Процессуальный кодекс установил чёткий перечень тех обстоятельств уголовной делюги, которые обязательно должны доказываться. Доказыванием устанавливается наличие или отсутствие самих обстоятельств и их частная атрибутика (ст. 73 УПК). Под обстоятельствами здесь понимаются все факты, условия и характеристики, позволяющие отнести случай-происшествие к категории преступного деяния и принимать окончательное судебное решение по существу уголовного дела.

Из всего перечня подлежащих доказыванию обстоятельств важнейшие для нас четыре: 1. Событие преступления; 2. Виновность, форма вины, мотивы; 3. Характер и размер вреда от преступления; 4. Исключающие преступность и наказуемость деяния обстоятельства. А важнейшие они, – потому как от них зависит, будет ли обвиняемый осужден и наказан или минёт его сия чаша. Есть ведь и другие обстоятельства, но они влиять могут лишь на жёсткость мер ответственности или вообще могут не выясняться за ненадобностью. Например, при установлении неважности, малозначности деяния, нет смысла разбираться по поводу смягчающих или отягчающих вину обстоятельств.

Сама норма по статье 73 УПК сконструирована так, что перечисленные в ней обстоятельства должны доказываться поочерёдно, а отрицательный ответ о наличии первостоящего обстоятельства освобождает от выяснений наличия всех иных, ниже того перечисленных обстоятельств. Если не доказано, например, обстоятельство по первому пункту – событие преступления, то логично отпадает нужда доказывать следующее обстоятельства по пункту второму (вина), так же, как и по всем остальным. Такая очерёдность установления обстоятельств оговорёна и специальными правилами для судей и присяжных (статьи 299, 302.1–5, 339, 343.8 УПК). Имеется и нормативное недоразумение. Куда без таких! Об этом в пункте 4.1.2.

Устанавливая это обстоятельство необходимо обнаружить однозначный ответ на вопрос «Что произошло?» через ответы на составляющие его частные вопросики: Где совершено деяние (обстоятельство места), Когда совершено деяние (время), Какими орудиями и с помощью каких средств совершено деяние (способ), Для чего совершено деяние (цель), Кем совершено деяние (причастность). Последний подвопросик касается обстоятельства, которое по мнению мусоров находится внутри обстоятельства «событие преступления». В этом как раз и есть упомянутое чуть выше недоразумение.

Если речь в норме статьи 73 УПК изначально идёт о Преступлении, то обосновывать (доказывать) нужно и отношение деяния к определённому составу преступления по Особенной части УК РФ, то есть давать действиям юридическую квалификацию. Поэтому-то приведённые в Законе формулировки доказываемых обстоятельств видятся несколько корявыми, так как формально в них ставится вопрос о преступности деяния заведомо, а значит, преступность как бы считается установленной ещё до выяснения всех основных вопросов по событию деяния. Во всяком случае, и на будущее, когда в процессе доказывания, например, в ходе прений, будет обсуждаться событие происшедшего, не позволяй изначально именовать то деяние Преступлением до обсуждения собственно квалификации действий по УК РФ.

Круг вопросов, подлежащих самостоятельному доказыванию внутри события преступления, является общеобязательным для всех составов единым перечнем. Но из-за различия составов по только для них характерным признакам и особенностям может отличаться и перечень обстоятельств. Перечень может расшириться за счёт дополнительных, тоже обязательных выяснению мини-обстоятельств по событию. Так, для состава «изнасилование несовершеннолетней» (ст. 131.3.а. УК РФ) подлежит обязательному выяснению возраст потерпевшей на время насилия, знание или понимание таких возрастных данных насильником, а так же его сексуальная потенция – способности членостояния; по составам «незаконного оборота наркосредств» (ст. 228-229УК РФ) – относимость веществ к числу наркотических средств по Перечню Правительства РФ; по составу «терроризм» (ст. 205 УК РФ) – имели ли действия характер устрашения в отношении множества людей, и так далее.

А. Временем совершения преступления является тот период, когда произошли сами «преступные» действия, прчинившие вред или ущерб. При этом сами вредоносные последствия могут наступить и в более позднее время, так сказать – с оттяжечкой. Например, ножевые ранения в жизненно-важные органы с умыслом на убийство гражданину Н. были причинены 10.12.2005 года в 15–00 часов. Это время и должно считаться временем совершения убийства, хотя фактически смерть потерпевшего наступила только по прошествии месяца. Главный здесь фактор – что причиной смерти явились именно телесные повреждения по той декабрьской поножовщине.

В отсутствие специальных толкований, общепринятое определение событийного времени чрезвычайно принижено. Время исчисляется в годах, месяцах, днях, часах, минутах, иногда и в секундах, если последний размер имеет процессуальное значение. Одномоментное преступное действие, например, убийство через огнестрел, определяется достаточно кратким промежутком времени, вплоть до единозначного показателя, когда произведён собственно выстрел и заряд ворвался в организм клиента – час и минуты. Но другие преступные действия могут быть и длящимися, например, то же самое убийство, но через голодомор. Такое насилие охватывает период времени, исчисляемый днями и даже месяцами, начиная со времени когда умысел начал реально воплощаться и до времени наступления смерти. При этом следует чётко различать продолжительное действие, пусть даже оно разделено несколькими этапами, различными по времени, от многократности (множественности) преступлений, однородных по сути, но не связанных единым умыслом. Вот пример длящейся кражи: вчера вырубил сигналку, сегодня ломанул запоры, на завтра выгреб товар. Либо же объём похищаемого был большим и его выносили несколько ночей частями. Это – одно деяние, растянутое по времени и разбитое несколькими этапами. Но вот жулик разок вынес с фатеры добра сколько мог и одним поиском ценного. Скрылся. Затем покумекал, может чо прочухал в спешке, и ещё разок лукнулся в ту же хату, нашёл, вынес ещё чуток. Здесь две самостоятельные кражи. Да, грань тонкая, но необходимо по каждому различимому и отделённому друг от друга во времени элементу выяснять связанность умысла, и если деяния самостоятельны не только преступными эпизодами, но и различимыми целевыми актами, устанавливать время совершения по каждому совершённому действию.

Череда временных событий непрерывна. Что-то происходило до преступления и вело к нему, а кое-что – после. Неверное определение одного временного звена в цепочке, на поздних стадиях расследования может необратимо порушить обвинение, когда будет доказано, что в это же время происходили совсем иные события, вплоть до алиби. Хотя такие сюрпризы не станут отрицанием самого факта преступления, но потребуется коренной пересмотр обстоятельств дела, а если производство по делу к тому времени уже находиться на судебной стадии, то вероятно и оправдание или прекращение преследования. Худшим для мусоров сценарием может случится разоблачение произвольности самого обвинения, фальшивости собранных доказательств, незаконности действий, как раз и приведших к ложным выводам о времени.

Одной из эффективных мер защиты является возможность заявить об алиби – нахождении в момент совершения преступления в другом месте, нежели место преступления. Момент – это достаточно краткий отрезок времени, и таковым может быть течение минут, с натяжкой – час, но никак не годы-месяцы-недели. Соответственно, неопределённость во времени совершения преступления в близком к моментальному его выражению, фактически может лишить возможности заявить об алиби, а тем самым повлечь и нарушение Права на защиту. Кроме того, временная неопределённость не позволяет сколь-либо достоверно выяснять все иные, предшествующие или последующие преступлению события в тех же целях защиты. Мало ли что важного происходило в те связанные с делюгой времена.

Это головная боль для расследования – чётко, однозначно установить время преступных действий. Особенно это касается преступлений, обнаруженных со значительным запозданием или по которым нет прямых улик (так называемые неочевидные деяния). Природа (мать наша) беспощадно уничтожает следы, экспертные методики и техника далеки от совершенства, документы теряются, а память людская мутнеет в летах. Получаемые доказательства не позволяют точно выводить дату событий, тем более время.

Процессуальный закон не уточняет значение понятие «время». В таких условиях мусора прибегают к более размытым и объёмным формулам: около 16 00, утром, в ночное время, ближе к полудню, после 10 40, не позднее (не ранее) 6 30, примерно с 20 00 21.10.2002 г. по 2 00 22–10.2002 г., осенью 2007 года, … и тому подобные выверты. Могут и откровенно приперчить заметками: «Более точное время следствием не установлено». Ай, да красотулички! Оправдываются тем, что подобные значения так же являются выражением времени и, формально, никаких нарушений в этом нет. Могут мусора, например, ссылаться на норму ст. 5.21. УПК, где употреблено понятие «ночное время». При этом не желают внимать, что здесь речь идёт о промежутке времени, а не о фиксированном значении момента. Лукаво не дочитывают и саму норму, где второй половиной разъясняется понятие «часов».

Когда обвинение охватывает наиболее широкий временной период, допустим указывая «после 1000», они этим страХуются на случай дальнейших возможных уточнений. В таком случае они могут твёрдо считать, что ранее 1000 преступление не могло быть совершено. Но вдруг защита представляет доказательства, что не было преступных действий именно в 1000 того злополучного дня. Что ж, тогда для определения времени события имеются все любые другие, последующие и после 1000 часы. Они – те часы ведь также охватываются формулировкой «после 1000…». То есть ошибки со стороны обвинителя как бы и не будет. Здесь примерно определяется только начальный предел, а последующих границ нет вовсе, они остаются открыты для корректировок. Все последующие после 1000 часы, дни и годы – все они равно относятся к «после 1000». Очень удобно… Или что могло бы означать «около 1600»? Гениальная формулировка! Любое время, как до 1600, так и после, включая сам этот час, даже за дальними пределами от него, будь-то 1500 или после 1700 – верны фомату; все эти времена с тем же успехом, пусть и в натяжку, но могут считаться «около». Все такие окружные времена остаются в рамках указанных допущений.

И это ещё цветочки-лютики. Встречаются и более призрачные, замысловатые временные дебри. Пожалуйста:

По таким и подобным формулирвочкам определяется только предположительное время встречи и некоторая последовательность событийных действий (потом,…затем,…следом,…). А собственно время резни не указывается как таковое. Это обстоятельство объёзжают юзом. И на вопрос «Когда зарезал?» четкого ответа мы не обнаруживаем.

Всякий ли из нас способен вспомнить подробности какого-либо будничного дня, месячной, тем более годичной давности? А вспомнишь, так веры обвиняемому не много. Тогда найдутся и могут ли быть убедительно подтверждены события считанных часов того же серого дня от свидетелей? Какие-то моменты мы можем из памяти выхватить, но указываем на них только с долей временной погрешности. Но вдруг твоя блестящая память тебя не подвела, и ты категорично возражаешь обвинению, заявляя следаку: Я, бля, не совершал и не мог совершить преступление около 1600, 31 июля прошлого года, так как в это время я находился на соседней улице Ленина у дома № 0, стоял-шмалил, в руке держал бидончик с кислотой, потому как возвращался из «Гальваники». Помню ещё, что засмотрелся на крупногрудую тёлку, меня окатил из придорожной лужи джипарик, и со злости и вослед ему…, смеялись дети, а в небе высоком гудел самолёт, рейса Москва-Адлер № 2856. Я ещё подумал: «На хрен он гудит-спешит, когда такие тёлки рядом…».

Нет, курсант, выход здесь видится только один. При такого рода размытых временных формулировках тычь в харю мусорам неконкретностью обвинения в части события преступления, о фактическом неустановлении этого события и нарушении Права на защиту. Как минимум, требуй уточнить время деяния, чтобы заиметь возможность представлять доказательства непричастности своей в рамках однозначных временных границ. О непонятности подобного обвинения заявляй и во время его предъявления, и в подготовительной части судебного разбирательства, когда вопросы о понятности обвинения тебе будут ставиться и выясняться твоё мнение (отношение к обвинению).

При этом любые уточнения и разъяснения, во-первых, не могут изменять существенно сформулированное ранее обвинение (ограбил около 2000, уточняю – в 2115), а во-вторых, будут своевременны только в ходе формирования самого Обвинения, так как любые изменения должны вноситься в обвинительные акты. Только после этого появляется возможность конкретные утверждения опровергать, заявлять алиби в формате «момента» времени, который не согласуется с формулами «около…часов».

Б. Место совершения преступления. Таким местом является тот обособленный участок территории, определяемая и скоординированная в пространстве зримыми границами площадь местности и размещения человека или других материальных объектов, где были совершены преступные действия. Это место может и не совпадать с местом наступления вредоносных последствий. Местом преступления являются только природные площади на суше, воде и в воздушном пространстве, а также рукотворные вместилища: комната, салон авто, помещения кораблей и самолётов… Но в любом случае устанавливаемое место должно иметь привязку к окружающим другим объектам, в свою очередь прочно связанными с землёй и сориентированных между собой (так называемые «недвижимые объекты»).

Плёвое дело, когда место располагается на суше и среди объектов, имеющих индивидуальные особенности. Проблемы возникают в случаях, когда дело имеют с открытыми или подвижными участками, при однородном ландшафте больших площадей (степь, пустыня, водные и воздушные бассейны).

Ещё сложней, когда место связано или находится внутри движущегося объекта (автомашина, поезд, морское судно). Те сложности возникают в определении устойчивых координат, привязке к местности. Например, тайное хищение гаджета произошло в салоне рейсового автобуса, двигавшегося маршрутом Москва-Якутск без остановок. Факт хищения обнаружен только по прибытию к берегам Лены. Как установить место совершения кражи? Твёрдо можно лишь утверждать, что деяние случилось внутри транспортного средства. А где именно по местности, если объект наш движимый по сути, реально двигался длительное время и в протяжённом пространстве? «Хрен его знает» – ответит любой сыщик. Хрен-то может и знает, но молчит. Мусора выкручиваются в подобных случаях так: кроме салона автотранспорта указывают на «участок федеральной автодороги Ы-13 Москва-Якутск» с оговорочкой «более точно установить место хищения в ходе расследования не удалось». С таким же успехом можно ссылаться на всю колесом катанную поверхность Земли. Единственной надеждой для мусоров остаётся, что может сам похититель внесёт уточнения, а по приведённым в обвинении формулировкам защита не будет придираться. На суд не оглянутся. Правосудники вполне удовлетворятся предложенной формулировкой, так как с пониманием относятся к проблемам «более точного установления обстоятельств». А ты не ходи на их поводу. Подобные утверждения явно недостаточны, ущербны. При этих условиях обвиняемый вправе заявлять комплексом и о неустановлении события преступления в части места его совершения, и о нарушении Права на защиту. Кража одного предмета не является длящимся преступлением, не может непрерывным образом осуществляться часами, объективно не может растягиваться по многокилометровой длине. Поэтому в подобных ситуациях мусора пытаются обойтись ссылкой лишь на салон транспорта (место) при сопутствующем указе, мол, авто во время хищения находилось в движении по определённому маршруту.

Определение Места совершения преступления должно быть обеспечено столь надёжными ориентирами в пространстве, которые бы позволяли любому заинтересованной морде безошибочно, по одному лишь описанию вновь обнаружить это место. Иначе невозможным станет, например, повторный осмотр Места преступления или проверка показаний обвиняемого (свидетеля, потерпевшего) на этом месте. Во-вторых, указы на протяжённые площади Места преступления в таких случаях безусловно размывают и время совершения деяния. Такое положение препятствует заявлениям алиби.

Если всё же преступление носило длящийся характер, было начато в одном месте, а закончено – в другом, то местом, по сложившейся практике признают место завершения преступных действий. С этим тоже не легко согласиться, так как при таком раскладе все предшествующие событийные Места не считаются криминальными «сценами», хотя в действительности на определённых этапах преступление в тех Местах совершалось и реализовывался преступный умысел. Вот, допустим, моложавый нарик решил ширнуться мулькой сранной. Наш кайфуша бо; шки маковые надрал в огороде тёти Клавы, подсушил на чердаке бабы Любы, сварил на своей хате, в кострюльке снёс балдёжное варево к корешу Семёну. На семёновом стойбище наркоша варево подмолодил, отфильтровал, отжал, зарядил в баяны и жахнулся с Семёном на пару. Вопрос: где совершено изготовление наркосредства? А изготавливалось оно в разных местах, значит каждое из этих мест и является в совокупности местом совершения преступления. Верно? Но мусора укажут только на семёново жилище. Им так проще.

Содержательно различаются, а потому не надо путать «Место совершения преступления» и «Место происшествия». Они, эти Места, конечно, могут и совпадать. Что чаще всего и бывает. Как, например, в случаях виновных автоаварий со смертельными исходами: происшествие имеет место там же, где случились преступные действия кого-то из участников ДТП. Но в порядке расследований Местом происшествия обзывают любое место, где обнаружены следы и признаки преступных действий. Так всегда бывает при обнаружении трупов с признаками насилия. Тогда Место обнаружения сличают с Местом происшествия. Но это ещё не значит, что именно в этом месте были причинены смертельные телесные повреждения. Правда? Преступление могло быть совершено совершенно в другом месте (которое и должно признаваться Местом преступления), а труп злонамеренно удалён был прочь.

В.Способ совершения преступления.

Это обстоятельство определяет, каким образом, какими силами, приёмами и с привлечением каких средств осуществлены преступные действия. Чёткое установление данного обстоятельства позволяет выяснить и охарактеризовать сопутствующие преступлению возможности, способности, зарождение и крепость умысла, сложившуюся обстановку по внешним условиям и по взаимоотношениям преступника с объектом посягательств его. Если запоры вскрыты и из коего места похищены ценности, то разумно считать, что промышлял опытный взломщик по слаженной схеме. А вот у дороги девка лежит, насмерть каменюгой придорожной пришибленная. Можно выводить из этой картинки, что конфликт случился у неё внезапным, убийство девы этой загодя не планировалось (хотя и планер рядом порушенный валяется) и не было оружейных заготовок с подбором места для расправы. Правда, нападавший не мог бы твёрдо рассчитывать на наличие такого камешка в конкретном месте, орудие такое избрано случайно-попавшимся под руку по обстановке. Естественно – это всё только предварительные версии, так как злодейства могли быть коварно спланированы, а обстановка инсценирована именно с расчётом на наши с тобой впечатлительность и такие рассуждения, с целью путанки следов. Но это всё вытекающие, производные от способа характеристики. Сами способы определяются юридической оценкой: в первом случае – (как?) путём взлома и незаконного проникновения; во втором – (каким образом?) путём ударов в жизненно-важные органы, с помощью физической силы и камня, использованного в качестве оружия.

Способов совершения преступлений всеразличной их направленности природа и "изобретательность" человека обнаружили нечислимое множество. Развитие мысли в любых видах отношений и в любой сфере познаний, кроме полезности и прогрессивного "во благо" отзывается использованием этих же знаний "во вред", порождая всё новые ухищрённые способы совершения преступлений. И ещё под вопросом, какие силы в действительности движут более прогрессом: положительные или отрицательные начала (способности) в каждом из нас, или где-то на границах этих проявлений твари творчески творят. Регулярно при расследованиях всплывают всё новые, ранее не ведомые даже профильным профи способы. Что приводит к следственным ошибкам вплоть до не установления событий преступлений, ввиду неспособности мусоров понять применённый способ.

Г. Цель преступления. Даже блохи скачут ночью между прочим неспроста. Тем более человековы поступки и действия, включая такие крайности, как преступления, – все они от похоти, намерений и целей, все они направлены на результат. Это условие распространимо и на так называемые невменяйчики. Если наука до сих пор не в состоянии постичь природное содержание психики и внутренней движки у отдельного сегмента людей (дураков ли?), а идёт по пути объявления их больными, недоразвитыми – это только беспомощный сговор большинства. И это вовсе не значит, что действия «невменяемых» бессмыслены и бесцельны всякий раз.

Целенаправленность действий зависит от желаний, побуждений. От характера целевых векторов напрямую зависит состав преступлений – наличие совокупности характерных признаков деяний. В результате действий преступные цели могут быть не достигнуты по каким-либо внутренним (отказ, слабина…) или внешним (вмешательство…) причинам. Реально наступившие последствия без установления оконечных целей совсем не отражают целостную картину события преступления. Например, совершён поджёг дома жилого. Пламена; потушили, жилец эвакуирован. А вот ведь, установлена цель поджога – убить того жильца, превратить его в Не-жильца на Этом Свете. Тогда, исходя их этих целей – преступных намерений, и само событие определяем не по составу "обычного" поджога и уничтожения имущества, но покушением на убийство, то есть – не оконченным причинением смерти.

Возможно по совокупности внешних приметностей и признаков судить о действительных целях и намерениях. Как, например, в приведённом случае поджога: ежели будет установлено, что поджигатель достоверно знал о нахождении в доме терпилы, имелись сурьёзный конфликт, неприязнь или иная мотивация рулила им, а основными очагами пожара явились дверные и оконные проёмы – то есть места возможного упасения от огня, выбраны предутренние часы, когда слаще сны, и прочее. Но чаще, что все эти атрибуты туманны и предположительны только. Истинные цели таятся в сознании и памяти виновника. Тогда установление целей будет во многом зависеть от объяснений самого подозреваемого. И в отсутствие серьёзных противоречий и опровержений именно эти объяснения и должны приниматься за сюжетную основу при установлении целей.

Сознание человеков – крайне пластичный и зыбкий инструмент. Оттого цели действий могут меняться даже в ходе уже начавшихся действий. Наряду с одной целью могут ставиться и несколько таких, что достижимы одним деянием. Отдельные виды составов преступлений или их отягчающие/смягчающие признаки напрямую обусловлены целями (разбой: цель – завладение чужим имуществом; убийство с целью скрыть другое преступление: цель указана буквально; убийство при превышении пределов допустимой самообороны: цель – всё-таки оборона). При одних и тех же последствиях (смерть человека), цели действий виновного различны (преодоление сопротивления; умышленное причинение смерти; причинение смерти по неосторожности), преступность деяний определится разными нормами УК РФ (ст. ст. 162.4, 105.2, 109.1), что повлечёт различную ответственность-наказание (от 8 до 20 лет лиш. св. или пыжик / ограничение свободы до 2 лет или на тот же срок колонии).

Повторимся, от того, насколько сам виновник убедительно объяснил свои цели и намерения, в согласованном восприятии этого с другими доказательствами, тем и будет в конечном счёте определяться целевой состав деяния, а значит и участь виновника. Молчание или невнятное мычание обвиняемого развязывает воображение следаков, и они "накручивают" свои собственные установки, обычно в сторону наиболее тяжких составов, с оглядкой на то, что смягчить обвинение "всегда успеется" и суд, если что, подправит их. Ну а мы с тобой в головах держим "запасные аэродромы", помяту;я о том, что и любое событие может в своём развитии очень значительно отдаляться от первично заданных целей. Так бывает при эксцессах преступлений: преступный результат, последствия оказываются более тяжкими, чем это можно было осознавать при реальных намерениях, а развитие событий выходит из-под контроля виновного, ввиду вмешательства "независимых" от его воли сил. Туманно выражаюсь? Тогда примером. Ты скрысил у лоховатого туриста видеокамеру (тайное хищение – ст.158 УК РФ), и тебя задержали на месте преступления с поличным. С кем не бывает? Но ведь могли быть у тебя и другие цели изъятия той же камеры. Был ли то розыгрыш, например? Точно. Ты хотел шуткануть с целью оконфузить этого раззяву и поржать над его метаниями. Некоторые придурки получают удовольствие от "чёрных" розыгрышей и провоцируют подобные ситуации смеха ради, но не умысла злого для. Красть-то и присваивать никто не собирался, и по прошествии энного периода публичных потех, камеру бы туристу вернули, да ещё с записанным на ней же роликом "Не будь лохом!". Вполне себе убедительная версия. И по ней цели (временного) изъятия имущества исключают тайное хищение (кражу), то есть действия не будут являться криминальными по природе. Это исключает уголовную их квалификацию и преследование.

А может и обратный случиться сюжет, когда ты шёл на грабёж той же камеры. Выхватывая из рук терпилы сей аппарат, не рассчитано толкнул законного владельца, и он в падении летально голову себе разбил. Разве ты намерен был изначально или в ходе нападения мокрушничать? Нет. Это – чистой воды инцест… тьфу ты, эксцесс исполнителя.

В то время, как христианская паства (стадо) причащаются, поедая тело и спивая кровь Спасителя своего, судоскотское причастие – тот же каннибализм. Но в судейском ритуале «спасители» будут пожирать твою плоть, обнаружив твою причастность.

Только своим мнением посчитал нужным обособить это обстоятельство и включить его в число важных, вслед УПКовскому перечню. В самой статье 73 УПК данное обстоятельство не прописано заслуженной строкой. По неясным причинам Закон не закрепил вопрос причастности в число обязательно доказываемых обстоятельств. Однако это обстоятельство самостоятельно по значению, не может быть отнесено ни к событию преступления, ни к иным, как их составляющее, и должно располагаться вторым номером – доказываться после события и до виновности, соответственно весу. Необходимость самостоятельного доказывания причастности подтверждается, например, положениями статей 299.1.2., 339.1.2 УПК, руководствуясь которыми суд (присяжные заседатели) решает, доказано ли, что деяние совершил подсудимый – то есть причастен ли подсудимый к совершению конкретного деяния. А как же, позвольте полюбопытствовать, будет суд решать этот вопрос о доказанности или не доказанности, если никто и не принимал мер по доказыванию причастности, так как и доказывать такое обстоятельство Закон не обязал мусоров? Во как! Этими противоречиями и прорехами в Законе (а я их считаю намеренными) вполне успешно пользуется сторона обвинения. Отдельным регламентом они не вывозят на обсуждение, соответственно и не обосновывают в ходе расследования Причастность обвиняемого. Лишь вскользь касаясь фактов, мусора не представляют доказательств о причастности. Не обязаны, видите ли. Зырь сюда: нормы о содержании обвинительных актов (ст. 171, 220, 225 УПК) формально освобождают мусоров от этих напряг. На поверхности получаем, что сам суд себе же доказывает причастность подсудимого, сам внутри себя переваривая эту тему. Но мы-то понимаем, к чему это ведёт – верно, к нарушениям Права на защиту и конституционной гарантии порядка доказывания. Нам остаётся упрямо сейчас исходить из обязательности доказывания причастности. Потому, кратенько обсудим и это обстоятельство.

Любое преступление происходит в результате деятельности человека – действий, запрещённых Законом, влекущих вред (ущерб) другим людям или интересам сообщества с карательным итогом для виновника. Несомненно, вред может быть причинён и участием других, не людских сил, например, со стороны природы или живых существ, не относящихся к людским особям. Но преступлением действия стихий и живности являться не будут. Нельзя признать преступным элементом и привлечь в уголовном порядке к ответственности, допустим, дятла, пробившего череп электромонтажнику. Безнаказан останется селевой оползень, порушивший твою хибару у подножия горы. Нет криминала в собачьих укусах и рухнувшем под тобой табурете. Ты можешь, конечно, их всех осудить, даже казнить, но это – расправа над тенью.

После того, как мусора установят случившееся – то бишь, событие преступления, и установят причину, источник этого случая – деятельность (действия или бездействие) человека, здесь и родится вопрос о причастности: какая гадина на такое сподобилась, кто автор действа и причинитель вреда, с кого спрос вести. Перво-наперво определяют общий круг подозреваемых – тех лиц, кто был вероятностно способен совершить такое безобразие и у кого имелись причины так поступить по личным склонностям или вследствие сложившейся обстановки. Нет хлопот, когда конкретный подозреваемый обнаруживается сразу – на основании явных и прямых изобличений против него. В других случаях предпочитают метод исключения: путём вычленения из общего числа подозреваемых – тех, в отношении кого имеются твёрдые оправдания или алиби, вплоть до остатка в одного или нескольких человек, в чьём отношении подозрения в сопричастности не развеяны. Джем-гейм. Вначале выбирается подружка игрой "вышибалки", затем устаивают игрище "на раздевание". Поочерёдно шулер срывает тряпки, чешуйки, скорлупки в порядке разоблачения. Всё так нудно и натужно, и страсть, как хочется дорваться до ядра. А там… рёбра торчат, прыщи и сабельный шрам. И никакой презумпции невинности. При отсутствии очевидных виновников включаются правила преследования того, на ком больше подозрений. Такого сгружают в костоломный маховик, кольца вокруг бедолаги сомкнуться, и имя теперь ему – Сатурн.

Если всё же с подачи мусоров следовать идее, что вопрос причастности – составляющая вопроса о событии преступления, то оценка причастности складывается из комплекса обстоятельств происшедшего, характеристик предполагаемого преступления в сравнении с характеризующими данными по подозреваемому. Орган расследования должен установить: находился ли подозреваемый во время совершения преступления в месте его совершения; располагал ли подозреваемый физическими, техническими, интеллектуальными возможностями и способностями совершать такие преступные действия; какими мотивами и целями руководствоваться мог подозреваемый; насколько убедительны и надёжны все имеющиеся против подозреваемого фактические сведения и есть ли исключающие его причастность обстоятельства, а если есть, то как распорядиться информацией по этому поводу. Собранный массив доказательств в поддержку версии подозрений или опровергающий причастность в конечном итоге и должен решить судьбу подозреваемого: обвинить и предать суду или вольную дать.

Гига-усердий потребуется, чтоб тормознуть единожды раскрученный маховик преследования. Во многом это зависит и от того, насколько своевременно человек узнаёт о наличии против него подозрений и буде сподобен опровергать фактами претензии мусоров. Маховичная инерция страшна её силовым и слепым преодолением объективных фактов и возражений от защиты. Это уже свойство Молоха в руках упрямых негодяев.

Причастность к совершению преступления ещё не означает виновности. При совершении какого-либо поступка, сколь ни был бы он отвратителен, не всякая тварь двуногая может правильно понимать значение своих действий (или бездействия) с точки зрения опасности последствий от них для окружающих людей, государства-сообщества и для самого себя. Человек может быть недоразвит психически, быть дичком, то есть не воспитанным нравственно или в рамках общепринятых правил поведения. Некоторые попросту заблуждаются относительно правильности, полезности, вредности, запретности тех или иных действий (бездействия). Что понту наказывать человека, если он не может уяснить, отчего его казнят. Нет проку, если и обществу останется непонятным основания преследования в отношении умалишённого. Это станет не более чем слепой местью овощу за то, что он незрелый.

Уголовные преследование и наказание, опираясь на строжайшие запреты по УК РФ должны сами по себе быть ориентированы и достигать свойственных им задач и целей. В частности, карательный механизм может (и должен!) включаться только в отношении тех, кто понял, понимал, мог понимать (осознавать) противоправность своих действий, возможность наступления вреда от них, неизбежность расплаты. Так же как и терпилы, общество в целом должны через преследование, осуждение и взыскания от преступника получить наиболее полное удовлетворение своих утрат, достигать восстановления баланса интересов и условленного порядка. Но если совершитель преступления не способен был правильно оценить реальный характер своих действий с неизбежностью последствий от них, не мог он осознавать вредоносность, например, в силу психического нездоровья, то все правоохранные потуги окажутся бессмысленными. Справедливо ли наказывать солдата, убившего в бою другого солдата, но противника, когда он руководствовался приказом и чувством долга защиты отечества? Но ведь он всё же убивец по сути? Какой резон линчевать слабоумного за поджог сельского клуба? Поэтому и непреодолим вопрос о виновности, вопрос о вменяемости – допустимо ли вменять в вину совершённое?

Система воспитания в обществе в целом построена так, что большинство при достижении совершеннолетия в определённой степени знают и понимают существующую систему ценностей и уголовных запретов, способны становятся соизмерять с этим объём дозволенностей. Даже не изучая специально уголовные положения, человек разумом своим усваивает основные заповеди. Может быть и сомнительна установка, что незнание Закона не освобождает от ответственности за его нарушение, но всё же признаем, что здравомыслящий пипл не может не знать основных правил поведения, должен знать существующие ограничения, способен сопоставлять свои поступки с интересами других. Можешь и не соглашаться с этим по каким-то там своим разумениям. Я и сам-то не со всеми указками этих догм согласен. А один хрен, в нормальном человеке по нутряной природе (в меньшей степени) и по воспитанию (в большей) в башке срабатывает при случае соответствующем тумблерочек "не-зя". С этим позывом любой из нас способен заведомо знать, что нельзя без разрешения присвоить чужой кошель; нельзя без взаимного согласия трахнуть девицу; нельзя отымать здоровье (и жизнь тем более) другого, когда не тобой это даровано… А льзя только при отсутствии прямых запретов. Исходя из этих и некоторых прочих принципов и требуется устанавливать (доказывать) виновность в ходе уголовного судопроизводства.

В отличие от колхозанного понимания, когда "вина" запросто понимается как "причастность", действительное процессуальное содержание понятие Виновность облачено совершенно в иные свойства.

Виновность напрямую связана с психическим (сознавательным) отношением обвиняемого к собственным действиям. О виновности допустимо утверждать, когда имеются достаточные доказательства, что обвиняемый полностью и адекватно оценивал происходящее с его участием (в его присутствии), его действия контролировались его восприятием и желаниями, он руководствовался собственными волей, соображениями, страстями, целями, понимал грядущий итог. Либо по всей логике событий и здравому рассудку не мог не понимать возможных последствий. Виновность взаимосвязана и зависит от наличия умысла или преступной неосторожности, самонадеянности. Всё разноформие вины приведено в нормах Главы 5 УК РФ. Здесь оговаривается, что все составы преступлений считаются умышленными действиями, за исключением тех, где специально отмечена "неосторожность".

Различение умысла на прямой или косвенный, при том, что преступник осознавал опасность и последствия, зависит от наличия желания по наступлению таких последствий либо, если прямого пожелания не имелось, но определённые последствия осознанно допускались (предполагались) исходом или преступнику было безразлично – наступят эти последствия, не наступят ли они. Так же и неосторожность разграничивается на два автономных подвида: по легкомыслию, если последствия предвидятся, но необоснованно и самонадеянно считаются едва ли возможными; и по небрежности, когда последствия являются в общем-то непредсказуемыми, но при условии должной предусмотрительности такие плачевные результаты всё же можно было предвидеть и пытаться их хотя бы предотвратить.

Нетрудно заметить, что при одинаковых последствиях и при наличии виновности, формы этой виновности влияют на определение состава деяния, которые существенно могут отличаться по тяжести и наказанию. Неосторожные преступления всегда и справедливо считаются менее тяжкими, и по виновности в совершении таковых Закон более снисходителен. Да только не просто устанавливать наличие вины, тем более её форму, не говоря уже о подформах. Так как эти категории относятся к психической и духовной ипостаси, -

– то есть внутренней, сакральной жизни человека, когда даже его самоличные указания на характер виновности не задорого продашь. Для пущей достоверности требуется проникновение во внутренние миры. Невозможно, недоступно. Реально это могли бы осуществить, наверное, некие духовные существа, типа бого-ангелов и прочих компетентных небожителей. Но эту публику в свидетели и эксперты не дозовёшься.

Решение вопроса о виновности относится к ведению судей, за ними последнее слово. Судьи – те тоже, невесть какие психо-духовники, что по наитию крайне поверхностно разбирают такие проблемы. Пытаются виновность оценивать по доказательствам – показаниям самого обвиняемого, свидетелей происшествия и поведению предположительного виновника, по различного рода характеризующему материалу. Но в большинстве случаев обращаются к специалистам – экспертам психологам и психиатрам, за основу берут их Заключения, а фактически прячутся за выводы этих брейн-диггеров.

Как открываем мы такие Заключения и в каждом первом из них обнаруживаем выводы, типа: на время совершения преступления Гриша мог осознавать характер своих действий и руководствоваться этим… и подобная пурга-метель. Это не доказательство вины, а хрен собачий, ужо; вые выкрутасы. Вникни овен. Эксперт не вправе определять преступность деяния. Слово "мог" выдавливает выводы в разряд предположений (а мог и не осознавать, мог и не руководствоваться). Это гипотезы о возможностях но не констатация фактов… Кроме того, что Закон запрещает обвинительное использование предположений, само отсутствие категоричности, пространность рассуждений не дают повод вообще утверждать что-либо. Такие выводы во многом провоцируются самими вопросами к эксперту (мог ли Гриша?…) и подлежат безусловному исключению. Что тогда остаётся? Да практически вакуум (хотя и из вакуума бомбы лепят). Решения о виновности в приговорах, тем более в обвинительных решениях следствия обосновываются словесной кашей несваримой. Суды, например, могут преподнесть формулировочку: несмотря на непризнание, виновность Гриши подтверждается следующими доказательствами… И далее приводится абсолютно произвольный перечень доказательств, содержащих всяко-разно сведения, в которых ни слова, ни намёка в поддержку умысла или неосторожности, где не обнаружится сведений о психической составляющей.

Через виновность устанавливает суд и вменяемость обвиняемого: возможно ли тому вменить в вину содеянное. Здесь состояние "вменяемость" означает положение человека, когда он может быть привлечён к ответственности при его установленной виновности, иными словами, когда спрос с чела есть, и он способен ответить перед миром за свои проделки. "Невменяемость" не во всяком случае понимается и отождествляется слабоумием (бытовое понимание), но и любым иным состоянием или наличием внешних факторов, которые препятствуют вменению, например, при малолетнем возрасте виновного или при ложной компетенции "должностного" лица, освобождающей от ответственности за должностное преступление. Но мусора редко вникают в эти нюансы и Вменяемость рассматривают только с психической точки зрения. Только поэтому следаки и судьи рассмотрение данного вопроса слепо передают на разрешение психиатрам. И следом получают от халатов Заключения: "…При таких обстоятельства Г. на время совершения деяния следует считать вменяемым." Подобные выводы без стеснений далее приводят в обвинительных актах, включая Приговоры. Вода святая в ступе. Выражение "при таких обстоятельствах…" оставляет пути для отступлений на случай, если выяснятся вдруг другие обстоятельства (дела), или если те же обстоятельства приобретут иные оттенки. "Следует считать" – это всего лишь предложение считать, полагать. В этом высказывании отсутствует категоричность. Ну, ни лиса ли рыжая, эксперт наш? Почему он прямо не заявит: Гриша является и являлся вменяемым(?), но применяет такие хлипкие рекомендации, когда и "считать" – это не "признать". Нет, эксперт не то чтобы боится ошибиться, он попросту не в состоянии дать объективное и бесспорное заключение, он и не горазд на категоричные отрицательные выводы, а, в силу скотьей зависимости и ссанности, не желает быть прямолинейным. А вот суды не столь застенчивы и свободно опираются на подобные сведения, как на доказательства вины. Свободно… до тех пор, пока ты не оскандалишь это безобразие.

А ныне мы можем только констатировать, что такое обстоятельство как Виновность вообще не доказывается в уголовных делах, в процессах по существу не обсуждается и в Приговорах не обосновывается. Это видно даже из поверхностного анализа судебных разбирательств, из содержания обвинительных актов. Начиная с обвинительного постановления и далее, в обвинительных заключениях, в судебных следствиях и прениях сторон, по Приговорам и Кассационным определениям, мы к удивлению нигде-нигдешеньки не встречаем обсуждений умышленности действий: прямой умысел или косвенный, а по неосторожности: легкомыслие случилось или небрежность. Если следаки и суды выяснение этого считают незначимым, то Закон для чего-то делает по этому поводу разгранички и оговаривает особенности, без которых не выстроятся обоснованные выводы о характере вины. Да, и не достаточно лишь упомянуть форму вины, необходимо доказательства всему представить. Без выполнения таких условий вопрос вины вообще не может быть всесторонне исследован.

Я считаю, что законодатель рамсы попутал, когда позволил присяжным заседателям решать вопрос о виновности. Если уж редкий профессиональный судейка способен чётко разобраться в психических аспектах состояний и действий обвиняемого, тем более не по зубам этот корм для судей от народа. Для решения таких вопросов им необходимы собственные знания и опыт, хотя бы для того, чтобы критично оценивать выводы психиатрических экспертиз – краеугольных доказательств по виновности и вменяемости. Краткие пояснения существа понятия "виновность", как это вывозится по напутствиям к присяжным от председательствующих судей, полной ясности присяжным не могут дать, явно не достаточны. Когда заседателей призывают решить в Вердиктах вопрос "Виновен ли…?", они откровенно не врубаются в проблему, и их решение в этой части никогда не объективно, не адекватно проблеме, произвольно, а фактически является дублированием предшествующего вопроса о причастности.

И последнее. Не правильно и безответственно устанавливать виновность через выяснение этого вопроса у самого обвиняемого. А Закон это допускает. У обвиняемого выясняют, признаёт ли он себя виновным, и факт такого признания приводят в общем перечне доказательств, подтверждающих виновность, а отрицание (отказ) вины может повлечь ужесточение наказания по причине "не осознал". Вопиющее свинство. Но опять же, чтобы получить близкий к достоверному ответ, требуются и соответствующие разъяснения и понимание "виновности" самим обвиняемым. А разве допустимо добиваться самооценки виновности у человека, чья вменяемость ещё не выяснена? А признание вины, само по себе, разве всегда соответствует действительному душевному состоянию заявителя? Но и любые разъяснения "виновности" заведомо могут считаться произвольными, так как понятие это Законом не раскрывается, а толкования от правоприменителей и теоретиков права не только разнятся, так ведь и противоречат друг дружке. Да и сама психиатрическая практика – полный волюнтаризм. Такая фигня, курсант.

Мотивы, наряду с целью определят наличие, содержание или отсутствие умысла, и тем самым и обстоятельство виновности в целом. Мотивы – это те побудительные причины, что склонили человека к совершению конкретных действий. По дикой традиции это обстоятельство оставляют без отдельного доказывания. Изредка, в общих выводах проскальзывают поверхностные упоминания причин преступлений, а также намёки о наличии доказательств, которые предлагают угадывать в гуще обвинительных сведений. Такие выводы не поддаются внешней проверке, так как отдельной строчкой в обвинительных актах мотивация не доказывается. И это самостоятельный повод для обжалования таких решений.

Любое преступление разрушительно по сути, является вредительством не только в отношении жертв преступлений, но и для самого виновного. Так как преступник наказуем, значит, сосватан он будет за страдания и утраты, а не приобретёт каких-либо дивидендов, как мог бы загадывать он сам изначально по своим «подвигам». Но указанное обстоятельство вреда здесь подразумевает только вред, причиняемый жертве – потерпевшему или общественным интересам. И, так как одна из целей судопроизводства – возмездие, через меры по исправлению вредоносных последствий, то выяснение характера и размера вреда направлено на обеспечение задачи заглаживания вреда и возможного восстановления всех ущемлений и потерь.

Характер и размер вреда может быть обсуждаем только при наличии самого вреда. Без вреда не выловить и гниду из муда. Отсутствие вреда в любом его проявлении отрицает сам факт преступления как такового. А характеризуется вред тремя его формами: физический вред здоровью; материальный (имущественный) ущерб, моральный вред.

Физический вред выражается в утрате здоровья. Каждый человеческий организм в биологическом аспекте обладает относительной степенью здоровья, которое, в общем-то, не поддаётся измерениям. Не существует, не выработано шкалы здоровья. Абсолютно здоровых не бывает, чтобы из этого отлить эталон (хотя абсолютное нездоровье различимо – оно у мертвяков). Поэтому, для установления объёма вреда выясняется разница между тем здоровьем, что имелось у чела до преступных воздействий на него и тем здоровьем, каким оно оказалось после преступления (остаточный принцип). Но в уголовной практике почему-то не принимается во внимание первоначальное состояние, а выводы делают лишь по наступившим результатам, исходя из обнаруженных телесных повреждений. Некоторые составы преступлений в качестве последствий указывают и такой близкий по значению параметр, как утрата трудоспособности (напр. по ст. 112, 115 УК РФ). Применение такого признака в качестве основополагающего несколько смущает, так как непонятно, каким образом определить утрату трудоспособности, допустим, у изначально нетрудоспособных инвалида или малолетки.

Размер (степень) вреда здоровью оценивается также в трёх величинах: лёгкий вред, вред средней тяжести и тяжкий вред здоровью. Эти степени разграничивают исходя из опасности для жизни и путём исключения возможности наступления более тяжких последствий. Так, лёгкий вред соизмеряют с кратковременностью расстройства здоровья, а среднюю тяжесть вреда выводят из факта не наступления последствий, характерных для тяжкого вреда (ни то, ни сё). Наиболее внятно в Законе объясняется тяжкий вред здоровью. При таком вреде повреждаются жизненно важные органы (мозговина, печенюга, мотор и др.). К тяжкому причисляют и необратимые повреждения других органов, собственно смерть не влекущих, но существенно калечащих органику (утрата ноги, почки, глаза, обезображивание морды лица и подобное). В эту же группу включены и травмы-переломы некоторых телообразующих костюков: позвоночник, череп и рёбра. С самым последним сложно согласиться, так как сам по себе перелом рёбер, если он не осколочно-проникающий, для жизни не опасен и полностью заживляем.

Перечень тяжких телесных повреждений подробно приводится в специальных нормативных актах. Определение тяжести вреда здоровью – прерогатива медиков-экспертов, с целю чего в обязательном порядке проводится экспертное исследование (ст. 196 УПК РФ). Обращаем внимание на неоднозначность предмета доказывания: размер вреда / степень вреда.

А вот для лёгкого и средней тяжести вреда подобный перечней не существует. Отнесение к одному из этих видов каких-либо телесных повреждений осуществляют на основании оценки экспертов субъективно и произвольно. И с этим мнением всегда можно поспорить по его обоснованности. В экспертных заключениях, кроме порой гипотетических оценок, типа: "эту ранку можно считать влекущей лёгкий вред, а вот этот перелом и причинил средней тяжести вред", мы не находим объяснений: почемуй-то эксперт так посчитал, какие нормативы и методики он использовал. Но ты уже вкуриваешь, что любая необоснованность – это произвол.

Материальный вред соизмеряется с имущественным ущербом. Он определяется стоимостью материальных объектов, при условии, что такая оценка доступна исчислению по каждому конкретному объекту. У каждой принадлежной вещи, предмета есть своя цена, которая может быть худо-бедно установлена. Оценка исчисляется в денежном выражении – стоимостью, ценой в российских рублях, даже если реальные посягательства или пост-преступные расходы (убытки) выражались какими-либо чучмекскими денежками, типа баксы или еврики, любыми ценными бумагами и имуществом. Значение имеет только Реальная (рыночная) стоимость – та цена в денежном эквиваленте, которой вещь или предмет обладали на время преступления. Здесь отрабатываются уже правила гражданского права, в чём уголовные судьи откровенно пробуксовывают. На практике мусора обычно принимают в расчёт только заявленную терпилами изначальную стоимость – ту цену, за которую имущество было приобретено как новое. Но мы-то немытые понимаем, что по прошествии времени, любое имущество, даже без его потребления, утрачивает свои первоначальные свойства, а вместе с тем и обесценивается, в том числе и потому, как пользователь этой вещи за период держания приобрёл какие-то благости от наличия её. И ко времени преступления стоимость вещи порой значительно понижается. Пусть даже этой вещью будет какая-либо безделушка, допустим, слоник фарфаровый на камоде бабушки твоей. Его не съесть, ни гвоздь им заколотить, ни рассчитаться им за автосервис. А вот ведь, слоник керамической глупостью своей радовал глаз и в том потребительское свойство своё излучал – расходовался, значит, он некую стоимость всё ж имеет.

Другой «например». Лет 10 назад (не уточняем: на чей зад) Василий приобрёл фалоиммитатор за тыщу рублей. А ныне спёрли прибор у него. С кем не бывает? Но со времени приобретения, ввиду повседневных терзаний Васькин прибор явно обесценился, ни за тыщу, ни даром его никому не впарить на ярмарке секс утех. То обстоятельство, что вибратор дорог Василию как память, как друг, в расчёт не принимаются. Это уже моральные издержки. Для указанного и равных случаев, когда речь идёт о стареющем, расходном имуществе, утрачивающем со временем качественные свойства вещах, их степень износа и остаточная стоимость выясняются только через специальную оценочную экспертизу. Исключением являются предметы роскоши, коллекционные и высокохудожественные вещи (изделия мастеров, редкости природного происхождения, марочное бухло и т. д.), цена которых со временем только растёт. Тот же Васькин "станок", будь он, например, точной и прижизненной копией члена Клеопадлы, мог бы считаться и артефактом, и произведением искусства с мега-стоимостью. Так же и некоторые объекты недвижимости в престижных поселениях, например, камеры владимирского равелина, подворье на Соловках, могут в цене неуклонно прибавлять. Поэтому ко времени хищения или повреждения таковых стоимость возрастает. И тогда требуется вмешательство профессиональных оценщиков для выяснения рыночной (коммерческой) стоимости на время взыскания. Эта цена и будет подлежать возмещению.

В уголовном Законе размер ущерба подразделяют, опять же, на три (священное число!) категории: значительный; крупный; особо крупный. Для двух последних категорий установлены строгие рублёвые ранжиры. А "значительность" оценивается, кроме минимального предела в 2.000 рублей ещё и имущественным положением терпилы (смотри Примечания к ст. 158 УК РФ). Оценка имущественного положения отнесена Законом к усмотрению мусоров. И при отсутствии чётких критериев для этого мусора оценивают своим произволом, по одному лишь заявлению потерпевшей стороны на встречный наводящий вопрос: Для вас ущерб является значительным? – Естественно, значительным. Потерпевшему при этом не спешат разъяснять смысл "значительности", и он свободен в своих оценочных разумениях. Соответственно и доказательств по этим заявкам от терпилы не просят и суду не представляют. Хотя следовало бы обсудить материальный уровень жизни терпилы по многим параметрам: его доходы, расходы, объём нажитого. Ведь разнится существенность утраты 3.000 рублей для одинокой бабуськи-пенсионерки и для навороченного комерса, у кого пуговка на кальсонах дороже стоит.

Неправильная оценка материального ущерба влечёт и ошибочное определение объёма вреда в данной части, а вместе с этим и неверную квалификацию состава преступления, когда с увеличением размеров ущерба состав обрастает дополнительными признаками, ужесточающими наказание.

Особенностью оценки имущественного вреда является тяготение, предпочтение к установлению того объёма имущества, на которое распространялся изначальный умысел преступника, вне зависимости от реальных утрат. Это касается случаев, когда намерением виновного было завладение или уничтожение большего размера имущества по массе и цене, чем это случилось в действительности. Если разбойник нагрел кассу, руководствуясь информацией о лимоне в ней, а там оказалась "кукла" и 20 рублей мелочью, и что же: гоп – не гоп(?). Фигушки. Действия похитителя должны оцениваться по умыслу как покушение на разбой в особо крупном размере (статьи 30 и 162 УК РФ). Мусора не могут разбежаться между двумя конкурирующими составами: оконченным разбоем в 20 рэ и неоконченным в лям, и стараются избрать состав с более жёсткой санкцией, более тяжёлой категории. Хотя очевидно, что похищение 20-ти рублей – это часть не доведённого по независящим от виновника обстоятельствам неоконченного разбоя в особо крупном размере. Обвиняемые и сами путаются мыслью, сваливают в кучу реальный ущерб, который параллельно заявляется в исках от терпил, и ущерб по умыслу, собственно и определяющий состав деяния. Нужно различать: исковыми требованиями обсуждается только размер возмещения (возврата) от утрат, включая моральные издержки, а квалификация размера "ущерба" зиждется на размере посягательного имущества по умыслу, то есть по аппетитам хищника.

Аналогичным образом оцениваются и действия, вредящие здоровью. Вот, паря Валера усталый вернулся с забоя домой и в супружеском ложе спалил жену Танечку с соседом Костиком. Ну, с кем не бывает. Осерчал до крайности Валерка зрелищам низменно-изме; нным и с молоточком да криками "Убью, зараза!" на Татьянку кинулся, получил по-встречной пня по яйкам от Коляна, только лоб жинке расшиб, и тут же ослаб от собственных болей паховых. Здесь действия нападавшего должны определяться как покушение на причинение тяжкого вреда здоровью (или же неоконченное убийство). А реальный вред – ушибы да царапины будут составной частью общего события преступления. Всего лишь.

Морал – порода могучих оленей таёжных. Вред, причинённый такому зверю, именуется «моральным». Шучу. Моральный вред – то нравственные и физические страдания человека от совершённых против него преступнических действий. Без шуток. Такие последствия, хотя и не имеют внешних материализованных атрибутов, могут быть много значительнее любых материальных потерь. Это так. Установление и оценка морального вреда вызывает объективные затруднения у правоприменителя, так как связаны с оценкой духовно-психических состояний человека и способностью самого оценщика проникнуться этим. Усугубляет все проблемы и отсутствие сколь-либо ясных критериев для оценки по суммам денежного удовлетворения вреда. Уже сам по себе формальный перенос моральных издержек только в денежное русло является несправедливостью. Многие потери, например, урон чести и здоровья, безнравственно уводить в финансовый эквивалент. Альтернатив Закон не предоставляет. Хотя можно было бы, как в некоторых дремучих "правовых" государствах, использовать иные формы возмещений по разумным соображениям самих терпил, например, покаянные действия, физические и работные участия в жизни семьи потерпевшего.

Всякие страдания связаны с возникновением отрицательных чувств, расстройств, болезненных ощущений. Состояния пострадавшего могут характеризоваться чувствами обиды, униженности, стыда, переживаниями и волнениями, депрессией при затронутых чести и достоинстве личности, при ошельмованной репутации. Расстройства психики имеют как кратковременный эффект (только в ходе преступления), так и быть необратимо длительными, вплоть до необходимости в помощи от специалистов, вплоть до полного с-ума-схождения и суицидного кризиса. Это зависит и от тяжести преступления против личности, и от внутренних иммунных установок самой личности, в зависимости от сформировавшихся в ней морально-нравственных ориентирах – от собственного восприятия происшедшего. Безусловно, разнятся по объёму психические травмы от изнасилований у проститутки, которая профессионально способна переступать через стыд, и у монашки, для которой это – высший грех, запретный орех и нравственная катастрофа (Но в примере с монашкой только, если случилось впервые. Быть может с третьего-четвёртого раза и войдёт во вкус, вредом не посчитает, а напротив…).

Как бы то ни было, оценка во всех случаях индивидуальна и опирается на совокупность многих обстоятельств и условий. Закон даже не пытается всё это утрясти, да это и невозможно нормировать, тем более суды не могут быть в оценках быть предельно точными и в любом деле справедливо разрешать проблемы моральных возмещений. Решая о только денежном возмещении, отечественная практика застряла в границах мизерных размеров, в том числе и исходя из ничтожного благосостояния самих преступников. С драной овцы хоть шерсти клок. Под эту дудочку и состоятельные хищники уходят от разорительных взысканий.

Максимальные суммы возмещения по самым тяжким деяниям против жизни и здоровья наших сограждан топчут порог на отметке 100 тыс. рублей, хотя по экономическим делюгам рвут миллионами. Понятное дело, в последних случаях бобосы пойдут не какому-то быдлу, а в казну, то есть в карман кресельным сукам. При этом существуют категории преступлений, где утраты вообще невосполнимы, например, любые виды мокрух и тяжких причинений вреда здоровью. По таким вред не может быть восполнен никоим образом, в том числе денежными приценками. Взять хотя бы мою делюгу, где я объявлен был убивцем, пусть и не соглашался с причастностью и виновностью. В этом деле потерпевшая на старости лет потеряла единственного сына. Невозможно представить страдания и муки этой женщины, да ещё в условиях, когда четыре года следственных и судебных тяжб так и не дали ей внятного ответа о случившемся. Утраты её невосполнимы, а горе безмерно, если проникнуться этим через себя. У меня язык не повернулся оспаривать факт морального вреда и её право на компенсации. В итоге, этой несчастной женщине присудили 50.000 руб., плюс предложили удовлетвориться самим фактом осуждения и наказания "виновного". И даже, если бы ей позволили самолично сжечь меня в зале суда, вряд ли это облегчило страдания. Тем более, когда и поныне не развеяны её сомнения о событиях по версии мусоров. Убеждён: все эти ничтожные суммы возмещений унизительны, и позорны сами средства, ныне практикуемый порядок компенсаций. Причем, для обеих сторон. Для обвиняемого – когда это определяется бездоказательно, произвольно.

Физические страдания связаны с болевыми ощущениями в случаях прямого насилия над органикой человека. Здесь вред здоровью может и не причиняется, терпила не утрачивает своих общих физических функций и качеств или они не могут быть реально оценены. Такие страдания, в первую очередь, относятся к составам "истязания, побои", а во-вторую, – с любыми другими составами насилий, но частью посягательств, и связаны с любыми острыми болезненными ощущениями, недомоганиями. Через такие страдания проходит и ребятёнок, когда его пытаются воспитывать "ремешком", и проходящий у оперов пыточный конвейер подследственный, когда истязают его с целью "развязать язык", и лишённый свободы заложник, которого морят голодом, жаждой, не дают опорожнится и лишают сна. Такого рода насилие, как правило, не оставляет следов, но переживание этого неизгладимо травмируют жертву.

Представляется, что в случаях морального вреда, который всё же предлагают нам считать восполнимым, процедуре возмещения лучше бы ступать путём гражданско-правового прецедента (аналогий по судебным решениям). Как оговорился об этом аспекте выше, такой порядок вполне себе приемлем. Тогда, например, можно допустить выяснение у самого терпилы: что бы он сам принял в качестве возмещения, и какие меры, по его мнению, могли бы загладить урон. В таких раскладах возможны и компромисс, и удовлетворение. Так, при рассмотрении одного дела, потерпевший заявил претензии о моральном вреде, но не мог определиться в материальной части должного возмещения, указать и обосновать конкретный объём своих пожеланий. Тогда судья ему: Каким образом обычно вы преодолеваете свои переживания? Терпила: Парой бутылок бухла (0,5 л.). Судья: Сколько вам потребуется дней на реабилитацию в данном случае? Терпила: Пару недель, так думаю. Судья: Какой спиртной продукт предпочитаете? Терпила: Восьмидесятирублёвая "Гжелка" канает. Судья, сам с собой совещаясь: 14 дней Х 2 пузыря Х 80 рублей, итого – 2.240 рублей. Устраивает? Терпила: Лады… На том и разбежались.

Отсюда можно сделать приценочный вывод, что вред настолько велик, насколько это воспринимается самим потерпевшим (в разумных пределах, конечно), и возмещённым вред может считаться, соответственно, когда сам потерпевший ощутит удовлетворённость от мер компенсаторных. В нынешних же условиях возмещение вреда не только бездоказательным остаётся, но и самим процессом его осуществления является унизительным и абсурдным. Порой потерпевшие не меньше моральных травм получают от сумм ничтожных возмещений, их вымаливания, от процесса признания вреда, когда добиваются удовлетворения своих законных интересов перед бесстыжей рожей властей. Не сочти, что сказанным я переобуваюсь под обвинительные топи. Нет, потерпевший – это не коренной двигунок обвинения, и сволочизм мусоров равно может щемить и этих участников.