Темнеет, я ухожу в поле, ложусь на голую землю и закрываю глаза. В голове у меня каша.

Засыпая, я думаю об Анне-Лизе. Я иду с ней вдоль реки, по цветущему лугу, небо над нашими головами ярко-синее. Мы с ней ложимся на траву, вокруг перекликаются птицы. Ветерок треплет мою рубашку, солнце пригревает лицо. Я перекатываюсь на бок. Анна-Лиза смотрит в небо; ее кожа сияет, раскрасневшись на солнце, и она что-то говорит, шевелит губами, но я не слушаю, а просто думаю о том, как мне нравится смотреть на нее. Я тихонько дую ей в ухо, ожидая, что она улыбнется, но она не улыбается; она продолжает говорить. Я нагибаюсь, чтобы поцеловать ее, но она не отвечает на мой поцелуй, и тогда я ложусь так, чтобы глядеть на нее сверху, прямо ей в глаза. Глаза у нее такие же синие, как всегда, но они не видят меня; они вообще ничего не видят, серебряные блестки в них замерли. Застыли. И тут меня как будто подбрасывает над ней, и я не могу коснуться ее. Она лежит на земле, двигает губами, но не говорит; она хватает ртом воздух, испускает свой последний вздох. Меня уносит от нее все дальше, с высоты я вижу, что она лежит на траве у коттеджа, а Меркури стоит над ней, и штормовой ветер относит меня от нее, и я кричу на Меркури. Тут я просыпаюсь и сажусь.

Габриэль рядом.

— В чем дело? Ты кричал во сне.

— Я в порядке. В порядке. У меня есть кое-что от Меркури.

Ван широко улыбается.

— Отлично.

— Да?

— Да. — В руке у нее клочок бумаги, который дала мне Меркури. Тот самый, на котором она нарисовала карту, чтобы я мог найти дом, где была база Клея.

Сложенный во много раз, он сплющился, не один раз промок и высох, истерся так, что его края стали круглыми, а в центре образовалась дыра. Но это была вещь Меркури — когда-то она принадлежала ей. Лучше того, на нем был ее почерк, еще видимый, и, что важнее всего, если верить Ван, Меркури сама дала его мне — это не украденная вещь, а полученная по желанию дающего.

Идеальный предмет для зелья.

— Разумеется, это означает, что реципиентом видения Пайлот должен стать ты.

— О’кей.

— То есть ты сам приготовишь зелье и сам выпьешь его. Оно как река, текущая через страну ее сознания, несущая ее память к тебе.

— О’кей, — повторяю я, но уже не так беззаботно.

— Тебе придется сделать надрез, из которого она будет вытекать, и стать ее новым вместилищем.

— Какой надрез?

— Для зелья нам нужна ее кровь. Много крови. Тебе придется выжать ее досуха.

— Что?

— Она все равно умирает, Натан.

Раньше я думал, что никогда не буду убивать людей. Помню, в детстве, слушая рассказы о том, как Охотники загоняют Черных Ведьм до смерти, я думал, что ни за что не стану так делать. Никогда никого не убью. И вот, в солидном возрасте полных семнадцати лет, я уже укокошил пятерых. И собираюсь убить шестую. А ведь Пайлот даже не пытается отнять у меня жизнь. Она сама умирает, и это я должен отнять жизнь у нее. Еще одна смерть на моей совести.

И мне становится страшно оттого, что я так мало думаю об этих людях, которых убил. Раньше я считал, что воспоминания о жертвах днями и ночами преследуют их убийц, а сам почти забыл о своих. Вот и надо вспомнить о них сейчас, частью в знак уважения, частью чтобы убедиться, что у меня все же есть чувства. Первая была в Женеве, Охотница, которой я сломал шею. Ее я хорошо помню. Потом была еще Охотница в лесу, та, которая быстро бегала; я убил ее, когда был зверем. Потом был Киеран, которого я совсем не уважаю. Еще двое в Исиании. Первую я помню, она была в сухой лощине. Я убил ее ножом в шею. Вторая лежала под оливковым деревом. Под ним было столько оливок, что земли не видно. Их я хорошо помню: зеленые, крупные, зрелые, иные даже полопались и были похожи на большие зеленые кляксы. А вот Охотницу я помню хуже. Надо же, землю под ней помню, а ее саму нет!

Я убил пятерых людей.

Скоро их станет шестеро.

Если я справлюсь.

Пайлот лежит на земле. Под головой у нее подушка из свернутого в несколько слоев автомобильного коврика. Перс сидит рядом с ней, держит ее за руку. Ван уже несколько часов сидит в окружении пробирок и баночек из своего саквояжа. Она долго толкла и смешивала ингредиенты и вот теперь говорит, что готова. Обращается к Пайлот. Габриэль переводит:

— Она объясняет ей, что мы не будем делать с ней это, если она сама скажет нам, где дом. Она говорит, что сможет облегчить ей боль.

— А что говорит Пайлот? — Но я, кажется, и так догадываюсь.

— В общем, нет.

Тогда Ван заговаривает с Перс, наверное, объясняет, что сейчас будет. Я жду, что Перс плюнет в Ван, бросится на нее с кулаками, будет плакать и жаловаться, но она только держит руку Пайлот и что-то шепчет ей.

Ван говорит мне:

— Перс — злобная маленькая хитрюга. Не смотри, что внешне она такая славная, Натан.

Перс вовсе не кажется мне славной, ни внешне, ни внутренне. Я знаю, что она и так меня ненавидит, а после того, что я сделаю сейчас, возненавидит еще сильнее. Для новой ненависти всегда найдется место.

Ван объяснила мне, что делать. Надо разрезать руку Пайлот по всей длине, прямо через вену. Пайлот должна видеть и знать, что я делаю. Я соберу ее кровь и добавлю к зелью, которое приготовила Ван. Крови должно быть много. Пайлот умрет. Она и должна умереть. Лучше всего будет, если я выпью зелье, когда она умрет.

Ван говорит:

— В голове Пайлот много воспоминаний; но она должна понимать, что именно тебе нужно и до какой степени. Когда будешь резать ее, думай о Меркури, о крови Пайлот и о том, что тебе нужно забрать воспоминания Пайлот о доме Меркури.

На Пайлот платье с широкими рукавами до запястий, один из них Ван закатала, обнажив длинную худую руку. Под бледной кожей, в глубине руки, хорошо видна широкая синяя вена.

Я беру нож, подношу его к руке Пайлот и тут же отнимаю. Я не готов. Надо собраться. Настроиться.

— Это единственный способ найти Меркури, Натан, — говорит Ван. — Единственный способ спасти Анну-Лизу. Но ты должен быть уверен. Зелье не сработает, если ты не будешь уверен в том, что делаешь. Помни, через пару часов Пайлот все равно не станет. Мы ничем не можем ей помочь; она умирает.

Габриэль добавляет:

— Но тебе придется ее убить. Отнять у нее те последние несколько часов, что ей еще остались. Ты должен быть уверен.

Ван смотрит на него.

— Габриэль, а что бы ты сделал, если бы у Меркури в плену был Натан? Если бы тебе пришлось резать Пайлот, чтобы найти его и спасти?

Габриэль молчит. Он долго смотрит на Ван, потом отворачивается.

Она отвечает сама, медленно и тихо:

— Думаю, ты снял бы с нее кожу живьем.

Он поворачивается ко мне, и я вижу, как золотые искры взвихряются и опадают в его глазах, когда он говорит:

— Десять раз.

— Но, по-твоему, я не должен этого делать. Почему? Потому что я недостаточно беспокоюсь об Анне-Лизе?

Он качает головой.

— Нет, Натан, дело не в этом. Просто тебе не нужно никому ничего доказывать.

— Ничего я не доказываю. Я ищу способ помочь Анне-Лизе.

— Другого способа нет, — подхватывает Ван.

Я думаю о Меркури, о том, как найти ее дом, втыкаю кончик ножа в руку Пайлот и веду лезвие вниз. Пайлот даже не мигает, но она стонет и что-то ворчит, наверное, проклятие, а я, хотя и обещал себе, что не буду смотреть ей в лицо, все же смотрю. Глаза у нее черные; такие же, как у меня. Она говорит что-то еще, новые проклятия, наверное. Я чувствую зловоние, которое идет у нее изо рта, запах ее пота. Хорошо, что я сосредоточился на лице Пайлот. Я знаю, мне надо верить в то, что я делаю. Пайлот умолкает, ее веки дрожат, но не опускаются. Она смотрит на меня до самого конца, и даже потом, но серые вспышки в ее глазах, слабые еще до того, как я начал резать, гаснут совсем, кровь течет все медленнее, красный ручеек превращается в капли, наконец, и они иссякают…

— Скорее, — командует Ван. — Пока она еще дышит.

Я добавляю немного крови в каменную чашку: на дне лежит растолченная в порошок карта Меркури и другие ингредиенты.

— Еще лей, — говорит Ван. — Мешай.

Наверное, в ее крови осталось немало охотничьего яда, но Ван говорит, что я с ним справлюсь. Она говорит, что я справлюсь с чем угодно. Хотя мне кажется, что я не смогу заставить себя сделать и глотка этого пойла.

— Найди Меркури, Натан. Найди Меркури и спаси Анну-Лизу. Помни, это твоя задача.

Я пригубливаю зелье. У него вкус камня, до странности сухой, похожий на перец, внутри у меня становится жарко.

— Думай о Меркури, — напоминает мне Ван. И я глотаю все, что есть в чашке, вспоминая, как Меркури стояла над Анной-Лизой.

Перс смотрит на меня черными от ненависти глазами, и я вдруг страшно злюсь на нее: как она смеет осуждать меня за то, какой я есть, и за то, что мне приходится делать. Надо уйти, пока я ее не прибил, и я встаю, но мои ноги подгибаются, и я с удивлением обнаруживаю, что Несбит подхватывает меня и осторожно опускает на землю.

Мое тело слабо, но мозг пылает. Я хочу найти воспоминания Пайлот, но не знаю, с чего начать.

Я закрываю глаза.

Вижу Перс. Она стоит надо мной на коленях. Я лежу в испанской деревне, в патио. Меня только что подстрелили. Перс исчезает, а я иду через рощу оливковых деревьев и вдруг останавливаюсь и подбираю что-то с земли: камень, острый камень. И тут же оказываюсь на пляже, где собираю гальку, солнце жжет мне лицо. Потом я у реки, складываю камни в небольшую дамбу. Перегораживаю реку.

Это Пайлот закрывает мне путь в свою память. Ван говорила мне, что она может это сделать, заполнить свой мозг ложными воспоминаниями. Я сосредоточенно думаю о Меркури, вспоминаю ее волосы, ее серое платье, холодный ветер, который она умеет вызвать в считаные секунды. Вижу ее перед собой. И тут же оказываюсь на берегу большого голубого озера. Вода в нем холодная, серо-голубое небо смотрится в него сверху. Я поднимаю с земли камень, самый большой, какой только могу найти. Надо отнести его к краю озера и запрудить впадающую в него реку. Неся камень, я оглядываюсь по сторонам и вижу в озере остров: странная штука — он белый. Совсем белый остров. Вдруг я понимаю, что это не остров, а айсберг плавает в воде. Тяжелый камень все еще у меня в руках, а мне хочется смотреть на айсберг, чувствовать тянущий от него холодный ветерок, думать о Меркури с ее ледяным дыханием. Вместо этого я гляжу вниз, на гальку у меня под ногами, подхожу к реке и бросаю в нее камень.

В моем видении дом Меркури совсем рядом. Ван так считает. Но что толку. Я уже несколько раз проходил его от начала и до конца, но ничего нового не нашел. Все время одно и то же. Я в сознании Пайлот, поднимаю камни и складываю из них дамбу.

Я прошу совета, Ван отвечает:

— Она мертва. И это не настоящие воспоминания. Ищи настоящие.

— Спасибо за помощь, — отвечаю я.

И начинаю все сначала, с тем же результатом.

Уже поздно, темно. Я вышагиваю по саду. Мы перебрались сюда с того места, где умерла Пайлот, где я ее убил. У нас уже другая машина и другой дом. Думаю, мы сейчас во Франции, но наверняка не знаю. Остальные в доме. Несбит наконец-то стряпает для нас приличную еду, но ворчит, что мы слишком долго ищем Меркури. Психует из-за того, что Иск может наболтать Охотникам, если ее схватили. Селия тоже в опасности, ее могут разоблачить как шпионку, но Ван говорит, что все равно поделать ничего нельзя, остается только надеяться, что Селия сама сможет позаботиться о себе.

Мы здесь уже целый день. Ждем, когда я найду, куда нам ехать дальше. Кухонная дверь открывается, выходит Габриэль.

— Устал? — спрашивает он.

— Устал — да. Зол — да. Достало все — на девяносто девять процентов. Удовольствия — ноль.

Габриэль улыбается.

— Тут либо приятно, либо интересно — выбирай.

Мы садимся на одеяла, расстеленные под деревьями. Прошлой ночью мы спали здесь.

— Есть гениальные идеи? — спрашиваю я.

— Насчет того, как раздобыть воспоминания?

— Да.

— Продолжать просматривать их. Пока не найдешь настоящие.

Я прислоняюсь головой к дереву и говорю:

— Такая скука. Все время одно и то же.

— Скучно, но необходимо. — Он смотрит на меня. — Если хочешь найти Анну-Лизу, сделай это еще раз.

Я смотрю на него. Я понимаю, что он прав. Он ради меня просмотрел бы эти воспоминания и тысячу раз.

Опять все с начала: оливковая роща, пляж, озеро. По-моему, озеро настоящее. Оно появилось, когда я стал думать о Меркури. Я возвращаюсь к нему и оглядываюсь. Озеро, небо, отраженное в нем, и холодный ветер, который кажется мне реальным — в других воспоминаниях такого пронзительного ощущения не было. Я сосредоточиваюсь на ветре. Мне холодно, я дрожу и гляжу вправо. Я в сознании Пайлот. Я что-то слышу. Справа от меня холм, поросший деревьями, коричневый. На нем кое-где снег. Я смотрю на озеро. Вдоль берега тянется дорога, я иду по ней. В озере плавают два айсберга, отражаясь в тихой воде. Я поворачиваюсь лицом к холму и вижу, как оттуда мне машет Меркури, и я иду к ней, к ее дому.