Глава 18
Стивен Десоул, хранитель особо важных секретов ЦРУ, с некоторым усилием, причиной чему была его тучность, вышел из машины. Он оказался на пустынной автостоянке маленького торгового центра в Аннаполисе (штат Мэн), которая освещалась единственной неоновой вывеской над закрытой бензоколонкой. За стеклом бензоколонки дремала немецкая овчарка. Десоул поправил очки в металлической оправе и, сощурившись, посмотрел на часы, с трудом разглядев светящиеся стрелки. Было между 3.15 и 3.20 ночи, а следовательно, он прибыл заранее, и это было неплохо. Он должен собраться с мыслями; в пути это было невозможно, так как в ночное время все его внимание занимала дорога; о том, чтобы нанять такси или попросить кого-нибудь подвезти, не могло быть и речи.
Информация, которую он получил, состояла... да, всего лишь из одного имени... и довольно распространенного. Это имя – Уэбб. Описание внешности Уэбба вполне соответствовало нескольким миллионам людей. Десоул поблагодарил информатора и повесил трубку. Постепенно в тайных уголках памяти, ставшей благодаря его профессии и постоянной тренировке настоящим хранилищем как нужной, так и случайной информации, стали загораться сигнальные огоньки: Уэбб, Уэбб... амнезия? Какая-то неизвестная клиника в Вирджинии... Много лет назад... Из нью-йоркского госпиталя доставлен на самолете человек, скорее похожий на мертвеца, чем на живого. Его медицинская карта была настолько засекречена, что ее нельзя было показать даже в Белом доме. Но специалисты по проведению допросов болтали в кулуарах (иногда для того, чтобы излить раздражение или просто похвастаться), и Десоул подслушал, что потерявший память, которого они называли «Дэйви» или «Уэбб», был в прошлом членом приснопамятной сайгонской «Медузы». Он же слыл человеком, который симулирует потерю памяти... Потерю памяти?.. Алекс Конклин говорил им о человеке из «Медузы», которого они подготовили для поимки Карлоса-Шакала. Агент-провокатор, которого они называли Джейсон Борн, потерял память... И едва не расстался с жизнью, потому что руководство не поверило в историю об амнезии! Этого человека они называли «Дэйви»... Дэвид. Дэвид Уэбб был Джейсоном Борном Конклина! Иначе и быть не могло!
Дэвид Уэбб! Это он был в доме Нормана Суэйна, когда в Управление сообщили, что генерал-рогоносец покончил с собой (об этом самоубийстве в газетах не сообщалось, по причинам, которые Десоул не мог постичь). Дэвид Уэбб. Прежняя «Медуза». Джейсон Борн. Конклин. Почему?
В дальнем конце автостоянки блеснули фары лимузина, развернувшегося полукругом в направлении Десоула. Отраженный от его толстых линз свет заставил его зажмуриться. Он должен сообщить сведения, которые хранились в его внутреннем «архиве». Эти сведения были для него источником жизни, о которой и он, и его жена долго мечтали. То есть источником денег. Не каких-то там деньжонок, которые можно заработать у этих бюрократов, а настоящих денег. Образование в лучших университетах для его внуков – а не колледж периферийного штата, где надо вымаливать стипендию, без которой не обойтись при жалованье чиновника – причем такого чиновника, который ценнее всех и у всех на виду. И это – нестерпимо! «Десоул – немой крот» – так они его называют, но ничего не платят за его молчание. Специфика его работы препятствует переходу в частный сектор; его огородили таким частоколом юридических запретов, что бесполезно было даже думать о том, чтобы вырваться из этого плена. Ничего, в один прекрасный день Вашингтон получит великолепный урок – этого могло бы не случиться, если бы не его шестеро внуков. Новая «Медуза», сменившая прежнюю, прельстила его своей щедростью, и от отчаяния он принял ее предложение.
Себе он сказал, что его решение нельзя назвать неэтичным. Известно, что каждый год многие пентагоновские служащие выходят из Арлингтона и бросаются в распростертые объятия своих старых дружков – подрядчиков из крупных оборонных корпораций. Как сказал один армейский полковник: «Работаем сейчас, а деньги получаем потом». Богу известно, что некий Стивен Десоул вкалывал как черт на свою страну, но страна не заплатила ему той же монетой. Он ненавидел это название – «Медуза» – и редко пользовался им, потому что оно было зловещим символом иных времен. На махинациях и коррупции высокопоставленных воров как на дрожжах выросли железные дороги и мощные нефтяные компании, да и сами их владельцы теперь были далеко не те, что прежде. Да, «Медуза» зародилась в пораженном коррупцией Сайгоне, ее первоначальный капитал появился в результате махинаций, но той, прежней «Медузы» больше не существует: ее заменил целый десяток респектабельных компаний.
– Разумеется, нельзя сказать, что мы совершенно чисты, мистер Десоул, так же как все контролируемые американцами транснациональные корпорации, – заявил вербовщик. – Так же как и другие, мы стремимся получить максимальную прибыль, используя доступ к привилегированной информации. К секретам, если вам так больше нравится. Видите ли, нам приходится идти на это, потому что наши конкуренты в Европе и Азии поступают именно так. Разница – лишь в том, что их деятельность поддерживается их правительством, а наша – нет... Торговля, мистер Десоул, – торговля и прибыль – вот к чему только и можно стремиться здесь, на земле. «Крайслеру» может не нравиться «Тойота», но хитроумный мистер Якокка не призывает совершить на Токио воздушный налет. По крайней мере сейчас. Он ищет пути к тому, чтобы объединить усилия с японцами.
Да, подумал Десоул, то, что я сделал для «корпорации» (именно так он предпочитал называть «Медузу») в противоположность тому, что я сделал для «компании», можно считать даже благодеянием. Прибыль, в конце концов, предпочтительнее бомб... а мои внуки будут учиться в самых лучших школах и университетах этой страны".
В десяти футах от него остановился лимузин. Из него вышли два человека.
– Как выглядит этот Уэбб? – спросил Альберт Армбрустер, председатель Федеральной торговой комиссии, когда все трое зашагали вдоль границы автостоянки.
– В моем распоряжении словесный портрет из показаний садовника, который прятался за проволочной оградой.
– Ну и как он выглядит? – Спутник Армбрустера – коренастый плотный человек с темными волосами – пронизывающе посмотрел на Десоу-ла из-под насупленных темных бровей. – И поточнее, – добавил он.
– Одну минутку! – решительно запротестовал аналитик. – Я всегда точен, и, честно говоря, – кто бы вы ни были, – мне не нравится ваш тон.
– Не обращайте внимания, – вступил Армбрустер, давая понять, что на реплику его спутника можно не реагировать. – Он – глава «макаронников» из Нью-Йорка и никому не доверяет.
– А кому можно доверять в Нью-Йорке? – оскалился смуглолицый крепыш, панибратски ткнув локтем в широкое брюхо Армбрустера. – Вы – стопроцентные америкашки, хуже всех, у вас банки есть, amico!
– Ладно, хватит об этом, главное – держаться подальше от суда... Итак, каков этот малый? – Армбрустер обратился к Десоулу.
– Описание недостаточно полное, но прослеживается связь с «Медузой»...
– Продолжай, приятель, – сказал человек из Нью-Йорка.
– Он довольно крупный – точнее высокий, – ему около пятидесяти и...
– На висках седина? – перебил Армбрустер.
– Да, садовник что-то говорил о седине. Очевидно, поэтому он и решил, что ему около пятидесяти.
– Это Саймон, – сказал Армбрустер, бросив взгляд на мафиози.
– Кто?! – Десоул замер; все трое переглянулись.
– Он назвал себя Саймоном, и ему все известно о тебе, мистер ЦРУ, – сказал Армбрустер. – О тебе, о Брюсселе и вообще обо всем.
– О чем это вы?!
– О твоем факсе, соединяющем тебя с этим болваном в Брюсселе.
– Но это невозможно... Это совершенно закрытая специальная линия, надежно защищенная!
– А вот кто-то подобрал ключ к этой защите, мистер Точность, – заметил человек из Нью-Йорка уже без улыбки.
– О Боже! Это ужасно! Что мне делать?!
– Состряпай какую-нибудь историю о себе и Тигартене и позвони ему из телефона-автомата, – предложил мафиози. – Вы как-нибудь выкрутитесь...
– Вы-ы... знаете о... Брюсселе?
– На свете мало вещей, о которых я не знаю.
– Этот сукин сын обвел меня вокруг пальца и заставил думать, что он один из нас! Он просто водил меня за нос! – сердито произнес Армбрустер, продолжая идти вдоль границы автостоянки. Два его спутника шли рядом – Десоул спотыкаясь, словно предчувствуя что-то недоброе. – Я подумал, что ему все известно, но теперь понимаю, что он выдавал только какие-то обрывки сведений – чертовски важных, вроде Бартона, тебя и Брюсселя, – и я, словно идиот трахнутый, еще ему подкинул информацию к размышлению. Вот ведь дерьмо!!
– Стоп! Подождите минутку! – вскрикнул аналитик из ЦРУ, вновь заставив остальных остановиться. – Я занимаюсь выработкой стратегий, и я не понимаю. Что делал Дэвид Уэбб, или Джейсон Борн, если он действительно Джейсон Борн, прошлой ночью в поместье Суэйна?
– Что за Джейсон Борн?! – прорычал председатель Федеральной торговой комиссии.
– Он связан с сайгонской «Медузой», о чем я только что упоминал. Тринадцать лет назад Управление дало ему псевдоним Джейсон Борн – настоящий Борн к тому времени был мертв, – и послало его на выполнение задания с грифом секретности «четыре-ноль», то бишь для ликвидации...
– Для осуществления убийства, если выражаться по-английски, дружок.
– Да, да, именно об этом и шла речь... Но дело обернулось по-другому: он потерял память, и операция провалилась. Операция провалилась, но он остался жив.
– Боже правый, ну и расклад!
– Что ты можешь рассказать нам об этом Уэббе... или Борне, Саймоне или Кобре? Да это прямо ходячий персонаж комедии с переодеванием!
– По всей видимости, он занимался именно такими делами: брал разные имена, менял облик и каждый раз становился другим человеком. Именно поэтому его и послали бросить вызов убийце по кличке Шакал, выманить его и уничтожить.
– Шакал?! – переспросил пораженный саро supremo «Коза ностры». – Как тот тип в фильмах?
– Какие там фильмы и книги, ты, идиот...
– Эй, полегче, amico.
– Да заткнись ты... Ильич Рамирес Санчес, известный также как Карлос-Шакал, – человек из плоти и крови, суперубийца, за которым уже четверть века охотятся полиции всех стран. На его счету среди множества подтвержденных убийств есть одно, о котором ходит много разговоров. Вроде как дымок, взметнувшийся с лужайки в Далласе, – его рук дело... То есть он – настоящий убийца Джона Кеннеди.
– Не вешай мне лапшу на уши.
– Уверяю, это так. Мы получили в Управлении информацию – на самом высоком уровне, полнейшая надежность данных, – что после стольких лет Карлос выследил единственного живого человека, который способен его опознать, – Джейсона Борна, – или, я уверен, Дэ-вида Уэбба.
– Эта информация должна была поступить от кого-то! – взорвался Альберт Армбрустер. – Чья же она?
– М-да. Все так неожиданно и удивительно... Ее сообщил отставной оперативник с искалеченной ногой – Конклин, Александр Кон-клин. Он и еще один психиатр – Панов, Моррис Панов – близкие друзья этого Уэбба... или Джейсона Борна.
– Где же они? – мрачно спросил саро supremo.
– Вам не удастся не только подобраться к ним, но и даже поговорить. Они находятся под охраной – максимальная степень защиты.
– Меня не интересует степень их безопасности, дружок... Я спрашиваю: где они?
– Конклин сейчас живет в дачном поселке под Веной – это наше владение, куда никому не пробраться, а квартира и офис Панова поставлены под круглосуточное наблюдение.
– Ты ведь дашь мне их адреса?
– Конечно. Но уверен, что они не станут с вами разговаривать.
– Ах-ах! А ведь нам нужна такая малость: найти одного парня, у которого десяток имен и который любит задавать вопросы и предлагать свою помощь.
– Их на это не возьмешь.
– А может, мы договоримся?
– Черт подери, но почему?! – повысил голос Армбрустер, но тут же осекся. – Почему этот Уэбб, Борн – и кто там еще – был у Суэйна?!
– Этот пробел я не могу заполнить, – ответил Десоул.
– Что?
– На жаргоне Управления это означает, что нет данных.
– Ничего удивительного, что страна по уши в дерьме.
– Это не так...
– А теперь ты заткнись! – велел человек из Нью-Йорка, вытаскивая из кармана блокнот и ручку. – Запиши-ка адрес отставного шпиона и жида мозгоправа: И быстро!
– Здесь темно, – сказал Десоул, стараясь повернуть блокнот к свету от неоновой вывески. – Готово. С номером квартиры я мог ошибиться, но это где-то рядом, кроме того, фамилия Панова указана на почтовом ящике. Но повторяю: он не станет с вами разговаривать.
– Тогда мы извинимся, что оторвали его от дела.
– Да, наверное, так и будет. По-моему, он обо всем забывает, когда речь идет о его пациентах.
– Да что ты? Так же, как и ты о той телефонной линии, что подсоединена к твоему факсу?
– Вовсе нет. Это гораздо проще. Буду точен: это третья линия.
– И ты всегда так точен, дружок?
– А вы всегда столь недоверчивы?..
– Нам пора, – вмешался Армбрустер, наблюдая за тем, как человек из Нью-Йорка прячет блокнот и ручку. – Успокойся, Стивен, – прибавил он, явно сдерживая гнев и направляясь к лимузину. – Вспомни о том, что нет ничего, с чем мы не могли бы справиться. Когда будешь звонить Джимми Т. в Брюссель, постарайся придумать вместе с ним какое-нибудь разумное объяснение, о'кей? Но если не придумаете, не волнуйся, мы скумекаем что-нибудь у себя на верхних этажах.
– Конечно, мистер Армбрустер. Меня интересует еще один вопрос... Можно ли снять с моего счета в Берне деньги сразу же, на случай... ну, вы понимаете... на случай...
– Разумеется, Стивен. Все, что тебе надо сделать, это слетать туда и собственноручно написать номер счета. Все дело в подписи, образец которой хранится в деле, понимаешь?
– Да, да, конечно.
– Там должно быть больше двух миллионов.
– Благодарю вас. Благодарю вас... сэр.
– Ты заработал их, Стивен. Спокойной ночи.
Армбрустер и capo уселись на заднем сиденье лимузина; они оба были напряжены. Армбрустер взглянул на мафиози-шофера за стеклянной перегородкой, который в этот момент включал зажигание.
– Где вторая машина?
Сицилиец щелкнул выключателем, чтобы при свете плафона взглянуть на часы.
– В данный момент машина припаркована у дороги меньше чем в миле от бензоколонки. Наш человек подберет Десоула, когда тот будет возвращаться, и останется с ним, пока обстоятельства не изменятся к лучшему.
– Этот человек точно знает, что надо делать?
– Да брось ты, он не девица. У него в машине установлен такой мощный прожектор, что его из Майами будет видно. Наш человек поедет по дороге, включит прожектор на полную катушку и начнет вилять рулем. Твой неудачник стоимостью в два миллиона долларов будет ослеплен и выйдет из игры. Мы несем совсем небольшую ответственность. Сегодня твой день, Алби.
Председатель Федеральной торговой комиссии откинулся назад и уставился на черные, стремительно проносившиеся мимо силуэты за дымчатым стеклом.
– Знаешь, – задумчиво произнес он, – если бы двадцать лет назад кто-то сказал мне, что я буду сидеть в этой машине с таким человеком, как ты, и буду говорить то, что я сейчас говорю, я бы решил, что это бред.
– О, как раз это нам и нравится в ваших аристократических характерах. Вы задираете нос и чуть ли не сморкаетесь на нас до тех пор, пока мы вам не потребуемся. А потом мы вдруг становимся «приятелями». Живи и радуйся, Алби, мы просто устраняем одну из причин твоей головной боли. Возвращайся в свою большую Федеральную комиссию и решай там, какие компании честны, а какие – нет. И подмазка вовсе не обязательна, верно?
– Заткнись! – зарычал Армбрустер, ударив по подлокотнику. – Этот Саймон, этот Уэбб! Откуда он взялся? С чего это он за нас уцепился? Что ему нужно?!
– Может, он ищет ход к этому Шакалу.
– Чушь какая! У нас нет ничего общего с Шакалом.
– Да и зачем вам? – широко ухмыльнувшись, спросил мафиози. – У вас ведь есть мы, верно?
– Знаешь, это весьма дурацкое сравнение, и не забывай... Черт, этот проклятый Уэбб-Саймон – кто бы он ни был, – мы должны найти его! При том, что ему и так известно, плюс то, что я ему рассказал, – он становится для нас опасен!
– С ним действительно непросто справиться?
– Да, это так, – согласился председатель, вновь глядя в окно и нервно постукивая по подлокотнику.
– Хочешь, договоримся?
– Что? – рявкнул Армбрустер, посмотрев на спокойное лицо сицилийца.
– Я не так выразился, извини. Я назову цифру, а уж твое дело – соглашаться или нет.
– Предлагаешь... контракт? На Саймона-Уэбба?!
– Нет, – ответил мафиози, покачав головой. – Я имел в виду Джейсона Борна. Гораздо удобнее убивать того, кто и так уже мертв, согласись?.. Мы только что сэкономили тебе полтора миллиончика, поэтому моя цена – пять.
– Пя-ать миллионов?!
– Избавление от крупных неприятностей дорого стоит... А когда тебе еще и угрожают – это еще дороже. Пять миллионов, Алби, половина – в течение суток после получения согласия. Как обычно.
– Это уж слишком!
– Тогда откажись. Но если когда-нибудь решишься, цена будет семь с половиной, а если опять откажешься и потом все же пойдешь на это, цена удвоится, и это – пятнадцать миллионов.
– А где гарантия, что тебе хотя бы удастся его найти? Ты слышал, что сказал Десоул: он под защитой степени «четыре-ноль», а это означает, что к нему не подобраться – он «похоронен».
– Да? Ну так мы его выроем, чтобы уже окончательно зарыть.
– Как? Два с половиной миллиона – слишком высокая цена, чтобы ее платить, полагаясь всего лишь на твое слово.
Вновь ухмыльнувшись, саро supremo вытащил из кармана блокнот, который возвратил ему Десоул.
– Близкие друзья – самый надежный источник, Алби. Спроси об этом мошенников, которые марают все эти детективные книжонки. У меня есть целых два подхода к нему.
– Ты к ним и близко не подберешься.
– Да брось ты. Ты, может, думаешь, что имеешь дело со старыми чикагскими бандитами? С Аль Каноне – Сумасшедшим Псом и Нитти – Нервным Пальцем? Сейчас у нас на зарплате специалисты экстра-класса. Настоящие гении. Ученые, спецы по электронике – сплошь магистры. Когда мы покончим с этими дружками – бывшим шпионом и жидом, – они даже не поймут, что произошло. А Джейсон Борн – человек, который не существует, потому что он уже мертв, – будет у нас в руках.
Альберт Армбрустер, соглашаясь, кивнул и отвернулся к окну.
* * *
– Я лягу на дно на полгодика, сменю вывеску и, прежде чем вынырнуть, проведу рекламную кампанию в журналах, – сказал Сен-Жак, пока врач колдовал над его зятем.
– Что, никого не осталось? – спросил Борн, поморщившись; он сидел на стуле в халате; в этот момент врач накладывал последний шов на его шее.
– Да нет, как же. Осталось несколько сумасшедших канадских пар, и среди них мой старый друг, который сейчас штопает тебя. Ты не поверишь: они собирались организовать особую бригаду Королевской конной полиции и отправиться в погоню за плохими парнями.
– Это Скотти пришла такая идея, – перебил его врач, продолжая обрабатывать рану. – Меня можно вычеркнуть – я слишком стар.
– Кстати, он тоже, только об этом не догадывается. Потом ему пришла фантазия тиснуть объявление о вознаграждении в сто тысяч за информацию, которая приведет к поимке и т. д. В конце концов мне удалось его убедить, что чем меньше будет сказано, тем лучше.
– Еще лучше, если вообще помалкивать, – отрезал Джейсон.
– Ты перегибаешь палку, Дэвид, – сказал Сен-Жак, неправильно истолковав реплику Борна. – Извини, но это так: на все вопросы местных жителей мы отвечаем разными сказками «об утечке пропана», но немногие клюнули на них. Конечно, для остального мира даже местное землетрясение не заслужило бы больше шести строк – да и то в разделе хроники, – но по Подветренным островам поползли слухи...
– Ты говоришь о местных новостях... а как реагирует большой мир?
– Будет, конечно, какой-то отклик, но не на события на острове Спокойствия. О Монсеррате – напишут, и эта новость получит колонку в лондонской «Тайме», а может, и дюйм полосы в нью-йоркских и вашингтонских газетах, но, по-моему, к нам это не относится.
– Кончай темнить.
– О'кей, поговорим позже.
– Говори все, что хочешь, Джон, – встрял доктор. – Я сейчас занят, поэтому не обращаю на вас внимания. Даже если я и услышу что-нибудь, так я имею на это право.
– Ладно, короче, – сказал Сен-Жак. – Губернатор-то... – продолжил он. – Ты был прав, по крайней мере, я вынужден признать, что ты был прав.
– Ну да?
– Пока тебе чистили рану, пришло известие: катер губернатора нашли разбитым в щепки возле одного из самых страшных рифов около Антигуа, на полпути к острову Барбуда. Не похоже, что кому-то удалось спастись. В Плимуте решили, что катер попал в один из тех шквалов, которые налетают с южного Невиса, но в это верится с трудом. Это не шквал, конечно, а обстоятельства...
– Что еще за обстоятельства?
– С ним не было двоих из команды, с которыми он обычно выходил в море. Он оставил их в яхт-клубе, сказав, что хочет прогуляться в одиночку, но ведь он сам говорил Генри, что собирается за крупной рыбой...
– Значит, команда ему была не нужна, – перебил канадский доктор. – Извините.
– Да, она ему была не нужна, – согласился владелец «Транквилити Инн». – Нельзя одновременно ловить крупную рыбу и управлять катером. По крайней мере, губернатор этого не мог: боялся оторваться от карты.
– А он в них разбирался? – спросил Джейсон. – Я имею в виду карты?
– Как навигатор он, конечно, был не ровня капитану Блаю, который в Тихом океане выверял курс по звездам, но все-таки он кое-что кумекал, чтобы держаться подальше от неприятностей.
– Ему приказали выйти в море одному, – сделал вывод Борн. – Приказали встретиться с другим катером в такой точке, где ему действительно надо было держать ухо востро и справляться по карте. – Джейсон почувствовал, что легкие пальцы доктора больше не касаются его шеи; повязка была наложена, а доктор стоял рядом и смотрел на него. – Ну и как мои дела? – спросил Борн, с признательностью взглянув на доктора и улыбнувшись.
– Порядок, – ответил канадец.
– Отлично... В таком случае нам с вами лучше встретиться попозже, за рюмкой, согласны?
– Боже правый, вы же подошли к самому интересному месту...
– Ничего интересного, док, абсолютно ничего. А как ваш пациент, я был бы неблагодарным, если бы по недомыслию позволил вам узнать то, что вам знать не следует.
Пожилой канадец пристально посмотрел на Джейсона:
– Это действительно так? Это правда, что вы не хотите втягивать меня в эту историю? Это не обычная мелодрама, не секреты ради самих секретов – вы на самом деле серьезно озабочены судьбой других людей?
– Надеюсь, что да.
– Учитывая то, что с вами произошло, – я не имею в виду события последних часов, в которых и я принимал участие, но то, что, как свидетельствуют шрамы на вашем теле, вам пришлось пережить, – это действительно замечательно, что вы еще можете о ком-то заботиться, кроме самого себя. Вы странный человек, мистер Уэбб. Временами вы говорите так, словно в вас живут два совершенно разных человека.
– Что ж тут странного, док, – ответил Джейсон Борн, на мгновение прикрыв глаза. – Я не хочу быть ни странным, ни отличным от других, – вообще не желаю быть каким-то особенным. Я хочу быть самым нормальным и ординарным человеком, – я говорю честно, без кокетства. Я просто преподаватель и хочу быть только им и никем больше. Но обстоятельства вынуждают меня поступать иначе.
– Значит, я должен уйти для моей же собственной пользы?
– Да, именно так.
– Если когда-нибудь мне доведется узнать все, я, наверное, пойму, что ваши наставления были весьма полезны.
– Надеюсь.
– Бьюсь об заклад, что вы – отличный педагог, мистер Уэбб.
– Доктор Уэбб, – поправил Джон Сен-Жак, словно это уточнение было совершенно необходимым. – Мой зять также доктор. Как и у моей сестры, у него есть диплом доктора философии, он говорит на двух восточных языках и занимает должность профессора. Гарвард, Макгилл и Йель уже давно хотят заполучить его к себе в штат, но он не...
– Умерь свой пыл... – сдерживая улыбку, попросил Борн. – Мой юный друг-бизнесмен преклоняется перед любой ученой степенью, не понимая, что мой официальный доход не позволил бы нанять подобную виллу больше чем на два дня.
– Ну ты даешь!
– Я же сказал: официальный доход.
– Ладно, один – ноль в твою пользу.
– У меня богатая жена... Простите, док, это – старый семейный спор.
– Вы не только отличный педагог, – повторил канадец, – но и очень обаятельный человек, несмотря на угрюмую наружность. – В дверях канадец повернулся и добавил: – Ловлю вас на слове насчет того, чтобы выпить как-нибудь, – мне нравится эта идея.
– С удовольствием, – сказал Джейсон. – Благодарю за все. – Доктор кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Борн повернулся к шурину и сказал: – Он отличный парень, Джонни.
– По правде говоря, обычно он равнодушен как рыба, но зато врач великолепный. Сегодня он что-то расчувствовался – никогда его таким не видел... Значит, ты думаешь, что Шакал приказал губернатору встретить его где-то возле побережья Антигуа, получил от него нужную информацию... и, прикончив, скормил акулам?
– А потом затопил катер у рифов, – дополнил Джейсон. – Вероятнее всего. Шакал врубил скорость и отправил катер на ближайший риф... Обычная морская трагедия, и всякая связь с Карлосом исчезает, – для него это важно.
– Все-таки я кой-чего не понимаю, – заявил Сен-Жак. – Не буду цепляться к мелочам, но участок рифов к северу от Фалмута называется Дьявольской пастью; это не то место, которое сильно рекламируется. В лоциях просто говорится, что от него надо держаться подальше, и никто даже не знает толком, сколько народу и судов там затонуло.
– Ну и?
– Предположим, Шакал приказал губернатору встретить его поблизости от Дьявольской пасти, – так как же, черт подери. Шакал узнал об этом месте?
– Разве те двое охранников не сказали тебе?
– О чем и когда? Я сразу отослал их к Генри. У меня не было времени с ними болтать: я думал, что на счету каждая минута.
– Значит, Генри уже в курсе дел и, думаю, в шоке. Он потерял два патрульных катера за два дня, и только за один из них, по-видимому, получит страховку. Кроме того, он до сих пор не знает ничего о своем боссе – достопочтенном губернаторе Ее Величества, лакее Шакала, который оставил в дураках министерство иностранных дел, выдав мелкого парижского мошенника за французского ветерана. Да, теперь всю ночь, должно быть, телефон будет разрываться между резиденцией губернатора и Уайт-холлом.
– Еще один патрульный катер?! О чем ты? Что Генри уже знает и что ему могли сказать охранники?
– Только что ты спросил: каким образом Шакал узнал о рифах возле побережья Антигуа, которые называются Дьявольской пастью?
– Поверь мне, доктор Уэбб, я помню свой вопрос. Ну и откуда же он узнал?
– У него был здесь еще один человек – вот о нем-то и сообщили твоему Генри охранники. О белокуром сукине сыне, который возглавляет на Монсеррате службу по борьбе с наркотиками.
– Рикман? Из британского ку-клукс-клана? Рикман-"начальник" – бич для всех, кто пытался протестовать? Боже правый, Генри этому не поверит!!
– Почему же? Ты только что достаточно точно описал его, он достойный ученик Карлоса.
– Может, и так, но это какая-то метаморфоза. Он всегда был святошей: молился перед работой, просил Бога помочь ему в битве с сатаной, никакого алкоголя, никаких женщин...
– Ни дать ни взять Савонарола?
– Да, похоже, – если я хорошо запомнил то, что слушал на уроках истории.
– По-моему, он – просто находка для Шакала. А Генри поверит, можешь не сомневаться, когда флагманский катер не вернется в Плимут, а тела членов команды будут выброшены на берег; они никогда больше не будут принимать участия в утренних молитвах.
– Таким образом Карлосу удалось уйти?
– Да, – сказал Борн. Жестом он указал на диван, перед которым стоял кофейный столик. – Присаживайся, Джонни, поговорим.
– О том, что и как мы делали?
– Не о том, что было, братец, а о том, что впереди.
– И что же впереди? – поинтересовался Сен-Жак, опускаясь на диван.
– Я уезжаю.
– Не-ет!! – заорал Джонни, подскочив, словно его ударило током. – Это невозможно!!
– Это необходимо. Шакал знает наши имена, ему известно, где мы живем. Знает все...
– И куда же ты отправишься?!
– В Париж.
– Черт подери, нет!! Ты не можешь так поступить с Мари! Ради Христа, ты не можешь так поступить со своими детьми. Я тебе не позволю!
– Ты меня не остановишь.
– Ради Бога, Дэвид, послушай! Если Вашингтон – дешевка и ему начхать на все, поверь мне, Оттава сделана из другого теста. Моя сестра работала на правительство, а наше правительство не отшивает людей только потому, что неудобно или слишком дорого. Я знаю многих таких, как Скотти, док и другие. Достаточно им сказать пару слов – и тебя упрячут в Калгари в настоящую крепость. Там тебя и пальцем никто не тронет.
– Ты думаешь, мое правительство не может сделать то же самое? Дай-ка я тебе объясню кое-что, братец: в Вашингтоне есть люди, которые поставили на карту свою жизнь, чтобы спасти Мари и детей. Совершенно бескорыстно, не ожидая ни награды, ни помощи. Если мне понадобился бы превращенный в крепость дом, я бы, наверное, купил себе поместье где-нибудь в Вирджинии. С собаками, слугами и целой ротой вооруженных солдат...
– Вот это подходящий вариант. Так и сделай!!!
– И чего я добьюсь, Джонни? Буду жить в личной тюрьме, дети не смогут пойти в гости к друзьям, а в школу их будут сопровождать охранники. Они не будут предоставлены самим себе, не будет вечерних прогулок, не будет общения с соседями? Мари и я в постоянном страхе друг за друга будем вглядываться в темноту за окном, прислушиваться к шагам охраны, случайному покашливанию, или чиху, или – Боже упаси! – к звуку ружейного выстрела, потому что какой-то кролик случайно пробрался в сад? Это не жизнь, а тюрьма. Ни я, ни твоя сестра не сможем так жить.
– Да и я тоже... Но что тебе даст Париж?
– Я попытаюсь найти и ликвидировать Шакала.
– У него там полно своих людей.
– А у меня есть Джейсон Борн, – ответил Дэвид Уэбб.
– На это меня не купишь!
– Да и меня, но кажется, это сработает... Помни: ты мой должник. Прикрой меня. Скажи Мари, что со мной все в порядке, я не ранен, и что у меня есть ниточка, ведущая к Шакалу; это связано со старым Фонтеном. Некое кафе в Аржантей, оно называется «Le Coeur du Soldat». Скажи ей, что я ввожу в дело Алекса Конклина и воспользуюсь помощью, которую только сможет оказать Вашингтон.
– Но ведь ты не воспользуешься их помощью, верно?
– Разумеется. Шакал сразу узнает об этом: у него есть уши на набережной д'Орсэ. Действовать в одиночку – единственно возможный вариант.
– Ты не боишься, что она узнает правду?
– Конечно, она что-то заподозрит, но у нее не будет уверенности. Я попрошу, чтобы ей позвонил Алекс и подтвердил, что он поддерживает связь со всей тяжелой артиллерией, которая будет действовать в Париже. Но сначала ты должен сказать ей об этом.
– Зачем врать?
– Тебе не следует задавать этот вопрос, братец. Это ложь во спасение. Ей и так достаточно пришлось хлебнуть со мной.
– Ладно, я скажу ей, но она мне все равно не поверит. Еще в детстве бывало, Мари смотрела на меня огромными карими глазами, совсем как взрослая... Она видит меня насквозь, можешь ты это понять?
– Это просто забота. Она всегда заботилась о тебе, даже тогда, когда ты капризничал.
– Да, Мари такая замечательная...
– По-моему, еще лучше. Позвони ей через пару часов и привези сюда. Теперь здесь самое безопасное место, какое только можно найти.
– А ты? Как ты собираешься добраться до Парижа? Рейсы с Антигуа и Мартиники переполнены, иногда билеты надо заказывать за несколько дней.
– Я все равно не могу воспользоваться этими линиями. Мне надо придумать что-то другое. Одному человеку в Вашингтоне придется поломать голову над тем, как это сделать. Я уверен, он что-нибудь придумает. Обязан придумать.
* * *
Александр Конклин находился в конспиративной квартире в Вене, принадлежавшей ЦРУ. Его лицо и волосы были совершенно мокрыми. В старые добрые времена, еще до того, как он незаметно стал спиваться, Конклин просто вышел бы из своего офиса (где бы тот ни находился) и, если бы проблемы наваливались на него слишком быстро, развеялся бы проверенным способом. Он разыскал бы самую лучшую харчевню (опять-таки, где бы та ни находилась), заказал бы себе два «мартини», бифштекс с кровью и поджаренный на сале картофель. Этот набор: одиночество, умеренная доза алкоголя, толстенный ломоть сочного мяса и особенно жареная картошка – успокаивал его, все неприятности и стрессы бурного дня забывались, а в голове появлялась ясность. После этого он возвращался к себе – или в маленькую квартиру на лондонской Белгрейвиа-сквер, или в задние комнаты публичного дома в Катманду – с ответами на мучившие его вопросы. Вот так он и заработал свое прозвище – Святой Алекс Конклин. Однажды он обмолвился об этом гастрономическом феномене Мо Панову и услышал в ответ: «Если тебя не убьет твоя сумасшедшая голова, ей поможет желудок».
Теперь, однако, учитывая посталкогольный вакуум и ряд других обстоятельств (например, повышенное содержание в крови холестерина и чертовски низкое – триглицеридов, что бы они, черт их дери, из себя ни представляли), он придумал другой способ. Это произошло совершенно случайно. Однажды утром, когда транслировали слушания дела «Иран-контрас» (он считал их самой лучшей комедией за последнее время), у него вышел из строя телевизор. Он раздраженно выругался и потянулся к портативному радиоприемнику, которым не пользовался многие годы, так как в телевизоре был встроенный радиоприемник, но оказалось, что батарейки приемника сдохли. Морщась от боли в покалеченной ноге, он пошел на кухню к телефону, уверенный в том, что мастер по ремонту телевизоров, которому он кое-чем помог, немедленно явится на его зов. Увы, ему пришлось выслушать тираду жены телемастера, которая провизжала, что ее муж, «трахающий своих клиенток» сукин кот, сбежал с «рогатой черномазой богатой сукой из какого-то там посольства!» (заирского, как позже выяснилось из газет). Конклин почувствовал, что его от ярости вот-вот хватит удар, и метнулся к мойке, над которой на полочке стояли флаконы с таблетками, понижающими кровяное давление, и одновременно отвернул кран с холодной водой. Кран исторг фонтан, который взметнулся к потолку, обдав Конклина с головы до пят. Карамба! Однако струя воды успокоила его, и он тут же вспомнил, что слушания должны повторять вечером по кабельной сети. Почувствовав себя совершенно счастливым, он вызвал водопроводчика, а сам отправился в магазин за новым телевизором.
И вот, начиная с того самого утра, всякий раз, когда его одолевала ярость или беспокоило положение в мире (в том мире, который он знал), он наклонял голову над мойкой и пускал струю холодной воды. Так было и нынешним утром – этим проклятым, чертовым утром!
Десоул! Погиб в автомобильной катастрофе на пустынной проселочной дороге в Мэриленде в 4.30 утра. Что, черт подери, мог делать Стивен Десоул, в водительском удостоверении которого черным по белому написано, что он подвержен ночной слепоте, на пустынной дороге за Аннаполисом в 4.30 утра? А потом звонит Чарли Кэссет – совершенно разъяренный Кэссет, поднявший его в шесть утра, – и визжит как резаный (хотя обычно хладнокровен настолько, что его из пушки не прошибешь), что собирается допросить верховного главнокомандующего войск НАТО в Европе, чтобы потребовать объяснения о скрытой связи по факсу между ним и мертвым начальником секретных архивов, который, оказывается, стал жертвой злодеяния, а не несчастного случая! Кроме того, некоему отставному офицеру по фамилии Конклин лучше бы тоже открыть все карты и рассказать, что ему известно о Десоуле и Брюсселе, а также обо всем, что с этим связано, иначе отставной оперативник и его неуловимый друг Джейсон Борн окажутся в большом проигрыше. Крайний срок – полдень!
А потом еще Айвен Джакс! Этот выдающийся чернокожий доктор с Ямайки позвонил и заявил, что хочет доставить тело Нормана Суэйна туда, где его обнаружил, потому что не желает вляпаться в очередной провал ЦРУ. Это не ЦРУ, едва не закричал Конклин, который не мог объяснить Айвену Джаксу настоящую причину, по которой просил его помощи. «Медуза». Кроме того, Джакс теперь не может вот так запросто взять да и отвезти труп обратно в Манассас, потому что полиция, получив приказ от федеральных органов (приказ от некоего отставного офицера-оперативника, воспользовавшегося специальными кодами, которыми ему было не положено пользоваться), заблокировала поместье генерала Нормана Суэйна.
– Что же мне делать с этим телом?! – заорал Джакс.
– Пусть побудет пока где-нибудь в прохладном месте. Кактус, например, туда бы его и положил.
– Кактус?! Я провел возле него в госпитале всю ночь. С ним все будет о'кей, но он не больше, чем я, понимает, что происходит!
– Мы, работающие в секретных службах, не всегда может все объяснить, – сказал Алекс, поморщившись от этой глупости. – Я тебе перезвоню.
После этого он опять отправился на кухню, чтобы подставить голову под струю холодной воды. Что еще может стрястись? И, словно по закону подлости, опять зазвонил телефон.
– Промокший ленивец у аппарата, – пробормотал он, сняв трубку.
– Вытащи меня отсюда, – сказал Джейсон Борн, в голосе которого не было и следа Дэвида Уэбба. – Мне надо в Париж!
– Что случилось?
– Он ускользнул – вот что случилось, поэтому мне надо в Париж. И чтобы никакой таможни, никакой иммиграционной службы. Они все с ним связаны, а я не могу дать ему ни шанса выследить меня... Алекс, ты меня слушаешь?!
– Этой ночью был убит Десоул – погиб в автокатастрофе в четыре утра. В катастрофе, которая на самом деле совсем не катастрофа. «Медуза» начинает сужать круги.
– Наплевать мне на «Медузу»! Для меня это теперь уже история: мы с тобой повернули не в ту сторону. Мне нужен Шакал, и я знаю место, где я могу начать. Я смогу найти его и прихлопнуть.
– Оставив меня один на один с «Медузой»...
– Ты собирался обратиться к верхам, говорил, что даешь мне сорок восемь часов, после чего все равно пойдешь к ним. Можешь перевести стрелки. Сорок восемь часов отменяются, поэтому отправляйся к верхам, но только вытащи меня отсюда и доставь в Париж.
– Они захотят поговорить с тобой.
– Кто?
– Питер Холланд, Кэссет и кто там еще, кого они захотят привлечь... не знаю, генеральный прокурор, может, и сам президент.
– О чем же?!
– Ты много разговаривал с Армбрустером, женой Суэйна и этим сержантом Фланнаганом. А я – нет. Я воспользовался всего лишь несколькими кодовыми словами, которые спровоцировали соответствующую реакцию Армбрустера и посла Эткинсона в Лондоне, но ничего существенного я не узнал. У тебя есть более полная картина, ты разговаривал с ними лично. Я не в счет. Начальники обязательно захотят поговорить с тобой.
– А Шакал, выходит, пусть себе спокойно уходит?
– Это займет самое большое день-два.
– Черт подери, нет! Потому что все будет иначе, и ты это знаешь! Стоит мне только попасть к ним в лапы (ведь я единственный живой свидетель), как меня тут же начнут перебрасывать от одной команды допрашивающих к другой, а если я откажусь с ними сотрудничать, меня сейчас же посадят под арест. Нет, Алекс, не выйдет. У меня одна-единственная цель, и она находится сейчас в Париже.
– Послушай, – сказал Конклин. – Есть такие вещи, с которыми я могу справиться, а есть и такие, что – нет. Нам был нужен Чарли Кэссет, и он помог нам, но он не из тех, на ком можно воду возить и бесконечно водить за нос, да на это я и не решился бы никогда. Он знает, что гибель Десоула не явилась следствием несчастного случая, – потому что человек, у которого ночная слепота, не станет в четыре утра совершать пятичасовую поездку на машине. Кроме того, он уверен, что мы с тобой знаем значительно больше о Десоуле и Брюсселе, чем говорим ему. Если мы хотим получить помощь от Управления, а она нам нужна хотя бы для того, чтобы с дипломатическим рейсом или на военном самолете доставить тебя во Францию (и кто знает, что тебе еще может там понадобиться), я не могу игнорировать Кэссета. Он сразу же насядет на нас, и, честно говоря, у него на это есть все основания. Борн молчал, слышно было только его сопение.
– Ладно, – сказал он. – Я все понял. Скажи Кэссету, что если он даст нам то, что нам нужно сейчас, то мы дадим ему (нет, я дам ему) достаточно информации, чтобы министерство юстиции могло отправиться за кое-какими крупными рыбами в правительстве, если предположить, что правосудие у нас пока не стало частью «Женщины-Змеи»... Можешь добавить, что эта информация включает в себя сведения о том, где находится некое кладбище, и это может многое прояснить.
Теперь пришел черед Конклина помолчать немного.
– Он может захотеть узнать еще кое-что, учитывая, кого ты сейчас ищешь.
– Да?.. Да, ясно. На тот случай, если я проиграю, о'кей, добавь, что, когда я прилечу в Париж, я найму стенографистку и продиктую ей все, что мне известно, а потом отошлю эти записи вам. Задачу по передаче записей я доверю Святому Алексу, который займется этим из своего кабинета. Можно даже будет выдавать им записи по одной-две странички, чтобы они были более сговорчивы.
– С этим я сам как-нибудь разберусь... Теперь давай о Париже. Что там у нас есть поближе? Насколько я могу вспомнить, Монсеррат расположен рядом с Доминикой и Мартиникой, не так ли?
– До каждого из этих островов меньше часа лета, а Джонни знает всех пилотов на большом острове.
– Мартиника – французское владение, это нам подходит. Я знаю кое-кого во Втором бюро. Двигай туда, а как доберешься, позвони мне из аэропорта. К тому времени я что-нибудь придумаю.
– Хорошо... И последнее, Алекс. Мари. Дети и она возвратятся на Монсеррат сегодня днем. Позвони ей и скажи, что в Париже меня прикрывают всей огневой мощью, какая только возможна.
– Ах ты, лживый сукин сын...
– Позвони!!
– Ладно, позвоню. Давай о другом: если я переживу этот денек – я не лгу, – то вечером буду ужинать у Мо Панова дома. Повар он ужасный, но думает, что он – еврейская Джулия Чайлд. Я хочу навестить его – он с ума сойдет, если меня не будет.
– Это уж точно. Если бы не он, мы оба сидели бы сейчас в психушке в палате, обитой войлоком, и жевали свои ремни.
– Поговорим позже. Счастливо.
На следующий день в 10.25 по вашингтонскому времени доктор Моррис Панов в сопровождении телохранителя вышел из госпиталя «Уолтер Рид» после психиатрического сеанса с лейтенантом в отставке. Тот страдал от последствий шока, который пережил во время маневров в Джорджии, где восемь недель назад погибли больше двадцати новобранцев из его подразделения. В данном случае Мо мог сделать весьма немного. Лейтенант старался выслужиться, как это свойственно военным, но перестарался, и теперь ему придется всю оставшуюся жизнь нести груз своей вины. То, что он был негром из зажиточной семьи и выпускником Уэст-Пойнта, ничего не меняло: большая часть из убиенных также были неграми, но, правда, не из благополучных семей.
Панов, погруженный в раздумья о том, чем можно помочь пациенту, взглянул на охранника и забеспокоился.
– Вы новичок, не так ли? Я имею в виду, что мне казалось, что я знаю вас всех.
– Да, сэр. Нас часто меняют, известив буквально за минуту, зато это поддерживает нашу бдительность.
– Ожидание привычных приказов – это кого хочешь успокоит. – Психиатр направился по тротуару к тому месту, где его обычно поджидал бронированный автомобиль. Но сегодня здесь стояла другая машина. – Это не моя машина, – пробормотал он.
– Садитесь, – приказал охранник, открыв дверцу.
– Что?
Изнутри вытянулась пара рук, схватила его и запихнула в машину; он оказался на заднем сиденье между мужчиной в военной форме и охранником. Они оба держали Панова, пока еще один срывал с него легкий полосатый пиджак и задирал рукав рубашки. После этого он погрузил в руку психиатру иглу шприца.
– Спокойной ночи, док, – сказал военный, на кителе которого были нашивки санитарно-медицинской службы. – Вызовите Нью-Йорк, – приказал он.
