Глава IV

Водворение старца о. Леонида на скитской пасеке. Его отличительные свойства, духовные дарования и наружный вид

Теперь будем продолжать рассказ о жизни старца иеросхимонаха Льва.

В Оптиной Введенской пустыни уже давно жили и подвизались два ангела во плоти ― настоятель обители о. игумен Моисей (Путилов) и родной его брат, начальник скита иеромонах Антоний. Оба они, как положившие основание своего иночества в пустынных Брянских лесах, под руководством строгих отшельников, в духе прежних великих пустынножителей, пламенно желали ввести старчество в родной им Оптиной обители, но сами не могли выполнить этого дела, так как озабочены были многосложными и многотрудными монастырскими делами, а еще и потому, что, как уже замечено выше, соединение в лице начальника двух обязанностей, настоятельства и старчества, в наше время весьма неудобно и даже невозможно.

В жизнеописании покойного Оптинского настоятеля архимандрита Моисея, бывшего в описываемое нами время игуменом, высокочтимый автор сделал такую заметку: «Смеем думать, что он (игумен Моисей) и много, и усердно молился о сем Богу», т. е. о послании в возобновляемую им обитель духовно опытного старца. Этому предположению смело можно придать силу действительности. Ибо если принять во внимание, что духовные мужи и во всех случаях жизни обращаются с усердною молитвою ко Господу, то в таком важном деле, как введение старчества в обители, нельзя и сомневаться, что о. игумен Моисей, ― прибавим только к сему, вместе с братом своим скитоначальником иеромонахом Антонием, горячо молились Богу об исполнении их пламенного желания. И тем более должно так думать, что они, как исполнители Заповедей Евангельских, имели для сего прямую заповедь Спасителя: Молитеся убо Господину жатвы, яко да изведет делатели на жатву Свою (Mф. 9, 38).

Кроме того, о. игумен Моисей с оптинскими старцами, как выше упомянуто, и приглашали о. Леонида в только что устроенный скит на жительство. И вот наконец, водимый Промыслом Божиим, старец прибыл и принят был оптинцами с великою радостию, как особенный дар небесный. С ним вместе прибыли и шесть учеников его: монах Макарий (Грузинов) из петербургских купцов, послушники вышеупомянутый Диомид (Кондратьев), постриженный в болезни келейно в схиму площанским строителем Маркеллином и потому до 1840 г. ходивший в рясофоре, Александр Михайлов Сапожников из солигалических посадских, Георгий Васильев из московских купеческих детей, Иван Николаев из московских мещан и Павел Петров Тамбовцев, белгородский купеческий сын. Вскоре за ними поступил в скит под руководство старца о. Леонида инженерный офицер, Димитрий Александрович Брянчанинов (впоследствии епископ Игнатий). Впрочем, он прожил здесь недолго.

Ко времени прибытия старца в Оптину пустынь находящийся при ней скит, по замечанию оптинского старожила, иеросхимонаха Игнатия, не был еще окончательно отстроен. В нем все было бедно. Простая маленькая деревянная церковь посреди скита во имя св. Пророка и Предтечи Господня Иоанна, с очень скромным иконостасом; при церкви тоже деревянная колокольня с четырьмя малыми колоколами. Вокруг церкви несколько небольших деревянных неоштукатуренных домиков, крытых тесом. Ограды вокруг скита еще не было, а обнесен он был плетнем, и то не весь. Зато густой бор с елями и соснами громадных размеров, притом с густою зарослью, окружал его со всех сторон как бы сплошною недосягаемою оградою. С северной стороны скита было отделено место для пасеки, где и поставлен был тоже небольшой домик, который и предназначался собственно для старца о. Леонида. В этом домике он и поместился. А прибывшие с ним ученики, ― какие остались тут же при нем для послужения, а какие размещены были в самом скиту. Цель же отдельного помещения старца от прочих скитских братий, по согласию его самого и настоятеля обители со скитоначальником, была та, чтобы все, желавшие пользоваться духовными старческими советами и наставлениями, монашествующие и миряне обоих полов, могли приходить к нему во всякое время невозбранно. Ибо по установлению положившего основание скиту преосвященного Калужского Филарета (впоследствии митрополита Киевского) вход в скит женскому полу был возбранен, да и прочим посетителям пола мужеского был ограничен, а, кстати, чтобы и безмолвие скитян не нарушалось.

Немедленно, по водворении в Оптиной пустыни старца о. Леонида, настоятель о. игумен Моисей поручил его руководству всех жительствовавших в обители братий со всеми вновь поступившими в монашество. Да и сам он подчинился влиянию старца. Ибо, по словам оптинского старожила, о. игумена Марка, «старец о. Леонид, как имевший дар прозорливости, вникал во все. В то время назначение послушаний, келлий и т. п., все делалось, большею частию, по указанию старца. Старец же решал вопрос о том, где жить новоначальному, ― в монастыре или в скиту. Духовное общение от этого между настоятелем и старцем не страдало. Старец заправлял не только внутреннею, духовною, но и внешнею стороною братства обители».

Вышеупомянутые чудодейственные случаи, виновником коих был описываемый старец о. Леонид, смело могут ручаться за то, что он теперь достиг высокой меры духовного возраста и во всеоружии духовной силы вышел на новое великое служение человечеству, к которому призван был Промыслом Божиим на новом и последнем месте своего земного пребывания ― в Оптиной пустыни.

Предлагая вниманию читателей рассказ о важнейших событиях жизни сего великого раба Божия, хотелось бы вместе с внешнею его деятельностью изобразить хоть в некоторых главных чертах и внутреннюю его жизнь. Но жизнь внутренняя мужей духовных всегда остается тайною, известною Единому Сердцеведцу Богу, и ни один из них не мог или, вернее сказать, не хотел высказаться вполне и открыть сокровище своей души. А внутренняя жизнь о. Леонида была особенно неуловима и, хотя он проводил дни свои открыто в толпе народной, осталась тайною даже для ближайших наблюдателей и присных его учеников. Поэтому и нам теперь приходится сказать об отличительных внутренних свойствах описываемого старца и его духовных дарованиях лишь очень немного ― насколько они отразились в его внешней деятельности.

По учению св. Иоанна Лествичника, «молитва есть пребывание и соединение человека с Богом… источник добродетелей, виновница дарований». С этой царицы добродетелей мы и начнем, при помощи Божией, по возможности излагать свойства старца о. Леонида. Он был великий молитвенник. Обращаясь по внешности с людьми, он внутренно непрестанно пребывал с Богом. Зрелище великих человеческих страстей и бедствий, которых он был всегдашним слушателем и в которых принимал искреннее христианское участие, извлекало у него глубокие вздохи и слезы, потрясая всю его внутренность. И тогда обращенный ко Господу вздох или взор к иконе Божией Матери, пред которой у него теплилась неугасимая лампада, ― сии простые знаки сердечного чувства были выражением его духовной любви к ближним, а вместе и молитвенного настроения его души. Когда же посетителей было очень мало, старец нередко так углублялся во внутреннюю молитву, что не замечал происходившего около него. Один из приближенных учеников о. Леонида рассказывал, что когда приходилось ему быть при нем без народа, старец, погруженный в молитву, совсем забывал о нем, не слыхал его объяснений и несколько раз заставлял повторять одно и то же. ― Ученикам же своим запрещал не только браться за высокую умную молитву, но даже и говорить о ней из опасения, чтоб кто из них не повредился умом.

Затем обратим внимание на три богословские добродетели. Старец о. Леонид имел живую веру в Промысл Божий, соединенную с крепкою надеждою и преданностию воле Божией. Во всех затруднительных случаях своей жизни он с упованием взирал на Начальника веры и Совершителя Иисуса. Так писал он впоследствии (1831 г.) к одному лицу: «Архипастырь наш по наговорам нами недоволен. Но Архиерей грядущих благ, Господь Бог наш, более сего знает и следственно может более нами управлять. И так паки реку о сем: буди воля Господня!» … «Вспомните, прелюбезнейший, ― писал он в другой раз приближенному своему ученику, ― вспомните нашего всеобщего батюшку о. Феодора, как он всегда предавался воле всемогущего Попечителя и Промыслителя. Да и не погрешил в своем последовании, но достиг благонадежного пристанища. И нас с тобою поручил всемощному Промыслу. Он нам всегда советовал и увещевал полагаться на Промысл нашего Искупителя и нелестного Попечителя. Милосердый же Господь исполняет и обращает все в Свою волю и на пользу нашу, хотя по видимому и противными нам средствами и последствиями. Мы, при помощи премилосердого Господа Бога, потерпим, да и посмотрим…» Даже и печаль о заблудших умерялась в старце верою в Промысл Божий. Когда, как увидим ниже, бывал он стеснен в приеме посетителей, ему приятно было несколько успокоиться от трудов своих. Впрочем, ни о покое своем, ни о славе своей он никогда не заботился, а жалел только и душевно соболезновал о приходивших к нему, что душевные их нужды оставались неудовлетворенными. Однако и в этом случае с упованием возлагался на волю Божию. ― «Прошу вас, ― писал он духовному своему сыну, ― не давать другим совета ко мне приходить. Пусть сами как хотят, но без поощрения. Бог силен помочь и без моего недостоинства».

Выражением же любви евангельской была вся жизнь старца о. Леонида, проходившая в служении Богу и ближним. Ради сих последних он постоянно находился в трудах и подвергался великим скорбям, даже превышавшим обыкновенные силы человеческие. К близким своим послушникам и монахам относился с нежною отеческою любовию, называя их «деточками» и стараясь всегда помогать им во всех их нуждах. Самых же приближенных именовал приветливо: Яша, Саша и проч. Не пренебрегал старец и теми из людей, коих все презирали. «Одна женщина странница, ― рассказывал иеромонах Антоний Бочков, ― неотвязно была при старце Леониде во время пребывания его, как о сем сказано будет ниже, в Тихоновой пустыни и всем нам очень надоела. Ее ласки, земные поклоны и разные гримасы казались, особенно мне, комедиею и обманом. Я осмелился сказать батюшке, что не я один, а все наши братия досадуют на эту безотвязную, и что ее, по ее же словам, выгоняли отовсюду, из всякой обители, что никакой старец выносить ее не мог. „Правду ты говоришь?“ ― спросил старец. ― „Я это слышал от нее же“. ― „А если я ее отгоню, ― продолжал о. Леонид, ― куда же она денется? И в ней душа, а душа человеческая в глубине своей таит много добра. Надобно только его отыскать“».

При искреннем же расположении ко всем ближним, старец, однако, ни к кому не прилеплялся особенною исключительною любовию. Знакомым и незнакомым, родным и не родным ― у него всем был одинаковый почет. Пришла однажды к нему родная его сестра. Он принял ее наравне с другими странницами и оказал ей пособие такое же, какое оказывал и прочим нуждавшимся, т. е. дал ей пятиалтынный. По этому поводу старец некоторым говорил, что если монах родному против чужих даст лишний пятак, то этим покажет, что он еще не освободился от уз плотского родства и не всех людей равно любит, а с различием.

Всегда старец был отечески-снисходителен к немощам своих духовных детей. Впрочем, эта его снисходительность растворялась и святою ревностию по благочестию и благоразумною строгостию. Часто он говаривал: «Если спрашивать меня, так и слушать, а если не слушать, так и не ходить ко мне». ― Вот еще как старец писал одному иноку, принятому им при пострижении от Евангелия, когда тот уклонился в некоторое самочиние. «Смотри! Хотя не могу тебе прямо сказать, что от сонмища нашего отлучен будеши, ибо связь Евангелия Святого ― союз ненарушимый, но от примера свв. отцов, а особливо св. Исаии Скитского, хотя и страшно, но к облегчению моей совести прилично тебе сказать: смотри! Ежели не будешь в законном (повиновении) и к назиданию души твоей слушать многогрешного мнимого старца твоего Льва, то отступление твое накажет тя».

Описываемый старец обладал еще глубоким смирением, по коему не приписывал себе никаких достоинств. Так, например, писал он своему духовному сыну: «Удивляюсь вашей неограниченной вере к моему ничтожеству. Неоспоримо, выключая мое недостоинство, это весьма похвально. Только, между прочим, вы изволите писать, чтобы я принял в свое мнимое покровительство желающего истинным путем спастись собрата П. Но, о любезнейший! Прошу вас порассмотреть: сие, кажется, приличествует не мне. Вы и сами знаете, что я из низких людей и незаслуживающий о Господе внимания, хотя с моей стороны ради заповеди Божией, елико можно, обязан требующим по вере их советовать в случающихся с ними затруднениях, по свидетельству отцов святых». В конце посылаемых писем старец иногда подписывался: «непотребнейший иеромонах Леонид». При жизни своего старца о. Феодора в письмах к разным лицам о. Леонид всегда подписывался вдвоем с о. Феодором; по смерти же его прилагал к своему имени имя своего духовного сына Антиоха, хотя последний нисколько не участвовал в его письмах. А когда при нем не было и о. Антиоха, тогда обыкновенно подписывался так: «иеромонах Леонид с приверженною братиею». Чрез это старец как бы желал всем показать, что он мог преподавать духовные советы только при помощи и по молитвам сожительствующих с ним отцов и братий.

Со смирением в старце о. Леониде неразрывно соединялось и иное боголюбезное качество ― кротость. Никто не видал его возмущенным от страстного гнева и раздражения. В самые тяжкие дни его жизни никто не слыхал от него гласа нетерпения и ропота, никто не видал его в унынии. Нельзя было не дивиться его всегдашней веселости. Спокойствие, младенчество евангельское и христианская радость никогда не оставляли чадолюбивого отца.

Но, считая себя в чувстве сердца непотребнейшим из людей, победитель страсти гнева и нетерпения, старец о. Леонид при твердости характера обладал мужеством души. Смелый и великодушный, он действовал всегда открыто и своею жизнию как бы вызывал на себя гонения, которые, как неизбежный удел почти всех рабов Божиих, и следовали за ним повсюду до самой его кончины. ― «Что ж? Берите, судите меня, если на то дана вам власть. Я живу и хожу пред Богом моим, живу для ближних моих, откинув всякое лицемерие и страх мирского суда; я не боюсь никого, кроме Бога. Когда совесть моя мирна, сердце весело играет как у младенца; когда вся жизнь моя была одним днем служения Богу, моему старцу и детям моим о Христе, то чего мне бояться?» ― Так чувствовал, так мыслил великий муж! И потому старец Феодор, когда жил вместе с о. Леонидом, имел обыкновение в шутку называть его: «смиренный лев».

Имея всегда в виду лишь славу Божию и пользу ближних и вверяя спасение всех Отцу Небесному, старец о. Леонид был чужд всяких человеческих опасений. Все мелкие предосторожности он оставил, полагаясь на Господа своего Иисуса Христа и св. Ангела-хранителя человека. Их незримому водительству вверял он и себя, и вхождение, и исхождение своих посетителей, и, как скала посреди обуревающих ее волн, оставался непоколебимым от нападений врагов видимых и невидимых.

Когда он жил в Оптиной пустыни, случалось, что некоторые из посетителей монастыря по какому-либо случаю знакомились с теми из братий, которые были не расположены к старцу. Видя это, ученики его, по немощи человеческой, скорбели и боялись, что эти братия отвлекут посетителей и не допустят их до старца. Но сам о. Леонид судил об этом иначе. ― «Э, не беспокойтесь! ― говаривал он в подобных случаях своим ученикам, ― свой своего всегда найдет». Старец этим хотел выразить, что если кто искренно и от всей души ищет спасения, того Бог и приведет к истинному наставнику. А кто, желая спастись, вместе с тем допускает человеческие расчеты или увлекается двоедушием, неверием, или самомнением и самооправданием, тот к такому советнику и наставнику и попадет. Таким образом отвергнув всякое человекоугодие, смиренномудрый старец вовсе не домогался, чтобы посетители монастырские непременно шли к нему, и из приходивших никого не уверял в своем к ним расположении.

При всех сих боголюбезных добродетелях старец о. Леонид сподоблен был от Господа высоких духовных дарований. Изучив под руководством старца Феодора писания отцов-подвижников о монашеской жизни и находясь в продолжение многих лет в искреннем ему послушании и повиновении и под духовным его окормлением и вместе с тем бывши еще прежде истинным послушником, он послушанием своим стяжал дар духовного рассуждения или разума духовного, по коему ясно мог распознавать дух истинный и дух лести, ― действие благодати Божией и прелесть вражию, хотя бы тонкую и сокровенную. Во всяком случае и во всякой вещи он в точности постигал и другим указывал, что угодно или неугодно Богу, и верно мог судить о душевном устроении других, даже и таких, которых многие почитали за людей духовных, и, таким образом, вполне мог быть старцем-наставником. А это дается от Бога немногим.

Как пример духовного рассуждения приводится следующий рассказ. В конце двадцатых или в начале тридцатых годов старец о. Леонид посетил Софрониеву пустынь Курской губернии Путивльского уезда. В то время там жил в саду в затворе иеросхимонах Феодосий, которого многие почитали духовным мужем и прозорливцем, так как он предсказал в свое время Отечественную войну 1812 г. и некоторые другие события. О. Леониду его устроение показалось сомнительным. Побеседовав с затворником, старец спросил его, ― как он узнает и предсказывает будущее? Затворник отвечал, что ему возвещает будущее Дух Святой. А на вопрос старца, ― каким образом возвещает, ― объяснил, что Дух Святой является ему в виде какого-то голубя и говорит с ним человеческим голосом. Видя, что это явная прелесть вражия, о. Леонид начал предостерегать затворника, что подобным вещам не следует доверять. Но тот оскорбился и с негодованием возразил старцу: «Я думал, что ты, подобно другим, хочешь от меня попользоваться, а ты пришел меня учить!» После того старец о. Леонид удалился и, уезжая из обители, сказал настоятелю: «Берегите вашего святого затворника, как бы с ним чего не случилось». Едва о. Леонид доехал до Орла, как узнал там, что несчастный Феодосий удавился. ― Из сего можно заключить, что хоть этот затворник находился в обольщении вражием, но милость Божия не совсем от него отступала. Когда же он отверг благожелательное предостережение мудрого и опытного старца, Господь за это оставил его, и он погиб такою ужасною смертию.

Вместе с даром разума духовного старец о. Леонид, как мы уже отчасти и выше видели, имел от Господа и дар прозорливости. По рассказам учеников его известно, что он как бы читал в душе каждого из них сердечные тайны, что от проницательного его взора не могли утаиться сокровенные их помыслы, которые он нередко явно, в присутствии других, приходивших к нему, обличал ради их душевной пользы. Особенно же старец имел от Бога дар открывать и напоминать искренно относившимся к нему забытые ими грехи. Скитский иеромонах о. Иларий (в миру Иван Иванович Гурьянов), из козельских купцов, многим рассказывал о себе следующее: «Еще до поступления моего в число братий пришел я однажды из Козельска в Оптину пустынь, желая приобщиться Св. Таин. Но, исповедавшись у монастырского духовника, почувствовал в душе какое-то безотчетное смущение и беспокойство и пред самой Литургией пошел объяснить об этом старцу о. Леониду. Старец сказал мне: „Смущение, вероятно, происходит в тебе оттого, что ты не все открыл духовнику на исповеди, что следовало бы“. И потом в несколько минут сам искусно напомнил мне о неисповеданных мною согрешениях, говоря так: „Может быть, не сделал ли того-то и того-то?“ ― Когда я сознался, что действительно виноват в том, на что намекал мне старец, смущение во мне исчезло, я совершенно успокоился и, по совету же старца, открывши неисповеданные мною грехи духовнику, у которого прежде исповедался, и получив от него разрешение, уже в мирном душевном устроении приобщился Св. Христовых Таин».

Другой ученик старца Леонида, о. П., рассказывал, что, исповедуя ему свои помыслы, он, случалось, иное скрывал невольно, другое же и вольно, по страху или от стыда. Отец Леонид, выслушав исповедь, сам высказывал все утаенное, прибавляя: «А этого-то что же не говоришь?» Тем старец побуждал ученика к чистосердечному исповеданию всех смущающих помыслов. При таких дарованиях духовных старец о. Леонид был муж учительный. Но подробно о сем будет говориться далее в следующей главе.

Здесь же скажем еще о том, что старец сей имел от Господа и дарование исцелений. Относившимся к нему братиям и мирским посетителям за духовными советами он не отказывался подавать помощь и в телесных болезнях, указывая некоторым на испытанные народные средства. Преимущественно он употреблял для лечения так называемую горькую воду, которой у него выходило в день иногда до полутора ушата. Горькую воду не переставали в обители приготовлять и раздавать одержимым внутренними болезнями и после кончины старца, но вода эта после него уже потеряла ту многоцелебную силу, чтобы помогать от всяких болезней, хотя от некоторых помогает.

Некоторых из приходивших старец посылал в г. Воронеж к мощам в то время новоявленного угодника Божия святителя Митрофана. И бывали примеры, что больные, прошедши или проехавши сотни верст, исцелялись на пути и, подобно евангельскому самарянину, возвращались благодарить подавшего им совет старца. Многим страдавшим от недугов телесных, часто соединенных с душевными и потому не всегда понятных для людей обыкновенных, старец о. Леонид преподавал благодатную помощь, помазывая их елеем от неугасимой лампады, теплившейся в его келлии пред Владимирской иконою Божией Матери, которая получена была им в благословение от своего старца, схимонаха Феодора. Этой иконою великий старец Паисий (Величковский) напутствовал схимонаха Феодора при выходе его из Молдавии в Россию, а о. Феодор, отходя ко Господу, благословил ею о. Леонида как общника его скорбей и наследника духовных дарований. Потому она и почиталась старцем Леонидом как особая святыня. Изображенная Царица Небесная видом Своим вдыхает в души молящихся пред Нею успокоение. В Ее святом лике не видно изысканного умиления и женственной красоты. Черты строгие, и очерк лица более русский, нежели греческий. Помазывая болящих елеем из лампады от этой иконы, старец видимо возлагал всю свою надежду на милость и помощь Божию, на заступление Царицы Небесной и на молитвы своего духовного отца. По вере старца о. Леонида и приходивших к нему, помазывание это оказывало великую благодатную силу. Через него многие получали утешение в скорбях, облегчение в душевных бранях и исцеление телесных болезней. Так о. игумен П-й рассказывал, что когда келейники старца о. Леонида жаловались на какую-либо болезнь, он помазывал их елеем из лампады, и болезни проходили.

Приводили к старцу о. Леониду и многих бесноватых. Было также немало и таких, которые прежде сами не знали, что они одержимы бесом, и только в присутствии старца по обличении им таившейся в них прелести начинали бесноваться. Так нередко бывало с теми из мирских неразумных подвижников, которые, пришедши к старцу, сами открывались ему, что они носят вериги, а вместе с тем жаловались, что не обретают душевного мира. Оказывалось, что, проходя самопроизвольно суровые телесные подвиги, они не переносили со смирением ни ниспосылаемых от Бога скорбей, ни укоризненных слов от людей и, удручая тело свое веригами, в душе питали вражду и злопамятность против оскорбителей, увлекаясь самомнением, и вообще нисколько не заботились об очищении сердца от страстей, доходя иногда таким образом и до прелести. С таких безрассудных подвижников о. Леонид приказывал снимать вериги, научая их, что чрезмерные телесные подвиги без смиренномудрия и духовного рассуждения не только не приносят пользы, но и вредят ревнующим о своем спасении, и что христиане прежде всего должны обращать внимание на необходимейшие и обязательные для всех евангельские заповеди Господни, без соблюдения которых спастись нельзя. Когда же по воле старца вериги снимались, на некоторых из закованных ими нападало беснование. На всех таких страдальцев старец возлагал епитрахиль и читал над ними краткую заклинательную молитву из требника, а сверх того помазывал их елеем из лампады или давал им оный пить. Вследствие сего было очень много поразительных случаев исцелений. Некоторые тогда говорили, а может быть, скажут и теперь: «Да это не трудно; и всякий может помазать елеем и прочитать заклинание». В ответ на такое их возражение можно напомнить пример сыновей иудея Скевы, которые начинали было, по примеру св. апостола Павла, изгонять бесов именем Иисуса Христа: «Иucyca знаю, ― ответил бес, ― и Павла свем, вы же кто есте?» (Деян. 19, 15). ― Победа над бесами одержана была о. Леонидом, конечно, после победы над своими страстями.

Говаривал о. Леонид: «В наши времена Бог не посылает подвижникам таких испытаний, как древним, ― потому что не могли бы понести, ― и не подает древних дарований, чтобы не вознеслись безмерно». Так он говорил вообще о современных ему монахах; но сам по простоте христианской и смирению, по претерпенным им скорбям и по духовным дарованиям, был яко един от древних. Некто из присных учеников старца, видя его однажды в особенно веселом и откровенном расположении духа, спросил: «Батюшка! как вы захватили такие духовные дарования, какие мы в вас видим?» Старец отвечал: «Живи попроще, ― Бог и тебя не оставит». Потом прибавил: «Леонид всегда был последним в обителях; никогда ни от какого поручения настоятеля не отказывался. В навечерие великих праздников другие, бывало, стремятся в церковь, а Леонида посылают на хутор за сеном для лошадей приезжих гостей, а потом усталого и без ужина посылают на клирос петь, и он безропотно повиновался. Старайся и ты так жить, и тебе Господь явит милость Свою». ― Таковы были по внешним действиям внутренние свойства и качества описываемого старца о. Леонида!

Прибавим к сему еще несколько слов о его наружности. По описанию о. игумена Антония Бочкова, старец от природы был тучного телосложения. Лицо его круглое, смугловатое, от подвигов бледное и благообразное, с выражением строгости и мужества, обрамлено было небольшою бородою. Волосы на голове густые и длинные. Под старость они сделались настоящею львиною гривой, желто-седою, волнистою, и спускались гораздо ниже плеч.

Глаза небольшие, сероватые, смотрели прямо, не наблюдая за пришедшими и не догадываясь, что таится в его душе. С одного взгляда старец знал, что привлекло к нему иного странника, прошедшего тысячи верст. Руки были очень стройны и красивы, при полноте и длинноте живописных перстов. Только одного указательного на левой руке у него не доставало, так как по нечаянности он был обрублен старцем во время рубки дров в Валаамском скиту. Рост его был выше среднего. Походка красивая; мужественная и вместе с тем легкая, мерная поступь показывала, что он легко носил свое довольно тяжелое тело. Никакой сутуловатости и согбенности старческой не видно было в этом утвердившемся в битвах духовных воине Христовом.