Феликс очень изменился. Словно мы не виделись много-много лет. Стал массивнее, шире в плечах, даже как будто выше. На нем была черно-красная футболка с надписью Hayabusa и легкая куртка на молнии. Волосы лежали в небрежном беспорядке, как будто он только что снял мотоциклетный шлем или сушил их, гоняя на машине с открытым верхом. Короче, он выглядел отлично. Так что я даже пожалела, что не успела пригладить свои собственные волосы в холле перед зеркалом.

– А ты не очень-то пунктуальна, – заметил Феликс.

Я разглядывала его лицо, на котором теперь не было никакой бороды. И правда изменился до неузнаваемости. Загорелая кожа, высокий лоб, колкие карие глаза – под стать ироничной улыбке… «Надо было не только пригладить в холле волосы, но и подкрасить губы», – подумала я, испытывая при этом странное раздражение.

– А ты не очень-то сообразителен.

– То есть? – прищурился он.

– То есть можно было догадаться написать свой номер телефона на той бумажке!

– Не вижу в этом необходимости, – бросил он и, придерживая меня за локоть, повел подальше от барной стойки.

– Я обнаружила ее только на вокзале! – возмутилась я, едва за ним поспевая. – Сегодня собиралась вернуться домой. Почти залезла в вагон, и тут вдруг… Бросила без объяснений подруг, которые так и не поняли, что на меня нашло, поезд уехал без меня! Неужели нельзя было найти более цивилизованный способ для такого рода информации?

– Нельзя, – подтвердил он, и мне стало ясно, что никакого другого ответа на мой вопрос не последует.

Мы уселись друг напротив друга в дальнем углу зала, отрезанном от посторонних глаз искусственным деревом. Я нервничала и не знала, куда деть руки. А Феликс был совершенно спокоен, как будто съел целый пузырек успокоительного. Он откинулся на спинку стула, сунул руки в карманы и смотрел на меня так, словно забыл, зачем позвал меня сюда.

Я заметила, что пепельница пуста и на столе нет ни единого стакана. Феликс – настоящий Феликс – выкурил бы за час четверть пачки и накачался пивом. А этот… Впрочем, я уже начала привыкать к ошеломляющим несоответствиям между его старой и новой версиями. Если бы на того Феликса, которого знала я, надели пристойную одежду, научили смотреть в самую душу и держать спину так, как будто ему принадлежала вся эта гостиница и весь мир в придачу, – вот тогда бы вышло что-то очень похожее на того человека, который сейчас сидел напротив. Впрочем, сути это не меняло: он как был бессовестным ублюдком, так им и остался. Если тот Феликс позволил себе бросить мать, то этот Феликс совершенно спокойно продолжал держать ее в неведении относительно того факта, что он жив, здоров и, судя по всему, вполне доволен жизнью.

У меня внутри клокотало целое море вопросов, но я не знала, с чего начать. Он тоже молчал и разглядывал меня, как будто видел впервые в жизни. Я набрала воздуха в легкие и сделала выпад:

– Так зачем ты предложил встретиться? Кажется, в машине мы все хорошо прояснили – слишком хорошо, чтобы хотелось встретиться вновь.

Я не без удовольствия посмотрела на его переносицу, на которой виднелась заметная ссадина и следы вчерашнего отека.

– Разве? – сказал Феликс. – А мне показалось, что там появилось больше вопросов, чем ответов.

Его аристократическое спокойствие стало действовать мне на нервы. Как он смеет вести себя, как невинный барашек на альпийской лужайке, пока его мать все эти месяцы чуть не…

– Да неужели? – кашлянула я. – И какие такие вопросы тебя беспокоят? Сколько ночей не спала твоя мать? Или сколько слез она пролила? Или…

– Слушай…

Его поза, взгляд, голос вдруг моментально изменились, он стремительно перегнулся ко мне через стол и сжал мои плечи. И это прикосновение вряд ли можно было назвать деликатным.

– У меня одно-единственное оправдание, и тебе придется им удовлетвориться.

– Ах, даже так? – презрительно хмыкнула я.

Но напряжение на его лице моментально убедило меня в том, что он не солжет, что все, что он сейчас скажет – правда.

– Я ничего не знаю… ничего не помню о том человеке, который был… Которым я был, – ответил он, тщательно подбирая слова.

Я окаменела. Руки Феликса соскользнули с моих плеч. Он снова откинулся на спинку стула, как шахматист, сделавший свой ход и теперь ждущий хода от противника.

– Ты имеешь в виду, что потерял память? Что-то типа амнезии? Серьезно?

Он кивнул, пристально изучая мою реакцию.

До этого момента, ослепленная злостью и отвращением, я просто не могла додуматься до такого простого объяснения. Да, это похоже на сюжетный поворот какого-то третьесортного мексиканского сериала, но это все объясняет! И его отчужденность, когда он впервые увидел меня, и тот факт, что он захотел увидеть меня снова и все прояснить. Однако…

– Хорошо, – сказала я. – Только вот одна неувязочка есть. Когда там в машине я узнала тебя и начала говорить о твоей матери – ты не захотел слушать! Сказал, что я ошиблась! Я уверена, что человек, потерявший память, не стал бы ничего отрицать и отнесся бы с большей радостью к найденному родственнику. Разве нет?!

Я правда не понимала. Если бы не моя настойчивость и его шрам на затылке – он бы просто подбросил меня до госпиталя и укатил прочь?

Феликс заговорил, и мне снова показалось, что он искренен. Удивительные метаморфозы, учитывая, что всего десять минут назад я была готова выцарапать ему глаза.

– Я был просто не готов к такой встрече.

– И собирался позволить мне уйти, чтобы больше никогда и ничего не узнать о твоей семье?

– В ту минуту да. Но потом, несомненно, пожалел бы об этом.

Во мне робко шевельнулась надежда. Я пыталась контролировать свой голос, но он задрожал, как старый велосипед на разбитой дороге:

– Значит ли это, что ты вернешься?

– Нет. Это исключено.

– Но Анна! Твоя мать! Она должна знать, что ты жив!

Он внутренне напрягся, как будто мысль о том, чтобы явиться домой, вызывала в нем сильнейший протест.

– Подумай сама, много ли утешения будет в том, что ее сын жив, но ничего не знает о ней? То, что сейчас связывает меня с ней, биологическая оболочка. Я не помню ничего из того, что обычно объединяет мать и сына или вообще близких людей. Нет ни любви, ни общих воспоминаний, никакого внутреннего трепета – ничего. Никакого остова, на который можно было бы нарастить ее уверенность в том, что ее сын действительно жив. Ты понимаешь?

Он сосредоточенно посмотрел на меня, как будто говорил на чужом ему языке и не был уверен, что смысл его слов доходит до меня. Мое ошарашенное лицо, должно быть, намекало именно на непонимание, хотя на самом деле я поразилась тому, насколько точно и ясно он выражает свои чувства. Нет, это невозможно! Я верю, что за год можно научиться драться, пристойно одеваться и даже оказывать первую помощь шагающим под колеса психопаткам, но разве возможно научиться так излагать свои мысли?

– Я понимаю тебя, – закивала я. – Ты хочешь знать, будет ли ей достаточно внешней оболочки, чтобы признать в тебе сына? Потому что внутри ты теперь… совсем другой.

– Можно и так сказать.

– Конечно, этого будет достаточно! И она приложит все усилия, чтобы помочь тебе все вспомнить! Как и я.

– Помочь вспомнить? О нет, спасибо. В этом нет необходимости.

Я запнулась.

– То есть… подожди. Ты не хочешь ничего вспоминать? Ничего не хочешь знать обо всех тех людях, которые любили тебя, и поддерживали, и…

– Именно.

– Но…

– Послушай, – он снова уставился на меня, – кажется, я должен пояснить. Мне жаль, что вы потеряли Феликса, или как там его звали. Мне жаль эту женщину, его мать, и все такое, но я – уже не он. Возможно, большинство потерявших память находятся в полнейшей дезориентации по поводу того, кто они есть. Но что касается меня, – я после этой… амнезии в полной мере ощущаю свое эго, в полной мере осознаю, что нынешний я – уже другая, совсем другая личность. И мне нет дела до моей прошлой жизни, до жизни того человека, Феликса. Мне нет дела до него и проблем, которые он после себя оставил.

Я съежилась в комок. Меня снова накрыло ощущение, что это двойник Феликса, который выглядит как он, имеет тот же тембр голоса и цвет глаз, но на самом деле это кто-то другой. И этот кто-то сейчас не в самом радужном настроении.

– Если ты не собираешься возвращаться, то зачем ты вообще позвал меня сюда? Зачем все это?

– Решил, что ты заслуживаешь знать немного больше, чем все остальные.

– Мне нужно выпить, – прошептала я. – Что-то в горле пересохло.

– Например? – беззаботно спросил Феликс, словно секунду назад мы обсуждали погоду или ранний прилет скворцов.

– Виски, – ледяным голосом сказала я.

– Виски, – повторил он подошедшей официантке. И тут же добавил, кивнув в мою сторону:

– И сок ребенку.

Официантка достала блокнотик и улыбнулась Феликсу самой игривой улыбкой из своего арсенала.

– Ребенок? – раздраженно прошипела я, как только официантка, виляя бедрами (юбка явно была ей мала), отошла от стола. – Где ты видишь тут ребенка?

– А сколько тебе? Пятнадцать? Шестнадцать?

По-видимому, мое искусство выглядеть презентабельно, взросло и по-деловому не действовало на Феликса. Он вообще не воспринимал меня всерьез!

– Не намного меньше, чем тебе!

– Да ну? – удивился Феликс. Похоже, он ждал пояснений.

– Мне семнадцать. А тебе всего-то двадцать два.

– Серьезно? Я был уверен, что мне… несколько больше, – задумчиво сказал он. – Чего еще я о себе не знаю?

И тут меня осенило. Ведь он ничего не знает не только обо мне, но и о себе! Интерес в его глазах заставил меня встрепенуться. Он ничего о себе не знает! Я лихорадочно соображала, какую из всего этого можно извлечь пользу.

– Слушай, – быстро заговорила я, оглядываясь по сторонам (наверно так выглядит дилер, толкающий экстази на дискотеках). – Я могу рассказать все, что знаю о тебе, все! В обмен на пустяк: ты приедешь к Анне, чтобы она просто смогла обнять тебя и наконец избавиться от своих кошмаров. Мы живем в Симферополе, это не займет много твоего времени, а потом езжай на все четыре стороны. Она отпустит тебя! Ей будет достаточно того, что ты жив и начал новую жизнь, и…

– Я сомневаюсь, – резко ответил Феликс (как будто у него своего экстази было валом).

– В ч-чем именно? В том, что она захочет отпустить тебя? Конечно, ей будет тяжело, но…

– Я сомневаюсь в том, что ты сможешь предоставить мне сколько-нибудь актуальную информацию обо мне самом.

– Феликс! Я прожила с тобой под одной крышей несколько лет! А после того как ты уехал, я кучу времени провожу рядом с твоей матерью! Я знаю о тебе ВСЕ!

Он какое-то время очень странно смотрел на меня: на его лице было написано сожаление с примесью насмешки, – и наконец выдал:

– Хорошо. По рукам.

Неужели мои догадки оказались верны и я нащупала те тайные рычаги, которые наконец заставят его поехать к матери? Я еле сдерживала щенячий восторг, который, впрочем, тут же сменился сильными подозрениями.

– Ты обещаешь? Если я расскажу тебе все о Феликсе, ты…

– Зачем же все. Мне достаточно лишь некоторых сведений.

– Все что угодно! Что ты хочешь знать?

Феликс придвинулся поближе, положил локти на стол, нервно прошелся пальцами по волосам. Его лицо превратилось в неподвижную маску, черты стали до неузнаваемости жесткими. Я смогла различить свое отражение в его зрачках – он смотрел на меня в упор, не моргая:

– Расскажи мне, как долго я сидел на героине, прежде чем дело закончилось передозировкой и клинической смертью, расскажи, как быстро я сообразил, что мертвые куда охотней расстаются со своими кошельками, чем живые. Да, все эти месяцы, пока меня не было, я грабил, а если мешали грабить – убивал. Ты наверно в курсе, что в столице полно непуганых богатеек? А грязную выручку спускал на наркотики. Но, может быть, ты знаешь обо мне еще что-нибудь существенное?

Сказанное оглушило меня, как удар топора. Я ощутила всеми позвонками, что это – не выдумки. Подкатила тошнота и ощущение полной дезориентации, словно меня только что сняли с карусели, на которой я провела много часов.

Оказывается, мы жили в разных мирах. Теперь я поняла, как смехотворно выглядели мои попытки затащить его в свою реальность: в мир школьных книжек и плачущих мам – из мира шприцев и патронов. Цыпленок пригласил стервятника поклевать зернышек в его сарае!

Я пришла в себя от легкого стука двух стаканов по поверхности стола. И пока Феликс разглядывал нижнее белье официантки в вырезе ее кофточки (та явно неслучайно наклонилась пониже), я схватила стакан с виски и сделала три больших глотка. По пищеводу внутрь потекло расплавленное тепло, краски мгновенно стали ярче, запахи – резче. «Так-то лучше, Лика Вернер! Впишите в свое резюме: умею быстро пить крепкие напитки, пока не отобрали. И-хо-хо!»

Сейчас перестанут трястись колени, я встану с этого проклятого стула, выйду из этого проклятого ресторана и буду бежать отсюда так быстро, как только смогу! На этот раз с меня точно хватит. С меня хватит!

– Что-нибудь еще? – проворковала официантка, обращаясь к Феликсу. Ох, знала бы эта курица, кому она строит глазки…

– Да! Счет! – рявкнула я.

Порылась в сумке, бросила на стол купюру покрупнее, игнорируя тот факт, что монстр все еще сидит напротив и внимательно на меня смотрит, вдруг потеряв интерес к лифчику официантки. Потом решительно встала и сделала шаг по направлению к выходу. В ту же секунду мои колени подкосились, как на хорошо смазанных шарнирах, углы обзора залило пульсирующей чернотой, и я отключилась.

– Я люблю тебя. В самый первый раз, когда я увидел тебя, я сказал себе: «Мы две половики одного гамбургера»…

– Ч-что? – пробормотала я и открыла глаза.

– Я знаю, тебе нужно время, но я готов ждать сколько угодно.

Передо мной сидел совершенно незнакомый мужик: слегка пьяный, небритый и бесконечно счастливый – и чертил пальцем круги на моей ладони. Я покосилась на рыжий локон, щекотавший мне висок, на свою пухлую белую руку с огромными накладными когтями и на внушительную грудь, колыхавшуюся прямо под моим подбородком. Моя левая рука держала большой стакан пива «Карлсберг».

– Вот черт, – выругалась я, оглядываясь по сторонам. Снова выбросило! И в самый неподходящий момент. Но я все еще в ресторане гостиницы, хвала Всевышнему!

– Я знаю, – засмеялся мужик. – Я сам не ожидал, что ни хрена не смогу сопротивляться твоим чарам, Ленка!

– Ты такой… лапуля, – выдавила я из вежливости, идиотически улыбаясь, – но мне надо… уйти.

Я отставила стакан, встала из-за стола и в ту же секунду поняла, что ноги не держат меня! «Ох, Лена, сколько же ты выпила?» Голова трещала, как орех под подошвой ботинка.

– Лен, я помогу! До туалета? – мой поклонник, пошатываясь, вскочил.

– Я сама! – взвизгнула я, стряхивая его руку, и потопала к барной стойке. От барной стойки я легко найду дорогу к своему телу!

И тут меня чуть не снесла с ног массивная фигура с безжизненным телом на руках: Феликс нес меня к выходу.

– Что с ней? Я могу помочь? – заплетающимся языком вымолвила я, загораживая ему дорогу к выходу.

– Вряд ли, – сказал он, игнорируя мой первый вопрос.

– М-может, все-таки нужна к-какая-то помо…

– Нет, спасибо! – рявкнул он, в два шага обошел меня и быстро зашагал к выходу.

Я ринулась за ним, задевая столы и натыкаясь на людей. В голове булькала каша, тошнило и шатало во все стороны. Я кое-как выползла на улицу и охнула: серебристая машина, которую я не успела толком рассмотреть, сверкнула в темноте габаритами и стремительно скрылась за поворотом. Бежать за тачкой, как в прошлый раз, я была не в состоянии. Я села на ступеньку и сжала голову руками. И что теперь?

– Ленка, вот ты где! Любовь моя!

Лапуля, запыхавшись, сел рядом.

– Мои откровения испугали тебя не на шутку?

Я поежилась от неожиданной уместности этой фразы. Толстяк приобнял меня и приложился губами к шее. «Терпи, Вернер, ты не имеешь права дать Лапуле по морде. Во имя их с Ленкой светлой любви».

– Прохладно. Я думаю, надо вернуться, – поежился он.

– Да… вернуться, – прошептала я, тяжело дыша. – Если я смогу.

– Ты о ступеньках? Сможешь, Ленусик, мы по одной ступенечке, потихоньку да залезем наверх, держись за меня, – заворковал Лапуля.

Меня шатало из стороны в сторону, в глазах двоилось.

– Раз, два, – я, кряхтя, влезла на первую ступеньку.

– Три, четыре, пять, шесть, – запел басом Лапуля, придерживая меня за талию. – Семь. Восемь. Девять…

А «десять» я не услышала.

Я открыла глаза и резко вдохнула. Река разноцветных ночных огней разбивалась о лобовое стекло, омывала машину с двух сторон и угасала где-то вне поля зрения.

Да! Моя душа умеет не только прыгать, но и летать! Я смогла вернуться в себя, преодолев нешуточное расстояние. Если скорость, с которой машина сейчас неслась по трассе, умножить на время, пока я была в отключке, то получится добрый десяток километров! (Общение с Ковалевской явно шло мне на пользу.) Впрочем, скачка эндорфинов хватило всего на три секунды. Я сглотнула, все еще чувствуя горечь виски во рту. Пока у меня не слишком много поводов радоваться. Со мной рядом сидел наркоман и убийца. Нас связывали узы формального родства, но этот человек ничего об этом не помнил и не хотел вспоминать. Похоже, я только сейчас начала осознавать, во что вляпалась.

Я уловила боковым зрением его плечо, вытянутую руку и расслабленную ладонь на руле. Я первый раз видела, как Феликс ведет машину.

– Мне не стоило выкладывать все, прости. Я не думал, что дело дойдет до обморока, – сказал он, заметив, что я пришла в себя. – Ты была такой самоуверенной, убеждая меня, что все знаешь о нем… Я больше не знал, как тебя остановить.

Я смотрела прямо перед собой.

– Куда ты везешь меня? Ты сделаешь мне больно? – пробормотала я, хватая воздух в промежутках между словами. Я чувствовала, еще чуть-чуть, и у меня зашевелятся волосы на голове.

– Что? – переспросил Феликс.

– Я не хочу умирать.

– Я не настолько плохо вожу машину, – отшутился он, но я не сразу сообразила, что это шутка. Панические нотки в моем голосе заставили его сбавить скорость, он повернулся ко мне:

– У тебя паранойя. Это раз. И тебе не стоило пить виски, это два.

– При чем тут паранойя?! Я всего лишь нахожусь в машине у человека, который способен убить! Если это правда, – в глубине души я все еще лелеяла крохотную надежду, что он просто все выдумал и сейчас признается в этом.

– Правда. Но она относится к тому, кем я был, – не ко мне. Я ничего об этом не помню. И к тому, что делали эти руки, не имею никакого отношения.

Феликс на секунду оторвал руки от руля, разворачивая их ладонями вверх.

– Ну да, может, у тебя есть еще нимб на батарейках? – не сдержалась я, хотя следовало бы. Этот новый, странный Феликс пугал меня до смерти.

– Нимб мне не к лицу. Еще вопросы?

– Откуда же ты знаешь о том, что сделал, если потом потерял память?

– Скажем так. Есть люди, которые помогли мне разузнать кое-что о себе.

Меня мучили противоречивые чувства: волнение, страх, интерес и странное оцепенение. Как будто я вдруг повстречала соседского пса, которого не видела много лет, и теперь отчаянно пыталась вспомнить, кусается он или нет.

– Куда мы едем? – напряглась я. Машин стало совсем мало, куда-то пропали роскошные здания и витрины. Мы ехали по широкой трассе, по обе стороны от которой высились ровные ряды фонарей и деревьев.

– Домой.

– Я не хочу! – дернулась я.

– Домой к тебе. Кажется, сегодня вечером ты упустила свой поезд.

Я ошарашенно уставилась на него.

– Но ты не можешь знать куда!

– В Симферополь. Ты сама сказала, где живешь.

«К тебе домой. В Симферополь» – эти слова как будто повисли в воздухе. Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы до конца осознать их смысл.

– И ты… ты покажешься Анне?

– Да, но это будет спектаклем, не более того. И завтра же я должен уехать.

Ох… Бояться кого-то до чертиков, но при этом испытывать благодарность – такого со мной еще не случалось.

– Не обязательно везти меня. Я могу доехать сама. Поездом.

– Все еще боишься?

– Очень, – выдавила я, втайне рассчитывая на то, что чистосердечное признание смягчит приговор.

– Ты в целости и сохранности доедешь домой. Я обещаю.

Что-то внутри меня перестало дергаться и клокотать, словно под кипящей кастрюлей убавили огонь.

– А если я передумаю, ты всегда можешь отправить меня в нокаут, вчера у тебя почти получилось.

Я почувствовала, как к лицу приливает кровь. Сейчас, зная, кто он есть на самом деле, у меня бы вряд ли хватило смелости ударить его. Человек в здравом уме не станет тыкать палкой в зверя.

– Учитывая т-твое прошлое, я думаю, это будет не самой лучшей затеей.

– Прекрати бояться меня, – повторил он, и мне отчего-то сразу захотелось поверить ему. Это его вновь приобретенное умение особенно настораживало меня. Заставь человека верить тебе – и сложно будет представить более легкую добычу: она будет танцевать под звуки затачиваемого ножа.

– И это не мое прошлое, а прошлое Феликса, – добавил он. – Так его звали?

Я кивнула и осмелилась спросить:

– А как зовешь себя ты?

Он какое-то время молчал, словно у него был десяток имен и сейчас он раздумывал, какое из них выбрать. И наконец, к моему разочарованию, сказал:

– Можешь звать меня как привыкла – Феликс.

– Нет, я хочу знать, – уперлась я. – Давай так: ты скажешь, как теперь зовут тебя, а я скажу, как зовут меня.

– Тебя зовут Лика.

Я уставилась на него с испугом.

– Вчера твои подруги неоднократно выкрикивали твое имя, пока ты была без сознания.

«Подруги!» Ох, я совсем забыла!

– Я должна каждый час звонить и отчитываться, что со мной все хорошо, – объяснила я. – Иначе мне конец.

– Пока ты была без сознания, он звонил несколько раз.

– Проклятье! – я наконец выкопала мобилку из недр сумки: восемь не отвеченных звонков от Альки! Я приложила телефон к уху и через несколько секунд начала терпеливо выслушивать Алькины вопли.

Алька была не на шутку перепугана и орала на меня добрых десять минут, причем используя такие выражения, какие я от нее слышала впервые.

– Где ты? – наконец спросила она, отдышавшись.

– Еду домой.

– Слава богу! А что, из Киева есть какие-то ночные поезда? Когда будешь?

Ох, если бы они знали, где я сейчас и с кем, мне было бы куда спокойней…

– Аля, слушай внимательно. Серебристое авто… – тихо начала я, собираясь выложить Альке подробное описание машины, в которой ехала. Если со мной что-то случится, они смогут найти того, кто видел меня в последний раз. Внутри снова забурлил страх.

Мне показалось, что Феликс с неудовольствием посмотрел на меня.

– Скажи мне марку своей машины и регистрационный номер, – повернулась я к нему, не особо надеясь на внятный ответ. Наглость – второе счастье, и кроме нее, у меня сейчас больше ничего не было.

К моему изумлению, он спокойно назвал мне все буквы и цифры.

– Альхен, запиши, пожалуйста, это очень важно, – начала я и…

Запнулась.

– Лика! Говори! Что за серебристое авто?! – бушевала Алька в трубке.

Я оглянулась на Феликса. И в этот момент он тоже повернул голову и встретился со мной глазами, как будто говоря: «Хорошо подумай, прежде чем делать это».

– Я… – все слова вдруг застряли в горле. – Алекс, я считаю, что машина серебристо-серого цвета наилучшим образом подчеркнет цвет моих глаз! Запиши, чтоб я не забыла! Моя первая машина будет именно такой!

Алька заорала прямо в ухо:

– Вернер, ты что, пьяна?

– Есть немного, – сказала я, радуясь, что хоть что-то из сказанного будет чистой правдой.

– Держи телефон рядом! – прорычала Алька. – И не дай бог ты снова не будешь брать трубку!

– Нет-нет, Бог такого больше не допустит, – отшутилась я, запихнула телефон в сумку и уронила затылок на подголовник.

Феликс повернулся ко мне:

– На всякий случай собиралась описать ей машину? Почему передумала?

Я помолчала, уставившись в непроглядную темноту за окном. Это действие алкоголя или подобные жуткие мысли сами собой могли прийти в мою голову?

– Я не могу сдать им тебя. Если я завтра не приеду домой, то Алька поднимет на уши всю милицию в городе. Ее мать – следователь и из-под земли тебя достанет. Но Анна – она не переживет все это. Так что лучше пусть никто ничего не знает. Даже если это плохо для меня закончится…

Феликс затормозил так резко, что если б не ремень, то я бы непременно треснулась лбом об стекло. Машина остановилась, он повернулся ко мне и одарил очередным невыносимым, сумрачным взглядом:

– Послушай-ка. Мне осточертело видеть, как ты сидишь рядом и смотришь на меня, как на чудовище, готовое в любую секунду растерзать тебя в клочья. Я бы с удовольствием сейчас вернулся назад в город, высадил тебя на вокзале, где бы ты не спеша выискивала билеты на ближайшие поезда, радостно тряслась по пятнадцать часов в вагоне и занималась прочими глупостями, но у меня слишком мало времени. Завтра утром я планирую быть в Симферополе, сделать все, о чем ты меня так просишь, и уже вечером отправиться в обратный путь. Поэтому вокзал отменяется, и я буду весьма благодарен, если ты перестанешь пороть всякую чушь и трястись, как эпилептик. Я не причиню тебе вреда! Что мне, черт возьми, сделать, чтобы ты наконец взяла себя в руки?

Феликс смотрел на меня с таким упреком, что я начала сомневаться, кто же из нас настоящее чудовище. Физическое и моральное истощение от приключений последних дней и тот факт, что я нахожусь ночью в машине человека, которого, как оказалось, совсем не знаю, – все это здорово проехалось по моей психике.

– Пожалуйста, я не хотела тебя злить, – пробормотала я, совсем потеряв голос от страха.

Кажется, Феликс ожидал от меня какого-то другого ответа и, не получив его, разозлился. Он вышел из машины, открыл мою дверь и, не особо церемонясь, вытащил за локоть наружу.

Ох, он же не собирается бросить меня на окраине города в такое время? Я знала, что при желании умею приводить людей в бешенство, но чтобы так быстро? Феликс обвел меня вокруг машины и ткнул пальцем в табличку с номерами.

– Быстро. Звони подруге и диктуй номер.

– Нет, – уперлась я.

– Или диктуешь номер, или я беру первого попавшегося попутчика.

– Зачем попутчика? – пискнула я и тут же ошарашенно замолкла. Я впервые разглядела машину снаружи: спортивная «ауди» оттенка… да ее словно облили жидким серебром. Я не была сильна в марках и моделях машин, но две вещи были ясны как божий день: во-первых, я еще никогда не видела ничего подобного, и, во-вторых, Феликс последние полгода времени даром не терял.

– С попутчиком тебе будет не так страшно, не так ли?

– Это смотря еще что за попутчик, – пробубнила я, с трудом отрывая глаза от машины.

– Я выберу кого-нибудь пострашнее. Кого-нибудь, кого бы ты смогла по-настоящему испугаться.

По моему лицу начала расползаться улыбка.

– И куда же ты посадишь третьего человека? Утрамбуешь в багажник?

– Да, – с наигранной решимостью сказал он. – Ты уже в курсе, я на многое способен.

Я рассмеялась. Во мне что-то переломилось. Я вдруг осознала, что стою посреди совершенно пустой дороги, под завораживающим, усеянным звездами небом; и что человек, которого я давным-давно считала мертвым, стоит рядом со мной; и что у меня впереди целая – и единственная – ночь, когда я могу задать ему все свои вопросы и узнать, что же с ним случилось. Разве все это не стоит того, чтобы пренебречь своим страхом?

– Я не буду никому звонить, – вздохнула я и, помолчав, добавила: – И бояться тоже не буду.

Феликс продолжал недовольно смотреть на меня.

– Я обещаю.

Кажется, он не очень поверил, но внешне расслабился.

– Тебе придется пообещать мне еще две вещи.

Я наконец перестала таращиться на эту потрясающую машину и переключилась на Феликса.

– О моем возвращении никто, кроме твоей семьи, не должен узнать. Ни одна живая душа. Если это условие невыполнимо, то еще не поздно повернуть обратно.

– Я обещаю, – без колебаний сказала я. Что-что, а хранить секреты я умела.

– И второе: ты не будешь пытаться остановить меня, когда я решу уехать.

– А уехать ты намерен завтра же?

– Да.

Это условие мне совсем не понравилось, но я была не в том положении, чтобы спорить.

– Обещаю.

Я забралась в салон и, как только мы тронулись, повернулась к нему и задала первый вопрос из той тысячи, что вертелась у меня на языке:

– Феликс, откуда у тебя такая машина?

– Моя… новая семья располагает… некоторыми средствами, – ответил он, тщательно подбирая слова.

Я не ожидала, что слова «новая семья» так уколют мое сердце.

– Та юная блондинка – одна из них?

– Да.

Так вот оно что… Скорей всего, он удачно женился. А эта блондинка – его приемная дочь. Или… Да я скорее съем жука, чем поверю, что она – его жена.

– Она твоя жена?

– Нет!

Мне показалось, что он вот-вот рассмеется.

– Она скорее… сестра, – его голос был полон странного веселья.

Второй укол в сердце. Я боялась, что мой очередной вопрос пробьет в моем сердце дыру размером со спутниковую тарелку, но все же спросила:

– И у тебя есть новые мать и отец?

– Вместо параноидальных намеков ты решила добить меня вопросами личного характера? – поинтересовался он.

Я вдруг испугалась, что он больше не станет отвечать на мои вопросы, и залепетала, нервно теребя в руках ленту ремня:

– Феликс, пожалуйста. Ты не представляешь, как много я думала о том, что же с тобой случилось, как я хотела, чтобы ты объявился и весь этот кошмар закончился. И вот ты сидишь рядом, и у меня всего одна ночь, чтобы узнать хоть что-нибудь. Узнать, что произошло, кто те люди, которых ты теперь называешь семьей, чем ты живешь. Я обещаю, что никак не воспользуюсь этой информацией.

– Хорошо, – не сразу ответил он.

Я поглядывала на него уголком глаза и чувствовала, что это решение далось ему нелегко. Как будто он сжалился надо мной, уступил мне вопреки каким-то своим правилам. Я чувствовала и мысленно благодарила его за это.

– Несколько месяцев назад очнулся в частной наркологической клинике. Кто-то увидел меня в подъезде дома и вызвал скорую. У меня была передозировка и клиническая смерть, но, как видишь, вытащили. На тот момент я уже ничего не помнил о прошлой жизни… Мое лечение в клинике, как потом оказалось, оплачивали незнакомые мне люди. Изабелла – одна из них. Вот, пожалуй, и все.

Значит, все было гораздо хуже, чем я предполагала. Мы потеряли Феликса задолго до того, как он исчез.

– Почему они, эти люди, оплачивали твое лечение?

– Наверно им показалось, что я хороший человек, – усмехнулся он.

– Нет, серьезно!

– Я не знаю почему. Но факт остается фактом: они вытащили меня, и только благодаря им я сейчас здесь.

– И ничего за это не потребовали взамен? С чего бы им спасать тебя?

Он пожал плечами.

– Взамен? Ничего.

Я чувствовала, что он чего-то недоговаривает, но высказать ему свои подозрения значило оборвать те тонкие нити, которые наконец протянулись между нами. Я не хотела этого, мне еще о многом хотелось спросить.

– Куда делись твои татуировки?

– Ничего о них не знаю. Это их ты искала на моих руках?

– Угу, – еле слышно призналась я, вспоминая, как чуть не сорвала с него рубашку. – А что было потом? Каким образом ты столькому научился за несколько месяцев?

– Что ты понимаешь под «стольким»?

– Ну брось. Ты знаешь, о чем я. Водить машину, оказывать первую помощь, раздавать тумаки направо и налево. Как будто всю жизнь только этим и занимался. Все, что умеешь ты, – Феликс не умел!

– Когда он ушел из дома?

– А что? Ты пропал прошлой осенью. Примерно восемь месяцев назад.

– Ну, значит, у него было достаточно времени, чтобы всему этому научиться.

– Учиться?! Принимая во внимание твой рассказ, я думаю, у него были дела поинтересней, чем учиться – чему бы то ни было. Кажется, ты многого недоговариваешь.

Я повернулась к нему и сердито уставилась на него. Сейчас в нем не было ничего от Феликса. Волосы, лоб, сосредоточенный взгляд, нос, подбородок – я словно видела это все впервые. Такой знакомый и чужой одновременно. Таинственный, как сумерки, как темная вода. Он молчал.

– Феликс, я хочу большего, – начала упрашивать я.

Он вскинул брови.

– Ну я имею в виду, что… – засуетилась я, краснея, – что хочу больше подробностей.

– Я понял, – улыбнулся он, в открытую упиваясь моим смущением. – Однако – нет.

– Фели…

– Лика, все это касается не только меня, но и моей семьи. Я волен делать со своими секретами все что захочу, но чужие обязан хранить. Я и так сказал больше, чем следовало.

Сразу два чувства полоснули по нервам: очередной укол ревности при упоминании его «новой семьи» и необъяснимое смущение – он первый раз обратился ко мне по имени.

Время близилось к полуночи, я изводила Феликса вопросами, но чем больше я спрашивала, тем меньше понимала. Его ответов, кусочков пазла, было слишком мало, чтобы нарисовать цельную картину его новой жизни. Что бы он ни говорил, моей первой реакцией всегда был внутренний протест: «Это слишком невероятно, чтобы быть правдой!» Но стоило мне посмотреть на него, и мой скепсис сходил на нет. Он вел машину – спокойный, сосредоточенный, безупречный. Именно безупречный, потому что его сложно было в чем-то упрекнуть. Хотя мне очень хотелось.

– Где ты живешь сейчас? Судя по номерам машины, не в Украине? Что это за такой красный ромбик с белым крестиком на твоем номерном знаке? – я начала новый этап допросов.

– Нет, хватит, – отмахнулся тот. – Теперь моя очередь. Пора бы рассказать что-то взамен.

– Зачем? Ты столько раз давал понять, как мы все тебе безразличны, что я не совсем понимаю, зачем тебе что-то рассказывать.

– Если бы были совсем безразличны, то я бы не мчал сейчас на другой конец страны сломя голову.

– Не мчал бы, однако оставаться не будешь тоже. Завтра покажешься Анне и сразу же уедешь, так? – вздохнула я. – Ты не собираешься тратить на это много своего времени?

– Даже если бы хотел остаться, то не смог бы.

С приближением минуты Икс я все больше начинала сомневаться в том, что Анна сможет просто взять и отпустить его. Почему, черт возьми, все всегда так сложно? Почему не бывает как в дурацких бразильских сериалах: он потерялся, потом нашелся, а потом все жили долго и счастливо…

– Значит, хочешь что-нибудь знать? Я учусь в одиннадцатом классе, мое имя ты знаешь, планов на будущее нет, талантов особенных нет, на здоровье не жалуюсь, – сказала я и отвернулась.

– Мне кажется, ты не до конца откровенна.

– Не до конца откровенна? Кто бы говорил, – буркнула я.

– Я о здоровье. Меньше чем за сутки ты успела три раза отключиться. И часто с тобой это происходит?

Что-что, а это мне меньше всего хотелось обсуждать с кем бы то ни было.

– Нет, – отрезала я.

– Ну же, не упрямься, если будешь хорошо себя вести, я разрешу тебе еще что-нибудь спросить, – шутливо сказал Феликс.

Но мое чувство юмора окончательно подбило себе ногу. Как обычно, когда разговор заходил о моих «обмороках».

– Это слишком личное, чтобы я могла выложить об этом фактически незнакомому человеку. Да и зачем тебе это знать? Волнуешься обо мне? Не поверю. Ради праздного любопытства? Тогда тем более не вижу смысла трепаться об этом.

– Ты обращалась к врачу? – оборвал он меня, пропустив мою тираду мимо ушей.

– Не думаю, что они смогут мне помочь, – отмахнулась я.

– Это не так безобидно, как может показаться на первый взгляд. Может свидетельствовать о нарушениях в мозговом кровообращении…

– За последние пару месяцев ты успел получить еще и медицинский диплом? – съязвила я.

– Просто поверь мне. С этим не шутят.

– Просто не лезь, хорошо? Как-нибудь сама разберусь.

Я сама удивилась своей грубости. Но его сердобольные советы меня и правда раздражали. Завтра он уедет, и мы больше никогда не встретимся, так зачем разыгрывать из себя заботливого родственника?

Но с другой стороны – я заставила себя дышать ровно – мне ведь совсем не сложно рассказать что-нибудь о себе, нам еще столько часов предстоит провести в машине, зачем нагнетать обстановку? Тем более что по большому счету в его советах нет ничего оскорбительного… Я вздохнула.

– Ладно, – сдалась я. – Эти… обмороки случаются часто. Чаще всего, когда я напугана, волнуюсь или чувствую боль. Когда уровень адреналина начинает зашкаливать, меня выбра… В общем… Я теряю сознание. Иногда мне кажется, что я смогла бы контролировать все это: дыхательная гимнастика, успокоительные и так далее, но на практике все не так просто. Особенно если случается что-то неожиданное. Никогда не знаешь заранее, переползет уровень адреналина допустимую отметку или мне повезет, и я останусь в сознании…

Я перевела на него глаза и поразилась: впервые за все время нашего знакомства Феликс был по-настоящему озадачен.

– Ну что, доктор? Вы поможете мне? – ухмыльнулась я.

Он молчал. Казалось, теперь мы ненадолго поменялись ролями: я говорила всякие невероятные вещи, а он с трудом верил.

– Какие еще симптомы? – наконец спросил он.

– Больше ничего особенного, – я пожала плечами и отвела глаза. – Через некоторое время прихожу в себя. Пытаюсь забыть об этом и жить дальше.

И это все, что в моих силах, Феликс.

На часах было около трех ночи. Голова медленно наливалась свинцовой тяжестью.

– Ты собираешься вести машину всю ночь? – спросила я, сражаясь с подступающей сонливостью.

– Лимит твоих вопросов уже исчерпан, – улыбнулся он.

– Ах да, конечно. Но знай, что уснуть за рулем будет крайне подло с твоей стороны.

– Мое обещание доставить тебя домой в целости и сохранности – в силе.

– Все обещания в нашем мире – это всего лишь слова, – возразила я, закрывая глаза.

– Не мои, – просто и без всякого пафоса сказал он.

Мне снова захотелось повернуться к нему и прочитать все эмоции на его лице – все до единой. Обещания наркомана, убийцы, человека, ничего не помнящего о своей прошлой жизни, – о, безусловно им можно верить не больше, чем обещаниям душевнобольных или политиков, однако, вопреки воплям здравого смысла, я верила ему. Я повертела в голове эту странную, пугающую и одновременно умиротворенную мысль и провалилась в сон.

Несколько раз я просыпалась, не понимая, где нахожусь. Мягкий бархатный гул мотора был лучше любой колыбельной, кресло – неожиданно просторным, темнота – успокаивающей. Я поворачивала голову и видела, как Феликс сосредоточенно смотрит на дорогу, как тусклый свет приборной доски освещает его лицо. Что бы ни случилось со мной в будущем, эту ночь я запомню надолго или даже навсегда. Всего несколько часов назад я мечтала только о том, чтобы он ничего со мной не сделал. Теперь же не могла отделаться от мысли, что вряд ли я когда-нибудь буду находиться в более спокойном и безопасном месте.