VI. Расследование убийства адвоката Томаса Эрикссона принимает неожиданный оборот

Открыв четверговое совещание розыскной группы, Бекстрём для начала повернулся к Аннике Карлссон и поинтересовался относительно новостей. Все равно ведь в ее задачу входило разбираться с практическими моментами, где не требовалось особых мозгов, чтобы он в тишине и покое мог решать более сложные интеллектуальные задачи. Если верить Аннике, ничего особенного не произошло. По-прежнему никаких следов Окаре, Гарсия Гомеза или их свидетеля. Столь же плохо обстояло дело со всей четверкой Братства Ибрагимов, которую их прокурор накануне приняла решение задержать.

– Все семеро, похоже, как сквозь землю провалились, – констатировала Анника Карлссон.

– Да, куда бы они иначе делись, – согласился Бекстрём. – Как дела с автомобилем? – продолжил он и кивнул Наде.

По ее словам, с этим все обстояло не намного лучше. Конечно, оставалось несколько десятков машин, которые они еще не успели проверить, но при мысли о сотнях уже отсеянных, честно говоря, надежды было мало.

За неимением реальных предметов для обсуждения их дискуссия быстро приобрела общий характер и в качестве одной из тем возникла гипотеза, что, возможно, они выбрали неправильный маршрут, и, пожалуй, стоит начать все сначала. Коллега Альм в любом случае подкинул эту мысль, и большинство других членов розыскной группы закивали в знак согласия и даже принялись строить предположения, как все собственно могло произойти. Недовольные клиенты, конкуренты, бывшие подружки, обычные психопаты, даже соседи жертвы.

– Давайте не забывать и тех, кто живет рядом с Эрикссоном, – сказал Стигсон. – Я не могу вспомнить ни одного расследования, в котором принимал участие, где соседи вылили бы так много дерьма на жертву, как в этот раз.

– Я услышал тебя, – перебил его Бекстрём. – Проблема только в том, как нам связать их с автомобилем, картонными коробками плюс той парочкой, которую мы еще не смогли идентифицировать. Того, кто обделался на диване Эрикссона, и его подельника, оставившего свой сопливый носовой платок на месте преступления.

– Возможно, все это не имеет никакого отношения к самому убийству, – настаивал Стигсон. – И мы просто-напросто бегаем по ложному следу, скажем так.

– Что за чушь, – буркнул Бекстрём и покачал головой. – Соседи обливают Эрикссона дерьмом по той простой причине, что он был исключительным ублюдком, а в довершение всего его псина могла любого закусать до смерти. Неужели это трудно понять?

– Я согласна с тобой, Бекстрём, – сказала Анника Карлссон. – По мне, речь идет о трех вещах. Во-первых, об Эрикссоне и его подозрительных аферах. Во-вторых, о том, что Окаре, Гарсия Гомез и фон Комер каким-то образом оказались причастными к ним. В-третьих, нам надо найти двух других, сидевших и болтавших с Эрикссоном, когда события приняли неприятный оборот около половины десятого вечера. Есть какая-то связь между человеком на диване, человеком с носовым платком и тремя другими, и если мы найдем ее, все встанет на свои места.

– Приятно слышать, – сказал Бекстрём и на всякий случай посмотрел на часы. – В качестве маленькой награды за те идеи, которые вы сейчас высказали, можете отдыхать и разминать суставы целых пятнадцать минут. А потом мы все, сидящие здесь, наконец познакомимся с последними открытиями судебной медицины.

В здании полиции Сольны судмедэксперта, отвечавшего за исследование тела адвоката Томаса Эрикссона, полицейские в разговорах между собой обычно вспоминали по фамилии, очень хорошо подходившей для прозвища, пусть оно никак не соответствовало его внешности, и профессиональному отношению к делу. Доктор Лидберг был маленького роста, худой и плешивый, и, берясь за очередную работу, он всегда выполнял ее так внимательно и скрупулезно, что после него не оставалось уже никаких белых пятен. Кроме того, он обладал педагогическим даром и умел на обычном шведском доходчиво объяснить полицейским и другим непрофессионалам, до чего, собственно, дошел.

В этот день он вдобавок привел с собой солидное подкрепление. Женщину-профессора, шефа отделения судебной медицины Линчёпинга, признанного во всем мире авторитета в части повреждений, нанесенных тупыми предметами и в результате других насильственных действий, вроде обычных ударов руками и ногами. Она была среднего возраста, маленького роста и почти квадратная, а поскольку носила более простую фамилию Ханссон, полицейский юмор обошел дамочку стороной в отличие от ее коллеги Лидберга.

После обязательного бормотания и перелистывания своих бумаг Лидберг для начала извинился за задержку с заключением. К причине этого он как раз собирался перейти, а что касается самого документа, попросил своего секретаря официально переслать его им по электронной почте, как только закончит устный доклад. Он сам и его уважаемая коллега предпочитали именно такой порядок, когда речь шла о насилии в отношении адвоката Эрикссона, поскольку с точки зрения судебной медицины его случай выглядел крайне своеобразным.

– Если я сейчас начну с повреждений на голове и шее Эрикссона, то они возникли в два этапа. Во-первых, до его кончины около десяти часов вечера. И во-вторых, позднее ночью, когда он уже был мертв несколько часов и трупное окоченение успело охватить его тело, – констатировал доктор Лидберг с осторожным покашливанием.

Как раз данный отрезок забрал себе большую часть времени. Сложная головоломка, которую требовалось решить, исходя из формы ран, отдельных обломков костей разного размера, трещин разной длины, повреждений, наслаивавшихся друг на друга, изучив и оценив их в совокупности с кровоподтеками, припухлостями, царапинами и обычными синяками. Чтобы сейчас объяснить все это на обычном шведском.

– К сожалению, открывшаяся нам истина также подразумевает определенную проблему в юридическом плане, – сказал доктор Лидберг и вздохнул. – Если же говорить о повреждениях, возникших, когда он уже был мертв, они масштабные. Проще говоря, ему раскроили череп с помощью круглого, деревянного предмета диаметром порядка десяти сантиметров, предположительно бейсбольной битой старой модели или так называемой дубиной, напоминающей ее по внешнему виду. Всего речь идет где-то о десятке ударов.

– Извини, но какую сложность юридического характера ты имел в виду? – спросила Лиза Ламм и дружелюбно улыбнулась.

– Насилие, которому он подвергся еще при жизни, с большой долей вероятности, а по данному пункту я и моя уважаемая коллега согласны целиком и полностью, свелось к двум или, возможно, трем ударам кулаком.

– Я, конечно, могу показаться бестолковой, – Лиза Ламм улыбнулась еще дружелюбней, – но мне по-прежнему не понятно…

– Проблема в том, что те удары не могли убить его, – вмешалась профессор Ханссон, вперив взгляд в прокурора. – Один приходится по носу, и еще один по правой щеке. Перелом костей носа и сильное кровотечение из него. Приличный синяк под глазом, ожидавший его через несколько часов, если бы он еще был жив, но все происходит иначе – он умирает самое большее через полчаса. Вот и все, а от такого насилия он просто не мог умереть, – подвела итог дамочка, считавшаяся мировым светилом по части как раз таких причин человеческой смерти.

– Отчего же он умер тогда? – спросила Лиза Ламм, до которой, судя по ее виду, внезапно дошло, на какую проблему юридического толка намекают эскулапы.

– Адвокат Эрикссон умер от инфаркта, – ответил доктор Лидберг и снова глубоко вздохнул.

«О чем, черт возьми, говорит этот идиот? Какой инфаркт? Он ведь был слишком хилый просто-напросто», – мысленно возмутился Бекстрём.

Слово взяла профессор Ханссон. Один удар кулаком по носу, перелом его костей и сильное кровотечение из него, но от подобного не умирают. Удар по правой щеке, приличная гематома, но даже ни о какой потере сознания не шла речь. Кроме того, еще одно повреждение. Перелом правого запястья, возникший в результате того, что кто-то, схватив адвоката за руку, скрутил ему кисть наружу и одновременно дернул вниз. Наверняка очень сильная боль, но тоже никак не причина смерти.

Эрикссон умер от обширного инфаркта, случившегося немного позже. Наличие у него проблем с сердцем подтверждает его медицинская карта. Впервые их диагностировали десять лет назад. Врач предложил ему обычное лечение, но как слишком часто случалось со многими больными-сердечниками до него, он пренебрежительно относился и к нему, и к своему образу жизни вообще. Пил слишком много, ел жирное, гулял очень мало, работал чересчур много, нервничал больше, чем его организм мог вынести.

Поэтому за три года до того, как он умер, у него случился первый инфаркт прямо во время судебного разбирательства. Он попал в отделение скорой помощи Каролинской больницы и оставался там несколько дней. Тогда же его тщательно обследовали и констатировали, что, судя по симптомам, он является типичным пациентом-сердечником. Однако, восстановившись, он продолжил вести тот же убийственный для него образ жизни.

– Конечно, избиение, которому он подвергся, в комбинации с сильным стрессом, наверняка пережитым им, скорей всего, и спровоцировали инфаркт, фактически убивший его, – констатировала профессор Ханссон.

– А юридическая проблема, вытекающая из этого, наверняка лучше понятна тебе, чем мне, – продолжила она, повернувшись к Лизе Ламм.

– Нанесение телесных повреждений и как результат причинение смерти по неосторожности, – сказала Лиза Ламм и кивнула в знак согласия.

– Да, именно так суды обычно трактуют такие дела, – согласилась Ханссон. – По крайней мере, в тех случаях, когда я сама принимала участие.

Через пять минут она и ее коллега поблагодарили Лизу Ламм и ее коллег-сыщиков за предоставленную им возможность выступить. Они также выразили готовность, при необходимости, снова прийти на помощь по первому зову, а в остальном пожелали стражам закона удачи в охоте за их преступником. И выразили надежду о скорой встрече в суде.

– Ага, да, – сказала Лиза Ламм, как только их посетители закрыли за собой дверь. – Помогите мне. Что мы делаем сейчас?

– Все обычное. – Бекстрём медленно кивнул. – Постараемся найти того, кто дал Эрикссону по морде, а разобравшись с этой мелочью, сможем возобновить научные дебаты.

– Приятно слышать, что у нас полное согласие, – сказала Лиза Ламм, и в это самое мгновение в комнату, где они сидели, без стука вошел Тойвонен.

«Все хорошо не бывает, стоит только избавиться от двух чокнутых докторишек, как им на смену заявляется заурядный финик», – подумал Бекстрём.

– Кроме того, мы, естественно, постараемся забрать Окаре, Гарсия Гомеза и нашего свидетеля, – сказала Анника Карлссон. – Во всяком случае, с целью избежать дальнейших проблем. Добро пожаловать, Тойвонен, – продолжила она и улыбнулась их новому посетителю. – Ты только что пропустил судебно-медицинскую сенсацию дня.

– Я знаю, – сказал Тойвонен. – Но пришел сюда не поэтому. К сожалению, боюсь, все обстоит еще гораздо хуже, – добавил он, присаживаясь к ним за стол.

В 1:23:20 пилот опаздывавшего на три часа самолета компании «Райанэйр» связался с башней управления полетами аэропорта Скавста. Он заходил на посадку с северной стороны, находился на высоте трехсот метров и рассчитывал приземлиться через две минуты. Однако на расстоянии шести километров к северу от посадочной полосы обнаружил два горящих автомобиля на дороге, ведущей к одиноко расположенному в лесу дому. И прежде всего, хотел убедиться, что замеченный им пожар никак не отразится на работе аэропорта и на его возможности закончить начатый маневр.

Диспетчер уведомил летчика, что тому не о чем волноваться, в то время как его коллега известил полицию и пожарных Нючёпинга, и в виде исключения все сложилось столь удачно, что огнеборцы находились всего в паре километров от пылающих машин. Просто часом ранее прошла ложная тревога о возгорании на электроподстанции в десяти километрах к западу от Скавсты, и они получили новый сигнал, когда возвращались к себе на базу.

В результате через три минуты оказались на месте. С автомобилями, однако, им особенно нечего было делать, поскольку те уже полыхали вовсю. В отличие от близлежащего дома, традиционного шведского типа, где огонь еще не набрал силу.

Если бы все происходило как обычно, он уже успел бы сгореть дотла, естественно, за исключением фундамента, но на этот раз все получилось иначе. Просто полчаса назад прошел настоящий ливень, и в совокупности с коротким временем прибытия пожарных пламя удалось погасить, так что большая часть строения уцелела. И оно не стало идеальным местом преступления. Да, прилично обгорел первый этаж, дым и копоть проникли на второй этаж и чердак, плюс, прежде чем удалось обуздать огонь, пожарные вылили на дом тонны воды. Но на том все и закончилось. В отличие от автомобилей, от которых остались только два обгоревших металлических остова с оплавившимися колесами.

Тойвонен переговорил с работавшими на месте коллегами и с командиром пожарных. В десяти метрах от первой машины нашли первый труп. А в доме еще двух покойников, и никто из них, похоже, не погиб в результате пожара.

– И первым из найденных оказался Окаре, его уже идентифицировали. У него пулевые и ножевые ранения, и на всякий случай сначала ему на шее затянули петлю из стальной проволоки и повесили его на ближайшем дереве. Если не считать того, что он мертв, Окаре находится в приличном состоянии, и подробнее, в каком порядке все с ним происходило, наш судмедэксперт наверняка сумеет разобраться.

– Значит, он лежал у остатков машины, стоявшей на дороге в ста метрах от дома? – спросила Анника Карлссон.

– Да, – подтвердил Тойвонен.

– Если говорить о двух других, обнаруженных в самом доме, то один из них, вероятно, Гарсия Гомез, а со вторым все обстоит столь плохо, что это, скорей всего, наш свидетель-таксист, – констатировал Тойвонен, зло посмотрев на своего коллегу Эверта Бекстрёма.

– И отчего они умерли? – поинтересовался Альм.

– Едва ли от естественных причин, – ответил Тойвонен. – Когда я разговаривал с экспертами полчаса назад, они, кстати, были на месте уже около четырех утра, то, по их данным, обоих вроде бы застрелили выстрелами в голову. До того как начался пожар, если кому-то интересно. Судмедэксперт тоже побывал там и взглянул на трупы, поэтому, наверное, их словам можно верить, – констатировал Тойвонен и многозначительно пожал плечами.

– Что-то здесь не сходится, – сказала Анника Карлссон и покачала головой. – Они ведь не только оказались в одном месте, их еще застрелили одновременно.

«Я же говорила ему, – подумала она. – Если бы он послушался меня, был бы жив сейчас».

– А по-моему, все логично, – возразил Тойвонен. – Проблема скорее в том, что мы пока не в состоянии просчитать ход событий. Стоит нам сделать это, и все встанет на свои места.

– А кто занимается расследованием? – спросила Лиза Ламм.

– К счастью, не Сольна, – ответил Тойвонен, снова одарив Бекстрёма злым взглядом. – Криминальная полиция Сёдерманланда при содействии столичных коллег и людей из Государственной комиссии по убийствам. Насколько мне известно.

– Приятно слышать, – заметил Бекстрём с дружеской улыбкой. – С этими разборками в организованной преступности немудрено и голову сломать. Сначала могут шлепнуть кого-то из байкерской братии, а в конце конце кто-то поубивает половину мусульманской общины.

– Не волнуйся, – сказал Тойвонен. – Тогда ведь это в любом случае не попадет на твой письменный стол. Кроме того, я могу успокоить тебя еще по одному пункту.

– Приятно слышать, – буркнул Бекстрём. – Я горю от нетерпения.

– В любом случае не Окаре задал взбучку Эрикссону.

– Вот как? И откуда такая уверенность?

– Я столь же уверен в этом, как и в том, что Окаре и Гарсия Гомез появляются позднее ночью. Пока Гарсия Гомез измывается над трупом и перерезает горло его собаке, Окаре сидит на улице в мерсе, на котором они приехали.

– Один вопрос, – не унимался Бекстрём. – Откуда у тебя такие данные?

– Знаю, и все, – ответил Тойвонен. – А поскольку у меня нет желания прочитать об этом в газете, тебе придется поверить мне на слово.

– Я услышал тебя, – сказал Бекстрём и пожал плечами.

«Финик, похоже, совсем с катушек съехал, – подумал он. – Возможно, сидел в бане и пил полночи».

Тойвонен покинул их, а Бекстрём завершил встречу и увел Лизу Ламм и Аннику Карлссон к себе в комнату, чтобы разобраться с новой ситуацией.

«И хорошо бы покончить с этим как можно быстрее, пока я не умер от голода», – подумал он.

– Ага, да, – сказал Бекстрём, как только женщины расположились с другой стороны его письменного стола. – Может, начнешь ты, Лиза? Объяснишь нынешние юридические реалии нам, менее грамотным служителям закона.

С ее точки зрения, ни о каком кризисе уж точно не шла речь. Сама она намеревалась дополнить состав преступления по делу об убийстве Эрикссона в качестве альтернативы еще нанесением телесных повреждений и причинением смерти по неосторожности.

– Хотя пока рано ставить крест и на нашем главном обвинении тоже. Если они знали, в каком состоянии Эрикссон находится, и просто оставили его умирать. Я в любом случае предложу суду проверить и эту возможность, – подвела итог Лиза Ламм.

– А если говорить о том, что мы можем исключить Окаре из списка подозреваемых, – сказал Бекстрём. – Что такое известно нашему финскому коллеге, о чем мы не знаем?

– Очевидно, за Окаре велось наблюдение в тот вечер, когда умер Эрикссон. Причем такого рода, о каком нам, простым провинциальным полицейским, обычно никто не докладывает, – предположила Анника Карлссон.

– Можно представить себе, – сказал Бекстрём, которому уже пришла в голову эта возможность.

– Тогда так, – сказала Лиза Ламм. – Мы работаем, как обычно. Сама я собиралась для начала перекусить и, если хотите составить мне компанию, буду только рада.

– Вынужден отказаться. – Бекстрём с сожалением покачал головой. – Спасибо за приглашение, но у меня назначена встреча, поэтому придется обойтись без обеда сегодня.

– Ты можешь дать мне пятнадцать минут? – спросила Анника Карлссон. – Тогда мы увидимся в столовой.

Бекстрём, оставив свой офис, спешил к ожидавшему на улице такси весь в предвкушении обеда, с которым он уже и так здорово припозднился, когда его остановила Надя.

– Надеюсь, это дьявольски важно, – проворчал Бекстрём, чувствуя, как у него от голода сводит живот.

– Я только что разговаривала с Тойвоненом. И он подкинул мне информацию относительно серебристого «мерседеса», который мы все еще ищем.

– И от нее есть какой-то толк, от информации, значит? – спросил Бекстрём.

– Я едва начала разбираться, – ответила Надя. – Но данной машины нет среди тех, которые мы проверяли. Просто она зарегистрирована в Мальмё. Числится за одной тамошней фирмой, но я пока не нашла никаких странностей с тем, что уже посмотрела.

– И ты получила ее номер, – констатировал Бекстрём.

– Да, – сказала Надя. – Пожалуй, именно он и вызывает определенные сомнения. Слишком уж своеобразный. Трудно поверить, что Окаре раскатывал в подобном автомобиле. Кроме того, мне не удалось найти никакой связи между Окаре и предприятием, владеющим им.

– И что стоит на номерной табличке?

– Genco.

– Genco, – повторил Бекстрём и покачал головой. «Где, черт побери, я слышал это?»

Наконец жирный коротышка свалил, подумала Анника Карлссон, как только Бекстрём исчез на улицу через дверь коридора, где они сидели. Потом она расположилась рядом с Надей и рассказала о том, что сильно беспокоило ее уже больше часа. С тех пор, как Тойвонен поведал им, что их свидетель, очевидно, убит.

– Надо же такому случиться, – сказала Анника. – Я же говорила ему сидеть тише воды.

– Я слушаю, – сказала Надя, в знак утешения похлопав ее по руке.

Анника действительно тот человек, кто заботится о других, подумала она. Помимо всего прочего, что манит к ней и отпугивает от нее ее коллег, и наверняка лишает кое-кого из них сна по ночам по причинам, о которых они никогда не осмелятся рассказать.

– Я показывала ему фотографии уже неделю назад, – сказала Анника, – и тогда кое-что меня удивило. А именно: он узнал Омара Бен Кадера. Не потому, что чуть не задавил его у дома Эрикссона, но по его словам они были старыми друзьями детства. Ходили в школу вместе.

– Омар Бен Кадер, поправь меня, если я ошибаюсь, но он ведь ближайшее доверенное лицо Афсана Ибрагима, его советник? – спросила Надя.

– Все так, – подтвердила Анника. – Ты не могла бы проверить это для меня. Ходили ли они действительно в школу вместе. Все якобы происходило в Гношё, примерно пятнадцать – двадцать лет назад.

– Естественно, – сказала Надя. – Проще простого, – добавила она. – Возможно, ты получишь ответ уже сегодня.

– Если тебя интересует почему…

– Я прекрасно понимаю, о чем ты подумала, – перебила ее Надя. – По-твоему, значит, Афсан и Омар использовали старого школьного товарища Омара, чтобы заманить к себе Окаре и Гарсия Гомеза. Если все обстоит именно так, было бы служебным преступлением не уведомить об этом коллег из Сёдерманланда.

– Ты знаешь, кстати, кто занимается этим делом? – спросила Анника.

– Насколько я слышала, главный у них Левин из Государственной комиссии по убийствам, – сообщила Надя. – Так захотел шеф полиции Сёдерманланда.

– Ян Левин, – сказала Анника. – Который женат на нашем шефе, Анне Хольт.

– Он самый, – подтвердила Надя и кивнула.

«Ян Левин, который женат на Анне Хольт. Как тесен мир», – подумала Анника Карлссон и довольствовалась лишь кивком.

Для начала Бекстрём приготовил себе приличный обед. Жареную свинину с кровяным пудингом и протертой с сахаром брусникой. К ней он присовокупил пару банок холодного пива и две рюмки водки, а поев и расположившись на диване с вполне заслуженным кофе с коньяком, сразу позвонил своему знакомому репортеру вечерней газеты, чтобы проинформировать его о последних событиях в связи с расследуемым им преступлением, которое сейчас стало новостью номер один во всех средствах массовой информации. И стоило, по крайней мере, шестизначную цифру и небольшого бонуса в придачу, поскольку его так называемый коллега, финский пьяница Тойвонен, получил практический урок святого права защиты источника информации и свободы слова в правовом демократическом государстве.

Потом он в течение часа рассказывал своему личному пресс-атташе о полномасштабной гангстерской войне, начавшейся после смерти адвоката, много лет трудившегося на благо самой жестокой мафиозной группировки страны, The Brotherhood of the Ibrahims. Той самой организации, которая за последние годы «выплатила, по меньшей мере, двадцать миллионов крон своему юридическому советнику Томасу Эрикссону».

– Четыре убийства всего за неделю, – подвел итог Бекстрём.

– Сначала Эрикссона. Потом месть со стороны Ибрагима и его людей, когда казнят и Окаре, и Гарсия Гомеза и на всякий случай зачищают свидетеля, который мог сыграть решающую роль в полицейском расследовании, – закончил он.

– Бекстрём, Бекстрём, – простонал репортер за недостатком обычных слов.

– Поверь мне, – сказал Бекстрём. – Пока еще мы видели только самое начало. Месть рождает месть, как тебе известно, и до конца лета у нас еще наверняка будет немало убитых и изувеченных с обеих сторон. А сколько пострадает абсолютно невинных людей? Не только старающихся выполнить свой гражданский долг свидетелей, но также обычных членов общества, которые окажутся не в то время и не в том месте.

– Как ты хочешь, чтобы мы называли тебя? – спросил репортер. – Нормально, если ты по-прежнему будешь проходить у нас как высокопоставленный источник в полиции?

– Полностью информированный о ходе расследования, – подкорректировал журналиста Бекстрём.

«Как чертов финский пьяница. Пусть он тоже отведает немного из того дерьма, которым пытался измазать меня», – подумал он.

– Мы созвонимся завтра, – закончил разговор репортер. Ему требовалось спешить уже сейчас, если он хотел успеть привести в порядок завтрашний номер и рассказать в нем о настоящей летней резне, которую организованная преступность только что начала.

– О’кей, – сказал Бекстрём. – Да, потом есть еще одно дело, – добавил он, вспомнив о мысли, посетившей его, когда Надя рассказала ему о номерной табличке «мерседеса», который они искали. – У тебя нет никого в газете, кто хорошо разбирается в кино?

– Естественно, есть, тебе надо поболтать с нашим фотографом. И о чем речь? Ты, наверное…

– Фотограф не подойдет, – перебил репортера Бекстрём. – Мне нужен тот, кто много знает о картинах, которые показывают в кинотеатрах.

– Киноман Ронни, наш собственный кинообозреватель.

– Киноман Ронни?

– Или Ронни-Фильм. Под таким логином он выступает в блогосфере и в Твиттере.

– И он хорошо разбирается в кино?

– Хорошо ли он разбирается в нем? Лучше всех в мире, Бек-стрём. Если Ронни не знает ответа, значит, то, о чем ты спросил, не имеет никакого отношения к кинематографу. Он даже может цитировать идущие после фильма титры наизусть. Ты наверняка видел его на нашем национальном телевизионном канале. «Лучшие картины от Киномана Ронни». Высокий здоровый парень в гавайской рубашке. Вы слегка похожи на самом деле. Внешне, я имею в виду.

– У тебя есть его номер?

«Похоже, надежный парень», – подумал Бекстрём, который сам не упускал случая одеться подобным образом, если погода позволяла.

– Естественно, – ответил репортер. – Я даже могу дать тебе его секретный телефон, если обещаешь не раскрывать, откуда он у тебя. Что тебе надо от него? Это не пригодится нам в газете?

– В таком случае ты первым узнаешь об этом, – сказал Бек-стрём.

Закончив разговор, Бекстрём набрал номер Ронни-Фильма и пообщался с его автоответчиком.

– Меня зовут Бекстрём, – сказал он. – Я – полицейский, ты можешь мне помочь с одним делом.

«Самое время вздремнуть немного, – подумал он, поскольку его финская официантка обещала заглянуть к нему, чтобы прибраться, помыть посуду, постирать и попыхтеть в койке немного, прежде чем она отправится на вечернюю смену в его любимый ресторан. – Самое время отдохнуть чуток». И в то самое мгновение кто-то позвонил в его дверь.

Он подумал, что его финка появилась на три часа раньше, поскольку очень соскучилась и не могла больше ждать, но, заглянув в глазок, обнаружил за дверью своего соседа малыша Эдвина, который стоял с серьезной миной и с аккуратным пробором как раз на уровне щели для почты.

Он пришел рассказать о том, что Исаак наконец переместился в мир иной, подумал Бекстрём и поспешил открыть дверь.

– Входи, входи, Эдвин. Что-то случилось? – спросил он, стараясь выглядеть в меру обеспокоенным.

Эдвин был верен себе. И сначала выразил надежду, что не помешал комиссару. Прежде чем позвонить, он, конечно, послушал у почтового ящика, как Бекстрём научил его, и в результате понял, что хозяин дома и чем-то занят, хотя он, естественно, не мог знать этого наверняка.

– Все нормально. Не беспокойся, парень, – сказал Бекстрём и погладил его по голове. – Ты конечно же хотел о чем-то рассказать.

Хорошо еще, что парень просто не залез внутрь через щель для почты.

– У меня хорошие новости для комиссара, – сообщил Эдвин.

«Наконец», – подумал Бекстрём, подняв глаза к потолку.

Эдвин пришел рассказать, что Исаак уже выздоровел. Он, конечно, полностью не оправился от стресса, но его можно было забрать из ветлечебницы еще до выходных, однако Эдвин решил подождать с этой радостной новостью почти неделю по двум причинам. Во-первых, он понял из газет, что комиссар ужасно занят серьезным расследованием убийства и, пожалуй, поэтому не сможет обеспечить Исааку необходимый уход. А во-вторых, сознательно решил подождать до тех пор, пока не будет уверен, что попугай полностью пришел в себя и Бекстрём не разочаруется в своих ожиданиях.

– И где он сейчас? – спросил Бекстрём глухо. «О чем, черт возьми, говорит эта маленькая очковая змея?»

Последнюю неделю выздоровления Исаак провел в комнате Эдвина. И пусть он еще до конца не отошел от пережитого, все равно, судя по всему, скоро мог стать точно таким, каким был всегда. Единственно Эдвин хотел знать, должен ли он подержать Исаака еще немного у себя при мысли о занятости Бекстрёма на работе.

Вся надежда на эту букашку, подумал Бекстрём, имея в виду не Исаака, конечно, а Эдвина.

– Давай обсудим все, – предложил он. – Могу я угостить тебя чем-нибудь? Стаканом сока, например, – продолжил он.

– Спасибо, – сказал Эдвин. – От сока я никогда не откажусь.

Бекстрём пошел на кухню и порылся в своем холодильнике и кладовке, пока до него внезапно не дошло, что ни один нормальный взрослый мужчина не хранит такой напиток в собственном доме. Тогда он взял с собой банку кока-колы для Эдвина и холодное пиво для себя.

– Сок, к сожалению, закончился, – солгал Бекстрём. – Надеюсь, кока-кола тоже подойдет?

По словам его гостя, она годилась просто замечательно. И мама Душанка, и папа Слободан обычно выпивали по большому стакану кока-колы, пока они сидели и смотрели телевизор вечером, и Эдвин понял, что людям нравится ее пить. Даже если он сам предпочитал малиновый сок.

– И как мы поступим, комиссар? – спросил Эдвин и внимательно посмотрел на Бекстрёма из-за своих толстых стекол. – Должен я подержать Исаака у себя еще немного, или комиссар предпочитает, чтобы я вернул его ему уже сегодня? Я могу на писать его лекарства на листочке, чтобы облегчить уход.

Поскольку Бекстрёму сейчас приходилось пахать чуть ли не сутки напролет, он пока предпочитал первый вариант. Пусть, естественно, очень скучал по своему любимому Исааку.

– Разумное решение, комиссар, – согласился Эдвин. – Тогда так и договоримся, он пока у меня, а комиссар просто сообщит мне, как только у него станет меньше работы.

Прежде чем мальчик ушел, Бекстрём отсоединил приличную пачку от своего зажима для купюр и вложил ее в его маленькую ручку.

– Это на еду и прочее, – объяснил он.

– Здесь слишком много, – сказал Эдвин, вытаращив глаза на деньги, которые сейчас получил.

– Но ведь лекарства для попугаев никто не дает бесплатно, – ответил Бекстрём и погладил соседа по голове. – Сразу же скажи мне, если понадобится еще.

«Такой намек пацан ведь все равно должен понять», – подумал он.

Прежде чем расслабиться окончательно и восстановить душевный покой с помощью короткого, но глубокого сна, Бекстрём довольно долго размышлял о своем маленьком соседе.

При правильном использовании такой как Эдвин вполне мог бы пригодиться полиции, подумал он. Худой как зубная нить, от горшка два вершка. Если бы понадобилось что-то найти в тесном пространстве, он мог бы стать отличным дополнением к полицейским собакам, натасканным на поиски взрывчатки, размышлял Бекстрём в то самое мгновение, когда Морфей позаботился о нем и закрыл ему веки.

Вечером, когда Бекстрём вернулся домой, поужинав в своем обычном ресторане, ему позвонил Гегурра и спросил, как продвигается охота за Пиноккио.

Бекстрём осторожно обнадежил его, и, прежде чем закончить разговор, они договорились встретиться на следующий вечер и детально спланировать дальнейшую работу.

– Тебя устроит, если мы увидимся у меня дома и перекусим немного? – предложил Гегурра. – Там нам никто не помешает. Я знаю одну просто замечательную фирму, которая позаботится о практической стороне дела, поэтому моему дорогому брату абсолютно не о чем беспокоиться.

При мысли о том, что сама работа была уже закончена, и поскольку речь все равно шла о паре сотен миллионов, у Бекстрёма не нашлось никаких возражений.

– Замечательно, – сказал Гегурра. – Тогда увидимся у меня дома на Норр-Меларстранд в восемь часов.

Бекстрём засиделся за компьютером заполночь и компенсировал себе оторванное ото сна время, позвонив на работу и отменив встречу своей розыскной группы. Войдя в здание полиции, он столкнулся с Анникой Карлссон, которая выглядела такой кислой, что он предпочел переговорить с ней в своей собственной комнате и лучше о чем-то ином, чем об отмененном совещании с недалекими коллегами, которые сейчас вполне могли заниматься своими делами и оставить его в покое.

– Ты не слышала, как дела у Роситы? – спросил Бекстрём в качестве вполне подходящего отвлекающего маневра. – Насколько все серьезно, нам есть о чем беспокоиться?

Как раз на этот вопрос у Анники Карлссон по какой-то причине не нашлось ответа. И она также не жаждала вдаваться в подробности, почему именно. Однако, по ее мнению, коллега Росита Андерссон-Трюгг ушла на больничный надолго.

– У нее, случайно, не птичий грипп или другое подобное дерьмо?

– Нет, откуда ему быть? – спросила Анника Карлссон не сумев толком скрыть удивление.

– Ну, я подумал, она ведь ужасно любит животных, а от них можно заразиться черт знает чем. Свинкой, бешенством, ящуром, попугайной болезнью, ты знаешь, – сказал Бекстрём и пожал плечами.

«Туляремией даже, – подумал он. – Интересно, как кто-то может гладить зайцев или мышей?»

– Обсуди это с Хольт, – сказала Утка и покачала головой. – Но мне кажется, это имеет отношение к тому, что написано в газетах. Появление нашего фоторобота в прессе вряд ли пошло нам на пользу. При мысли о случившемся с нашим свидетелем напрашивается вывод, что и Окаре, и Гарсия Гомез тоже умели читать.

– Да, от журналистов можно ждать всякой гадости, настоящая стая стервятников, – вздохнул Бекстрём. – Сам я не читаю никаких газет, тем только и спасаюсь.

– Действительно, зачем тебе это делать, – будто бы с подтекстом ответила Анника Карлссон. – А сейчас ты должен меня извинить. Дела зовут.

«У Утки явно день не задался, а мне самое время сделать что-то разумное», – подумал Бекстрём и вздохнул довольно, вспомнив, что его ждет впереди. Сначала легкий изысканный обед. Потом визит к Мадам Пятнице, короткий послеобеденный сон и отличный ужин с Гегуррой в качестве завершающего аккорда тяжелой трудовой недели.

Пора в дорогу, подумал он. Поднялся рывком и набрал прямой номер таксомоторной компании.

В то время как комиссар Бекстрём ехал в такси к ресторану, где собирался отобедать, его коллега Анника Карлссон пыталась связаться с комиссаром Яном Левином из Государственной комиссии по расследованию убийств, руководившим раскрытием преступления с тремя трупами в Сёдерманланде. И для начала Левин извинился за то, что сам не дал знать о себе, но у него просто-напросто хватало забот, как обычно случалось на начальной стадии расследования убийства. В любом случае, если приходилось разбираться с чем-то столь глобальным.

Потом он поблагодарил за данные, которые она и коллеги из Сольны переправили к ним. Он разделял ее мнение о том, что, судя по всему, именно их свидетель-таксист связывал вместе обе жертвы (и Окаре, и Гарсия Гомеза) с наиболее вероятными преступниками, Афсаном Ибрагимом и близкими к нему людьми. Мотивом была уже много лет продолжавшаяся кровавая вражда между «Ангелами Ада» и Братством Ибрагимов. Сейчас решающим обстоятельством стало убийство юридического советника Афсана Ибрагима адвоката Томаса Эрикссона.

– Многое говорит за то, что главной целью являлся Окаре, – сообщил Левин. – Если верить судмедэксперту, его сначала повесили в петле из стальной проволоки, и, пока он был еще жив, над ним позабавились от души, стреляли в него и резали ножом.

– Гарсия Гомез и таксист? Вы продвинулись куда-нибудь с ними?

– Они лежали в холле на первом этаже дома. Каждый получил по выстрелу в голову, по большому счету, в упор, execution-style murder, как говорят наши американские коллеги. Судя по всему, Гарсия Гомеза застрелили первым. Наш таксист Ара прилично забрызган его кровью, поэтому, возможно, он получил свое в тот момент, когда добрался до Ары. А потом бедолага сразу последовал за ним.

– То же самое оружие?

– Похоже, да, – сказал Бекстрём. – Девять миллиметров, разрывные пули, пистолет, судя по гильзам, а точнее мы узнаем все после обеда. Я перешлю тебе заключение экспертов.

– У тебя есть что-то еще?

– Единственно могу сказать, я думаю точно как ты, – констатировал Левин. – Вашего свидетеля использовали в качестве приманки для Окаре и Гарсия Гомеза, а как только с ними расправились, он составил им компанию. Других вариантов ведь нет, если вспомнить, как все происходило.

«Омар Бен Кадер, похоже, приятный парень, – подумала Анника Карлссон. – Настоящий друг до гроба».

Бекстрём пообедал в ресторане на Флеминггатан. И закончил трапезу бокалом коньяка на открытой террасе.

Потом была Мадам Пятница, и он немного удивил ее, сначала побрив ей промежность, а потом поработал языком и в довершение всего традиционно дал волю своей суперсалями.

Затем последовала медленная прогулка пешком домой до его уютной берлоги с шикарной кроватью фирмы «Хестенс», и как только он перешагнул порог, у него зазвонил телефон.

– Слушаю, – буркнул Бекстрём.

– Я разговариваю с комиссаром Бекстрёмом? – спросил голос на другом конце линии.

– Зависит от того, кто ты, – ответил Бекстрём.

– Ронни, – сказал Ронни-Фильм, или Киноман Ронни. – Ты оставил сообщение на моем автоответчике. Хотел, чтобы я помог тебе с каким-то делом?

– Хорошо, – сказал Бекстрём. – Но, я полагаю, это останется между нами.

– Естественно, – подтвердил Ронни. – Конфиденциальность – дело чести, – добавил он.

– Если я скажу Genco. О чем ты подумаешь?

– О лучшей картине в истории кинематографа, – ответил Ронни. – Шведская премьера состоялась 28 июля 1975 года. В один день в кинотеатрах «Риголетто», «Дракон» и «Зеркало» в Стокгольме. Премьера в США – 12 декабря предыдущего года. В Нью-Йорке.

– Что-то еще? – спросил Бекстрём.

«О чем, черт возьми, болтает этот парень?» – подумал он.

– Genco Olive Oil, import and export. Так называлась первая фирма Вито Корлеоне после того, как он эмигрировал в Штаты. Он же родился, так же как Вито Андолини, в деревне Корлеоне на Сицилии, и в самом лучшем в мире фильме речь идет о его жизни.

– «Крестный отец», – сказал Бекстрём, как бы внезапно увидев свет в конце туннеля.

– «Крестный отец-2», – поправил его Ронни.

– Спасибо тебе, – сказал Бекстрём.

Парень, наверное, был старостой класса, когда ходил в школу, подумал он.

– Могу я спросить, почему тебя это интересует?

– Да пожалуйста, – ответил Бекстрём. – Хотя тебе не стоит рассчитывать на ответ. Я могу чем-то помочь тебе?

– Возможно, гавайской рубашкой, в которой ты обычно появляешься на экране в летних выпусках программы «Внимание розыск!».

– Естественно, – сказал Бекстрём. – Куда я должен прислать ее?

– Отправь в редакцию на мое имя, – предложил Ронни.

– Придет по почте, – солгал Бекстрём, поскольку даже такой как Киноман Ронни должен был понимать, что почтальоны сегодня воровали все подряд и что такая драгоценность легко могла потеряться в то самое мгновение, как ее сунули в почтовый ящик.

– Спасибо, большое спасибо, – сказал Ронни таким тоном, словно действительно это имел в виду.

– Ерунда, – буркнул Бекстрём.

«Парень явно ничего не понял», – заключил он, закончив разговор.

Ужин дома у Гегурры стал отличным эпилогом дня. Они начали с более легких напитков под теплые и холодные закуски. Потом съели традиционный бюргерский ужин из трех блюд в столовой у Гегурры, прежде чем расположились в библиотеке и с кофе и коньяком обсудили их последний совместный бизнес-проект.

– Как дела с охотой за Пиноккио и его носом? – спросил Гегурра, явно сгорая от любопытства.

– Все идет своим чередом, – ответил Бекстрём с медленным кивком. – Даже если сейчас слишком рано говорить о каких-то больших успехах в поисках.

– Но, насколько я могу судить по газетам, след ведет в сторону двора и короля, – настаивал Гегурра. – Пусть сам я отвергаю любую мысль о том, что его величество мог связаться с таким, как Эрикссон.

– Самой собой, это понятно, – заверил его Бекстрём. – Хотя, как ни прискорбно, все дело в том, что люди очень легко оказываются у Эрикссона и ему подобных, если речь идет о хоть чуточку сомнительных сделках. Поэтому тебе не надо беспокоиться относительно провинса. Проблема, к сожалению, в том, что след теряется дома у бедняги адвоката.

– Давай, однако, не будем отчаиваться, – произнес Гегурра с таким видом, словно как раз это имел в виду. – В противном случае история западного искусства понесет невосполнимую утрату.

– Ну, все не так плохо. – Бекстрём потер свой круглый нос. – Хотя с одним делом ты мог бы мне помочь.

– Я внимательно тебя слушаю.

– Имя твоего знакомого. Который интересовался картиной с толстым монахом?

– Святым Феодором кисти Александра Верщагина?

– Точно, – сказал Бекстрём.

– Ты обещаешь, что это останется между нами?

– Естественно, – подтвердил Бекстрём и кивнул ободряюще.

– В таком случае… – вздохнул Гегурра и слегка пожал плечами. – В таком случае мне придется отступить от моих принципов. Кроме того, по-моему, ты знаешь человека, чье имя сейчас услышишь. Он вроде как одна из легенд Сольны, где ты работаешь.

– И как его зовут? – спросил Бекстрём.

– Марио Гримальди, Крестный отец, ты знаешь.

Бекстрём потратил большую часть выходных, размышляя над своим делом, печальной кончиной адвоката Томаса Эрикссона, а связанными с ней юридическими тонкостями он с легким сердцем предоставил заниматься Лизе Ламм и ей подобным. Другое интересовало его гораздо больше. В остальном все прошло как обычно, что касается еды, напитков и моциона. Выражение «здоровый дух в здоровом теле» уже давно стало для него некоей путеводной звездой, и никакое отступление от данного правила было невозможно.

Прочее время ушло у него на усилия хоть немного сократить ныне бесконечную очередь изнывающих от страсти женщин, претендующих на знакомство с его суперсалями. Сейчас речь шла о двух новых и пока неопробованных дарованиях. После обеда в субботу о двадцатипятилетнем ногтевом дизайнере, которая, судя по фотографиям, сделанным ею самой при помощи веб-камеры, чисто внешне выглядела многообещающе, но оказалась полным разочарованием, когда пришло время заняться делом.

«Самое большее четверка, слабая четверка, даже очень слабая», – подумал Бекстрём, когда наконец все закончилось и он смог отправить ее домой в пригород, где она, возможно, жила. Обещанный ужин ему пришлось отменить, поскольку позвонили со службы и потребовали, чтобы он в срочном порядке прибыл в Ринкебю, где как раз произошло убийство.

– Боже, какой ужас, – сказала дизайнерша, стоя в коридоре на пути к выходу. – Хорошо еще, есть такие ответственные люди, как ты, но ты должен пообещать, что мы скоро увидимся снова.

– Естественно, – солгал Бекстрём. – Нам надо обязательно это сделать.

Потом все вернулось на круги своя, остаток дня прошел по графику любой обычной субботы, и Бегстрём завершил вечер приличным ужином в «Подвале Оперы» в компании с самим собой.

Воскресенье получилось лучше. Значительно лучше. Тогда он пообедал с тридцатипятилетним ревизором с собственной фирмой, а когда они перешли к делу, она оказалась лишенной комплексов сексоманкой, которой он сам никогда не доверил бы никакие бумаги или деньги. Хотя зачем ей требовалось заниматься такой ерундой при мысли о навыках, которыми она в остальном обладала?

«Сильная восьмерка, даже слабая девятка, что, пожалуй, выводит ее в мировые лидеры среди женщин-экономистов, бухгалтеров и подобной шушеры», – дал свою оценку Бекстрём. Он уже мысленно представлял ее на помосте на чемпионате мира по сексу среди представительниц ее специальности, как она стояла там на четырех точках с задранной вверх кормой, свисающей вниз тяжелой грудью и в запотевших очках, сползших на кончик носа.

– Обещай, что мы увидимся снова, – сказала она, собираясь уходить.

– По данному пункту можешь быть абсолютно спокойна, – заверил свою гостью Бекстрём, который уже занес ее номер в свой мобильник.

Затем он рано лег спать, и, как зачастую прежде, истина посетила его во сне так, что ему не понадобилось прилагать ни малейших усилий на сей счет. Подобное ведь случалось с теми немногими вроде него, кто имел дар видеть фактическую суть происходящего, не концентрируясь лишь на внешней показной стороне события и не зацикливаясь на ней. При мысли о том, кем была его так называемая жертва убийства, он также не мог и представить себе лучшего окончания для данной части истории.

В понедельник, сидя на заднем сиденье такси на пути в здание полиции Сольны, он, по большому счету, уже знал, как все произошло. Оставалось лишь расставить все детали по своим местам, прежде чем он смог бы заняться тем, о чем, прежде всего, шла речь. А именно: позаботиться о том, чтобы малыш Пиноккио и его длинный нос незаметно и с гарантией остались у своего нового владельца, комиссара полиции Эверта Бекстрёма.