Я просыпаюсь рядом с Анной-Лизой — настолько рядом, что чувствую тепло ее тела. Я не привык спать с кем-то и чувствую себя странно, но приятно. Она пахнет собой, но запах уже не такой чистый, и мне хочется ее поцеловать. Я открываю глаза. Она улыбается мне. Ее бледность почти прошла.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я.

— Лучше. Гораздо лучше. А ты?

— Тебе надо еще поесть. Чтобы набраться сил.

— Как удачно, Несбит как раз только что принес нам поесть. По-моему, с его стороны это был только предлог — посмотреть, чем мы тут заняты, — но все равно кстати, потому что я ужасно хочу есть.

— Мне показалось, я что-то слышал. — Обычно от звуков любого голоса я просыпаюсь моментально, но тут спал как убитый.

Мы едим овсянку — ее столько, что хватило бы на десятерых, — а еще джем, мед и изюм. Анна-Лиза съедает целую большую миску и снова откидывается на подушку, говоря, что чувствует себя еще лучше. Мне тоже не так паршиво, как вечером. Просто удивительно, что делают с человеком еда и сон.

— Мне надо в душ, — объявляет Анна-Лиза. Она встает, выходит в коридор и направляется в ванную.

Больше всего мне хочется пойти за ней, но я сдерживаюсь. Остаюсь лежать и, пока жду ее возвращения, снова засыпаю.

Кода дверь открывается снова, я просыпаюсь. Теперь я чувствую себя более оживленным, и я рад, что проснулся от первого звука, но совсем не рад тому, что в комнату входит не Анна-Лиза, а Несбит.

— Ну как, отоспался, приятель? — Я знаю, что ответ ему не нужен. Он собирает посуду от завтрака, приговаривая: — А времечко-то не ждет, и тебе вставать пора.

— Я подожду Анну-Лизу.

— Она у Ван. Ты проспал несколько часов, парниша. Анна-Лиза и Ван проверяют бункер — тут же настоящая кроличья нора. А я пока прибирал в большом зале — та еще работенка была, я тебе скажу. А Габриэль, — тут он ухмыляется и продолжает, — Габриэль у нас работает могильщиком, и ты сейчас пойдешь ему помогать.

Габриэль и я роем в склоне холма две ямы. Дело продвигается медленно. Земля твердая, мерзлая, в ней полно корней и крупных камней. Приходится сначала рубить топором, долбить киркой, а уж потом браться за лопату. Мы делаем это молча, так как я выяснил, что ни на какие мои вопросы Габриэль отвечать не намерен — это стало ясно уже на пятой минуте совместного труда.

Заканчиваем мы под вечер, уже под мелким дождем. Небо темнеет, поднимается ледяной ветер. Дождь быстро переходит в град. Стоя на дне могилы поглубже, я выбрасываю наверх лопату и прошу Габриэля помочь мне вылезти. Сначала я не знаю, то ли он нарочно тянет время, то ли вообще ушел, но скоро понимаю, что я один на один со слякотью и дождем. Выкарабкиваюсь сам, оскользаясь в размокшей земле и перемазавшись с головы до ног. Габриэль укрылся от непогоды под деревом и смотрит на меня. Мне хочется сказать ему что-нибудь о нас с ним или обо мне и Анне-Лизе, но, как обычно, не знаю, с чего начать, и потому просто брякаю:

— Кажется, ты предпочел бы, чтобы я остался там навсегда. — И я киваю на могилу.

Не отвечая на это, он спрашивает:

— Ты будешь участвовать в альянсе?

— Я же сказал, что буду, и…

— Черные ведьмы не отличаются умением держать слово.

— Я не Черный, Габриэль. Я наполовину Белый. И я хочу поступать правильно. По-моему…

— А что, по-твоему, правильного в том, чтобы тебе вступить в этот альянс?

— Сол — зло. Его надо остановить… Я говорил об альянсе с Анной-Лизой, и она считает, что это хорошее дело. Она хочет вступить.

Габриэль морщится.

— Ну, еще бы ей не хотеть. Только бы ей еще понять, что остановить Сола без крови не удастся и что ее будет много, очень много. Конечно, хорошо быть белее белого, хорошо быть на стороне благородства и добра, уверен, что Анне-Лизе это понравится. Посмотрим, что она запоет, когда увидит, как дело выглядит вблизи, когда оно коснется ее лично.

— По-моему, ни у кого из нас нет никаких иллюзий…

Габриэль отворачивается от меня, и мы несколько минут молчим. В таком настроении я его еще не видел, но понимаю, что бесполезно сейчас что-нибудь объяснять. Я беру лопату и иду назад, в бункер.

Он встает и загораживает мне дорогу.

— Кстати, о личном… ты уже все рассказал ей о себе? Я имею в виду твой Дар?

— Да… в общих чертах.

— В общих чертах?

Я пожимаю плечами.

— И про Киерана тоже рассказал?

Я качаю головой.

— Но планируешь?

— Да. Только не сейчас.

— Я никогда не считал тебя трусом — что ж, это показывает, насколько я разбираюсь в людях.

— Я очень стараюсь быть с ней хорошим, Габриэль. Ну, не умею я говорить и хоть знаю, что сказать надо, но мне это трудно. И мы с ней разговариваем, мы о многом разговариваем. Ты хорошо знаешь меня, особенно мою Черную сторону, но Анна-Лиза видит меня другого. Признаюсь тебе честно: я боюсь, что она никогда не поймет и не примет меня так, как ты. Я страшно этого боюсь. Но все равно, это не значит, что она не знает другого меня, хорошего. Она всегда умела разглядеть это во мне. И я хочу быть с ней. Хочу быть хорошим.

Он смотрит на меня. Его лицо все в каплях дождя, но, наверное, среди них есть и слезы.

— Я люблю ее. Всегда любил. Ты это знаешь.

— А меня?

Я знаю, что он имеет в виду — то, что произошло между нами и что я чувствовал.

— Ты мой друг, Габриэль.

— Ты ко всем своим друзьям так относишься? — Он спрашивает это без жесткости, не так, как раньше. Ему и вправду надо знать.

— Только к тебе.

— Ты знаешь, что, если мы вступим в альянс, нам еще повезет, если у нас будет хотя бы вот это. — Он кивает на могилы. — Если нас поймают, то разорвут на мелкие кусочки, а что сделают с кусочками, я даже не знаю. — Он втыкает лопату в землю. — Я очень надеюсь, что могила у меня будет. Вот у моей сестры ее нет — в смысле, могилы.

Я киваю.

— Когда меня держали в клетке, я все время знал, что меня могут убить в любой момент, в особенности если поймают моего отца. И все время думал, что рядом с клеткой они меня и закопают. Но мысли о могиле, плакальщиках и о прочем в таком роде мне даже в голову не приходили. А теперь, если меня поймают и будут пытать, и… ну, в общем, если так будет, если мне суждена такая смерть, значит, такая. Конечно, я не хочу так умирать, и я постараюсь сделать все, что смогу, чтобы этого не случилось, но, надо смотреть правде в глаза — в моей жизни никогда не будет гармонии и покоя. Я могу убежать хоть на край света, Габриэль, но они все равно найдут меня. И не важно, буду я в альянсе или нет. Ты же знаешь.

— Я мечтаю вести тихую жизнь где-нибудь у реки, но я знаю, что этого не будет, по крайней мере, пока живы Сол и Уолленд и на свете есть Охотники. Я всегда буду оглядываться через плечо, и рано или поздно Охотники выследят меня и схватят. Так что мне остается только воевать за альянс и надеяться, что, когда все будет кончено, я смогу жить так, как я хочу. Жить свободным, без преследователей, без клетки. Вот бы прожить так хоть один день. Не думать, что кто-то идет за мной по следу. Охотится на меня. Всего один день, для себя. Но за это придется повоевать.

— Это будет жестокая война, Натан.

— Меркури однажды сказала мне, что я рожден, чтобы убивать. Уверен, она и думать не думала, что я убью и ее. Зато я начинаю думать, что она была права. Для этого я создан. Поэтому я здесь.

Габриэль качает головой:

— Никто не рождается для того, чтобы убивать. И ты тоже.

— А ты? Что ты будешь делать?

— Если ты будешь драться, то я тоже.

— Если ты не веришь в это, Габриэль, то лучше не надо.

— Я не могу быть без тебя, Натан. Я хотел бросить тебя в этой могиле и уйти, но не смог. Стоит мне отойти от тебя хотя бы на десять шагов, как мне становится больно. Я дорожу каждой секундой рядом с тобой. Каждой секундой. Ты даже не знаешь как. — Он опускает глаза, потом снова смотрит мне в лицо. — Я всегда буду твоим другом. Я буду помогать тебе до последнего вздоха, и я останусь с тобой. Я люблю тебя, Натан. Люблю с нашей первой встречи, и с каждым днем все больше и больше.

Я не знаю, что сказать.

— Но это не значит, что я считаю, что ты всегда прав. Альянс интересуется тобой только с одной точки зрения — сколько народу ты сможешь укокошить. Много, я уверен. А что до девушки, которую ты якобы любишь и которая не знает о тебе самого главного, потому что ты боишься сказать ей правду, — думаю, ты правильно боишься, потому что она не поймет тебя; просто не сможет. И чем больше ты будешь убивать, тем чаще она будет видеть твою другую сторону… — Он пожимает плечами. — Думаю, дело кончится тем, что она просто начнет тебя бояться.

Я думаю, что он уже кончил, когда он вдруг добавляет:

— А я буду любить тебя всегда. Даже когда буду лежать вон там, засыпанный толстым слоем земли. — Он кивает на могилу. — Я всегда буду любить тебя. Вечно.

Габриэль уходит в бункер, а я остаюсь под дождем, жду, когда он смоет с меня грязь.