Глава 24
Мне снился сон.
Обычно, когда спишь, не понимаешь, что все, что ты видишь, все, что, казалось бы, происходит с тобой, не по-настоящему. Но сейчас я точно знала: это — сон. Только во сне можно висеть в пустоте безграничного космоса, наблюдая вокруг себя движение сверкающих мириадами звезд галактик. Завораживающее зрелище. Волшебное, нереально прекрасное… Угнетающее. Совсем несложно осознать себя всего лишь одной из многих женщин в жизни мужчины, одним из сотни винтиков в махине огромного предприятия, одной из нескольких тысяч студенток магической академии… песчинкой в океане… Но совсем другое — почувствовать себя вдруг ничтожной пылинкой в безмерности Вселенной. Понять, что ты — никто и ничто, пустота в пустоте, и сказочные эти галактики, в которых непрерывно загораются и умирают миллиарды солнц, и рассыпаются пылью сходящие с орбит планеты, никогда не узнают о твоем существовании, а если и узнают, то лишь на тысячную долю секунды и тут же забудут, отвлекшись на рождение очередной сверхновой. И тебе никогда не узнать, о чем они говорят между собой, зажигая и убивая звезды лишь для того, чтобы послать друг другу короткий сигнал…
Или узнаешь? Увидишь, всмотревшись в закручивающуюся спираль переливающейся всем спектром цветов туманности? Услышишь в безмолвном мерцании цефеид? Если очень захочешь. Если тебе позволят…
— Кто вообще это придумал? — гневная изумрудная вспышка в звездном скоплении ближайшей ко мне галактики отдается в мыслях знакомым мальчишеским голосом.
— Драконы, конечно, — отвечает лениво расплывшаяся туманность, пронизанная сетью серебряных нитей.
— Очень смешно, Эллои. Драконы! И что же, предлагаешь вернуть их, чтобы все исправить?
— Это будет слишком просто, Мэй, — еще одна туманность вступает в разговор. Ее солнца горят золотом, а голос звучит нежным альтом. — Просто и неправильно. Ты найдешь другое решение. Ты уже его нашел… Да?
Она оборачивается ко мне… Туманность? Нет — девушка с длинными черными волосами и смуглой кожей, на которой блестит золотом рисунок-орнамент, стекая с лица на длинную шею и ныряя за воротник строгой белой блузки.
— Так лучше?
Вместо бескрайнего космоса — просторный конференц-зал. Высокие окна, за которыми видны крыши современного мегаполиса. Длинный полированный стол, кожаные кресла вокруг. Вместо далеких галактик — мужчины и женщины в деловых костюмах. Похожи на людей, очень похожи, но не люди. Как и белобрысый мальчишка, сидящий во главе стола.
— Разве это по правилам? — спрашивает его пепельноволосая девица с чертами азиатки, поправляя на носу очки в тонкой золотой оправе. — Ей нельзя здесь находиться.
— Она — автор, — спокойно отвечает Мэйтин. Улыбается мне через стол: — Как спится?
— Автор, — фыркает сидящий напротив "азиатки" бритоголовый здоровяк. — Скажи еще — демиург.
— Все возможно, — отвечает Мэйтин невозмутимо.
— Все относительно, — поправляет здоровяк.
— Потому и возможно, — подмигивает мне верховный бог Трайса.
В наглухо застегнутом френче, с зачесанными на бок волосами он кажется старше и серьезнее, а привычная беспечность выглядит немного фальшиво. Но я улыбаюсь в ответ.
— Какая разница? — красивый старик с густой пшеничной шевелюрой и окладистой бородой пожимает широкими плечами. — У нас тут не одна проблема, а две. И если первую можно исправить с ее помощью, то вторую…
Он разводит руками, задевая сидящую рядом щупленькую брюнетку в темно-синем костюме. Та недовольно морщится, проводит рукой по щеке, словно проверяя, не исчезли ли с нее затейливо переплетенные серебристые линии, и выговаривает, задумчиво глядя то ли на меня, то ли сквозь:
— Да, это так. Она закончит свою историю на Трайсе и восстановит естественный ход событий, а с ним и границы миров. Но к искажениям реальности она отношения не имеет.
— Она написала об этом, — напоминает девушка с золотым рисунком. Смотрит, ожидая поддержки, на Мэйтина.
Кажется, я знаю, как ее зовут…
— Она не писала об этом, — отмахивается раздраженно пепельноволосая. — Конкретно об искажении реальности — нет.
— Но она создала предпосылки к такому развитию событий, — говорит старик.
— Хочешь сказать, она — все-таки демиург? — уточняет скептически бритоголовый.
— Я бы так не сказал, — заговаривает сидящий слева от верховного божества молодой мужчина. Длинными белоснежными волосами и сероватой кожей с рисунком белесых шрамов он похож на эльфа, но в глазах у него горит лиловое пламя, а слишком яркие, кроваво-красные губы, приоткрываясь в улыбке, обнажают два ряда мелких, острых как иглы зубов. — Демиург — создатель миров. А как назвать создателя проблем?
— Мэйтин, — отвечает брюнетка в синем. — Это ему все время неймется. Зачем были нужны новые отражения? Я говорила, что хватит и эльфов. А он? "Они слишком похожи на нас, с ними скучно"! Зато с людьми теперь весело!
— Да-да, — соглашается полная дама с уложенными ракушкой синими волосами. Рисунок на ее коже тоже синий, а сама кожа — алебастрово-белая. — Это все его идеи: а давайте создадим новые отражения, а давайте наделим их магией…
— А кто научил их переписывать судьбу? — "обвиняемый" строгим взглядом обводит божественное семейство. — Тоже я?
Небожители сникают. Все, кроме "зубастика".
— Драконы, — усмехается он, и я вспоминаю: галактикой его звали Эллои.
— Драконы, — ворчит Мэйтин. Смотрит на меня лукаво и немного виновато: — Разберешься?
— Разберусь, — отвечаю я, не подумав. Во сне плохо получается думать.
— Вот и славненько, — радостно хлопает он в ладоши. — Все слышали? Она разберется. Совещание закончено.
Что значит — закончено? Как? Я… Я не это хотела сказать!
Но сказать ничего не получается. Я — ничто. Пылинка во Вселенной. Боги не слышат и не видят меня, если сами того не хотят.
А они не хотят.
Встает с кресла и растворяется в воздухе бородатый старик.
Синяя дама рассыпается мелким песком и просачивается под пол.
"Азиатку" уносит порывом ветра вместе с куском стены, и становится видно, что снаружи нет никакого мегаполиса — только бесконечность космоса…
Наконец, на висящем в вакууме клочке комнаты с болтающимся на одном креплении окном и огрызком стола остаемся лишь мы с Мэйтином.
— Испугалась? — улыбается он. — Думала, уйду, не дав ответов?
— Дашь? — спрашиваю с надеждой.
— Не все.
Кто бы сомневался!
— Кто-то изменил свою судьбу, — говорит он. — Был в древности ритуал, позволяющий сделать это, объединив силу нескольких магов. На добровольной основе, конечно же.
— Хочешь сказать, что пропавшие добровольно… — начинаю я, но меня прерывают.
— Нет, не хочу. Я сказал, что такова была первоначальная идея. Но любое заклинание можно доработать. Изменить. Извратить. Люди преуспели в этом.
— И что же…
— Отыщи книгу. Узнай, почему маги отдавали свои судьбы в чужие руки. А главное — найди того, кто все это организовал.
— Как?!
— Ты должна знать. Ты писала судьбы этого мира. Чья пошла по другому пути?
— Я не писала обо всех. Ты понимаешь? — голос дрожит и срывается на крик. — Не писала! Не знала их до того, как попала сюда!
— Тогда думай, — следует спокойный ответ, после которого — я точно знаю — он снова исчезнет…
— Подожди! — успеваю выкрикнуть, пока он еще здесь. — Книга. Ты сказал отыскать книгу. Какую?
И моргаю. Всего на секунду закрываю глаза, а открыв, оказываюсь в знакомой уже темноте терминала.
— Такую, — отвоевав у мрака светлое пятнышко, появляется передо мной Мэйтин. У него в руках книга, которую я читала, прежде чем попасть на Трайс. — Книга судеб. Она может выглядеть иначе, но ты узнаешь ее, когда увидишь.
— Как?
Но в этот раз он уже исчезает, вместе с книгой и светом. Остается лишь голос:
— Дверь позади тебя.
И зачем было мне сниться, чтобы потом выставить вон, ничего не объяснив?
Шарю рукой по стене, нахожу на ощупь обещанную дверь, тяну за ручку… и замираю удивленно на пороге нашей с Мэг спальни. А когда вижу, кто сидит в обнимку с подругой-целительницей на моей кровати, способность удивляться пропадает начисто. Словно так и должно быть: терминал, дверь и — вот она я… точнее, Элизабет Аштон собственной персоной…
— Это было так чудесно, Мэг, — шепчет голос, который я привыкла считать своим. — Как сон, но не сон, а как будто на самом деле, понимаешь?
— Угу, — соглашается Маргарита. — Понимаю. Пить надо меньше.
— При чем тут это! — неужели я так смешно надуваю губки? — Я же говорю тебе: это была я. Но и не я. В годах уже, рыжеволосая, и зовут меня по-другому. А он — противный такой старикашка. Сидит с газетой в этом дурацком синем халате…
Противный старикашка в дурацком синем халате. Закрылся газетой и делает вид, что не замечает меня. Притворяется, что обижен. Знает, что я не выдержу первой, подойду. Извиняться не буду, я никогда не извиняюсь — только обниму сзади за плечи, наклонюсь, чтобы шепнуть на ухо, как сильно я его люблю, но лишь носом потрусь о седые волосы на виске. А что люблю — он и сам знает, уже много-много лет…
Что за ерунда?
Встряхиваю головой, прогоняя невесть откуда-то взявшееся воспоминание о том, чего никогда не было, а в следующий миг чья-то рука за шиворот выдергивает меня из комнаты в темноту.
— Как тебе это все время удается? — проявившись в круге света, спрашивает Мэйтин.
— Что удается?
— Находить не ту дверь! — он глядит на меня сурово, но суровость эта напускная, и я чувствую, что он вот-вот не выдержит и рассмеется. Но он не смеется. Прислушивается к чему-то и говорит мне голосом Саймона: — Просыпайтесь, Элизабет…
— Элизабет! — увидев, что я открыла глаза, боевик облегченно вздохнул. — Я уже испугался. Вы всегда так крепко спите?
— Бывает, — созналась я смущенно, садясь на кровати. — Однажды Мэг вылила на меня кувшин воды, чтобы разбудить. Который час?
— Почти семь.
За окном уже рассвело, а Саймон успел надеть простой коричневый костюм, в котором я часто видела его на лекциях, и побриться: на подбородке виднелся свежий порез.
— Как вы себя чувствуете? — спохватилась я.
Он выгнул спину и повел плечами, будто сам хотел узнать ответ на мой вопрос. Кивнул вполне удовлетворенно:
— Неплохо. У вас легкая рука. И бальзам действует — к вечеру полностью затянется… Вы не торопитесь? Мать уже ушла. Можете воспользоваться ванной, а потом… позавтракаем?
— Обязательно, — согласилась я без ложного стыда.
Честно говоря, я и душ принять не отказалась бы, и помявшееся за ночь платье отутюжить, но на это не было времени. Так что пришлось ограничиться самыми необходимыми процедурами. Главное, волосы я привела в порядок, и зубы почистила, в за неимением щетки набирая мятный зубной порошок пальцем.
В лечебнице мне нужно было быть в восемь, но я уже сомневалась, что поступаю правильно, идя сразу туда. Не мешало бы поговорить с Мэг. Обычно целительница спокойно спала до утра, и в последнее время я просыпалась даже раньше, чем она, так что не исключено, что моей ночной отлучки не заметили. А если все-таки заметили? Вернуться в общежитие тем же путем я не смогу, в коридорах и в прачечной уже полно народу, а заходить через главный вход, рядом с которым, быть может, до сих пор дожидается меня "сопровождающий" — слишком дерзко и глупо. Попытаться перехватить Мэг по дороге на учебу? Тогда придется опоздать в лечебницу…
— Напишите ей записку, а я передам, — предложил Саймон, когда я поделилась с ним тревогами и сомнениями.
— А если за ней следят?
Разговор этот проходил уже в столовой за скромным завтраком, который боевик сам и приготовил: кофе, хлеб с маслом, сыр, яйца "в мешочек" — так по-домашнему мило, что я чуть не всплакнула, увидев этот натюрморт.
— Я же не сам передам, — успокоил Вульф. — Попрошу до начала занятий мисс Раскес. Она найдет вашего приятеля Эролла… кажется, она теперь хорошо знает, где его искать… А он уже сходит к мисс Маргарите. Они ведь друзья, и не будет ничего подозрительного, если он зайдет к ней без видимых причин.
После насыщенной событиями ночи, причем насыщенной и наяву и во сне, сама я ничего лучшего придумать не могла, а потому согласилась с предложением Саймона.
— Интересно, реальность уже изменилась? — заговорил он первым о том, о чем я боялась вспоминать.
— Узнаем, — отозвалась я. — Но вы ведь помните? Все?
— Мне кажется, да. Но можете меня проэкзаменовать.
Хвала всем богам (хоть, судя по моему сну, они никакого участия не принимали), он помнил. И Германа, и остальных, чьи имена остались шрамами на его груди. Помнил все, включая вчерашний вечер в клубе, о котором, я надеялась, вскоре позабудет милорд Райхон, как и нашу последующую размолвку.
— Что за браслет был у Кошки? — спросила я, чтобы отвлечься от серьезных разговоров и мыслей об Оливере.
— Да, я же хотел вам рассказать! — с радостью сменил тему боевик. — Артефакт для телепортации. Непростой артефакт, раз уж она смогла пронести его в клуб мимо Тигра. К тому же он прорвал заградительную сеть, которую должна была установить полиция. Представляете, насколько мощная вещица? Насколько я понял, Кошка настроила его на сеть стационарных порталов, и знаете где мы вышли?
Я покачала головой: откуда мне знать?
— Это самое интересное, — улыбнулся Саймон, очевидно, предвкушая мое удивление. — Возле вашего общежития, Элизабет. Дикая Кошка — ваша соседка.
Да, я удивилась. Не ожидала, что кроме меня еще кто-то из золотых девочек увлекается мордобоем. Но живи Кошка в другом месте, возник бы вопрос, откуда у нее такой занятный и явно недешевый браслетик.
Я не буду ее искать. Не сейчас, когда проблем столько, что я уже не знаю, за что хвататься.
С Саймоном мы договорились увидеться во второй половине дня — на тренировке. Нужно было еще многое обговорить, и я надеялась, что к тому времени смогу привести мысли в порядок. А для этого не мешало бы хоть на время отвлечься от всего: прогуляться по свежему воздуху, принять ванну с ароматической солью, съесть убийственно калорийный десерт — что угодно, лишь бы немного разгрузить голову.
Прогулка, можно сказать, удалась. В целях конспирации Вульф вывел меня не прямо у лечебницы, где нас могли поджидать, а неподалеку, там, где, по его словам, с утра обычно ни одной живой души. На кладбище. Меня такие места не пугают, так что прошлась не без удовольствия. Полюбовалась надгробиями и оформлением склепов, почитала эпитафии. Размечталась о том, как продолжу релаксацию за чашечкой кофе, пока наставница на обходе… Но леди Райс была в кабинете. Вернее, в примыкавшей к нему комнате. И не одна. Едва войдя, я ощутила знакомую беспричинную тревогу, а затем, в подтверждение того, что уже сказали мне чувства, послышался голос Грина:
— Леди Пенелопа, вы знаете, как я уважаю вас и ценю ваше мнение, но данный вопрос не в вашей компетенции.
Доктор говорил спокойно, с наставницей он всегда был вежлив, но в самом конце фразы прорезалось недовольство.
А леди Райс даже не пыталась скрывать, что сердита:
— Не в моей? А кто еще вправит вам мозги, Эдвард? Поймите же, связь с этой женщиной вас погубит!
О как!
Беседа явно не предназначалась для чужих ушей, и мне стоило бы унести куда подальше свои, чтобы их после не оторвали, но я и с места не сдвинулась, стояла и слушала дальше.
— Я не стану спокойно наблюдать, как вы идете к погибели, — продолжала выговаривать заведующему наставница. — Я… Я расскажу все ее мужу!
— Только посмейте, — прорычал Грин угрожающе.
У меня от этого рычания волосы зашевелились. Но леди Пенелопу таким было не пронять.
— И посмею, вот увидите! — заявила она.
Вот тут мне надо было сбежать. Потому как разговор, по всему, закончился. Спорить с леди Райс невозможно, и, если Грин не собирался ее убивать (а я искренне надеялась, что не собирался), он должен был выйти.
И вышел.
— Простите, — только и смогла пролепетать я, когда наши взгляды пересеклись. Потому что даже дурак понял бы, что я все слышала, а Грин дураком не был.
— Странный способ здороваться, — вместо того, чтобы рассвирепеть, неожиданно усмехнулся он. — Доброе утро, мисс Аштон.
Прошел мимо меня, едва не задев плечом, окатив, как ледяной водой, острым предчувствием боли, и вышел в коридор.
Леди Райс от неприятной беседы отошла не так скоро. Даже после обхода она еще хмурилась, бормотала что-то себе под нос, морщилась и пожимала плечами — словно мысленно продолжала бесполезный спор. Потом, очевидно, чтобы отвлечься, спросила, не хочу ли я вечером пойти с ней на собрание кружка молодых матерей.
Я не хотела, но это не удержало наставницу от пространного рассказа о том, как нужны подобные кружки. Ведь студентки, из которых они, как правило, состояли, на время учебы были отрезаны от семьи и лишены помощи старших и более опытных родственниц. У некоторых семей вообще не было. У кого-то — и мужей. Последние, по мнению леди Пенелопы, особенно нуждались в поддержке, как после родов, так и до.
— Странно, что в наше время, когда существует столько способов предохранения от нежелательной беременности, и медикаментозных, и магических, некоторые девицы все еще бывают настолько неосторожны, — вещала она лекторским тоном. — Потом слезы, скандалы. Попытки самоубийства, попытки самостоятельно вытравить плод… Второе порой равноценно по действию первому — до того дремучие методы используют эти дурочки. А случаются и вовсе жуткие вещи. Помню, как-то зимой нашли на кладбище младенца… Давно это было, я только приняла самостоятельную практику, и тут такое. Кроха, несколько часов всего. Лежал на одной из могил, завернутый в простыню. Его, конечно, принесли сразу же к нам, но спасать малыша было поздно. За несколько дней нашли и мамашу. Вы же понимаете, можно до последнего скрывать беременность нарядами и иллюзиями, но родить самостоятельно, избежав при этом осложнений, практически нереально. Будь она целительницей, но — нет…
— Ее осудили? — спросила я, опасаясь, что жуткий рассказ затянется.
— Нет. Не смогли ничего доказать. Она заявила, что ребенок родился мертвым, и она отнесла его на кладбище, чтобы похоронить, но не смогла. Следов насильственной смерти на тельце не было, эха чар — тоже… Мы-то знали, что малыш родился живым. Но она, как заключила комиссия, могла этого не понять. Такие ошибки случаются даже у акушерок при отсутствии опыта… Чушь! Я видела ту девицу. Все она понимала. И ребенок ее кричал наверняка, особенно, когда она его на мороз выволокла. А она сидела рядом и ждала, пока затихнет…
Именно такой истории мне не хватало.
Нервы и так на взводе после минувшей ночи, а тут еще наставница с ужасами.
— Не помню, что с ней потом стало, — нахмурилась она. — Думала, до смерти тот случай не забуду, а вот, надо же, совсем из памяти вылетело.
Если бы совсем! Нет, самое главное леди Пенелопа мне рассказала. И после этого рассказа ни о чем уже не думалось, кроме оставшейся под кроватью в комнате Саймона початой бутылки водки…
— Вас не интересует акушерство, Элизабет? — наконец-то догадалась леди Райс.
— Не интересует. Совершенно.
— Кем же тогда вы хотите стать? — удивилась она искренне.
— Наверное, патологоанатомом, — не менее искренне ответила я.
Да, водка пришлась бы кстати.
Но был и другой способ успокоить расшалившиеся нервы.
Промучившись еще полчаса, взвесив в уме все за и против и как следует настроившись, я попросила у наставницы разрешения отлучиться и вышла в коридор, чтобы, пройдя несколько шагов постучать в дверь заведующего.
— Входите, — послышалось изнутри.
Я отважно переступила порог, но тут же остановилась, не рискуя приближаться к источнику еще больших тревог.
— О, мисс Аштон, — широко улыбнулся Грин. — Я отмечу этот день в календаре. Сегодня вы в кои веки постучались.
Мне бы его хорошее настроение. Впрочем, я за этим и пришла.
— Простите, доктор Грин, — начала, опустив глаза. — Я составляю себе расписание на день и хотела узнать, не понадоблюсь ли я вам сегодня.
— Нет.
Я с сожалением вздохнула.
— Нет, вы не за этим пришли, Бет, — продолжил мужчина. — Вы пришли, потому что хотите пойти к единорогу. У вас что-то случилось?
— С чего вы взяли? — непроизвольно ощерилась я в ответ на послышавшееся в его голосе сочувствие. — У меня все хорошо!
— Все хорошо? — уточнил он. — Тогда не понадобитесь. Можете продолжать и дальше радоваться жизни.
— Ладно, я хочу пойти к единорогу, — созналась я зло. — Но это не значит, что у меня что-то случилось. Мне просто понравилось…
— А мне — нет, — сухо отрезал Грин. — Мне не нравится, когда мне врут в лицо. Что мешает сказать, что, да, у вас проблемы, и хочется немного развеяться? Считаете, я потребую подробностей? Простите, я не по этой части доктор.
Ну, нет, так нет.
Я резко развернулась, выскочила за дверь и с ходу налетела на шедшего по коридору человека.
— Элизабет?! — воскликнул он, при ближайшем рассмотрении оказавшись ни кем иным, как Оливером Райхоном.
Голос, но еще пуще взгляд милорда ректора красноречиво свидетельствовали о том, что он пребывает не в лучшем расположении духа, а оттого попятиться обратно в кабинет заведующего показалось мне не самой плохой идеей.
— Здравствуйте, доктор, — вернув лицу невозмутимый вид, проговорил Оливер, глядя мне за спину. — Мисс Аштон, уделите мне минутку?
— Нет, — замотала головой я. — Мы с доктором Грином… говорили. Да, доктор?
Понимая, что меня вряд ли поддержат, я все же обернулась на хозяина кабинета. Тот взирал на нас с ректором с таким спокойным деловитым интересом, что я не удивилась бы, достань он блокнот, чтобы записать наблюдения. Озаглавить запись можно "Кормление черного аспида перепуганными мышами", ибо глядел милорд ректор на меня так, что и сомнений не возникало: останемся наедине, как есть сожрет. А я ведь надеялась, что сегодня удастся с ним помириться…
— Всего один вопрос, Элизабет, — проговорил Оливер мягко, и если бы не яростный огонь в его глазах, можно было бы даже поверить, что он ни капельки не сердится.
— Спрашивайте, — я равнодушно (надеюсь, что именно равнодушно, а не нервно) передернула плечами.
— Хорошо, — протянул ректор, поняв, что вытащить меня в коридор можно будет только силой. — Не соблаговолите ли сказать, где вы были?
Сказала бы. Обязательно. Если бы только знала, когда меня хватились.
А так и не знала, что соврать.
Пришлось говорить правду.
— Провела ночь с мужчиной, — заявила я нагло. — С молодым, красивым, полным сил мужчиной.
— На меня не смотрите, — не смог смолчать Грин, угодив под случайный взгляд ректора. — Я ни по одному пункту не подхожу. Хотя, возможно, насчет сил и поскромничал.
— Заткнитесь, доктор, — процедил Оливер сквозь зубы. Глянул на меня и приказал зло: — Ровно в час в моем кабинете.
Но дверью, уходя, не хлопнул.
— "Заткнитесь, доктор", — повторил раздумчиво Грин. — Не могу вами не восхититься, мисс Аштон. Вам удалось пошатнуть незыблемую цитадель спокойствия, в просторечии именуемую Оливером Райхоном.
— Вы сами напросились, — буркнула я.
— Я, как и положено врачу, лишь вскрыл нарыв, — с насмешливой поучительностью выговорил доктор. — А занозой, вызвавшей, собственно, нагноение, были вы. Ночь с мужчиной! Хе-хе…
— Это не то, что вы подумали, — пробормотала я, запоздало сожалея, что вся сцена разыгралась в присутствии этого невыносимого человека.
— А что, по-вашему, я мог подумать, если несколько минут назад вы просились к единорогу? — поинтересовался он едко. — Разве только то, что не хотел бы оказаться на месте того мужчины, с которым вы коротаете ночи. У вас кровь на рукаве, Бет. Пятна почти не видны на темной ткани, но они есть. И, насколько я могу судить, это не ваша кровь.
Не утруждаясь объяснениями, я вылетела в коридор. Карауль меня там ректор — не заметила бы и сшибла. Но, на свое счастье, он решил не задерживаться.
Вернувшись в кабинет наставницы, закопалась в учебники и собственные путаные мысли, главная из которых была о том, что если человек дурак, точнее — дура, то это ничем не исправить.
Когда через какое-то время открылась дверь и кто-то вошел в комнату, я даже головы не подняла, и вздрогнула, услыхав голос заведующего:
— Леди Пенелопа, вы не отпустите со мной вашу ученицу? Ненадолго. Обещаю вернуть в целости и сохранности.
Ответа наставницы, то ли удивленного, то ли недовольного, он не слушал, как и я. Только добавил, обращаясь уже ко мне:
— Возьмите пальто, мисс Аштон. Пригодится.
— Я сказал, возьмите, а не наденьте, — покачал головой Грин, дождавшись меня в коридоре. — Оставьте пока. Хотя бы здесь, — кивнул скамью у стены. — Мы еще не уходим. Хочу сначала познакомить вас кое с кем.
— Зачем? — растерялась я.
Правильнее было спросить "С кем?", но вопрос уже прозвучал, заставив мужчину ненадолго задуматься.
— Правду сказать, сам не знаю, — пожал плечами он. — Наверное, мне нужен совет.
— Мой? — опешила я еще больше.
— Отчего бы и не ваш? Помните, что я сказал вам однажды? Врачи ошибаются, единороги — никогда. Эноре кэллапиа признал вас достойной доверия. Почему я должен сомневаться в его выборе?
— Может, потому что у вас нет рога во лбу? — пробормотала я, но пальто, как он и велел, оставила.
В последние дни все разговоры сводятся к доверию. Но с Грином бесед на эту тему я не ожидала. Да и нужно ли мне его доверие? Не стоит лезть в чужой шкаф в поисках скелетов, если не хочешь пополнить их ряды.
— Расслабьтесь, Бет, — усмехнулся доктор. — Я не собираюсь посвящать вас в смертельные тайны или каяться в грехах. Просто… пойдемте. Думаю, вам стоит знать. В конце концов, вас это тоже касается в какой-то мере.
Если бы существовал приз за умение говорить загадками, он стоял бы на видном месте в кабинете заведующего лечебницей.
А мне полагалась бы награда за любопытство.
Вслед за Грином я поднялась на третий этаж. Ощущение тревоги, которое я обычно испытывала в присутствии этого человека, возрастало с каждой ступенькой, а когда он открыл дверь в одну из палат, желание развернуться и бежать прочь стало практически нестерпимым.
— Потерпите, — сказал он, словно понял мое состояние, — мы ненадолго. И простите, я не предупредил, что знакомство будет односторонним.
Палата была маленькой, рассчитанной на одного человека, и такой ухоженной и уютной, что казалось, из больничного коридора я перенеслась в чей-то дом и вошла в спальню. Цветочные горшки на подоконнике, коврик на полу, детские рисунки на стенах. На маленьком столике блюдце с печеньем и пышный букет пестрых хризантем в хрустальной вазе.
На кровати, тоже ничем не напоминавшей казенную, лежала женщина. Трудно было сказать, сколько ей лет. Двадцать пять? Тридцать? Сорок? Лицо, лишенное мимики — не умиротворенное, не расслабленное — застывшее неживое лицо не позволяло определить возраст. Но даже такой она была красива. Точеный носик, четко очерченный алый рот, высокие скулы, тонкие брови и длинные черные ресницы. Вьющиеся волосы цвета темного шоколада будто специально уложили вокруг ее головы в художественном беспорядке. Руки, лежащие поверх одеяла, казались вырезанными из белоснежного камня искусным скульптором…
— Миссис Ева Кингслей, — представил Грин. — Декан факультета прорицаний и пророчеств. Моя пациентка и основная причина того, что вы сейчас либо упадете в обморок, либо сбежите в другое крыло.
— А давайте… пойдем к единорогу? — выдавила я.
— Давайте, — с мрачной улыбкой согласился доктор. — Встретимся на крыльце. Идите вперед… Бегите. Бегите, Бет…
Как я могла не вспомнить о ней?
Нет, когда мы с друзьями только начали собирать информацию обо всем, что связанно с исчезновениями, имя Евы Кингслей всплыло… и тут же забылось. Она ведь ничем не могла помочь, ничего не могла рассказать — всего лишь случайная жертва. Моя жертва. Я написала об этом. Придала истории таинственности и загадочности. Надо же, даже декан прорицателей не смогла определить, что случилось со студентами, и сама впала в кому, пытаясь увидеть, где они сейчас!
А они сейчас нигде. Как и разум миссис Кингслей…
Я обхватила руками шею единорога и прижалась щекой к мягкой шерсти. В этот раз не пришлось звать и уговаривать. Он сам подошел, почувствовав мое состояние, и позволил себя обнять. Чудо чудное. Теплое, спокойное, уютное. А я… Я пыталась вспомнить, во что была одета леди Каролайн, и о чем они говорили с Грином, пока мы шли от калитки, но в ушах и в мыслях шумело море. Может, мне и не нужно сейчас думать? Не думать, отвлечься от всего…
— Отпустило? — поинтересовался со стороны Грин.
— Да, благодарю.
То-то он удивился сегодня моему приветствию-извинению. Я полагала, что подслушала нечто пикантное, интимное, а это был лишь разговор двух медиков, обсуждающих целесообразность дорогостоящего лечения. Для врача дорогостоящего.
— Леди Пенелопа права? — спросила я, прячась под пышной, но невесомой, как паутинка, гривой единорога.
— Нет. Я контролирую процесс.
Ложь, которая не может меня обмануть, как бы уверенно ни звучала.
Я даже не человек с индикатором уровня магии. Я сама — индикатор. И понимаю, что никаким контролем тут и не пахнет. Даже если он научится избегать всплесков вроде сегодняшнего, даже если стабилизирует связь на одном уровне, не сможет полностью нейтрализовать последствия. Если я при каждой встрече с ним, начиная с самого первого дня, чувствую негатив от этой связи, что должен чувствовать он?
Зачем? Чего ради?
— Вы с ней…
Любовники? Близкие друзья? Родственники?
— Соседи, — ответил Грин, без продолжения поняв суть вопроса. — Живем рядом. Всего-то в получасе ходьбы друг от друга.
— Снова язвите?
— Ничуть. Мы даже здоровались при встрече до того, как ее привезли в лечебницу уже такой. Правда, я отчего-то был уверен, что имя у нее другое, какое-то цветочное — Роза или Виолетта. А ее муж, Роберт, подвозил меня однажды, порталы тогда сбоили из-за грозы. У него автомобиль…
Пышные усы и светлые, почти как у эльфа, глаза. Он регулярно приносит жене букеты ее любимых цветов и учит ее лечащего врача водить машину. Считает его хорошим доктором и не сомневается, что он поставит супругу на ноги. А тот бесится от бессилия и срывает злость на пустых бочках, понимая, что ничего не может сделать — только поддерживать жизнь в неподвижном теле, непрерывно подпитывая его собственной энергией…
Удивительно, как одна деталь меняет виденье целой картины, и многие вещи, казалось бы, не связанные между собой, получают объяснение.
— Потому вы и не любите хризантемы?
— Нет, — усмехнулся Грин, проследив ход моей мысли. — Они мне никогда не нравились. Но теперь, — усмешка растаяла, оставив в уголках тонкого рта жесткие морщины, — терпеть их не могу.
И все же многое еще непонятно. Самое главное…
— Зачем? Почему так?
— Потому что я это могу, — пожал плечами доктор. — Потому что это — единственный выход. Если разорвать связь, она умрет в течение суток.
— А если не разорвать, сколько протянете вы?
— Вы слишком хорошо обо мне думаете, Бет, — снова усмехнулся мужчина. — Или плохо. Зависит от того, что вы больше цените в людях, чуткость и сострадание или трезвый расчет. Ваша наставница подозревает меня в избытке первого. Хочет рассказать Роберту Кингслею, во что обходится лечение его жены, и надеется, что он, как порядочный человек, не примет подобной жертвы.
— Но это не жертва для вас?
— Жертвенность не в моей натуре.
— А что в вашей натуре? Бросать вызов смерти, с какими бы сложностями это ни было сопряжено, как тогда, с эльфом, и побеждать любой ценой?
— И отступать, если цена становится непомерно высока.
— Часто отступали? — спросила я с неверием.
— Признаться, еще не пробовал. Но в этот раз…
— Будет как всегда, — проговорила я, прячась за шею единорога, внимательно прислушивающегося к нашему разговору. — Леди Пенелопа права. Вы не знаете, когда нужно остановиться. Что с вами не так? Почему вы настолько не цените собственную жизнь? Мне неизвестны все случаи, но вспомнить того же эльфа: представляете, что с вами сделали бы, умри он на операционном столе?
— Он не умер бы, — прозвучало в ответ уверенное.
— Он мог умереть, — не согласилась я. — Ни один целитель… нормальный целитель не исключал бы такой возможности и хорошо подумал бы, прежде… Разве что он сам умирал бы.
Новое предположение казалось логичным и отчего-то совсем не страшным. Напротив, это успокоило бы, объяснило бы все, сделало понятным. Непонятное меня пугало… даже в присутствии единорога…
— Вы умираете? — задала я вопрос в лоб. — Что-то неизлечимое? Неоперабельный порок сердца? Рак?
— Помилуйте, Бет, — рассмеялся Грин. — Зачем мне рак? У меня кошка. А жизнь… Это и есть моя жизнь. Разве она плоха?
— Кроме того, что может оказаться слишком короткой?
— Не окажется. Я знаю свой предел. И, что бы вы с леди Райс ни думали, готов разорвать связь в случае угрозы. А до этого буду искать решение.
— Хорошо, — кивнула я. — Правда, вы молодец. Чудотворец, талантище, посланец и любимец богов. И при этом — разумный человек, знающий, когда нужно остановиться.
— Это сейчас был сарказм? — уточнил доктор.
— Он самый. Прячу под ним зависть к вашему гению.
— Могли бы не прятать. Мне нравится будить в людях низменные чувства, а зависть как раз из их числа. Впрочем, продолжайте. Вы, кажется, хотели о чем-то спросить?
— Да.
Единорог как по команде отступил от меня, и мы с Грином, ничем и никем не разделяемые, стояли друг напротив друга на расстоянии нескольких ярдов. "Как на дуэли", — подумалось не к месту: мой вопрос его вряд ли ранит. Как и меня — его ответ, каким бы он ни был.
— Зачем вы мне все рассказали?
— Просто так? — предложил он вариант. — Каждый временами испытывает потребность выговориться, облегчить душу… Нет? Ну, хорошо. Тогда потому, что вы — тоже невольно страдаете от негативных последствий и имеет право знать, чему обязаны… Снова не то? Да вам не угодишь, мисс Аштон. Неужели так сложно поверить в то, что мне неприятно, что красивая девушка млеет в моем присутствии вовсе не по той причине, которая польстила бы моему самолюбию? Боится меня, считает чудовищем, вот я и решил оправдаться. Глядите-ка, я — не монстр, а благородный герой!
— Долго вы собираетесь паясничать? — спросила я холодно.
— Планировал еще пару минут. Но если вы против… — Грин посмотрел на меня. В серьезных серых глазах не было и намека на насмешку. — Вы не спросили, что случилось с Евой Кингслей. Значит, вам это и так известно. Впрочем, это ни для кого не секрет. Но немногие знают, как с этим делом связаны вы. Да, вы. То ли счастливица, которой удалось спастись. То ли случайная жертва, которую лишь вскользь зацепило темными чарами. То ли изначально — магическая аномалия. Зачем я рассказал вам все? По многим причинам. Возможно, даже та чушь, что я сейчас нес, — чушь лишь наполовину. Но главное, я хотел, чтобы вы увидели и поняли, зачем вы мне нужны.
— Зачем? — невольно отшагнула я назад.
Грин ухмыльнулся:
— А зачем вы нужны Оливеру Райхону, мышка Бет? Он помогает вам или хочет с вашей помощью найти решение других проблем?
— Одно другому не мешает, — выдала я хмуро.
— Согласен. Как и в нашем случае изучение единорога не помешает всему остальному.
— Чему?
Доктор открыл рот… и закрыл. Вздохнул, как вздыхает уставший человек, на долгом пути потерпевший не одно поражение и близкий к тому, чтобы опустить руки. В этот короткий миг мне стало вдруг нестерпимо жаль его.
— Я сам не знаю, Бет, — сказал он, не отводя взгляда. — Но у меня ничего больше нет. Вы и единорог. Если я пойму, чем это может помочь, то… Не смотрите на меня так, я не собираюсь вас препарировать!
— У меня и мыслей таких не было, — соврала я. — Но я же и так согласилась, могли ничего не объяснять.
— А завтра вы бы передумали.
— Я до сих пор могу передумать. Хотя… теперь это будет труднее, — я вспомнила неподвижное лицо Евы Кингслей, хризантемы в вазе, детские рисунки. Да, намного труднее. — И все равно не понимаю, чем могу помочь. Если состояние миссис Кингслей связано с исчезновениями, не разумнее ли направить усилия на решение этой загадки?
— Возможно. Но я — целитель. Не специалист по темной магии, не сыщик. Я делаю то, что в моих силах. Если в ходе своих исследований выясню что-то, что может быть полезно милорду Райхону или инспектору Крейгу, сообщу им. Каждый должен заниматься своим делом.
А мое дело, значит, — быть подопытной мышью?
Хотя при Оливере я занимаю практически ту же должность. Грин всего лишь называет вещи своими именами. И если он непричастен к изменению реальности, его мотивы вполне понятны, и честность не вызывает подозрений. Если непричастен. Господин доктор — идеальный подозреваемый. Умен, амбициозен, много знает о драконах. Мог под видом анализов собрать кровь… Даже не так — ему добровольно отдавали кровь. Что, если этого достаточно?
Но тогда что он изменил в своей судьбе? Что получил? Уникальный целительский талант? Купил возможность спасать жизни ценой нескольких других жизней? Наверное, он мог бы пойти на такую сделку, если бы счел, что людьми, исчезнувшими впоследствии, допустимо пожертвовать. Чарли Лост — неудачник. Герман, напротив, — везучий лоботряс. Виктор — некромант без будущего. Мартин — расчетливый подлец. Камилла? Я вспомнила дарственную надпись на книге. Бывшая любовница, бросившая его ради более интересного мужчины? Нет, личная месть в придуманную схему не вписывалась. Да и сама схема вышла не очень. Не похоже, что Грин многого добился. Тратит жизненные силы на спасение пациентов, спит в кабинете за столом, бьет чашки и орет на ассистенток…
— Так что скажете, Бет? — оторвал меня от размышлений доктор.
— Как вы поняли, что кровь у меня на рукаве не моя? — спросила я, как могло казаться со стороны, невпопад. Но ответ на этот вопрос тоже мог быть частью мозаики. Целитель способен опознать пятно крови на взгляд. Но без тестов определить, кому эта кровь принадлежит, насколько я знаю, невозможно. Что если Грин "заказал" себе некие сверхспособности?
— Просто предположил, — усмехнулся он. — А ваша реакция на мое предположение его подтвердила. Я не любопытен, но… Приходит девушка, расстроенная, взволнованная, платье в крови. Я подумал, что вы, наверное, кого-то убили.
— Что?!
По его лицу непонятно было, шутит он или говорит серьезно. Казалось, что серьезно. А это, знаете ли…
Хотя в сравнении с тем, в чем я сама его подозревала, одно убийство — это мелочи.
— Вот я и решил, что нужно привести вас сюда, — продолжил Грин. — Единороги чутко реагируют на преступные деяния и даже на помыслы. Но он к вам подошел. Стало быть, вы оправданы, мисс Аштон.
— Единороги чувствуют такое? Действительно?
— Вы не знали? — протянул Грин разочарованно. — Я полагал, вы заинтересовались данными существами. Хотя бы прочли что-нибудь по теме.
— У меня не было времени, — смущенно оправдалась я. — Но это правда?
— Да. Будь вы убийцей, он не потерпел бы вас рядом с собой. Даже в одном помещении. Попытался бы прогнать. Были случаи, когда единороги сами нападали на преступников и поднимали на рога.
— А если бы я не лично убила кого-то, а, скажем, умышленно сделала бы нечто, в итоге навредившее многим людям?
— Без разницы. А что, — во взгляде Грина вспыхнуло недоверчивое любопытство, — вы планируете нечто подобное?
— Просто интересно.
Не потерпел бы в одном помещении. Чувствует преступные деяния и помыслы.
Получается, вы тоже оправданы, господин доктор.
И я этому, признаться, рада.
— Вы мне так и не ответили, Бет. Может быть, вам нужно время все обдумать?
— Нет. Кто в здравом уме откажется от такого? — я с улыбкой поглядела на единорога.
Только помощи от меня Грину никакой. Мои проблемы с магией не связаны с исчезновениями, сменой реальностей и состоянием миссис Кингслей. Просто я — не Элси Аштон.
Но не могла же я ему это рассказать?
А с Евой Кингслей, возможно, все решится само. Когда мы с Оливером разберемся во всем и исправим последствия ритуала. Или когда вокруг нас стабилизируется новая реальность, в которой никогда не исчезали студенты, и декан прорицателей не впадала в кому, пытаясь их отыскать…
