Глава 26

Я ушла уже остаточно далеко от главного корпуса, когда вдруг поняла, что направляюсь совсем не к общежитию. Ноги сами собой вели в лечебницу. Видимо, к Грину. Чтобы снова уверять доктора, что у меня все в порядке, просто очень-очень захотелось поглядеть опять на единорога. А он мне после этого тут же диагноз поставит. По справочнику в красной обложке.

Нет уж!

Есть и другие способы успокоиться. Тем более все равно с Саймоном договаривались увидеться.

— Я все помню, — были его первые слова, когда мы остались вдвоем в пустом тренажерном зале.

— Значит, не зря страдали, — я даже улыбнулась. Обидно было бы, если бы из ночной затеи ничего не вышло.

Но Вульф моей радости не разделял.

— Остальные уже забывают, — проговорил он угрюмо. — Я заходил к матери в обед, спросил, помнит ли она Германа. Знаете, что она сказала? "Конечно, помню. Такой способный юноша. Жаль, что он перевелся в Найтлоп"… Представляете, в Найтлоп! Откуда это вообще взялось в ее голове?

— Мэг вчера не могла вспомнить, на каком факультете он учился, — я удрученно пожала плечами. — Видимо, так это и работает. Воспоминания уходят постепенно. Сначала трансформируются во что-то удобоваримое, что наш разум сможет принять как объяснение: человек не исчез, а просто уехал. А потом уже мы забываем. Люди ведь обычно забывают тех, с кем их развела жизнь.

— Мать занималась с ним индивидуально, два раза в неделю. Иногда Герман оставался у нас на ужин. Я думал, если кто-то знал человека достаточно близко… — не договорив, Сайман махнул рукой. — Это не имеет значения. Глория, мамина ассистентка, тоже уверена, что он в Найтлопе… А что говорят остальные? Инспектор? Милорд ректор?

— С инспектором я сегодня не встречалась. А с милордом Райхоном мы виделись только мельком.

На фоне происходящего ссора с Оливером выглядела особенно глупой и неуместной. Нужно заниматься расследованием, искать, расспрашивать людей, пока кто-то еще что-то помнит, а мы… Но все же я была слишком зла на него. Теперь еще и за то, что он взялся меня воспитывать, когда оставалось еще столько дел. Сам же сказал, что собирался еще с утра поручить мне переписывать протоколы. И что? Так увлекся воспитательной работой, что остальное отошло на второй план? А записи, как и реальность, тем временем меняются…

— Он знает, что вы не ночевали у себя? — с тревогой предположил Саймон, заметив, как я помрачнела, когда разговор коснулся ректора.

— Нет, — успокоила я. — Всего лишь то, что я тайком ушла из общежития. Но этого хватило.

Объяснений боевик не требовал. Улыбнулся понимающе и подмигнул:

— На ринг?

— А вы…

— В полном порядке, — сказал он, коснувшись груди. И добавил самоуверенно: — Да и вряд ли вам удастся меня задеть.

Такое "приглашение" нельзя было проигнорировать.

Не знаю, что бы я делала без Саймона. Наверное, страдала бы в общежитии, спрятавшись под книжками, или жаловалась бы подружкам на горькую судьбинушку, подслащивая горечь шоколадом и мороженым. И все равно не успокоилась бы, нытьем и пустыми сожалениями накрутив себя еще больше. А часа на ринге хватило, чтобы сбросить накопившееся раздражение и ликвидировать разброд в мыслях.

План сложился сам собой. Обиды — прочь, гордость — в кулак, и прямиком в главный корпус, пока милорд Райхон не ушел. А то придется идти к нему домой. Пусть что хочет обо мне думает, но дело от этого страдать не должно. Буду молча переписывать протоколы и время от времени бросать на него полные тоски взгляды. Не совсем же он бесчувственный?

Но планам этим не суждено было осуществиться. И помешал их реализации сам милорд ректор, карауливший меня на аллейке у учебного корпуса боевиков.

— Уделите мне несколько минут, мисс Аштон? — ровно, будто не было перепалки в лечебнице и разговора в его кабинете, поинтересовался он.

Спокойствие, отвоеванное на ринге, враз смело волной злости и раздражения, сердце сбилось с размеренного ритма, а пальцы сами собой сжались в кулак. Но я смогла заглушить эмоции.

— Конечно, милорд. Что вам угодно?

Хотелось верить, что ему угодно извиниться.

Оливер протянул мне запечатанный конверт:

— Пришло сегодня, когда почту уже развезли. Я подумал, что вам будет приятно получить его скорее, а не ждать до завтра.

— Так вы и переписку мою отслеживаете! — вскипела все-таки я. — Может, еще и читаете?

— Не читаю, — ничуть не оскорбился милорд Хладнокровие. — По моей просьбе полиция контролирует ваши контакты, не более. Содержанием писем, как и содержанием ваших разговоров с друзьями, никто не интересуется.

— Ой ли? — вырвалось у меня недоверчивое.

Но конверт взяла. Проверила целость печати и только затем прочла имя отправителя. Сердце взволнованно екнуло: письмо было от леди Оливии Аштон, матери Элизабет.

Стало не по себе. Не полиция и не Оливер — я сама влезла в чужую личную переписку. Но вместе с тем, что-то во мне требовало скорее разорвать конверт и пробежаться глазами по аккуратным строчкам, а затем щурилось счастливо, с нежностью повторяя теплые слова…

"Элси, солнышко… Спасибо за письмо, милая. Каждая весточка от тебя — лучик, греющий мою душу… Мы с папой так рады, что ты нашла свое призвание…"

Отстранившись от чужих чувств, я пыталась анализировать полученную информацию, но выходило неважно. Хотелось радоваться вместе с Элизабет полученному из дома посланию. Поняла лишь, что родители благосклонно приняли ее переход на другой факультет. И собираются навестить дочь в академии.

"Сейчас у отца много дел, ты же знаешь… Но в начале апреля мы обязательно увидимся…"

В начале апреля. А сегодня… Уже второе марта! Загруженная учебой, обеспокоенная медленным и безрезультатным течением расследования, я пропустила приход весны. Не заметила, как растаял снег, обнажив черную землю с крохотными островками молоденькой травки. Машинально отмечала даты в тетрадках, но даже не задумывалась о том, что название месяца изменилось… Апрель совсем скоро! Значит, тем более не время для новых ссор и обид. Нужно разобраться скорее со всем этим, чтобы Элизабет — она, а не я — могла встретиться с родителями. Наверное, она по ним очень скучает. Я по своим скучаю…

Я сложила письмо и спрятала в карман. Посмотрела на Оливера.

— Спасибо, что взяли на себя роль почтальона, — радостное настроение Элси почти погасило мое недовольство, и благодарность далась без труда. — Но вы ведь не только за этим пришли?

— Нет, я… Помните, однажды я сказал вам, что мне тяжело находить общий язык с юными девушками вроде вас, недостает такта и сложно подобрать правильные слова…

— В искусстве прозрачных намеков вы тоже не преуспели, — вздохнула я.

— О чем вы? — будто бы не понял ректор.

— О том, что вы только что спросили меня, помню ли я, как однажды призналась вам в любви. Я помню, милорд. Но с вашей стороны не очень благородно играть на моих чувствах.

Мое обвинение его задело. В глазах вспыхнули злые огоньки, губы сжались в тонкую линию, ноздри широко раздулись — так и виделось, как сейчас выпустят струи густого пара… Но, очевидно, пока я поправляла нервишки на ринге, в пошатнувшейся цитадели тоже провели ремонт. Ярость во взгляде погасла, сменившись грустью, сердитые морщинки на лбу разгладились.

— Я сказал только то, что сказал, Элизабет. А ваша реакция — лишнее подтверждение тому, что я в самом деле не умею находить нужные слова.

— Особенно — с юными девушками.

— Особенно, — согласился он, сделав вид, что не услышал издевки. — С ними нужно быть предельно тактичным… даже если собираешься отчислить девицу за неуспеваемость или дурное поведение. К счастью, мне редко приходится общаться со студентами лично: есть кураторы, деканы, проректоры…

— Но если чей-то отец — первый помощник лорда-канцлера и регулярно отчисляет на развитие академии немалые суммы, то приходится, — я не отказала себе в том, чтобы еще раз его поддеть.

— Не обязательно, — вместо того, чтобы рассердиться, усмехнулся мужчина. — Но если кто-то осчастливит меня хвостом, например, я не стану делиться этой радостью с другими преподавателями, а поблагодарю благодетельницу лично.

— Исключили бы меня давным-давно, сейчас и горя не знали бы, — пробурчала я.

— Не знал бы, — серьезно согласился Оливер. — Я это понимаю. Как и важность вашего участия в расследовании. Поэтому хотел бы…

Принести свои глубочайшие извинения?

— …чтобы между нами установилось полное доверие, Элизабет.

Снова доверие! У меня скоро аллергия будет на это слово! Нервный тик и неконтролируемые приступы смеха.

— Доверие, милорд, может быть только обоюдным, — заметила я холодно. — Я не могу доверять вам, зная, что вы не доверяете мне. А вы требуете доверия, при этом контролируя каждый мой шаг и проверяя каждое слово.

Доверие, доверие, доверие — сама зачастила как попугай.

— Элизабет…

— Что вы сожгли?

Мой вопрос не просто поставил ректора в тупик — тот даже не понял о чем я. Пришлось объяснить:

— Вчера вы сказали, что на втором курсе устроили поджог. Мне интересно, что вы подожгли.

Ну, давайте, доверяйте мне, милорд. Прямо сейчас.

Оливер недовольно поморщился.

— Это было давно, — растянул принужденно. — И не имеет значения… Пожарную часть.

При том, как он начал, я уже не ждала ответа и, услыхав его, ошалело выпучила глаза:

— Как?

Как можно поджечь то, что гореть в принципе не должно?!

Ректор скромно развел руками:

— На спор.

Да уж… Теперь понятны его опасения насчет того, что может думать о нем инспектор. Но даже с такими яркими пятнами в биографии Оливер вне подозрений. Это не ритуал, а я сделала его ректором в столь юном для ученого мужа возрасте, он изначально был в моей истории. Правда, дебоширом и поджигателем я его не представляла.

— Мы можем продолжить не здесь? — спросил он и, не дождавшись ответа, но и не встретив возражений, взял меня за руку, чтобы через сумеречный туман портала провести в свой кабинет.

Видимо, стоит понимать, что инцидент исчерпан?

Ладно, пусть.

Он, скажем так, извинился, как сумел. Я вообще извиняться не собираюсь, хоть тоже в чем-то виновата. А историю нужно заканчивать: мир спасать, личную жизнь устраивать…

С миром, казалось, попроще будет. Но все же Оливер испугался за меня с утра. И то, что психанул потом — тоже неплохой знак. Была бы я ему безразлична, так не разволновался бы. И пришел после сам. Понятно, что я нужна ему, чтобы разобраться со сменой реальности, и вообще с юными девами нужно соблюдать тактичность и осторожность, но все же чувствовалось, что отношения между нами уже не только деловые. Хотя романтикой пока и не пахло…

Пахло одеколоном милорда Райхона и — где-то на границе восприятия — свежей сдобой, копченым мясом и молоком. То ли секретарь устроил перекус в приемной, то ли у меня обонятельные галлюцинации вследствие нарушения режима питания и моей склонности к шизофрении.

— Кофе? Чай? — предложил Оливер, надев маску приветливого хозяина. — Может быть… шоколадное пирожное?

— У вас есть пирожные? — спросила я, вдруг осознав, что голодна настолько, что за кусочек шоколадного бисквита готова простить ему обиды на неделю вперед.

— Нет, — признался ректор. — Но я бы мог послать кого-нибудь. Хотите?

— Хочу, — не стала скромничать я. — И, если можно, не только пирожные. Я не обедала.

— Я и не завтракал, — вздохнул он, враз становясь мне собратом по несчастью. — А скоро уже и ужинать пора. Вы бы не отказались…

— Не отказалась бы, — даже не дослушала я.

Будем считать, мужчина моей мечты пригласил меня на ужин. Здорово же? Во всяком случае, хоть поем.

Пока Оливер выходил, чтобы отдать соответствующие распоряжения, я избавилась от верхней одежды, привела в порядок костюм для тренировок, которому предстояло исполнить роль вечернего платья, а после разглядывала стопки бумаг на столе, гадая, какие из них имеют отношение к нашему делу, а какие нет. Но, несмотря на то, что отсутствовал ректор довольно долго, рыться в документах не стала: отрабатывала доверие.

— Хотите, чтобы я занялась протоколами, пока доставят ужин? — демонстрируя готовность к сотрудничеству, спросила я вернувшегося в кабинет ректора.

— Если вас не затруднит, — ответил он так, будто я могла отказаться. — Но делать копии протоколов не нужно. Можно переписать только сводный отчет, в нем учтено основное.

Я села за стол и открыла поданную мне милордом Райхоном папку.

— Это все? — уточнила удивленно, пробежав глазами отчет, согласно которому вчерашняя операция в Огненном Черепе не принесла никаких результатов: никто там не знал Германа Складовика, не мог даже предположить, под каким именем тот выступал на ринге, и, конечно же, и не заикнулся о его последнем бое со Стальным Волком. Однако сам Волк в записях фигурировал, как и Дикая Кошка. Их видели в клубе, а затем оба исчезли непонятным образом.

— Вчера было еще что-то? — подозрительно поглядел на меня Оливер.

— Нет, но вчера вы и не рассказали мне всего, — нашлась я и снова уткнулась в отчет.

После того, как всех задержанных для опроса отпустили, в углу зала обнаружились "бесхозные вещи": женский плащ на меховой подстежке (судя по качеству работы, довольно дорогой), мужское пальто (не новое, в нескольких местах подшитое) и теплая куртка, пол владельца которой полиция определить затруднилась. В моем мире это называется "унисекс", чтоб они знали! В этом — одежда для практических занятий на полигоне. А куртка моя, надо будет забрать.

Что до остальных вещей, то, по мнению инспектора, найти владелицу плаща, ввиду отсутствия на том каких-либо меток, будет затруднительно, но полицейский планировал выделить несколько человек, дабы опросить женскую половину студенческой общины с целью опознания данной детали гардероба. С мужским пальто было, как казалось мистеру Крейгу, проще: на подкладке обнаружилась затертая метка с инициалами "М.С.", и в ближайшие дни полиция обещалась составить списки всех студентов и сотрудников академии, кому эти инициалы подходили бы. Что ж, пусть попробуют. Пальтишко для похода в клуб Саймон брал старенькое, очевидно, висевшее в чулане со времен учебы, а имя у него сейчас новое. Вульф, а не Милс. Взял фамилию отца? Возможно. Главное, что, исходя из того, как он фигурировал в учебных планах, поменял он паспортные данные официально и не вчера, так что вряд ли кто-то вспомнит о том, что он имеет какое-то отношение к "М.С."…

А в кармане куртки нашли носовой платок и яблоко.

Откуда у меня яблоко?

— Куртка моя, — сказала я ректору, взявшись за перо.

— Я догадался. А о хозяевах плаща и пальто вы по-прежнему ничего не знаете?

По тому, как он спросил, я поняла, что и в новой, изменившейся реальности, вчера мы поссорились на этой почве.

— Знаю. Стальной Волк и Дикая Кошка. С Кошкой я дралась до вашего появления. Кто они в повседневной жизни — понятия не имею. И сомневаюсь, что установление их личностей поможет расследованию.

— Они сбежали, — заметил, впрочем, уже без резкого осуждения, Оливер.

— У них могли быть причины. Кошка, судя по плащику, — девица из состоятельной семьи. Вероятно, опасалась разоблачения и скандала с родителями, у которых, наверняка, свой взгляд на то, как благовоспитанные девушки должны проводить досуг. Волк мог спасать даму.

На самом деле дама спасла его. Но я ведь ничего об этом не знаю, да?

— Вы бы тоже не хотели, чтобы ваши родители узнали о том, как вы проводите свободное время? — деликатно ушел от острой темы Оливер.

— Я почти три года проучилась на факультете боевой магии, и мои родители понимают, что там я не кружева плела. Думаю, они спокойно отнеслись бы к моим увлечениям.

Над ответом я не задумывалась — выдала его так быстро и уверено, словно говорила о своих родителях. Папа точно не возражал бы…

— Я вас чем-то обидел? — насторожился ректор, заметив, как я нахмурилась.

— Нет, просто… слово неразборчиво написано…

Закончив копировать отчет, я отложила перо и посмотрела на сидящего напротив мужчину.

— Вы никогда не задумывались о том, что однажды можете не вспомнить, откуда у вас мои записи?

— Задумывался. Но ненадолго. Давайте надеяться, что мы разберемся со всем этим до того, как изменения станут необратимы.

— Вы верите, что можно все вернуть? И всех?

— Да, — он покосился на дверь, которую никто не спешил открывать, чтобы внести наш долгожданный ужин, вздохнул негромко и, поднявшись с кресла, прошел к шкафу. Вернувшись, положил на стол толстую книгу. — Вот, нашел через столичных знакомых. Довольно редкое издание. Тут описывается интересующий нас обряд. Точнее, не сам обряд, а его действие и последствия…

— Хотите, чтобы я прочла?

— Нет, конечно. Тут много и путано. Я мог бы объяснить вкратце, если вам интересно.

— Вы сомневаетесь в этом? — спросила я с недоумением. Оливер вел себя странно, но я не могла понять, в чем заключается эта странность.

— Простите, — пробормотал он. — Естественно, интересно. Первый достоверно известный случай… Помните, я рассказывал, как маги людей вернули своего предводителя, погибшего в бою? Тут говорится, что для этого понадобились силы четырнадцать магов. Нестандартное количество для групповых обрядов, но, если подумать, четырнадцать — это дважды по семь, а семь — число основы…

— Что случилось с теми магами? — перебила я. — Тоже пропали?

— Книга старая, а описанная в ней история взята из еще более древних источников, грешащих витиеватым слогом и невнятными формулировками, так что трудно сказать. Но кто-то ведь рассказал об этом? Значит, если маги и исчезли, то не все. Автор истории говорит о стыке реальностей. О том, что его память странным образом вместила события, имевшие место в двух разных вероятностных потоках, и это едва не свело его с ума. Или, как он пишет, возможно, свело, поскольку мир со дня ритуала уже не был для него прежним…

А, вот оно что. Проняли-таки мои слова. И что же он? Жалеет? Чувствует себя виноватым?

— Упоминается еще интересный один случай, — продолжал мужчина, — Солдат, бывший рядом с вождем, когда того убили, но не принимавший участия в ритуале, долгое время хранил память о стертой реальности. Смерть предводителя произвела на него такое сильное впечатление, что, даже увидев его живым, он не мог забыть случившегося. Со временем память о прежней реальности утихла в нем, но проявлялась во снах до конца его жизни.

Эмоциональная связь, как та, что не дает Саймону забыть пропавшего друга? Возможно, мои "художества" ни при чем. Но с ними надежнее — лишнее напоминание не помешает.

— Что известно о самом ритуале? — спросила я.

— Мало. Я говорил, текст больше похож на легенду, чем на документальные хроники. Точно можно сказать только то, что все маги принимали участие в обряде добровольно, а используемые заклинания писались их кровью.

— Где писались? На бумаге, на доске, на земле или… в какой-нибудь книге?

— Да, в тексте упоминается некая книга. Роль ее в ритуале непонятна, но в одном месте она названа книгой судьбы. Можно предположить, что именно в нее были вписаны не только заклинания, но и новая судьба погибшего вождя.

— А что было бы, — начала я осторожно, — если бы тогда кто-нибудь нашел эту книгу и что-то в ней подправил? Или уничтожил бы ее?

— Наверное, он уничтожил бы новую реальность, — понял ход моих мыслей Оливер. — Считаете, в нашем случае тоже имеется такая книга?

— Заклинания ведь должны были куда-то записываться? И новая судьба… чья-то…

Стук в дверь не позволил мне договорить. А когда секретарь вкатил в кабинет столик, на котором теснились накрытые крышками и салфетками тарелки, говорить о делах расхотелось напрочь.

— Благодарю, мистер Адамс. Дальше мы с мисс Аштон сами разберемся. А вы можете быть свободны.

Я непроизвольно взглянула на часы: почти шесть.

День подходил к концу, а я даже не заметила, как стемнело за окнами, и пропустила момент, когда Оливер зажег свет. Длинный день, события которого можно было бы растянуть на неделю. Казалось, с момента моего похода к единорогу и разговора с Грином прошла уже целая вечность. Со вчерашнего вечера в клубе — две вечности. И за все это время я только раз поела…

— Не стесняйтесь, Элизабет, — милорд Райхон жестом хлебосольного хозяина пригласил меня к чайному столику, на который уже переставил тарелки. — Присаживайтесь. Разложите приборы? Я, признаться, всегда в них путаюсь.

— Я тоже. Но одной вилки и ножа обычно хватает.

— Мне нравится ваш подход к решению сложных задач, — улыбнулся Оливер. Аромат яств и ему заметно приподнял настроение.

Из сейфа — вот уже не подумала бы, что там хранится что-то помимо особо важных документов — ректор вынул бутылку вина и два высоких бокала и, возвратившись к столу, принялся снимать крышки с блюд.

Не дожидаясь повторного приглашения, я набрала себе полную тарелку кушаний. Жаркое с грибами, яичный рулет, копченая семга и тушеные овощи, сваленные вместе, представляли собой не самый живописный натюрморт, но меня, далекую от живописи, но уже близкую к голодному обмороку эта картина несказанно радовала.

— У вас хороший аппетит, — деликатно заметил мужчина, наполнив бокалы.

Себе он положил лишь немного жаркого, и я с опозданием поняла, что для романтического ужина аппетит у меня слишком хороший: трепетная дева могла бы ограничиться кусочком рулета и листиком салата. Но поглядев на тарелку, решила, что трепетной побуду как-нибудь в следующий раз.

Поначалу ели молча. Переусердствовав в выборе блюд, я старалась компенсировать издержки иномирного воспитания, демонстрацией классических манер, хотя и мечтала о том, чтобы ректор отлучился ненадолго, позволив мне смести подчистую содержимое тарелки.

— Книги судеб упоминаются и в иных источниках, — заговорил он, продолжая прерванный разговор. — В разных, от древних мифов до научных трудов по истории магии. Мы… мы можем вернуться к этому позже?

— Да, — уловив, как вдруг изменился его тон, я отложила вилку.

Оливер последовал моему примеру, но тут же схватился за бокал. Сжал в руках: показалось, хрустать вот-вот треснет в его ладонях.

— Раз уж сегодня мы делимся секретами… — он отпил немного вина и уточнил с легким упреком в мой адрес: — Я делюсь. И надеюсь, что вы не обманете мое доверие…

— Никогда. Я…

— Верю, — кивнул, не глядя на меня, ректор. — Поэтому хотел бы попросить вас записать еще кое-что. Нет, не прямо сейчас. У вас ведь хорошая память? И некоторый литературный талант, как я помню по вашим эссе. Запишете потом. Это касается мисс Сол-Дариен. Камиллы Сол-Дариен. И этого нет в полицейских отчетах.

В отчетах, в тех, которые я переписывала, было практически все. Имя, возраст, прежнее место работы. Нейтральная фраза о том, что в день исчезновения у Камиллы было назначено свидание с Оливером Райхоном, которое они после перенесли, и целый абзац о моей роли в "организации" этого свидания, впрочем, тоже довольно нейтрально поданной. Чего в них не было? Причины, по которой Оливер отменил — именно отменил, а не перенес — их встречу, из-за чего Камилла, по словам ее студентов, была зла как жаждущая крови упырица…

— Мы познакомились пять лет назад, — издалека начал мужчина. — Мисс Сол-Дариен была первым преподавателем, которого я, вступив в должность, принял на работу. Это тоже можете записать, потому что в свое время ходило много слухов о том, как я стал ректором. Поговаривали, что для того, чтобы заполучить это место я соблазнил то ли дочь министра, то ли племянницу, то ли его самого, — улыбка на миг коснулась его губ. — На самом деле все куда проще. Мою кандидатуру рекомендовал прежний глава академии. На тот момент я был одним из самых молодых профессоров, несколько моих работ получили королевскую премию, а составленный мною учебник заменил старые пособия по темным материям для специальных курсов. Но на решение министерства повлияло не это. Близились очередные парламентские выборы, и наш лорд-министр стремился всеми способами упрочить свое положение. Льготы для ушедших на покой магов и предоставление освободившихся мест перспективной молодежи…

— "Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет", — вспомнилось невольно.

— Да, именно. Это цитата? — заинтересовался Оливер.

— Не уверена. Возможно…

— Возможно, — кивнул он задумчиво. — Но вы поняли тогдашнюю политику министерства. Мне, можно сказать, повезло. Хотя стоило задуматься, почему никто из старших коллег не захотел составить мне конкуренцию при соискании этой должности… Впрочем, вернемся к мисс Сол-Дариен. О наших с ней отношениях тоже ходило немало слухов. И в большинстве своем они были недалеки от правды. Да, у нас был роман. Начался практически сразу после знакомства и закончился год назад. Я сделал Камилле предложение, она его не приняла, и мы расстались.

Прервав рассказ, милорд Райхон посмотрел на меня, словно ожидал, что я скажу что-нибудь по поводу услышанного. А у меня слов не было. Он сделал ей предложение? Она отказалась? Да какая нормальная женщина так поступила бы?!

— Она считала, что того, что было между нами, недостаточно для принятия таких серьезных решений, — отведя взгляд, ответил на незаданный вопрос Оливер. — А я… Должность главы академии накладывает определенные обязательства. Мне казалось, что нужно что-то делать с этой неопределенностью, слухами, косыми взглядами…

— Да, этого действительно недостаточно, — пробормотала я, принимая сторону пропавшей соперницы.

— Когда станете записывать мою историю, воздержитесь от личных комментариев, пожалуйста, — попросил ректор угрюмо.

Я вспыхнула, но промолчала.

— Мы расстались, — продолжил Оливер, — но продолжали видеться по работе или в гостях у общих знакомых, да и связывало нас слишком многое, чтобы это можно было просто вычеркнуть из жизни. Поэтому, когда Камилла предложила встретиться, я не имел ничего против.

Как же, помню. Расфуфырился как павлин, одеколоном облился с головы до ног…

— Что было дальше, вы знаете, — нарочитое равнодушие в тоне мужчины, задело сильнее, чем это сделало бы прямое обвинение. — Я пришел в назначенное время, но вместо Камиллы нашел цветок и записку. Ни секунды не сомневался, что это розыгрыш, но… В общем, я решил проверить. Нашел Камиллу, выслушал ее историю о том, что какой-то шутник запер ее в подвале. Было понятно, что все это — звенья одной цепи. Но я все-таки спросил. Просто спросил, с кем она провела прошедшую ночь.

— И? — пискнула я робко, когда он надолго умолк, и казалось, продолжать уже не собирается.

— Я не сказал о записке, — произнес он, глядя сквозь свой бокал на свет. — Не объяснял, чем вызван мой вопрос, и она, очевидно, решила, что я узнал от кого-то или следил за ней… Так или иначе, оправдываться или отговариваться не стала.

Я громко сглотнула и осторожно поставила на столик бокал, который только что едва не выронила. Бывают же совпадения!

— С ее слов это была просто встреча. Ничего… такого… — Оливер неопределенно повел рукой и поморщился. — Как она сказала, прежде чем возобновлять наши отношения, ей нужно было поставить точку в других. А я сказал, что точку нужно было ставить до того, как назначать мне встречу. Ничего приятного в том, чтобы чувствовать себя запасным вариантом. Или даже основным при наличии запасных. Я высказал ей это, и мы снова поссорились. А помириться уже не получилось. И я не знаю, получится ли. Потому и хочу, чтобы вы записали это все на случай, если однажды я начну забывать и Камиллу.

Я отвернулась. Не хотела сейчас встречаться с ним взглядами. Боялась увидеть в его глазах хотя бы тень тех чувств, которые он должен был испытывать ко мне.

— Мне нужно рассказать обо всем инспектору, — сказал, выдержав долгую паузу, ректор. — Возможно, тот человек, с которым Камилла встречалась накануне, имеет какое-то отношение к ее исчезновению. Но я хотел найти его сам. Не подумайте… А впрочем, думайте. Не исключено, что окажетесь правы. Я же все-таки малефик, — на миг прорезавшиеся в ровном голосе зловещие нотки заставили меня поежиться. — Но в первую очередь я хотел разобраться, причастен ли он к тому, что произошло. Потому что, если нет, то нет смысла сообщать полиции. Понимаете?

Я кивнула, не глядя на него. Понимаю. И от этого еще горше.

Он защищал не мужчину, с которым Камилла провела последнюю ночь. Он защищал ее. Ее репутацию. Доброе имя. Даже зная, что это имя скоро, быть может, забудется навсегда.

— Я не смог ничего узнать. Понятия не имею, кто он.

У меня были подозрения на этот счет: вспомнилась дарственная надпись на книге о драконах. Но делиться этими подозрениями я не собиралась. Потому что Грин не имеет отношения к исчезновениям, единороги не ошибаются. А еще потому, что Оливер Райхон действительно малефик. И вопреки всеобщему мнению, выдержка у него все же не железная.

— Понятия не имею, — повторил он. — Камилла сказала, что между ними не было ничего серьезного — просто "милый мальчик"… Но, пожалуй, хватит об этом. Я и так уже испортил вам аппетит.

Я не успела съесть и половины того, что нагребла на тарелку, но доедать не собиралась: на смену голоду пришла комком свернувшаяся в животе тошнота — верный спутник волнения, страха и стыда.

Но Камилла встречалась не с Грином. Милым мальчиком его не назвала бы и леди Пенелопа в приступе сентиментальности. А значит, был еще кто-то. Кто-то, кого стоило найти…

Однако обсуждать это с Оливером сейчас было выше моих сил.

Промокнув губы салфеткой, я молча встала и прошла к рабочему столу ректора. Взяла чистый лист бумаги…

Лучше закончить с этим сразу и не возвращаться потом к неприятной для меня и грустной для него теме.

Записала по памяти услышанный только что рассказ и, дождавшись, когда высохнут чернила, протянула листок подошедшему ко мне Оливеру. Он, не читая, отложил его на край стола.

— Благодарю.

— Не за что, — выдавила я хрипло: в горле пересохло, а бокал с вином остался на чайном столике. — Вы… — осмелившись на мгновение поднять на него глаза, я тут же отвернулась, — наверное, ненавидите меня?

— Что за глупости? — в голосе человека, которому я сломала жизнь дважды, сперва написав ее такой, замкнутой и одинокой, а затем беспардонно в нее вмешавшись, послышалась улыбка. — Честно сказать, я уже даже не сержусь за тот ваш… детский поступок. А в том, что случилось после, вашей вины нет.

— Вы… — договорить я не смогла. Закусила губу, чувствуя, что вот-вот расплачусь.

— Элизабет, нам есть, чем заняться помимо пустых сожалений, — строго выговорил мне Оливер. — Но уже не сегодня. Вы наверняка устали за день и хотите отдохнуть.

Я закивала, стиснув зубы.

— Я вас провожу, — предложил мужчина.

— Нет, — замотала я головой, представив, что сейчас он возьмет меня за руку только для того, чтобы провести через портал и оставить на крыльце общежития. — Не нужно. Еще не поздно, я пройдусь.

Избегая глядеть в его сторону, я встала из-за стола, надела пальто и собиралась уже уйти, когда он неожиданно остановил меня.

— Элизабет, я действительно верю, что все еще можно изменить. Но мне не обойтись без вашей помощи. А вы… просто помните то, что я вам рассказал сегодня. Не о мисс Сол-Дариен. О пожарной части. Мы все порой совершаем глупости и ошибки, но не они определяют нашу судьбу, а то, какие выводы мы извлечем из своих поступков… Уф, — ректор закрыл глаза ладонью. — Я сейчас сказал что-то невразумительное и до ужаса пафосное. Забудьте. Идите к себе и постарайтесь отдохнуть. Увидимся завтра, как обычно.