зачем-то на темные окна и, вытянув вперед руку, медленно разжала кулак. Оторванного в последний момент от облачка кусочка я не увидела, но чувствовала его — маленький сгусток силы на моей ладони. Я удерживала его с минуту, а после позволила энергии впитаться под кожу, медленно-медленно, ощущая, как учащается сердечный ритм, кровь бежит быстрее, дыхание становится горячим, а из головы улетучиваются ненужные мысли. Не опуская руки, соединила большой и средний пальцы, потерла с негромким шорохом и улыбнулась вспыхнувшему между ними огоньку. И тут же погасила его.

Спать пора.