– Тебя забыл спросить…

Ох, как затекли спина и шея…

– Смени тон, или разговор окончен.

И холодно. Где же чертово одеяло? Я сделала попытку перевернуться на бок и тут же заметила, что то, на чем я лежу, – даже отдаленно не напоминает кровать.

– Поступаю так, как считаю нужным, только и всего.

Я в машине Феликса! Мы едем домой!

– Да, она со мной.

Я перестала ерзать. Феликс говорил по телефону Насколько гадко с моей стороны будет «проснуться» чуточку попозже? Я была уверена, что как только открою глаза, его телефонный разговор будет окончен, а мне так хотелось узнать о нем что-нибудь еще. Я заставила себя дышать ровно и не двигать глазами под закрытыми веками. Это бьиа Изабелла, и, судя по воплям из трубки телефона, которые были слышны даже мне, она была в ярости от того, что собирался сделать Феликс. Она была категорически против того, чтобы он ехал в Симф.

– Ты хоть представляешь, чем это может грозить?! – орала она.

Я разбирала каждое слово, и чем дольше слушала, тем больше мне становилось не по себе.

– Мы не будем афишировать приезд, и я буду предельно осторожен, – раздраженно ответил Феликс.

Я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц: внешне он был спокоен, разве что рука, намертво вцепившаяся в руль, выдавала напряжение.

– Мы?! Что еще за «мы»?! Говори только за себя, думай только о себе и обо всех них – в самую последнюю очередь! Иначе твои сантименты…

– Это не сантименты, это ответственность.

– Ответственность за что?! За то, чего ты не совершал?! Опомнись! Катрина вытрясла из тебя всю душу, и теперь ты решил нянчиться с каждым человечишкой, который перебежит тебе дорогу?! – взвизгнула трубка.

Рука Феликса вывернула руль, машина вильнула к обочине и резко затормозила. Все произошло так неожиданно, что я в ужасе распахнула глаза и резко села. Лента ремня сдавила грудь. Феликс вылетел из машины, яростно захлопнув дверь и… Две вещи поразили меня: первый раз с момента нашей встречи я видела его с лицом, перекошенным от бешенства. Я уже наблюдала его раздражение и недовольство, но ярость – только сейчас. Казалось, от последней фразы его подружки у него в мозгу сгорели какие-то предохранители, и он забыл обо всем, включая меня. А второй удивительной вещью был не визуальный ряд, а то, что я услышала. Я не могла ошибиться, несмотря на всю невероятность происходящего: в машине, пока я была рядом, Феликс говорил с Изабеллой по-русски, но когда он выбрался из машины, то заговорил с ней на другом языке, и я сомневалась, что слышала это язык раньше.

Феликс отошел подальше от машины – я уже не разбирала слов и практически не слышала голоса, но, глядя на то, как он орет в трубку, я не сомневалась, что приличных выражений там мало.

Удручающее начало такого важного дня…

Я огляделась по сторонам. Солнце едва взошло, превратив небо на востоке в расплавленное золото. Было очень ветрено и сыро, над Перекопским заливом кружила стая белых птиц. Мы только что въехали в Крым, еще часа три-четыре, и будем дома. Я отправила бодрые эсэмэски Анне и подругам, спрятала телефон и посмотрела на Феликса. Он только что закончил говорить, верней орать, и теперь стоял спиной ко мне, засунув руки в карманы и глядя на залив. Я вздохнула, вылезла из машины и, дрожа от утреннего холода, потопала к нему.

– Извини за такое пробуждение, – сказал он, не оборачиваясь.

– Переживу. Ты в порядке?

Мой вопрос стал неожиданностью даже для меня самой. Такой незнакомый, далекий, чужой мне человек повздорил со своей подругой из-за совершенно неведомых мне разногласий. Пожалуй, надо было остаться в машине и сделать вид, что ничего не случилось, но меня охватило странное сопереживание.

Феликс повернулся ко мне и смерил взглядом. Утреннее солнце легло позолотой на его кожу, ветер взъерошил волосы, глаза больше не казались черными, какими я привыкла их видеть, – скорее были тепло-карими, как корица. Или молочный шоколад. Я первый раз видела его при свете дня, и он больше не казался мне ни зловещим, ни опасным. Скорее задумчивым и отрешенным.

– Ты в порядке? – повторила я.

– В полном, – ответил он.

– Кажется, она не одобряет эту поездку?

– Она просто очень волнуется за меня.

– Почему? Я не кусаюсь, – попробовала пошутить я.

Тень улыбки скользнула по его лицу.

– Дело не в тебе.

– А в чем тогда?

Он не ответил.

– Придорожная забегаловка и крепкий горячий кофе, как тебе такой сценарий? – Феликс развернулся и зашагал к машине.

– Прекрасный сценарий! – закричала я ему в след. – Только я же от тебя не отстану! Что может угрожать такому, как ты? Феликс!

Я побежала следом, забралась в машину и упрямо уставилась на него. Он молча вдавил ключ в зажигание и вырулил на трассу.

– Любой, кто узнал бы о твоем прошлом, предпочел бы не связываться с тобой, – заметила я.

– О, есть люди с диаметрально противоположными предпочтениями.

Это что он имеет в виду? Я открыла рот, готовясь задать еще пару десятков наводящих вопросов, и… тут же закрыла его. Конечно же. Как же я сразу не догадалась.

– Тебя ищут… – прошептала я. – Ты в розыске, да?

– Эта мысль должна была прийти к тебе в голову гораздо раньше.

Теперь мне многое прояснилось. Чистое безумие – разъезжать по стране в притягивающей взгляды машине, когда можно тихо-мирно сидеть дома под защитой своей новой и несомненно влиятельной «семьи». А возвращаться в город, где он может быть узнанным, – и того хуже. Феликс осознавал все это с самого начала и тем не менее согласился на эту поездку, которая не сулит ему ничего, кроме неприятностей. Учитывая патрульные посты, растущие вдоль дорог, как грибы. Конечно, они вряд ли опознают его, потому что ищут оборванного наркомана, с руками, покрытыми татуировками и полным чердаком гнили. В то время как Феликс ездит на дорогой машине, разговаривает, как препод риторики, и – не знаю, что с его совестью, но руки его чисты, как у младенца. Теперь это другой человек с несомненно другими документами. Они не возьмут его. Эта мысль заставила меня испытывать странное удовлетворение, так что мне даже пришлось одернуть себя. Я не имела никакого морального права радоваться тому, что убийца не наказан и вряд ли будет наказан. Но в то же время Феликс не мог вернуть того, кого убил, однако мог спасти от тихого помешательства очень дорогого мне человека. И я хладнокровно выбирала второе. Я не допущу, чтобы его поймали до того, как он прижмет к себе Анну и скажет, что отныне с ним все хорошо. Он сделает это, а потом пусть проваливает на все четыре стороны, пусть его ищут, пусть сажают, пусть делают с ним что хотят. Мы с Анной уедем к отцу, и этот странный почти-Феликс больше никогда не сделает ей больно…

– Переживаешь очередной приступ паники? – спросил он, и в его вопросе не было насмешки.

– Да, – призналась я.

– Если нас остановят, будут проверять документы или что-то спрашивать, говори, что не знаешь меня, что едешь автостопом и села в эту машину полчаса назад. Это обезопасит тебя.

– Я переживаю не за себя.

– Вот как? Неужели за меня? – повернулся ко мне он.

– Я хочу, чтобы ты все-таки доехал до Анны и сделал то, что должен. Без ментов, без арестов и разбирательств, а потом езжай куда тебе вздумается, и будь что будет. И желательно каждому по заслугам его.

– А я уж было подумал, что тебе не все равно, что со мной будет, – хмыкнул он и вдруг сквозь его обычную мрачную сосредоточенность засветилась такая обезоруживающая непринужденность и мальчишеское разгильдяйство, что я открыла рот от изумления. Эту улыбку я видела впервые. Тот Феликс, которого я знала, так не улыбался – открыто, ярко, искренне. Я не смогла не улыбнуться в ответ. Ей-богу, как будто всех этих исчезновений и пугающих тайн никогда не было, как будто я сейчас сидела на сиденье школьного автобуса, по пути в какой-нибудь зоопарк, рядом с одноклассником, который подшучивал надо мной и всячески поддразнивал.

Наверное, я бы многое отдала, чтобы все было именно так. Никакой мистики в моей жизни. Никакого криминала в его жизни. И тогда кто знает, о чем бы мы сейчас говорили… Наивные мыслишки.

В придорожном кафе было чисто, тихо и совершенно пусто. Всюду дерево и льняные скатерти. Пахло кофе и свежими булочками. «Что, серьезно? – проснулся мой внутренний циник. – В придорожных забегаловках бывает так мило и симпатично? Если среди тысячи подобных заведений и нашлось бы приличное место, то это именно оно!» Заспанный официант принес меню с затертой позолотой.

– Что ты будешь есть? – спросил Феликс.

– Мне не хочется есть, разве что выпью кофе, – отвертелась я и потопала вслед за официантом, искренне надеясь, что Бог не обделил это место приличным туалетом. Тот кивнул мне на дверь с буквой «Ж», и уже минуту спустя я знакомилась со своим отражением в зеркале уборной. Выудила из сумки расческу, зубную щетку, влажные салфетки, подставила ладони под тонкую струю ледяной воды.

Тональный крем на синяки под глазами, и вот я снова похожа на здорового человека, который вдоволь спит и совсем не нервничает. Теперь ваша очередь, безобразно склеившиеся ресницы. «Какие бы кошмары ни терзали тебя по ночам, пусть утром никто не усомнится в том, что тебе всю ночь снились плюшевые мишки…» – любила говорить Анна, и я никогда не спорила. Потом аккуратно сняла со щеки пластырь: ссадина затянулась и почти не напоминала о себе.

Кто-то, орудуя черным маркером, нарисовал на зеркале разбитое сердце. Я затерла его пальцем, возвращая зеркалу первозданную чистоту. На часах было начало восьмого, Анна уже наверняка проснулась.

– Я везу тебе из Киева большой подарок, – пропела я, как только она взяла трубку.

– Жду с нетерпением! А я вот собираюсь к врачу, неважно себя чувствую. Если не застанешь меня дома, то знай: обед в холодильнике. Надеюсь, ты нормально ела эти дни?

– Еще как. Вот увидишь, какие я наела щеки на киевских тортах.

– Хорошо бы. Ты мало ешь.

– А ты много работаешь, – ответила я таким же нравоучительным тоном.

– Да, наверно перетрудилась вчера, ужасно болит рука и плечо.

– Я уверена, что когда ты увидишь мой сюрприз, то сразу обо всем забудешь.

Вот увидишь, так и будет…

Когда я вернулась в зал, на нашем столике уже стояли две тарелки с горячими бутербродами, кофе, сливки и шоколадный пирог на блюдце.

– Смотрю, ты основательно проголодался, – заметила я.

Еда стояла нетронутой, как будто Феликс ждал моего возвращения.

– Я искренне надеюсь на твою помощь.

– Зря надеешься.

Завтраки давались мне с трудом. Наесться до отвала на ночь – это я могла легко, а вот утром любая еда казалась мне не более аппетитной, чем крем для обуви.

– Когда ты ела в последний раз? Часов двенадцать назад? – Феликс отхлебнул кофе и откинулся на спинку стула. Я не могла поверить, что он не спал всю ночь – от него так и веяло энергией.

– Ты хуже Анны…

– Если ты нормально поешь, я отвечу на любой твой вопрос, – выдал он, надкусывая бутерброд и подмигивая мне. Я поняла, что этот раунд мной тоже проигран.

Я проглотила горячий вкусный бутерброд с ветчиной и сыром, стараясь в упор не замечать его самодовольную улыбку, кофе тоже был на удивление хорош.

– Тебе не понравится мой вопрос, – честно призналась я, откладывая салфетку и опасаясь смотреть ему в глаза.

– Я уже начинаю привыкать, – отшутился он.

– Когда ты остановил машину и вышел, я проснулась и услышала, что ты заговорил с Изабеллой на другом языке? Что это был за язык и когда ты успел…

Феликс взъерошил волосы. Я застала его врасплох.

– Если не хочешь, то можешь не…

– Это латынь.

Он расплатился и встал из-за стола.

– Ты шутишь? – забормотала я. – На ней же никто не разговаривает!

– Я заметил.

Мы шли к выходу – верней, он шел, а я то и дело срывалась на бег, чтобы поспеть за ним. Ветер усилился. Темно-серое утреннее небо так и не посветлело, оно снижалось и раздувалось, все больше становясь похожим на обширную гематому. В придорожную пыль начали падать первые крупные капли.

– Дюра-лекс-сед-лекс. Что я сказала? – прищурилась я. Это была единственная фраза на латыни, которую я знала.

– У тебя ужасный акцент, – проворчал Феликс.

Это все, чего я смогла от него добиться. Он не собирался пускаться в дальнейшие объяснения, игнорируя мои просьбы и умоляющие взгляды. Я верила, что он мог вызубрить медицинскую латынь или заучить кучу крылатых выражений, но говорить на ней – это было что-то из области фантастики. Я все больше убеждалась, что здесь не обошлось без секты или тайной группировки. Слишком многое прямо или косвенно указывало на это, включая его упоминание о «новой семье», включая стоимость машин, на которых ездили он и Изабелла, и то, с какой неохотой он говорил о своей настоящей жизни…

Интересно, что было бы, встреться я с этим человеком при каких-нибудь других обстоятельствах? Страх, настороженность, неприязнь – все это давно отступило, я украдкой смотрела на него и ощущала только необъяснимую тоску, какую обычно испытываешь, глядя на вечерний пейзаж в последний день летних каникул, – тоску по чему-то невероятно прекрасному, которое вот-вот уйдет, а ты не в силах его удержать.

Через полчаса нас накрыла гроза. Дорога стала блестящей и скользкой, как фольга, дальше десяти метров ничего не было видно. Феликс сбросил скорость. На лобовое стекло словно обрушилось цунами, дворники не справлялись – просто болтались в воде, как два весла. Рев стоял такой, что закладывало уши.

– У тебя есть какая-нибудь музыка? – спросила я.

– Да, – Феликс показал мне, как управлять аудиосистемой. – Выбери что-нибудь.

Я прошлась глазами по списку на дисплее, изучая названия папок. Рок, джаз, классическая музыка. Папки с именами незнакомых исполнителей. Сборники с названиями на непонятном языке, кажется, итальянский… Впечатляет, учитывая, что бывший Феликс слушал только русских рэпперов. Я почти запаниковала, но тут мой взгляд остановился на папке с именем «К». Всего одна буква, как просто. Я открыла ее и запустила первую песню в списке.

В воздухе повис мягкий аккорд фортепиано, и зазвучал голос женщины – глубокий и волнующий. «Я умею летать, но мне нужны его крылья…» – запела она.

Не знаю, у кого певица собиралась отнять крылья – у нее наверняка были свои собственные: этот голос мог принадлежать только ангелу. По спине поползли мурашки: в этой музыке было больше чувств, чем во всей той попсе, что я переслушала за последние полгода.

Я повернулась к Феликсу, собираясь сообщить ему, что я в полном восторге, и… остановилась. Феликс выглядел так, как будто слышал не музыку, а скрежет гвоздя по стеклу. Окаменевшая челюсть и суженные от напряжения глаза. На шее нервно пульсировала жилка.

– Включить что-то другое? – робко спросила я.

Еще один полк мурашек прошагал вдоль позвоночника, как только до меня дошло, что Феликс не услышал меня. Он был где угодно, только не здесь.

– Феликс? – позвала я.

Он посмотрел на меня так, как посмотрел бы человек, который только что проснулся и еще не понял, где находится.

– Ты не в восторге от музыки?

– Слушай все, что тебе нравится, – туманно ответил он.

Если и существовало искусство уходить от прямого вопроса, то сейчас рядом со мной сидел его Мастер.

Ливень не прекращался. Видать, эти края чем-то сильно прогневили боженьку, если тот решил отрепетировать новый всемирный потоп. Мы ползли со скоростью улитки, видимость была отвратительная. И тут Феликс затормозил, пристраивая машину у обочины, и повернулся ко мне:

– Оставайся здесь, не выходи.

Я смотрелась в сплошную стену дождя и увидела впереди небольшой грузовик, включивший аварийные огни. Прежде чем я успела прикинуть, что к чему, Феликс открыл дверь и шагнул под проливной дождь.

Оставаться здесь? С каких это пор я обязана выполнять его указания? Я была готова выпрыгнуть за ним, как вдруг заметила у обочины, сразу за грузовиком, груду искореженного железа, исходившую паром. О господи… Я пошарила глазами по сторонам: кроме грузовика со вспыхивающими аварийками, рядом больше никого не было – ни скорой, ни милиции. Какой-то человек пытался открыть дверь разбившейся машины, верней, выломать то, что когда-то было дверью. Я старалась не смотреть туда, где должны были быть люди, и серая завеса дождя здорово облегчала мне задание. Я видела только спину Феликса в черной футболке, вымокшей насквозь за считанные секунды. Он быстро шел к разбившейся машине, а потом я потеряла его из виду. Дождь хлынул с новой силой, я закрыла глаза, вслушиваясь в нарастающий ритм сердцебиения.

Хм, Феликс пошел туда с такой непоколебимой уверенностью, как будто всю жизнь только тем и занимался, что вытаскивал изувеченные тела из-под груд металла.

Я знала, что должна пойти туда следом за ним. Останавливало только то, что толку от меня будет никакого: я просто потеряю сознание, как только увижу окровавленную плоть. И еще он сам попросил меня не выходить. Может, мне все-таки стоит выполнять его приказы? Иногда.

Я сидела в машине и ненавидела себя за все эти дешевые оправдания, пока там кто-то… умирал. Феликса не было уже минут десять, а мне казалось, что вечность. Внезапно сквозь вой стихии до меня долетел звук сирен – ну вот и тащатся машины скорой и милиции. От волнения стало трудно дышать: после того как я узнала, что он в розыске, от одного звука сирен мне становилось дурно. Сомнений больше не было. Я открыла дверь и помчала к разбитой машине.

Я почти добежала до места аварии, как вдруг мне навстречу из-за пелены дождя шагнула массивная фигура, схватила меня за руку и потащила обратно.

– Быстро в машину, – отчеканил Феликс. – Лика, я же просил…

Я забралась внутрь, промокшая до нитки и продрогшая до мозга костей. Джинсы еще куда ни шло, а куртка и футболка – как будто только что из стиральной машины. Феликс сел за руль, с его волос капала вода. И как только за ним захлопнулась дверь, серый воздух прорезали красно-желтые отблески и на дороге показалась карета скорой.

– Они… умерли? – выдавила я надломленным голосом.

Из машины начали выскакивать люди в алых жилетах со светоотражающими полосами.

– Нет. Все будет в порядке, – расплывчато ответил Феликс. – Чего не скажешь о тебе, – тут же добавил он.

Я вытаращилась на него.

– Да-да, ты же промокла насквозь, – недовольно начал он, выкручивая температуру кондиционера на максимум. – Едем спасать мать, а по дороге угробим дочку, раздевайся.

– Что? – пискнула я.

– Ну или сиди мокрая, но тогда замерзнешь и заболеешь.

– На себя посмотри, – парировала я.

Он достал из-за сиденья тонкий свитер, который, видимо, приберег для себя, и протянул мне.

– Переодевайся.

– Нет, моя футболка скоро высохнет, – уперлась я.

– Даже не спорь, – отрезал он.

– И вообще, с чего вдруг такая забота? Интересно послушать.

– Интересно послушать, с какой такой стати ты понеслась за мной следом. Я же просил тебя оставаться…

– Волновалась за тебя! – вдруг выскочило из моего рта. Ох, если бы слова можно было проглотить обратно, я бы непременно это сделала.

В салоне повисла тишина.

– Вот и я волнуюсь за тебя, – сказал он и снова протянул мне свитер.

Я взяла его и замерла, медленно переваривая сказанное. Как мало мне иногда нужно для головокружения. Волнуется за меня, кто бы мог подумать.

Я начала стаскивать куртку и футболку и впервые в жизни пожалела, что не ношу лифчик. Я развернулась к Феликсу спиной и быстренько нырнула в свитер. Ткань, казалось, была сделана из шерсти молочных ягнят или даже… перьев новорожденных ангелов. Интересно, что это. Какой-нибудь кашемир? Как необычно было ощущать на себе чужую одежду. Более того – одежду парня.

Феликс смотрел в сторону, на фельдшеров, суетящихся за пеленой дождя, а потом начал стягивать мокрую футболку, подняв над головой руки. Я отвернулась, хотя, к моему стыду, это далось мне нелегко. Двух секунд созерцания его обнаженного торса мне было достаточно, чтобы впасть в ступор и начисто забыть о непогоде, о катастрофе, о наших пререканиях… я терпеть не могла женские романы и их героинь за ту пугающую легкость, с которой они теряли голову перед своими ухажерами. Их яичники всегда брали верх над головой и разумом. Последний женский роман, который всучила мне Ида, полетел в дальний угол после фразы «Она увидела, как он, по пояс голый, рубил дрова, и чуть не умерла от желания…». Но те чувства, что я испытала в тот момент, когда Феликс поднял вверх руки, стаскивая с себя промокшую футболку, настолько походили на чувства книжных героинь, что я тут же серьезно пала в собственных глазах. «Лика Вернер, что с тобой?» – мысленно отчитала я себя. И – не смогла найти ни одного убедительного ответа.

«Она просто ни разу не видела раздетого парня так близко рядом с собой», – захихикал мой внутренний циник.

Посмейся мне еще.

Интересно, все люди разговаривают в мыслях сами с собой, или мне пора на обследование?

Феликс набросил на себя куртку, которую, в отличие от меня, предусмотрительно оставил в машине.

– Тепло? – спросил он.

– Угу, – кивнула я, балдея от обволакивающей меня теплоты и мягкости. – Так что там произошло? Есть жертвы?

Феликс помолчал, разглядывая узор капель на стекле.

– Хочешь узнать еще одну фразу на латыни?

Я перестала трясти волосами перед струей теплого воздуха из кондиционера. Какое неожиданное предложение.

– Давай, – кивнула я.

– Amantes sunt amentes. «Влюбленные – безумные», если перевести на твой язык… Представь, на латыни эти два слова отличаются всего одной буквой.

И он снова ушел в себя – туда, куда мне не было дороги.

«Твой язык, – шепнуло мне подсознание. – Он назвал русский “твоим языком”. Но не своим. Забавно?»

В начале десятого наша «ауди» взметнула пыль возле кирпичного забора моего дома. Я распахнула дверь и вышла из машины.

– Идем, – позвала я. – Вот это твой дом. Ты здесь вырос.

Пока я открывала решетчатые ворота, он захлопнул дверь машины и подошел ко мне, разглядывая дом. И тогда я, неизвестно откуда набравшись смелости, взяла его за руку и повела за собой.

Кажется, я впервые прикоснулась к Феликсу, не мечтая при этом нанести ему тяжелые телесные повреждения. Эта мысль была смешной, волнующей и восхитительной одновременно. Его ладонь была расслабленной и теплой – такой, что я испытала смущение за свои тонкие, вечно холодные пальцы.

Я вела Феликса за руку и не могла отделаться от мысли, что именно так я бы вела к родителям своего жениха. А потом мы бы долго болтали за бутылкой вина, смеялись и делились планами на будущее. Чудесно, но не в этот раз…

Мы в два шага преодолели ступеньки крыльца и вошли в дом.

– Ма-ам!

– Лика?! – отозвалась Анна откуда-то из кухни. – Наконец-то!

Я оглянулась на Феликса. Он стоял посреди гостиной, спокойный и невозмутимый, как горное озеро, чья гладь остается ровной, даже когда вокруг носятся высокогорные ветра.

– Ты знаешь, тебя не было всего пару дней, а я успела соскучиться… – засмеялась Анна и вошла в гостиную.

Есть вещи, которые не забываются. Их просто невозможно забыть. Память словно фотографирует их, а фотографию потом всегда держит под рукой. Лицо Анны в тот момент, когда она вошла в гостиную, навсегда впечаталось в мою память: влажные глаза, дрожащие губы, белый как мел, лоб.

Я смотрела на нее и чувствовала, как слезы чертят на моих щеках две сырые дорожки. Она молча шагнула к сыну в объятия, и ее плечи затряслись от беззвучных рыданий. Какой маленькой и хрупкой казалась она в его руках…

Дрожащими руками я вытерла слезы и перевела замутненный взгляд с Анны на Феликса… И меня словно током прошибло: я ожидала увидеть все что угодно: равнодушие, театральную грусть, натянутое сочувствие, – но только не то, что увидела. На его лице была написана мучительная нечеловеческая боль – такая боль, словно никакой потери памяти не было и в помине, словно сейчас ее обнимал не чужак, а самый настоящий сын, который бесконечно сожалел обо всем случившемся.

– Мальчик мой, – выдохнула Анна и…

Я видела, как дернулся Феликс, резко отрывая голову от Анниного плеча и переводя обеспокоенный взгляд на ее лицо, и в ту же секунду поняла, что случилось ужасное: Анна обмякла в его руках, повисла как тряпичная кукла, уронив набок голову.

– Это обморок, да? Скажи, что это обморок! – запаниковала я.

Феликс склонился над Анной, прижимая пальцы к ее сонной артерии..

– Вызови скорую.

Я с трудом стряхнула с себя паническое оцепенение и бросилась к телефону, плохо справляясь с подкашивающимися ногами. Пока я кричала врачам в трубку адрес, Феликс исчез в проеме дверей и тут же вернулся обратно с небольшой сумкой. Анна уходила от меня.

– Скажи, что ты знаешь, что нужно делать, – пробормотала я и в следующую секунду убедилась, что ответ мне не нужен.

Он знал. И это потрясло меня не меньше, чем бледная, как снег, Анна, лежащая на полу. В той небольшой сумке, которую он принес из машины, было столько шприцев, что, казалось, хватило бы на наркопритон, а то и на целое отделение госпиталя. Феликс выхватил два шприца и в два щелчка сбросил с них колпачки. Невероятно, но он нашел у Анны вену быстрее, чем я бы нашла собственный нос, и быстро сделал ей инъекцию.

– Тенектеплаза, – сказал он, перехватив мой вопросительный взгляд. – Восстановит кровоток, если он нарушен.

Я не смогла ничего ответить, просто сидела с открытым ртом, глядя на него, как на фокусника. Если бы Феликс вынул из кармана волшебную палочку и воскликнул «Алохомора!», я вряд ли смогла бы удивиться сильнее. Содержимое второго шприца – ярко-красная жидкость – тоже отправилось в вену.

– Иди сюда, помоги мне приподнять ее… Сможешь открыть окно?

В дом влетели фельдшеры, заполнив это крохотное домашнее пространство суетой, громкими голосами и горьким запахом лекарств. Как только все сообразили, что я и двух слов связать не могу, – они все переключились на Феликса, и тот начал объяснять им, что случилось, причем половину сказанных им слов я не понимала. «Тромболитики», «ангиозный», «гемодинамика» – все эти слова вылетали из его рта с такой же легкостью, как «аминь» – из моего. Я просто сидела, давилась слезами и держала Анну за руку, пока все они пытались предпринять что-то более действенное, чем мольбы.

Я почти залезла в машину скорой, вслед за носилками, и тут ко мне повернулась тетка-фельдшер, сдвинув на нос крохотные очки:

– Деточка, нашатыря дать понюхать? Что-то ты совсем бледная. В обмороки падаешь?

Обмороки! Я едва держалась на ногах от нервного потрясения, и отключиться в машине скорой было бы как раз в моем репертуаре. А если меня «перебросит» в кого-то из находящихся рядом врачей, то Анну некому будет спасать! Я выскочила из машины, как ошпаренная, и врезалась в Феликса, возникшего на моем пути.

– Я не могу ехать с ними. В карете скорой. Просто не могу. Можно мы поедем за ними на твоей машине? Пожалуйста…

Я почувствовала теплую руку на своем запястье.

– Успокойся, хорошо? Мы поедем за ними, – сказал он.

«Ауди» тронулась вслед за скорой.

– Утром Анна плохо себя чувствовала… – простонала я. – Я звонила ей, когда мы остановились в кафе, и она сказала, что у нее очень болит рука. И плечо…

– Так бывает. Проблема в сердце, но болит не оно, а что-то рядом, – объяснил Феликс.

– Я должна была насторожиться, я должна была придержать лошадей… Ее сын чуть не убил ее, и я едва не закончила начатое..

– Это не твоя вина, – перебил меня он.

– В том месте, где мы завтракали, – там на зеркале было нарисовано разбитое сердце. Если бы я была внимательней к знакам судьбы, то всего этого…

– Нет никакой иной судьбы, кроме той, что творится в данный момент, – оборвал меня Феликс. – Если во всем искать знаки, то очень сложно будет думать головой и принимать разумные решения.

Сложно не согласиться… Конечно, в своих поступках я должна полагаться на себя и только на себя, но, господи, как же иногда хочется легких дорог и простых решений, подсказок и указателей на всех крутых поворотах – только чтобы переложить ответственность с себя на кого-то другого, на кого-то незримого.

– Неужели в твоей жизни никогда не случалось чего-то, что можно было бы назвать знаком свыше? – буркнула я, утирая распухший нос. – Никакой мистики?

– Нет, – не колеблясь ответил он.

Но его рука так сжала руль, что побелели пальцы.

Мы провели в больнице уже несколько часов, меня подкашивала страшная слабость от волнения и усталости. Я мысленно благодарила Феликса за то, что ему удалось правдами и неправдами впихнуть в меня утром завтрак, иначе я бы сейчас просто не смогла стоять. Врачи отказались пустить меня к Анне и посоветовали отправиться домой. Но как только мы вышли на порог больницы, мне позвонила Алька.

– Итоговая контрольная? Сегодня? – переспросила я. – Первый раз слышу!

– Приезжай! Если не ради своих оценок, то хотя бы ради класса. Ты наш счастливый талисман, Вернер.

– Чего?

– Не поверишь, но каждый раз, когда ты падаешь в обморок, учителя становятся просто шелковые. Никогда не забуду, как химичка извинилась перед Идой и отдала записку! Да-да! А потом села на стул и загадочно улыбалась остаток урока, как Джоконда. Жаль, ты этого не видела…

Я сунула телефон в карман и повернулась к Феликсу.

– Через полчаса у нас большая контрольная. По математике. Мне стоит поехать…

Лицо Феликса ничего не выражало. Лед под загорелой кожей.

– Тебя подбросить до школы?

– Нет, тут совсем недалеко, я на маршрутке. Послушай, знаешь что? Я поеду в школу, а ты езжай к нам домой, что скажешь? Ты же помнишь дорогу? Тебе нужно поспать, сколько ты уже не спал? – и, не дожидаясь ответов на залп всех этих вопросов, я бросила ему связку ключей от нашего дома, которую его рука ловко перехватила в воздухе. – Я приеду часа через три-четыре! И пока он ничего не успел возразить, игнорируя легкое замешательство на его лице, я развернулась и побежала к остановке.

Когда я разделалась с контрольной, день уже близился к вечеру. Я смогла убедить Альку с Идой, что я в норме и все, что мне сейчас нужно, – просто выспаться и привести себя в порядок. О Феликсе, как я ему и обещала, не было сказано ни слова. Потом девчонки побрели к остановке, а я задержалась возле доски расписания.

– Ты Лика Вернер? Есть разговор.

Я обернулась и увидела перед собой Свету Мерцалову из параллельного класса. Света неофициально значилась первой красавицей в школе. Крашеная брюнетка с идеально отутюженными волосами и смуглым лицом: денег родителей хватало на круглогодичный морской загар. В самом деле красавица, разве что челюсть слегка тяжеловата. Губы были накрашены помадой такого пошло-розового цвета, что оставалось только удивляться, как школа не рухнула от такого оскорбления. За Светкиной спиной угрюмо помалкивали две ее не по годам развитые подружки: у обеих модельный рост и грудь третьего размера.

– Чтобы я тебя возле него больше не видела! – рявкнула Мерцалова, таращась на меня такими глазами, что все вопросы относительно происхождения ее фамилии мгновенно отпадали. – Он даже не посмотрит на тебя, ты недостаточно для него хороша, ты ничтожество, ты никто.

Я выпала в осадок. В такие нелепые ситуации я еще не попадала. Неподалеку сидела небольшая компания и с интересом наблюдала, чем же все закончится.

– Думаешь, я не слышу все эти разговоры за моей спиной, как будто я слепая? – взвизгнула Светка, тыча в меня пальцем с двухсантиметровым ногтем.

– Ну и как слепота соотносится с отсутствием слуха? – зачем-то сказала я, прекрасно понимая, что вот-вот за каждую свою шуточку могу потерять клок волос.

– Ты че, совсем больная? – подала голос одна из дылд. – Признай вину и прекрати вешаться на Чижа, плохо доходит?

Чижов! Вот оно что! С того самого дня, когда меня на пару минут перебросило в его тело и я чуть не треснула Гренкина за зубоскальство, – по школе ползали слухи о том, что он ко мне неравнодушен. Хотя Чижов все это время, ни о чем не подозревая, обхаживал Мерцалову.

– Можешь спать спокойно, Чижов не в моем вкусе, – сказала я, и, боюсь, это прозвучало как оскорбление, потому что брови Мерцаловой вдруг поползли наверх, а ярко-розовый рот расползся в кривой ухмылке. По-видимому, она просто не верила в существование особ, которые не мечтали бы переманить ее восхитительного Чижика под свое крылышко.

– Не в твоем вкусе? – закапала ядом Мерцалова. – А кто в твоем вкусе? Какой-нибудь хилый ботан на велосипеде?

Чижов был похож на атлета и ездил в школу на новенькой «тойоте» – очевидно, эти вещи Светка ценила в нем больше всего. Ее подружки тихонько давились от смеха.

«Какое твое собачье дело», – приготовилась сказать я, как вдруг…

Это было как в кино. Нет, в тысячу раз лучше. У школьного крыльца остановилась машина, один взгляд на которую обладал тем же эффектом, что и укол адреналина, – машина Феликса. С туповатой улыбкой и скачущим сердцем я смотрела, как он выходит из авто. Выражение лиц Мерцаловой и ее эскорта было достойно картины в позолоченной раме. Громкая компания неподалеку тоже притихла. Я отпихнула Светку с дороги и потопала к Феликсу, ускоряя шаг.

Эти двадцать шагов были самыми долгими в моей жизни. Вчера вечером – господи, это было только вчера! – во мне было столько страха, ненависти и злости, что хватило бы на очередную войну на Ближнем Востоке. Сейчас же я шла к нему и знала, что когда наконец подойду, будет очень сложно не броситься к нему на шею. Скорость и характер этих перемен пугали меня. Большинство людей в моей жизни можно было сразу рассортировать по понятным категориям: это хороший человек, это плохой, вот свой парень, вот чужак. А Феликс не подпадал ни под одно определение. Или попадал под все сразу. Я не могла до конца понять, кто он, чего мне от него ждать, что за сердце стучит в его груди. Единственное, что не вызывало сомнений, – мое желание, чтобы этот раз, когда я шла ему навстречу, – не был последним.

Феликс стоял, прислонившись спиной к машине и засунув руки в карманы. В сотый раз я поймала себя на мысли, что в нем нет ничего от того Феликса, которого я когда-то знала. Я видела перед собой невероятно привлекательного темноволосого парня с сумрачными карими глазами, двухдневной щетиной, в рубашке с расстегнутым воротником, обнажающим загорелое горло, – и словно видела впервые. Это мой мозг, помня о его сегодняшнем подвиге, превратил его в божество, или он всегда был так хорош собой, и только отчаянная ненависть все это время мешала мне увидеть это?

Я остановилась перед ним, стараясь изобразить на лице самое непринужденное выражение, хотя сердце билось как чокнутое.

– Как ты узнал, что моя школа здесь?

– Увидел в доме твою тетрадь с указанием школы. Впрочем, я был уверен, что разминусь с тобой.

«Так и случилось бы, если б не…» – я оглянулась. Мерцалова стояла на том же самом месте с открытым ртом и выпученными глазами. Завтра обо мне поползут новые слухи.

Феликс открыл мне дверь машины и сел за руль.

– Почему ты приехал за мной?

– Как математика?

Мы одновременно задали друг другу вопросы и теперь оба, как обычно бывает, замолчали, боясь снова сказать что-нибудь в унисон.

– Если честно, ожидала чего-то попроще, – наконец ответила я.

На мой вопрос он отвечать, по-видимому, не собирался.

– Поспать удалось?

– Не совсем, – сухо бросил он.

– Жаль, выглядишь утомленным, – начала я. – Завтра нам предстоит сложный день. Я имею в виду Анну и…

– Лика, – перебил он меня.

Я перевела на него глаза и сообразила, что что-то не так. Он еще никогда не обращался ко мне так резко.

– Мои планы не изменились. Я должен уехать сегодня.

Я вздрогнула, впившись пальцами в подлокотники.

– Я п-помню, что ты планировал уехать сегодня, но учитывая то, что произошло, я даже не предполагала, что ты не сможешь задержаться! Ты хоть понимаешь, что з-завтра она придет в себя и первым делом спросит о тебе! А мне сообщить ей, что у тебя нашлись… дела поважнее?! Или что ты хочешь, чтобы я ей сказала?!

Я замолчала, чувствуя, что еще чуть-чуть и разревусь.

– Я должен был напомнить тебе раньше, но решил не волновать тебя перед контрольной.

– О да! Спасибо за заботу! – выдохнула я и непроизвольно сжала кулаки. «Господи, только бы не съездить ему по лицу! Он же за рулем».

Феликс сосредоточенно смотрел на дорогу, я молча давилась слезами. Машину наполнила душераздирающая тишина.

– Хорошо! – гигантским усилием воли я заставила себя говорить спокойно. – Если не завтра, то когда? Когда ты сможешь вернуться и закончить начатое?

По отрешенности, написанной на его лице, я предположила, что ответ меня вряд ли обрадует.

– Я не уверен, что смогу вернуться, Лика.

Я не поверила, что действительно услышала это. Я, наверное, уснула на контрольной или в столовой, и мне снится кошмар.

– Феликс, отдай мне ключи, останови машину и, бога ради, проваливай! – заорала я, не в силах больше находиться с ним рядом.

Он остановился и протянул мне ключи от дома. Я вырвала связку из его руки, выскочила из машины и бросилась бежать. Мост, парк Таврического университета, деревья, скамейки, здание факультета филологии, хвойная аллея. В полном изнеможении я рухнула на какую-то обшарпанную скамейку и уронила голову в ладони. Сказки – они чаще всего заканчиваются, так толком и не начавшись. На землю опустились сумерки, такие же темные и всепоглощающие, как и те, что стояли в душе. Я медленно брела домой вдоль оживленной дороги.

Что бы Феликс ни вытворял, я не позволю себе сломаться. На какой-то миг мне показалось, что от него слишком многое зависит, что он чуть ли не ось, вокруг которой могла бы вращаться не только жизнь Анны, но и моя жизнь. Что он невероятно изменился и теперь не похож ни на одного человека на Земле. Но это не так. Он ничем не лучше тысяч других самоуверенных юнцов, разъезжающих на красивых тачках и корчащих из себя центр Вселенной.

Я была так глубоко погружена в эти мысли, что когда возле меня притормозила обшарпанная красная девятка и загорелый улыбчивый парень спросил, не подвезти ли меня, – я не задумываясь села к нему в машину.