Показаниями являются устные или письменные сведения по обстоятельствам дела, сообщаемые участниками в ходе допросов. Показующими участниками, то есть словом своим показывающими на факты и обстоятельства, могут быть только подозреваемый, обвиняемый, потерпевший, свидетель, эксперт и специалист. В связи с невозможностью допроса, не могут быть получены показания от других, не указанных в Законе участников – участников данного разбирательства, а именно от: судьи, присяжного, секретаря, защитника, обвинителя и кое-кого ещё. Для того чтобы этим деятелям развязать языки, их предварительно следует признать свидетелями (а может и обвиняемыми) – переобуть в другие тапочки. При этом Признание, в отличие от установления статуса, допустим, потерпевшего носит псевдоофициальный характер, так признание не закрепляется специальным решением. Но однажды облачённый свидетелем запросто из тех тапок не выпрыгнет.

Устные показания – есть продукт говорения, речи словесной, посредством которой человек передаёт информацию другим человекам (а иногда умудряется сообщаться даже с животными или сущностями иных измерений). Та же информация может быть выражена и представлена на обглодание в письменном виде с помощью таких вот значков, что сейчас мельтешат перед твоими глазьями – письменной речью, то бишь, рукописно или через печатные станки на бумаге; выражена и представлена собственноручно допрашиваемым или с его слов лицом, ведущим допрос. Предпочтение должно отдаваться устным, непосредственным показаниям, когда свидетельствующий источник сведений в режиме реального времени извергает из себя словеса. Замечу попутно. Не могут считаться показаниями любые неречевые действия (так называемые – невербальные), будь то: жестикуляция, мимика, начертания. Хотя такие действия и могут быть информативными по содержанию, но они только сопровождают показания, сопутствуют им. Ты спросишь: а как же кривляния глухонемых? Отвечу: это – исключение, допущение по Закону, когда такие манипуляции признаны языком общения.

Любая форма показаний закрепляется и сохраняется путём протоколирования в специальных следственно-судебных документах – протоколах допросов, очных ставок, проверок показаний на месте, судебного заседания. Все другие виды изъяснений участника, фиксируемые в иного рода протоколах, если они получаются в ходе следственно-судебных действий с признаком "допрос", показаниями не являются(!). Усёк, Васёк?

Для получения показаний по различным следственно-судебным действиям, где такие показания могут быть получены, Кодексом установлены строгие правила проведения действий и получения показаний. Правила эти достаточно громоздки, объёмны, требуют от исполнителей тщательности и последовательности в осуществлении процедур, и порождены практикой, с целью именно максимально узаконить допросы, обеспечить достоверность и полноту получаемых сведений. Соответственно, всякое отступление от таких правил (порядка производства) может повлечь исключение показаний из числа допустимых и признание допроса незаконным.

Ещё раз для тупиц: Показания могут быть получены только в ходе допросов, производимых по специальным правилам. Эти правила оговаривают множество формальностей, обязательных к их выполнению, например, многими случаями обязательного участия (а не присутствия) защитника. Такие условия, по мнению и воле законодателя, должны бы наделить надёжностью получаемую информацию, когда и допрашиваемый способен осознанно, обдуманно и добровольно высказываться, понимать суть происходящего, и будучи обеспечен защитой. Закрепление же показаний на бумаге вполне может контролироваться и корректироваться. Сам допрашиваемый и его законные представители дают подтверждение правильности или неверности отражения показаний в протоколе допроса. Эти условия определяют юридическую силу и преимущество таких доказательств, их большую надобность, ценность по сравнению с любыми другими сведениями от того же лица, закрепляемыми другими способами.

Да, орган расследования и суд, в попытке преодолеть невыгодные им формальности, стремятся применить иные способы получения сведений от участника ради формирования и проводки доказательственной базы обвинения. Та же информация по важнейшим обстоятельствам дела от того же лица может содержаться и в Явке с повинной, и в заявлениях, объяснениях, письмах, ходатайствах, жалобах, может быть получена через показания других участников (со вторых уст). Только вот показаниями первого лица эти сведения не являются, не могут признаваться таковыми. Надыбанные таким образом сведения, могут относиться лишь к разряду "иное доказательство", к другим видам. А показания сторонних лиц – хотя и показания по форме, но косвенные. Несмотря на принцип видового равенства доказательств, показания первоисточников "равнее" других. И доказательственной силой наполнятся все перечисленные только после их закрепления и подтверждение, только через допрос, и при условии, что это показания от истинного источника. В ином случае, то есть в случае, когда заявленным источником категорически отрицается принадлежность ему или соответствие действительным, таковые сведения не должны приниматься во внимание, тем более в качестве фактических признаний. А как иначе? Мало того, что при получении устной информации от участников в ходе иного рода сл. действий не выполняются допросные правила, так и проверить законность получения устных изложений попросту не возможно ввиду отсутствия или необязательности должных для Допроса процедур. Такие сведения невозможно применять и в процедурах устранения противоречий между показаниями, их невозможно изменить или дополнить, как это позволительно в отношении показаний. В том числе и по этим причинам, например, закошмарив и выбив от подозреваемого нужную информацию, опера незамедлительно организуют его допрос, волокут к следаку для допроса и получения фиксированных в протокольной форме показаний. Пока клиент не очухался. А уже пропустив овцу через подтвердительный допрос, менты могут выпасть на расслабуху. В любом случае, при отсутствии личных показаний или при неподтверждённом их характере необходимо яро отшивать использование любых косвенных источников – непоказаний. Всякие сведения, полученные от лица при производстве каких угодно следственных действий, не являющихся Допросом, такие сведения, как бы мусора это не вывозили, не могут приравниваться к показаниям, выдаваться за показания, и, в отсутствие их подтверждения через допрос того же лица по тем же фактам и обстоятельствам, должны отвергаться как недостоверные ввиду их непроверяемости через перво-источник.

Я уже говорил, когда допрашиваемый представляет сведения в ходе очных ставок, при непосредственном участии в осмотрах, обысках, опознаниях и прочих, то такие сведения схожи по природе с показаниями, могут и должны бы расцениваться в таком качестве. На такие сведения в полной мере распространяются общие «допросные» правила, соответственно статусу различных допрашиваемых участников. Кроме того, различные следственные мероприятия должны сопровождаться и только им свойственными разъяснениями об основаниях, о порядке и особенностях проведения. Поэтому мусора заблуждаются, вернее лживят, когда считают, других убеждают об отсутствии необходимости выполнять все допросные процедуры, упрямо не выполняют «допросные» правила, ссылаются на отсутствие прямых указаний на осуществление таких действий в специальных нормах по проведению, например, тех же осмотров и очных ставок, где участник излагает важную информацию. Попытки через такие, по сути, вспомогательные следственные действия получать и использовать показания (псевдопоказания), и одновременно уйти от разъяснительных процедур, безусловно, влечёт нарушение прав и законного порядка. И такие ухищрения, вполне обычные в нынешней практике нормоприменения, при прозорливости стороны защиты, наоборот, создают проблемы самим мусорам. Показания не подменяемы в принципе, невозможно природить их другим обличьем. Получение же показаний сопряжено только с допросом, допросом – самостоятельным действием либо составляющим другое следственное действие. Не понимание этих условий, не желание их принимать на деле, будь-то вследствие неверного толкования Закона, по правовой безграмотности или намеренным расчётом, – всё приводит к тому, что следаки, например, при тех же очных ставках и осмотрах с участием обвиняемого, не разъясняют ему все правомочия, доказательственное значение «показаний», конституционное положение о праве молчать, не испрашивают согласия на дачу «показаний», а при осмотрах не фиксируют в протоколах задаваемые вопросы, а фактически допрашиваемый обвиняемый со своей стороны не удостоверяет отдельной подписью правильность им сказанного. Тем самым следак в ущерб позиции обвинения обращивает дело доказательствами о нарушениях. Те же привлекаемые к участию понятые могут впоследствии подтвердить факт нарушения порядка «допроса» в части не выполнения допросных правил, потому что происшедшее, как ни крути, а было допросом.

Устные показания могут фиксироваться также с помощью различных технических средств звукозаписи. При современном-то уровне развития техники, качественной глубины и подробности фиксаций, вплоть до междометий и шуршания ресниц, Закон пока что данные средства допускает к использованию лишь в качестве сопутствующих. Звукозапись может производиться как производящим допрос (следователь, суд), так и со стороны допрашиваемого (обвиняемый, свидетель, потерпевший, защитник, представитель). В первом случае, если, конечно, процесс записи ведётся открыто, весь аудиоматериал автоматом прилипает к соответствующему протоколу в качестве неотъемлемого аудиоприложения, во втором – участник должен заявить об использовании его стороной звукозаписи, ходатайствовать о приобщении носителя сигнала к протоколу и материалам дела, желательно с произведённой распечаткой речевых и прочих звуковых образов. Во всех случаях в протоколе или отдельным документом (худший вариант) оговариваются все значимые характеристики звукозаписывающего устройства и условий записи, например: диктофон (Соната 202), модель носителя (кассета МК-60, флеш-карта…, внутренний накопитель и т. д.), дата, время, место, участники базара, следственное мероприятие. Очень неудобно для дела, когда запись производиться только на внутреннюю память тех. устройства. Тогда либо весь аппарат передавай в делюгу, либо удостоверенную копию записи (например, на CD-диске), когда и последнее затруднено формальными процедурами.

Если самому следователю, суду невыгодны по каким-то им одним известным причинам такие фиксации показаний, и не они были инициаторами самой записи, мусора несомненно применят свою власть. Будь уверен, эти (чуть не ляпнул «сволочи») будут изыскивать любые формальные причины к отказу от записи или от приобщения уже записанного материала. Но мы-то, что румяные пионеры, всегда готовы и не дадим поводов к отказам, настойчиво добиваемся присовокупления звуковых показаний, особливо, когда записью подтверждается несоответствие показаний и (или) процесса допроса действительности. Ну и тупить тоже не следует, чтобы, наоборот, полезные для тебя и письменно отображённые изъяны в показаниях не исправлять себе в ущерб.

Следствие и суд явно недолюбливают (любят, но не очень; хотят полюбить, но стесняются) аудиофиксацию. Мы видим, как трескуче продвигается процесс внедрения даже видеоотображений судебных процессов. Смущает мусоров особенно не планированная, без предупреждений проводящаяся запись. А всё из-за опасности огласки нарушений при допросах и появления подтверждений всей лажы. Без нарушений могут обойтись только культурные профи. А таких в нашей державе единицы. Но самый нелюбимый для мусоров вариант – видеозаписи, где кроме звукового формата отображается и видеоряд происходящего. Только по видеоизображению (в зоне обзора) могут быть зафиксированы те действия, что не отражены на письме и в озвучке, например, поднесённый к морде свидетеля кулак следака вслед за вопросом по делу, гримассы подвешенного за яйца подозреваемого, ухмылки и ужимки судьи в ходе допроса подсудимого, дремлющего в процессе присяжного, эксперта «с бодуна».

Любые видеоматериалы приобщаются к соответствующим протоколам по тем же правилам, что и аудиоматериал.

Качество показаний определяется качеством составляющих и сопутствующих показаниям атрибутов: качеством источника – свидетеля, качествами допрашивающего лица и качеством самой процедуры допроса. (Поищи на лбах участников клеймо «Знак качества»). Проблемно добиться триединой гармонии, спору нет.

Источник показаний – тот, кого допрашивают и кто даёт показания. Источник сей, во-первых, должен честен быть и объективен в той информации, которую источает из себя. Допрашиваемый призван сообщить всё, что ему известно по обстоятельствам дела в реальном отображении этих обстоятельств по собственным чувствам и их восприятию (видел, слышал, учуял, ощутил). Здесь не должно быть искажений ни намеренных, ни случайных. И вольные интерпретации не уместны. Только собственные знания фактов и память о них в «сухом» излиянии. Но… правды и истинны в незыблемом виде не бывает, всё относительно в этом меняющемся мире. Поэтому можно говорить только о определённом уровне, о степени правды.

Степень правдивости определяется и психофизическим здоровьем человека – развитие и состояние на время событий и допроса, – когда допрашиваемый способен нормально воспринимать окружающую действительность, сохранять информацию в своей мозговой памяти и ясно, доступно излагать свои знания. Болезненное же состояние органов чувств или сознания искажают входящую информацию от мира и собственного тела или придают ей ложное значение. Степень правдивости определяется состоянием источника и на время получения сигналов, и на время её изложения другим лицам или при фиксации на спец. средства. Человек может быть в целом здоров, но в отдельные времена находиться под воздействием угнетающих его сознание факторов: дурман, опьянение, крайняя усталость, истощение, рассеянность, дремота. Такие состояния также не позволяют точно и адекватно воспринимать происходящее, удерживать в памяти и воспроизводить во вне. Степень правдивости зависит от эмоциональной впечатлительности и независимости от происходящего и от наступивших последствий. Свидетель может иметь собственное восприятие наблюдаемого, индивидуально оценивать происходящее, отмечая одни нюансы и не заостряясь вниманием на других деталях. Под воздействием самих событий возникают более живописные картины в сознании, факты додумываются и обрастают фантазийными подробностями, объекты бракуются в своём содержании и качестве. В некоторых, зачастую экстремальных ситуациях свидетель может уверенно указывать, например, на следы губной помады, как на пятна крови, движенья черепахи окажутся стремительны, и деревянный дрын смерещится ломом.

Но самый опасный фактор влияния – это, безусловно, отсутствие независимости. Зависимость от сложившихся обстоятельств возникает из-за личных отношений, предубедительности, пристрастий, посторонних давлений, собственных переживаний и желаний. Преступления, а в особенности криминальные посягательства на жизнь и здоровьишко – это всегда крайне драматические события. И как истинная драма, преступное событие пронизано переживаниями всех сопричастных: драматургов, сценаристов, актёров и впечатлительных зрителей; пронзительна она своим воздействием. Можно бы только «зрителей» считать независимыми свидетелями, но и им не чужды естественные страсти, сочувствие происходящему, а значит, есть место симпатиям и антипатиям, стремлениям повлиять на «сценарий»: собственной волей простить-карать-превознести. Нормальный человек всегда реактивен к крайностям, склонен подыгрывать под давлением и собственных эмоций, и внешних влияний. У кого эмпатия – ноль, то есть отсутствует сострадательность, тот и не человек вовсе, а живность.

Я убеждён и уже говорил о том, что в уголовном процессе даже судья-арбитр не остаётся, не может остаться полностью независим. И не только потому, что давят на него общественное мнение, теплота служебного кресла, вышестоящие руководители, недоуровень воспитания, компроматы, лично-частные проблемы, судебная политика. На него и сам Закон давит, которым судья поставлен в зависимость от позиций сторон в процессе: либо утвердить правильность позиции обвинения, либо отвергнуть её и согласиться с позицией защиты, как будто третьего и не дано. Не может судья остаться равнодушным и к воспринятым подробностям по обстоятельствам дела, и происходящее в заседании безразличным не будет для него. Только что виду не подаст по тренированной сдержанности. Что уж говорить о свидетельствующих потерпевших, прошитых ненавистью к обидчикам. Так же и обвиняемый – он естественным образом не желает репрессий на свою голову.

Из таких вот условий порождена относительность любых оценок по верности свидетельств. Свидетельства могут быть или в определённой степени правдивыми, или в определённой степени ложными. По аналогии с критериями оценки полноты налива в стакане: стакан наполовину полон или наполовину пуст. Официально принятая стратегия российского судопроизводства определяется презумпцией правдивости: всё правдиво, пока не опровергнуто. Но в реальном отображении уголовного судоскотства культивируют такой подход только в отношении свидетельств обвинительного характера. А вот показания в поддержку защиты презюмируются (заранее считаются) ложными, не заслуживающими доверия, пока не будет представлено твёрдых доказательств их правоты и несомненности (доказательства доказательствам).

При всём при этом даже ложка ложного может пролиться не только от намерений, умышленных действий, направленных на достижение определённого результата, но и нечаянно, волей случая и обстоятельств. Например, последние вариации имеют место в условиях добросовестных заблуждений, искажений от первоисточника, под давлением сложившихся обстоятельств, вследствие не здравого рассудка. В этом не будет вины свидетеля, когда у него не прослеживаются собственные интересы и выгоды от таких свидетельств. Особнячком стоят показания, опирающиеся на предположения, слухи, домыслы, пространные рассуждения, шутки-потешки. Такие сведения, например, слухи, по которым не обнаруживается первоисточник информации, могут и не быть ложными, а соответствовать действительности, но из-за своей неустойчивости, а паче того, из-за непроверяемости, эти сведения не допускаются к процессу доказывания. А единожды допущенные – выбраковываются.

Опасные штуковины – намеренная ложь и фальсификация, особенно при их симбиозе. Они зачастую (конечно, в зависимости от ловкости обманщика) продуманны, выверены, трудны в разоблачении. Особенно, когда лжецу готовы или вынуждены верить. Наиболее опасны эти явления в случаях, когда вральные показания одного лица по конкретному и ключевому обстоятельству единственны в своём значении. Подобную информуху не с чем сопоставить, не с чем сравнить и выверить ей достойную цену. Такая ложь влечёт непоправимый ущерб для производства расследования и принимаемого резолютивного решения, так как предсказуема несправедливость, которая к тому же оказывается не исправимой.

Стандарты придуманы, идеалов в этом мире нет, а что некачественно – то брак. Как у любого изделия рукотворного или природой рождённого и у животного человека присутствуют изъяны и недостатки. Такие недостатки в каждом из нас, в большей или меньшей степени. Тогда и степень качества зависима от соотношения объёмов личных, профессиональных недостатков с достоинствами.

Качество допрашивающего – это комплекс качественных характеристик лица, производящего допрос и получающего показания. Круг таких лиц может включать не только представителей власти (дознаватель, следователь, прокурор, судья), но и другие участники, кому процессуальный Закон позволил задавать допрашиваемым вопросы и получать фиксированные ответы – показания. Например, таким правом и возможностями обладают защитник, представитель, потерпевший и обвиняемый в ходе допросов, очных ставок. Присяжные заседатели также вправе ставить вопросы через председательствующего в суде. Наиболее значимы лица по первой категории – профессиональные сборщики доказательств, так как ими в подавляющем числе допросы инициируются, задаётся тон и направленность, определяются содержание и объём всей первичной информации, выпекаются коренные выводы по всем вопросам доказывания. При общей их посредственности в исполнении предписаний Закона правильно отмечается сугубо обвинительная заинтересованность – односторонний подход к допросам. Природа этого корениться в искажённом понимании и применении норм, в следовании сложившейся судебно-следственной практике, в кадровой избирательности только в пользу угодных жополизов и послушников, а значит, субъектов с заведомо низкими морально-нравственными данными. (Собирательное наименование такой категории на сленге зека – Гадьё). Ну не может человек, даже превосходных грамотности и интеллекта, поставленный и находящийся только в устремлении к погрому прав и законного порядка, направляющий все свои знание и мастерство только на преодоление «чужих» законных интересов сохранить в себе нормальные человеческие начала (если были такие в нём изначально). Все кристаллики в таком необратимо мутнеют и деполяризуются, и он становится безвозвратным карателем. При такой ломке характера уродуются все качества «специалиста» – специалистами они как бы и остаются, но в извращённом обличье. Такие уже не способны объективно воспринимать информацию, оценивать и использовать её по достоинству. Попадут к ним сведения, противные обвинительным установкам, тут же включаются внутренние программы на нейтрализацию или уничтожение, на игнорирование или ретуширование такой информации. Программы те продуманны практикой и поколениями, насыщены приёмами и возведены в ранг традиций и обычаев. Ныне в почёте и признаются спецами не те, кто чётко следует принципам судопроизводства, а кто способен их «грамотно» обходить. И, возвращаясь в показаниям, отмечаем, что качество получаемых сведений через «профессионалов» будет крайне низким ввиду заведомой не качественности самих этих профи. Освободившаяся от глупости овца всегда уличит обман и фальшь, и не позволит беспрепятственно разливать вокруг себя сточные воды, дважды в них не войдёт.

Ты и твой адвокат вряд ли из семейства белопушистиков. Свои пороки ты, конечно, знаешь, а по адвокату – постараешься вызнать. И это твой выбор: в окружении псовом оставаться честной овцой и быть сожранным, тешась мудацким ореолом мученика и жертвы системы, или всё же пободаться, пусть даже состряпав себе образ «чеснока», или всё же и на себя напялить серую шкурку и сыграть по правилам стаи. Здесь важно другое. Зная о нюансах получения показаний, вооружившись соответствующими знаниями, следуя своему животному интересу и инстинкту самозащиты, ты и сам можешь давать показания, можешь получать их от других. Как минимум при всевозможных мусорских обломах в судебном следствии, в том числе через или в крепком тандеме с защитником.

Способность допрашивающего получать не только возможные, но и нужные показания, выбирать иглы из сенных стогов, различать правду от кривды, его умение оберечь и укрепить полученные сведения, да соблюсти при этом требования законности – отдельная наука и искусство. Каждая сторона и активный участник стремятся получить получит выгодные только им показания, препятствуя их опровержению второй стороной спора и самим судом, а уже полученным словам придать выгодный свет. Я зацепил и судей. Да, только судьи должны бы получать независимую информацию. Последнего не случается, так как любые показания, получаемые по вопросам судей, в любом случае будут отражать выгоду для позиции одной из сторон, а на практике – позицию обвинения.

Но, в процессе получения одних и тех же показаний, каждый допрашивающий применяет свои собственные качества, как личного характера, так и в силу профессиональных устоев. Набор приёмов достаточно многообразен: вопросы «в лоб»; вопросы наводящие (запрещены!); вопросы косвенные, то есть через вызнавание сопутствующих или связанных фактов – от общего к частному и от частностей к общему; перекрёстный допрос – очная ставка; устранение противоречий; свободный рассказ; провокация (запрещена!); принуждение к молчанию или преодоление такого права, в том числе через обман или насилие (запрещено!); прочее запутывание. Приёмы используются попеременно в зависимости от эффекта от них и нужды, в зависимости от персональных качеств и активности других участников допроса и сиюминутных возможностей. Сказываются и настроения, и душевно-физическое состояние и куча иных факторий.

За редким исключением, допрос – это всегда столкновение интересов и характеров. Характер межличностного контакта напрямую влияет на результат – содержание и ценность показаний, которые затем могут быть использованы для правильного установления обстоятельств. Мусора мечтают найти средства избавления от влияния характеров людей. Вот бы, думают, какой-нибудь придумали химикат, чтобы вогнать допрашиваемого в анабиоз, гипноз, другое безэмоциональное состояние: Оно покорно отвечает, а ты выжимай беспрепятственно любую инфу.

Однако искомых показаний может и не родиться вовсе. Такое случается, если овцевидец – разносчик информации не обнаружен или он в категорическом отказе. Даже несмотря на угрозы, насилие и применение мер ответственности за отказ от дачи показаний. Отсутствием показаний следует считать и случаи представления ложных, блудливых сведений, так как они не раскрывают сути исследуемого вопроса по искомым фактам.

Качественность, то есть высокая степень качества процедуры допроса выражается в стогом следовании всем установленным в Законе правилам проведения допроса или другого сл. действия, при которых могут быть получены показания, а также выражается в полноте и точности фиксации сведений, правильности документального оформления – протоколирования. Здесь нет мелочей. Любое, внешне пустяковое упущение может быть расценено существенным нарушением и повлечь исключение показаний, признание их недопустимым доказательством, а самого допроса – незаконным. Тем более искажение содержания показаний или невнимание к замечаниям ставят под сомнение объективность полученных сведений, их достоверность. Это может статься по ошибке или намеренными, целенаправленными действиями.

Особнячком тулятся показания экспертов и специалистов. Показания этих участников имеют самостоятельное свидетельское значение. Они, хотя и касаются доказываемых обстоятельств, но связаны с ранее данными Заключениями, ограничены выяснением вопросов, которые изначально ставились перед экспертами (специалистами), которые уже исследовались и в какой-то степени обсуждались в Заключении, а сейчас требуют разъяснений. Так часто бывает, когда Заключения непонятны для обычного или неподготовленного восприятия, содержат неясности, противоречия, двусмысленность. Но показания этих деятелей не могут своим содержанием выходить за рамки уже проведённых исследований и постановленных выводов или суждений, как это было сформулировано в Заключениях. То есть это не должны быть новой, дополнительной информацией. Такие показания не должны подменять не только уже данные заключения, но и вторгаться в сферу производства иного рода и вида исследований, когда эти вопросы должны выясняться, могут быть разрешены только через дополнительные (повторные или иной специфики) экспертизы.

Эксперты и специалисты, как таковые, не являются очевидцами обстоятельств преступлений. Иногда их допрос может быть направлен, как в случаях с допросом оперов и мусоров, на выяснения обстоятельств проведения следственных действий, каковыми являются экспертные исследования, проводимые по мусорским директивам. Но в любом случае, показания этих участников должны отвечать всем качественным условиям, как это установлено общими правилами проведения допросов.