Глава 14
Стой я поближе, наверное, смогла бы, даже при своих скудных познаниях в этой области, оценить мастерство хирурга-телекинетика, а так видела лишь мелькавшие над распростертым на столе эльфом инструменты. И уже через несколько минут перестала воспринимать это как нечто необыкновенное.
Мне не хватало спецэффектов, что ли? Искр и сияния, стремительных росчерков черного скальпеля, то взлетающего к потолку, то на бреющем полете распарывающего грудь лорда Эрентвилля, ритмичных щелчков металлических щипцов, танца фарфорового лотка, в воздухе подхватывающего испачканные в неприкосновенной эльфийской крови комочки марли… Или хотя бы намека на то, что стоящий рядом с операционным столом человек в белом халате управляет всем этим действом.
Грин не шевелился. Не размахивал руками, чтобы поднять очередной инструмент. Даже взглядом не отслеживал… да и не мог он уследить сразу за всем… взглядом не мог. Но, тем не менее, он вел эту операцию, один, без ассистентов. Сам расчищал рану, убирал кровь, вырезал вгрызшийся в плоть заостренный металлический стержень…
Но я этого не видела.
Прошло не меньше десяти минут, прежде чем я поняла, как жестоко меня обманули.
Я не видела! Не видела того, ради чего собрались все остальные. Они не смотрели на летающие инструменты, они наблюдали истинное чудо. А я…
Я отыскала взглядом леди Пенелопу. Если бы она хоть на мгновение отвлеклась и посмотрела в мою сторону, прочла бы в моих глазах разочарование и упрек. Она ведь знает, Оливер сказал ей еще в первый день… Он тоже не глядел на меня, поглощенный происходящим. На красивом мужественном лице застыло выражение серьезной сосредоточенности, но глаза выдавали почти детский восторг. А его не так просто удивить.
Мистер Кленси, любитель мертвых котят, смотрел, не скрывая восхищения и зависти. Когда все закончится, он первым бросится к столу и примется хлопотать вокруг эльфа в тщетных попытках привлечь к своей персоне незаслуженное внимание.
Миссис Ридли, старшая сестра, поддерживала под локоть незнакомую мне девушку, видимо, из новеньких. Привела посмотреть на доктора-чудотворца. Та и смотрит, с немым обожанием, широко распахнув зеленые глазища. Накручивает на палец длинный медный локон, не по уставу выбивающийся из-под чепца, а с губ, кажется, вот-вот сорвется: "Доктор, я ваша навеки!"…
Так обидно стало.
Зачем леди Райс привела меня сюда? Это равносильно тому, чтобы привести глухого в оперу, да еще и усадить спиной к сцене, надеясь, что по выражению лиц других зрителей он сумеет понять суть постановки. Или наставница рассчитывала, что близость чужой магии разбудит мою? В таком случае жаль будет ее разочаровывать, но задумка провалилась.
Захотелось уйти, не дожидаясь завершения операции, но пройти мимо стола к двери, не привлекая внимания, мне не удалось бы, и я осталась на месте. Смотрела на слаженную работу инструментов. Видела, как толстые щипцы под дружный вздох восторга и облегчения извлекли из груди эльфа арбалетный болт. Как засуетились над открытой раной зажимы и пинцеты с тампонами. С раздражением, замешанным на зависти, вглядывалась в лица присутствующих. Леди Райс, Оливер, доктор Стоун, доктор Кленси, операционная сестра, не помню ее имени, миссис Ридли, восторженная рыжеволосая девица. И наконец остановила взгляд на Эдварде Грине.
С начала операции я неосознанно избегала смотреть на этого человека прямо. Он все еще пугал меня, но сейчас этот страх затерялся в волнах других эмоций, и не только моих, и я, осмелившись посмотреть в лицо доктора, не отвела тут же глаз. Рассматривала его, пользуясь тем, что никто, включая его самого этого не заметит, и пыталась понять, что же в нем такого ужасного. Да, не красавец, как милорд Райхон, но и не урод: худое вытянутое лицо с тонким хищно изогнутым носом и постоянно прищуренными, то внимательно, то насмешливо, глазами, исчерченный мелкими морщинками лоб, густые русые волосы, местами уже высеребренные сединой — ничего пугающего или отталкивающего. Особенно сейчас, когда выражение презрительной брезгливости исчезло с лица, на лбу выступили бисеринки пота, а глаза блестят от слез, которые он боится сморгнуть, чтобы не потерять контроль над происходящим. И на виске пульсирует вздувшаяся синяя жилка…
Мне не дано было видеть магию, но я видела, что Грин напряжен до предела, и испугалась, представив, что произойдет, если он не выдержит этого напряжения. Излишне буйное воображение, благодаря которому я и оказалась и в этом мире, и в этой операционной, нарисовало картину апокалипсиса, начавшегося со смерти от острой сердечной недостаточности доктора. По сюжету следующим умирал недоспасенный лорд, наверняка какая-то большая шишка у длинноухих, потом начиналась бойня между эльфами и персоналом больницы, а затем локальный конфликт перерастал в новую войну между двумя народами, не так уж давно, по меркам мировой истории, примирившимися. Оставалось только радоваться, что, попав на Трайс, я потеряла авторскую власть над этим миром. Хотя в какой-то момент, когда Грин пошатнулся и невысоко взмахнул рукой, удерживая равновесие, мне показалось, что у моих глупых фантазий есть все шансы сбыться.
Это случилось на завершающей стадии операции, и на доктора никто не смотрел, всех интересовал эльф, которого штопали сразу три иглы, а вокруг бабочкой порхали загнутые хирургические ножницы, обрезавшие лишние нитки. Казалось, Грин торопился закончить поскорее, пока ему еще хватает сил. Когда был сделан последний стежок, завязан последний узел, и ножницы в последний раз звякнули у груди пациента, он отвернулся от стола и направился к окну, хрипло бросив через плечо:
— Повязку сами.
Распахнул со скрежетом примерзшие к раме оконные створки, впуская в операционную холод и мелкий снежок, и застыл, упершись ладонями в подоконник, не интересуясь, что происходит за его спиной.
Эльфы отмерли. Засуетились люди. Доктор Кленси и леди Райс подсказывали эльфам, как правильно обработать свежий шов и наложить повязку. Остальные тут же направилась к выходу: спектакль закончен, удовольствие от просмотра получено и можно не дожидаться, когда исполнитель главной роли выйдет на поклон.
Мне не нравился Эдвард Грин, но подобное отношение со стороны недавних восторженных зрителей покоробило. Где овации, поздравления, крепкие рукопожатия и панибратское похлопывание по плечу? Может быть, еще рано говорить об успехе операции? Нет, будь это так, медики не выглядели бы такими спокойными и удовлетворенными, да и эльфов, похоже, уже не тревожила судьба сородича. Лорда Эрентвилля переложили на носилки и утащили в неизвестном направлении, кровь тщательно вытерли, а использованную ветошь унесли с собой. Оливер вышел, беседуя с одним из нелюдей, и в их разговоре не слышалось ноток волнения. Леди Райс пригласила доктора Стоуна на чай. Кленси не позвали, и он ушел один — к своим котятам. Сестры собрали инструменты…
Спустя какое-то время в выстывшей операционной остались только мы с Грином.
Понятия не имею, почему я не ушла, ведь мне отчаянно хотелось этого — выйти за дверь, найти Оливера или напомнить о себе наставнице и напроситься на чашечку чая — но я намертво приросла к месту. А когда решилась сделать шаг, пошла не к выходу, а к стоявшему у окна человеку.
— Доктор, я могу чем-нибудь помочь?
В душе мне хотелось, чтобы он не ответил. Тогда я могла бы с чистой совестью уйти.
Но он обернулся.
Посмотрел на меня, и бессознательный ужас, от которого я так и не смогла избавиться, зашевелился под кожей, заставив встопорщиться волоски на руках.
— Анабель…
— Элизабет, — подсказала я, поняв, что он меня не узнает.
Резко выбросив вперед руку, Грин сцапал меня за воротник и с силой притянул к себе.
— Мне начхать, кто ты такая, — со злостью прошипел он мне в лицо. — Найди Анабель и скажи, что мне нужен кофе. Быстро!
— Анабель нет, — еле ворочая языком от страха, прошептала я. — Она же уехала…
— Уехала, — целитель отпустил меня, посмотрел задумчиво на свою руку: пальцы заметно дрожали. — Точно, уехала… А я теперь останусь без кофе?
Голос его звучал растерянно, а в глазах, миг назад полыхавших гневом, отразилась такая детская обида, на меня, на Анабель, на весь этот мир, воспротивившийся тому, чтобы он получил заслуженную чашку кофе, что я, вместо того, чтобы сбежать, решилась на еще большую глупость.
— Я могла бы сварить вам кофе, если вы не против.
Стоило вспомнить, куда могут завести благие намерения…
— Можешь? — переспросил Грин таким тоном, словно в моем предложении было что-то оскорбительное. — Ну хорошо.
В следующее мгновение я узнала две вещи.
Во-первых, не только Оливер Райхон умел без предварительной подготовки открывать порталы и втягивать в них неразумных девиц.
Во-вторых, человек, оказывается, способен чувствовать, как у него на коже проступают синяки: Грин стиснул мое плечо так сильно, что отпечатки его пальцев обеспечат мне долгую память о сегодняшнем дне.
— Все там, — оказавшись в своем кабинете, целитель толкнул меня к столику у окна, где расположилась спиртовка с латунной джезвой. Рядом стояли чашки и банка с уже намолотым кофе. — Вари.
Не было разумных объяснений тому, что я не возмутилась подобной бесцеремонностью и не ушла, хлопнув дверью. Словно сомнамбула подошла к столу. Трясущимися руками зажгла спиртовку. Отмерила кофе, налила воды из широкого кувшина…
Слезы катились по щекам, и я ничего не могла с этим поделать. В горле першило. Запах кофе — обожаемого кофе! — вызывал тошноту. Рубашка прилипла к мокрой от пота спине, а пальцы стали холодными и влажными. Я с трудом перелила напиток в чашку и, рискуя разбить ее, донесла кое-как до рабочего стола доктора. Поставила рядом сахарницу.
Голова кружилась. Желудок скрутил болезненный спазм. Но это все мелочи в сравнении с ненавидящим взглядом Грина.
— Что за дрянь ты мне дала? — прорычал он, пригубив кофе. — Он же несладкий!
— Сахар перед вами, — борясь с приступом тошноты, выдавила я.
— И что? Я должен сам положить его в чашку? — Грин почернел от злости… или у меня потемнело в глазах. — Должен сам, да? Идиотка! Какого ты вообще пришла, если ничего не можешь? — он схватил злополучную чашку и со злостью швырнул в стену за моей спиной. — Убирайся отсюда, дура безрукая!
Дверь я нашла почти на ощупь.
Вышла в коридор и, медленно переставляя ставшие ватными ноги, добрела до кабинета наставницы.
— Элизабет! — леди Пенелопу я уже не видела, только слышала ее голос. — Куда вы пропали? Милорд Райхон вас обыскался.
— Мисс Аштон… — голос Оливера я в первую секунду не узнала, до того гудело в ушах. — Элизабет, что с вами? Где вы…
— Доктор Грин… — прошептала я, оправдываясь за отлучку. — Кофе… я сварила… дрянь…
Ничего больше я сказать не успела. Пол исчез у меня из-под ног, и я провалилась в пустоту, чтобы, испытав секундную легкость полета, упасть в колючий серый песок.
Серый песок, серое небо без солнца, холод и пустота.
Благие намерения, как и положено, привели в ад…
Страшно было лишь в первый миг.
С каждой безрезультатной попыткой проснуться, вырваться из холодного подпространства паника ослабевала, уступая место отрешенному безразличию.
Подумаешь, песок и солнца нет, холодно и одиноко. Зато никто не орет. Не ощущается больше давящего ужаса. Ноги не дрожат, и желудок не пытается вывернуться наизнанку.
Почти хорошо.
Не был бы песок таким холодным и колючим, как тертое стекло, — можно было бы прилечь и вздремнуть. Но если согнуть ноги и уткнуться лбом в коленки, тоже неплохо. Глаза закрыть, чтобы не видеть всей этой серости.
Хорошо…
— Не смейте спать, — строго произнес у меня над ухом знакомый голос.
Чуть раньше я ему обрадовалась бы, но сейчас он не вызвал никаких эмоций, как и обнявшая меня за плечи рука. Хотя нет — рука была теплая, это было приятно.
— Элизабет!
— Да, милорд, — пробормотала я сонно.
— Нельзя спать. Вы и так уже долго здесь, нужно возвращаться.
— Не получается, — я закрыла глаза и попыталась поудобнее устроится на любезно подставленном ректором плече. — Можете снова вытащить меня за голову? Только не дергайте сильно…
— Элизабет! — он затряс меня, но мог бы с таким же успехом баюкать на руках. — Я не могу вас вытащить. Я и нашел-то вас с трудом, понимаете?
— Угу…
— Мисс Аштон, если вы немедленно не проснетесь, я подпишу приказ о вашем отчислении!
Это подействовало. Не как пощечина или ведро холодной воды, но подействовало.
— Не сплю, — я с сожалением отстранилась от Оливера и заставила себя встряхнуться. — Уже не сплю, видите?
— Вижу. А вы меня?
Я посмотрела на сидящего рядом мужчину. Костюм, в котором он был с утра, галстук, туфли — одежду я могла разглядеть до мелочей. А лицо расплывалось перед моим взглядом, словно я смотрела на его отражение в воде.
— Вы слишком далеко забрались.
— Я не знаю, как это получилось, — пробормотала я виновато.
— Я, кажется, знаю. Вы были у доктора Грина?
— Он накричал на меня, — пожаловалась я. От одного воспоминания меня начинало трясти. — Я ему кофе сварила, а он…
— Зачем вы к нему пошли? — с мягким укором спросил Оливер.
— Не знаю. Все ушли, а он остался. Я подумала, что это неправильно, ведь он…
— Провел в одиночку сложнейшую операцию, — закончил за меня милорд Райхон. — Выложился вчистую, устал и обессилел. Эмоциональное состояние при подобном истощении довольно нестабильно. Доктор Грин работает в лечебнице не первый год, и весь персонал в курсе, что какое-то время после подобных операций его лучше не беспокоить. Леди Пенелопа не предупредила вас только потому, что ей и в голову не пришло, что вы окажетесь такой сострадательной.
— Он на меня наорал, — повторила я.
— И сожалеет об этом.
— Он так сказал?
— Нет, но я бы сожалел.
— Вы в жизни, наверное, ни на кого голос не повысили.
— Почему же? — Оливер улыбнулся, и по его лицу вновь прошла мелкая волна. — Бывало. И сейчас иногда хочется. Но я не могу себе этого позволить.
— Репутация? — если бы разговор происходил в его кабинете, а не в серой пустыне, я не решилась бы задавать такие вопросы, еще и таким тоном, но тут это казалось вполне допустимым.
— Дар. Если на вас накричит целитель, это испортит вам настроение, но не жизнь. Если специалист по проклятиям в сердцах пошлет вас к демонам, даже не знаю, где вы можете оказаться.
— Сюда-то меня отправили не вы, а именно добренький целитель!
— Сюда вы отправили себя сами, Элизабет.
— Нет, я… Грин накричал на меня, мне стало плохо…
— После того, как он накричал на вас, или еще до этого?
— До, — созналась я.
— Но вы не связали свое состояние с присутствием доктора?
— Связала.
Хорошо, что лицо Оливера Райхона смазалось набежавшей рябью: представляю, как он посмотрел на меня после этого признания.
Но и голос неплохо передавал эмоции:
— Почему вы не ушли от него? Есть же инстинкт самосохранения, в конце концов!
Есть. У нормальных людей.
На счастье, ректор решил, что я и так наказана за глупость, и не стал продолжать эту тему.
— У вас тут неуютно, мисс Аштон. Не уверен, что продержусь достаточно долго. Так что возвращайтесь.
— Куда?
— В себя. Вы лежите сейчас на кушетке у леди Пенелопы, а я сижу рядом на жестком стуле и, боюсь, если посижу еще немного, спина и ноги совсем затекут. А мне завтра практику на полигоне проводить.
— По темным материям на полигоне? — не поверила я.
— Почему бы нет? Тема: "Защита от ловушек-проклятий в условиях боевых действий", как раз для боевиков — шестой курс. Подготовил несколько кратковременных проклятий, вам бы понравилось: у тех, кто не справится с защитой на втором этапе, отрастут хвосты, будут с ними ходить до конца недели. Но давайте я расскажу вам об этом, когда вернемся?
— Давайте, — согласилась я с улыбкой. Как ни крути, а хвосты — это мило. Пусть даже их временные носители так не думают.
— Элизабет, пора, — Оливер требовательно потянул меня за руку.
Странно, пальцы у него были теплыми, кожа сухой и чуть-чуть шероховатой, — я это чувствовала хорошо. А лица все равно рассмотреть не могла.
— Я не знаю, что делать.
— Сконцентрируйтесь. Вспомните что-то хорошее, что осталось в реальном мире и к чему вы хотели бы вернуться.
— Не получается, — помотала головой, поняв, что не могу себя заставить искренне захотеть возвратиться в тело Элси и в ее жизнь.
— Обязательно получится, — уверил Оливер. — Вспомните, как вы сюда пришли и попробуйте возвратиться тем же путем.
— Но я не шла, я… Я понятия не имею, что случилось. Вы говорили, что знаете.
— Догадываюсь, — поправил ректор. — По внешним признакам и по состоянию вашей ауры это похоже на последствия попадания под возвратную волну.
— Откат? — переспросила я, используя более распространенный в обиходе термин. — Но я ведь не делала ничего.
— Не делали. Вы попали под чужую волну, Элизабет. Чувствовали ведь, что вам не нужно находиться рядом с доктором Грином?
И что с того? Я это при каждой встрече с ним чувствую.
— Я перечитывал ваше личное дело, — продолжал Оливер. — Уровень эмпатического восприятия у вас в пределах нормы, согласно проведенным в прошлом году тестам. Но стоит повторить их сейчас. Если я прав, то из-за потери способностей вы лишились естественной защиты, и находиться в зоне применения чар выше пятого, а то и четвертого уровня для вас опасно. К счастью, в процессе обучения редко когда практикуются плетения выше третьего, но если говорить о сегодняшней операции, то там был полный шестой и, мне кажется, седьмой на отдельных этапах. Возвратная волна должна быть мощнейшая, и если вы частично приняли на себя ее негатив, не удивительно, что вам стало так плохо.
— Частично?
— Основной удар в любом случае принимает на себя маг, создавший изначальные заклинания. Другое дело, что переносит он это несколько легче, ведь возвратная энергия имеет ту же природу, что и использованная магия.
Вроде бы логично: откат, отсутствие собственной защиты. Только это не объясняет, почему меня с первой встречи угнетает и пугает присутствие доктора Грина.
Или объясняет?
Если в академии никто кроме целителей не использует магии выше третьего-четвертого уровня, то никто, кроме целителя и не вызвал бы у меня таких эмоций. Леди Пенелопу я в деле не видела, а во время обходов и дежурных приемов она пользовалась артефактами, снижающими степень собственного воздействия мага, а, соответственно, и силу отката. А у Грина я ничего подобного не заметила, и, если предположить, что он всегда работает без вспомогательных средств, то можно списать производимое им впечатление на мой повышенный уровень эмпатии и помянутый Оливером инстинкт самосохранения, тревожные сигналы которого я сочла предчувствием грядущих бед.
Но нет, слишком просто.
Не может же Грин постоянно быть под негативом? Не работает же он денно и нощно? Я, конечно, не знала всего, не отслеживала график его дежурств и не просматривала истории его пациентов, но… Не может человек постоянно жить с этим!
Или же он еще больший псих, чем можно подумать.
— Элизабет, — Оливер с силой встряхнул меня за плечи. — Нельзя спать! Если уснете, можете не проснуться. Ни здесь, ни нигде.
Хорошенькая перспектива.
— Просыпайтесь, мисс Аштон, просыпайтесь. И возвращайтесь.
— Как? Я не знаю. Вы так и не объяснили, каким образом я сюда попала.
— Предполагаю, вы тут спрятались. От неприятных ощущений, от напугавшего вас доктора Грина.
— Я и сейчас его боюсь, — пробормотала я.
— Не стоит, — Оливер предпринял попытку поставить меня на ноги, но ему это не удалось, и он снова присел рядом. — Возможно, именно страх мешает вам вернуться. Я понимаю, что у вас сложилось не лучшее впечатление о мистере Грине, но попытайтесь его пересмотреть.
— Это не так просто.
— Попробуйте, — ободряюще улыбнулся милорд ректор. — Часто мы составляем мнение о людях, не зная их. Вот, например, я еще недавно на вопрос о некой Элизабет Аштон ответил бы, что это — одна из самых проблемных моих студенток, вздорная и легкомысленная девица, склонная к жестоким розыгрышам. Сейчас же я понимаю, что ваше поведение, не всегда примерное, обусловлено юным возрастом и свойственным ему любопытством, а сегодняшнее происшествие с доктором характеризует вас как добрую и чуткую девушку. Вы посочувствовали человеку, которого, по вашим же словам, боитесь. То есть смогли преодолеть страх…
— Значит, вы больше не считаете меня взбалмошной дурочкой? — я схватила его за руку и попыталась заглянуть в глаза.
— Дурочкой, мисс Аштон, я вас никогда не считал.
Этого хватило, чтобы стряхнуть прилипчивую паутину сна.
— Я вернусь, — пообещала я. — Сейчас вернусь.
Сжала его ладонь, но вместо живого тепла почувствовала холод колючего песка, утекающего сквозь пальцы…
Нет! Несправедливо!
Я только нашла то, ради чего стоило возвратиться!
Вскочила на ноги, метнулась в одну сторону, в другую. Голая серая пустыня до самого горизонта, где серое небо сливается с такими же серыми дюнами. Ни намека на дорогу, которая вывела бы меня отсюда.
Пошла наобум. Но, сделав десяток шагов, опустилась опять на песок, придавленная нечеловеческой усталостью. Закрыла лицо руками…
Плакать? А смысл?
Вот если бы все же прилечь…
"Не спать!" — приказала я себе. Оливер говорил, спать нельзя. Это чертова пустыня навевает на меня сон. Хочет, чтобы я осталась тут навсегда.
Но я выберусь.
Посижу немного, передохну и пойду… куда-нибудь… Туда, где кончается серый песок и начинается магия. Это же промежуточный уровень на полпути к астралу, тут должна быть магия. Зримая и осязаемая, как сказал милорд ректор. И если я найду ее, узрю и осязну… осязю — тьфу ты! — пощупаю, то смогу вернуться назад, в лежащее на кушетке у леди Пенелопы тело. Мне туда очень надо, потому что рядом сидит на стуле мужчина моей мечты. У него уже ноги затекли, спина тоже, и практика завтра у старшекурсников, а он все равно сидит, волнуется. Как же за меня не волноваться, когда я такая добрая и чуткая и совсем не дура?
Только немножечко еще посижу и пойду. Обязательно пойду…
Я понимала, что нужно что-то сделать, для начала — хотя бы встать на ноги и стряхнуть с себя дрему, но чем дольше об этом думала, убеждая себя в том, что у меня обязательно получится, тем меньше оставалось желания что- либо предпринимать.
Зачем, если можно сидеть, укутавшись густой обволакивающей тишиной, и ждать, пока все разрешится само собой? Иначе ведь и быть не может. Меня обязательно найдут. Оливер… Оливер придет, обнимет за плечи. Его голос прогонит сон, и я открою засыпанные колючим песком глаза, улыбнусь ему… И он улыбнется…
Улыбка у него потрясающая. Не только потому, что делает его еще притягательнее. Потому что настоящая. Когда не только губы улыбаются, но и глаза… Глаза светятся. Черные абсолютно, но светятся. Лучики мелких морщинок разбегаются в разные стороны… Но это ерунда. Подумаешь, морщинки. Зато так тепло становится… Даже в этой пустыне можно согреться одной его улыбкой…
Вспомнив Оливера, я вспомнила, что должна идти.
С трудом разлепила глаза и поднялась.
Сделала шаг. Нога по колено провалилась в песок.
Еще шаг, и вторая увязла.
Пустыня не хотела меня отпускать, но я не собиралась сдаваться.
С силой выдергивая ноги из песчаной ловушки и снова проваливаясь, прошла за пять минут метров пять. Подумала, что до горизонта такими темпами доберусь к концу года, но не остановилась…
Меня остановили.
Сделав очередной шаг, я почувствовала, что нога проваливается глубже обычного, но отступить не успела.
"Ну и ладно", — подумала почти без сожалений. Задержала дыхание, зажмурилась…
…и с удивлением поняла, что стою на ровном твердом полу.
Открыла глаза, но ничего не увидела.
Вместо серой пустыни вокруг меня была темнота. Такая плотная, такая… знакомая…
И луч света — только не сверху, а снизу, как будто кто-то открыл в полу люк.
Я осторожно приблизилась к источнику света.
Точно — люк!
А внизу…
Дыхание перехватило, когда наклонившись над отверстием в полу, я увидела знакомую лестницу на чердак, кусочек выложенного грязной плиткой пола, деревянные перила и уходящие вниз ступеньки.
— Опять? — сердито прошелестел голос из темноты.
Стремительный порыв ветра с грохотом захлопнул крышку люка и сбил меня с ног. Но удара о пол я не почувствовала — упала на что-то мягкое…
— Я же говорил, что вы выберетесь, — сказал сидящий рядом с кушеткой Оливер.
Лица его я не видела, хоть мы и находились уже не на промежуточном уровне: навернувшиеся на глаза слезы растворили мир вокруг.
Нет, я не выбралась. Я все еще здесь.
— Теперь можно поспать? — спросила держащего меня за руку мужчину.
— Нужно. Я должен буду уйти, но потом вернусь. Леди Пенелопа останется с вами, не волнуйтесь. Если хотите…
Я ничего не хотела — только чтобы он не отпускал моей руки, пока я не усну.
Не отпустил…
Пробуждение было менее приятным.
Причем дискомфорт я почувствовала задолго до того, как открыла глаза. Внутренности скрутило в узел, как во время поездки на скоростном лифте. Закололо в груди. Горло сдавил спазм.
Я глубоко вдохнула и попыталась сесть, но слабость и головокружение снова толкнули меня на кушетку.
— Занятно, — произнес надо мной хриплый голос, и я вздрогнула, узнав его обладателя. — Какие нынче барышни чувствительные. Как вы живы-то еще, эмпатичная вы наша?
— Вашими молитвами, — пробурчала я.
Собравшись с силами, села и отодвинулась на край кушетки, подальше от разглядывающего меня с любопытством доктора Грина.
Кто его позвал? Леди Пенелопа? Или Оливер решил проконсультироваться со специалистом?
Ни ректора, ни наставницы в комнате не наблюдалось, и этот факт меня не обрадовал.
— К вашей гиперчувствительности я непричастен, так что извинений не ждите, — заявил доктор. — Если ума не хватило определить источник негатива и держаться от него подальше, сами виноваты. За грубость, так и быть, простите. Но при вашем уровне эмпатии следовало бы понимать, когда человек не расположен к общению, и не навязываться со своим дурацким кофе.
Что?! Я навязывалась?
От негодования я не могла подобрать слов, чтобы высказать хаму, куда ему пойти со своим "так и быть, простите".
— Дышите ровнее, мисс Аштон, — посоветовал он деловито. — Можете считать про себя: раз, два — вдох, три, четыре — выдох. Это помогает. Других рекомендаций пока не дам. Случай сложный, а заниматься мне им некогда, тем паче милорд Райхон просил не вмешиваться. У него свои методы, у меня — свои. Скажу только, что чувствительность у вас, скорее всего, лишь на те виды магического воздействия, которые связаны с отдачей жизненной энергии. Так что к некромантам и целителям, когда те работают, лучше не приближаться. Я предупрежу леди Райс, что ваше присутствие в лечебнице — плохая идея. Или же пусть держит вас в своем кабинете и берет с собой только в тех случаях, когда не планируется использование целительской магии выше третьего уровня.
— Милорд Райхон говорил, до четвертого можно, — осмелилась вставить я. Исключительно, чтобы не соглашаться с Грином.
— Милорду Райхону, конечно, виднее, — скривился тот. — Но если планируете постоянно проваливаться на подуровень в критические моменты и задерживаться там, как в этот раз, дольше, чем на пять минут, оформите на всякий случай завещание. Единственный человек, которого я знал, из тех, что увлекались работой в подпространстве, умер в возрасте двадцати семи лет от кровоизлияния в мозг. Это так, к сведению.
— Мне двадцать.
— И жизнь уже наскучила? — спросил доктор резко. — Что вы пререкаетесь все время?
— Я…
— Понятно, — Грин сцепил пальцы в замок и вывернул с мерзким хрустом. — Вы постоянно это чувствуете, когда я рядом?
— Нет.
— Не врать. В глаза смотрите.
Не желая этого, но и не в силах сопротивляться приказу, я подчинилась. Это было как в тот раз, в его кабинете, когда Грин сказал, что со мной что-то не так: меня буквально парализовало его волей. И страх — сейчас я понимала, что это реакция на примененные ко мне чары, но понимание не заставило меньше бояться этого человека.
— Чувствуете, — вывел он, первым отводя взгляд. — Странно, я думал, связь удалось стабилизировать до третьего… Ладно. Тогда вот вам поправка к рекомендациям: не приближайтесь к некромантам и целителям, когда они используют магию выше… пусть будет, четвертого уровня, и не приближайтесь ко мне вообще. Это не критично, но нервы себе сбережете. И мне тоже. И вот еще, — Грин взял со стола какую-то книгу и, не подходя, словно сам уже решил держаться от меня подальше, бросил ее на кушетку рядом со мной. — В качестве извинений за причиненные неудобства и… вроде как благодарность за ваш дрянной кофе.
— Что это? — поинтересовалась я, опасаясь прикасаться к книге.
— "Драконий век" Эдриана Кроншайского. Вы говорили, вам нужна литература для доклада… Еще нужна? Это, на мой взгляд, лучшее из того, что было написано по данной теме. Но в библиотеке академии вы эту книгу не найдете: редкое издание и суждения автора несколько отличаются от общепринятых, так что… И это не подарок, чтобы вы не думали. Вернете, когда прочтете.
— А вы не боитесь, что я испорчу такую редкую книгу?
— А вы не можете просто сказать: "Спасибо"? — вспылил доктор. — Отдайте!
Я успела первой схватить книгу и прижать к груди.
— Спасибо.
— Ваша избирательная чувствительность заразна, мисс Аштон, — процедил Грин. — Мне тоже не очень хорошо в вашем присутствии. Так что я лучше пойду.
В дверях он обернулся.
— Испортите книгу, хотя бы уголок страницы помнете, и будете радоваться, если до конца своих дней застрянете в подпространстве.
На шутку это похоже не было.
После ухода Грина заглянула леди Пенелопа. Справилась о моем самочувствии, прочла короткую лекцию о том, как неосмотрительно игнорировать тревожные сигналы собственного организма, высказала надежду, что подобного больше не повторится и предложила чая с печеньями. К рекомендациям Грина она отнеслась серьезно и хотела запретить мне приходить в лечебницу, но после согласилась, что держать меня в кабинете и брать только на обход и какие-нибудь легкие случаи — тоже вариант, а там, быть может, ко мне вернутся способности, и уровень восприятия понизится до нормы.
Оливер пришел еще через полчаса, когда мы с наставницей мило беседовали за чашкой чая о различных методах родовспоможения. Леди Райс, как она сказала мне еще в начале знакомства, не любила тратить время впустую и, раз уж все равно пришлось задержаться в лечебнице, не упустила случая повысить мои знания по акушерству. То, что детальное описание проведения поворота на ножку способно испортить "чувствительной барышне" аппетит, ей и в голову не пришло.
— Рад, что вам уже лучше, Элизабет, — сказал ректор, своим появлением избавивший меня от продолжения интереснейшего рассказа. — Я принес ваше пальто.
Он был не просто мил — он был сверхмил, особенно, если сравнивать с доктором Грином. Умом я понимала, что это не более чем проявление заботы о пострадавшей, в том числе и по недосмотру старших, студентке. Но до чего же приятно!
— Уже стемнело. Не возражаете, если я провожу вас в общежитие?
И с каждой минутой все приятнее…
Я представила, как мы будем идти по освещенным фонарями снежным аллеям, и он, как джентльмен, конечно же, предложит мне руку и не станет молчать всю дорогу, а расскажет о чем-нибудь занимательном, чтобы отвлечь меня и развлечь, например, о хвостатых проклятиях…
О порталах я, естественно, забыла.
Прогулка оказалась удручающе короткой. Я надела пальто, попрощалась с леди Пенелопой, взяла книгу о драконах и через секунду уже стояла на крыльце общежития.
— Надеюсь, вы не в обиде, что я рассказал о вашей проблеме доктору Грину? — спросил ректор. — Если вы и дальше планируете изучать целительство и приходить в лечебницу, меры предосторожности не помешают.
— Конечно, — согласилась я и вздохнула: — Выбрала, называется, безопасную специальность.
— Замечательная специальность, — улыбнулся Оливер. Закралась в голову мыслишка, что он догадывается, как действует на меня его улыбка, и беззастенчиво этим пользуется. — Леди Пенелопа говорит, что вы делаете успехи в учебе. А когда к вам вернутся способности, естественная защита восстановится, и вы перестанете чувствовать негатив от чужой магии. Главное, не отчаивайтесь. Приходите ко мне завтра после занятий, и мы подумаем, что еще можно предпринять. Выводить вас на промежуточный уровень после сегодняшнего я больше не рискну. Хотя… Вы действительно никогда прежде не входили в подпространство? Я еще в первый раз заметил, как глубоко вам удалось погрузиться, а сегодня вы пробыли там более двадцати минут — это невероятно для новичка.
— Нет, до наших занятий — никогда, — ответила я не слишком уверено.
Если терминал и люк мне не примерещились, в буферный отсек между мирами можно пройти, погрузившись в подпространство осязаемой магии или, в моем случае, — серых песков. То есть, терминал — часть подуровня. И я, прежде чем попасть на Трайс, достаточно долго говорила там с одним блондинистым богом. Если так, то получалось, что в подпространство я выходила еще до медитаций с ректором. Через свой чердак. И сегодня могла вернутся тем же путем.
Только что случилось бы с Элси? Умерла бы от кровоизлияния в мозг? Или наоборот — вернулась бы в свое тело, как и я — в свое? Столько вопросов…
— До завтра, Элизабет, — поклонился, прощаясь, Оливер.
— До завтра, милорд.
Вечер я провела в компании подруг.
Мороженое и горячий шоколад.
Восторг и зависть в глазах Мэг, когда я рассказала о виденной сегодня операции.
Заумные рассуждения Сибил, у которой, не вдаваясь в подробности, я решила расспросить о выходе на иные пласты бытия.
А ночью, поняв, что с лихвой отоспалась в комнате наставницы и пока не нуждаюсь в отдыхе, я зажгла лампу и открыла книгу Грина. Первых двух глав хватило, чтобы убедиться: это именно то, что нужно для моего доклада.
Совпадение?
Я задумчиво пролистала книгу, сама не зная, что хочу найти. Долго изучала тиснение на обложке и иллюстрацию на первой странице. А потом, совершенно случайно, открыла форзац. В углу, поверх бледного орнамента, красивым округлым почерком было выведено: "Эдварду. С теплом и нежностью. К. С-Д".
Только один человек из тех, кого мы с Элизабет знали, имел такие инициалы. Камилла Сол-Дариен.
Все страньше и страньше. Рано или поздно все девочки, оказавшиеся в волшебном мире, приходят к этому выводу.
