Глава 17

Обжигающий жар и одновременно ледяной холод разорвали ему шею, когда Борн перелетел через ряды скамей, врезавшись в пол между вторым и третьим. Он ударился головой и бедром о полированное дерево и отключился. Его мир затуманился и погрузился во тьму. Он слышал, как далеко, очень далеко истерично кричали какие-то голоса. После этого свет померк.

– Дэвид!! – Теперь это был не крик. Голос настойчиво звал его по имени, которого он не желал признавать. – Дэвид, ты меня слышишь?

Борн открыл глаза, мгновенно осознав две вещи: шея была забинтована, он, полностью одетый, лежал на кровати. Справа показалось обеспокоенное лицо Джонни Сен-Жака, слева был неизвестный ему человек средних лет с пристальным спокойным взглядом.

– Карлос, – смог выговорить Джейсон, овладев наконец своим голосом. – Это был Шакал!!

– Тогда он все еще на острове, – возбужденно сказал Сен-Жак. – Прошло не более часа, и Генри окружил наш остров Спокойствия. Вдоль береговой линии снуют патрульные катера – все они находятся в пределах видимости и радиосвязи. Он назвал это «операцией по пресечению контрабанды наркотиков» – весьма официально и весьма секретно. Причалило несколько катеров, но ни один из них не ушел и не уйдет.

– Кто он?! – спросил Борн, взглянув на сидевшего слева от него человека.

– Врач, – ответил брат Мари. – Он не только мой гость, но и мой друг. Я сам был у него пациентом в...

– Думаю, обойдемся без подробностей, – перебил его канадский доктор. – Ты попросил меня о помощи и сохранении тайны, Джон, – и то и другое я охотно предоставлю в твое распоряжение. Но, учитывая характер событий и то, что твой зять не станет в будущем моим пациентом, не следует называть мое имя.

– Не могу не согласиться, доктор, – сказал, поморщившись от боли, Джейсон, вдруг вздернувший голову и широко открывший глаза, в которых появилась смесь страха и мольбы. – Ишмаэль!! Он мертв – это я погубил его!

– Он жив, и ты его не губил, – успокаивающе произнес Сен-Жак. – От него чертовски много беспокойства, но с ним всё в порядке. Он – крепкий парень, как и его отец, и справится со своими ранами. Мы отправляем его в госпиталь на Мартинику.

– Боже, я видел его труп!

– Его жестоко избили, – объяснил доктор. – Сломаны обе руки, кроме того, многочисленные порезы, ушибы и, как я подозреваю, повреждения внутренних органов, а также сильное сотрясение мозга. Однако Джон совершенно верно охарактеризовал молодого человека – это крепкий парень.

– Я хочу, чтобы ему обеспечили уход на высшем уровне.

– Таковы и мои указания.

– Хорошо. – Борн перевел взгляд на врача. – Насколько серьезно ранен я сам?

– Без рентгена, а также не видя, как вы двигаетесь, только по симптомам, я могу поставить лишь поверхностный диагноз.

– Давайте.

– Кроме раны еще и травматический шок.

– Забудем о нем. Не до этого.

– Кто это говорит? – сказал, мягко улыбаясь, врач.

– Я – и я вовсе не шучу. Давайте о теле, а не о голове. О своей голове я как-нибудь сам позабочусь.

– Он что, тоже абориген? – спросил доктор, взглянув на владельца «Транквилити Инн». – Еще один Ишмаэль – только белый и несколько постарше? Должен заметить, что он не врач.

– Ответь ему, будь добр.

– Ладно. Пуля прошла сквозь вашу шею слева всего в нескольких миллиметрах от некоторых жизненно важных точек. Если бы она их задела, вы остались бы без голоса, а может, и лишились бы жизни. Я промыл рану и зашил ее. Вам будет трудно поворачивать голову некоторое время, но это – всего лишь поверхностное описание вашей раны.

– Короче, моя шея вряд ли будет поворачиваться, но ходить... да, ходить я буду.

– Если сказать еще короче: примерно так.

– Если бы не ракета, все могло быть иначе, – тихо сказал Джейсон, осторожно откинув голову на подушку. – Она его немного ослепила – и этого оказалось достаточно.

– Что? – наклонился над кроватью Сен-Жак.

– Неважно... Давайте поглядим, насколько хорошо я могу ходить, с точки зрения симптоматики. – Борн осторожно сел на кровати, опустил ноги на пол и отрицательно покачал головой, когда шурин хотел ему помочь. – Нет, спасибо, братишка. Я сам должен проделать это. – Он встал, чувствуя, что бинт вокруг шеи мешает все больше. Сделал шаг вперед – болезненно заныли царапины на бедрах, – всего лишь царапины, они не в счет. Горячая ванна приглушит боль, а лекарства – сверхдоза аспирина и мазь дадут возможность более естественно двигаться. Все эта чертова повязка вокруг шеи: не только душит, но заставляет поворачиваться всем корпусом, чтобы посмотреть куда-либо... Но все равно, подумал Борн, он лишен подвижности в гораздо меньшей степени, чем это могло бы быть, тем более для человека его возраста. Проклятие. – А нельзя ли ослабить повязку, доктор? Она меня просто душит.

– Немного можно, но не сильно. Вы же не хотите порвать швы?

– А как насчет лейкопластыря? Он может их крепко держать.

– Для раны на шее он не подходит. Забудьте о нем.

– Вряд ли я забуду.

– Вы – большой оригинал.

– Не вижу ничего оригинального.

– Это ваша шея.

– Несомненно. Джонни, ты мне можешь достать подходящий лейкопластырь?

– Доктор? – Сен-Жак посмотрел на врача.

– Не думаю, что нам удастся его остановить.

– Пошлю кого-нибудь в аптеку.

– Извините, док, – сказал Борн, когда брат Мари подошел к телефону. – Я хочу задать Джонни несколько вопросов, но не уверен, что вы захотите их услышать.

– Я уже и так слышал больше, чем мне хотелось бы. Я подожду в соседней комнате. – Доктор исчез за дверью.

Пока Сен-Жак разговаривал по телефону, Джейсон ходил по комнате, поднимая и опуская руки, а также встряхивая ладонями, чтобы проверить, как действуют его двигательные органы. Он присел и выпрямился в полный рост четыре раза подряд, – каждое последующее движение давалось легче, чем предыдущее. Он должен быть в готовности – обязан быть!

– Это займет всего несколько минут, – сказал Джонни, вешая трубку. – Причард спустится в аптеку и принесет лейкопластырь разной ширины.

– Спасибо. – Борн остановился. – Кто тот человек, которого я застрелил, Джонни? Он запутался в портьере той арки и упал, и я не видел его лица.

– Я его не знаю, хотя мне казалось, что на этих островах мне известен каждый белый, который может позволить себе дорогой костюм. Он, должно быть, из туристов – турист... работавший на Шакала. Само собой, при нем не было никакого удостоверения личности. Генри отправил его на Монсеррат.

– Сколько людей на острове знают, что происходит?

– Кроме персонала, здесь гостит всего четырнадцать человек, и никто из них не имеет ни малейшего понятия ни о чем. Я изолировал молельню, сказав, что ее повредил шторм. Но даже те, кто по воле обстоятельств знают что-то, – этот доктор и еще двое парней из Торонто, – не имеют полной картины, им известны лишь отдельные детали, и к тому же они наши друзья. Я им доверяю. Другие накачиваются ромом.

– А выстрелы в молельне?

– А самый громкий и паршивейший из всех островных оркестров, как будто играющий на металлических бочках? Кроме того, выстрелы были за тысячу футов отсюда... Послушай, Дэвид, уехали почти все, за исключением самых отчаянных, которые не остались бы здесь, если бы не были моими старыми преданными канадскими друзьями, а также нескольких случайных людей, которые, по-моему, с той же легкостью отправились бы отдыхать в Тегеран. Что еще сказать – бар, во всяком случае, работает на полную катушку.

– Это похоже на театр теней, – пробормотал Борн, осторожно повернув голову и уставясь в потолок. – Персонажи разыгрывают непонятные, не связанные друг с другом, жестокие сцены за белым экраном, – это может быть всем, о чем бы ты ни подумал.

– Для меня это несколько сложно, профессор. О чем это ты?

– Террористами не рождаются, Джонни. Их специально готовят и обучают по программе, которой не найдешь ни в одном академическом учебном заведении. Оставим в стороне причины, по которым они становятся террористами, причины могут варьироваться от вполне понятных резонов до психопатической мании величия, как у Шакала, – загадочность их действий остается, потому что каждый играет свою собственную роль.

– Ну и что? – Сен-Жак нахмурился, не скрывая своего удивления.

– А вот то. Ты контролируешь актеров, говоря им, что делать, не объясняя причин.

– Именно этим мы и занимаемся здесь, и именно это проделывает Генри в море вокруг острова.

– Разве?

– Да, черт побери.

– Я тоже так думал, но ошибся. Я переоценил крупного смышленого паренька, который должен был выполнить простое и безобидное задание, и недооценил скромного испуганного священника, который принял тридцать сребреников.

– О чем ты говоришь?!

– Об Ишмаэле и брате Самюэле. Самюэль, надо думать, присутствовал при том, как пытали этого мальчишку, и видел выражение глаз «Торквемады».

– Турке... что?

– Дело в том, что нам в действительности еще неизвестны игроки. Охранники, например, – те, которых ты привел в молельню...

– Я не дурак, Дэвид, – запротестовал Сен-Жак. – Когда ты приказал нам окружить молельню, я взял на себя смелость и выбрал двух человек, учитывая, что пара «узи» заменит еще одного. Это самые проверенные ребята, они – бывшие коммандос Королевских вооруженных сил; они руководят здесь службой безопасности, и я им доверяю, как и Генри.

– Этот и вправду хороший парень.

– Иногда он как заноза в заднице, но он – лучший на островах.

– А губернатор?

– Он – просто задница.

– А Генри это знает?

– Естественно. Для этого не надо быть бригадным генералом, носить кучу нашивок и тому подобное. Он не только хороший солдат, но и толковый администратор и многое на себе тащит.

– И ты уверен, что он не связывался с губернатором.

– Генри сказал, что сообщит мне, прежде чем выйдет на связь с этим напыщенным идиотом. Я ему верю.

– Я надеюсь, что так и будет, потому что этот напыщенный идиот – связной Шакала на Монсеррате.

– Что?! Не может быть!

– Поверь мне. Это абсолютно точно.

– Невероятно!

– Вовсе нет. Это метод. Шакал находит уязвимое место человека, начинает шантажировать его, потом вербует или покупает. Есть всего несколько интеллектуалов, кого он не может купить.

Изумленный Сен-Жак подошел к балконной двери, силясь переварить невероятность услышанного.

– Наверное, это ответ на вопрос, который многие из нас себе задавали. Губернатор – выходец из старой аристократической семьи, его брат занимает высокий пост в министерстве иностранных дел и близок к премьер-министру. Почему он, уже немолодой человек, был послан сюда, или, вернее, принял такое предложение? Ведь ему полагалось бы осесть на Бермудах или британской части Виргинских островов. В Плимуте надо начинать, а не завершать карьеру.

– Дело в том, что он был сослан сюда, Джонни. А Карлос, вероятно, выяснил причину и взял его на заметку. Карлос занимался такими делами многие годы. Большинство людей читает книги, газеты и журналы для развлечения. Шакал же внимательно изучает информацию из любого подходящего источника, который попадает ему в руки. Да, ему удалось раскопать больше, чем ЦРУ, КГБ, МИ-5 и МИ-6, Интерполу и дюжине других спецслужб... После того, как я прибыл сюда из Блэкберна, гидропланы приводнялись здесь четыре или пять раз. Кто на них был?

– Летчики, – ответил Сен-Жак, поворачиваясь к Борну. – Они должны были забрать людей, я же тебе говорил.

– Да, говорил. А ты это видел?

– Видел что?

– Как каждый гидроплан прилетал сюда и улетал отсюда?

– Да ты что! Ты же заставил меня выполнить кучу разных заданий.

– А как насчет двух коммандос? Тех, кому ты так доверяешь?

– Парни устанавливали и проверяли посты, успокойся, ради Христа.

– Выходит, мы не знаем, кто мог прибыть на этих гидропланах? Может, кто-то соскользнул в воду, пока они выруливали между рифами, может, возле песчаной отмели.

– Ради Христа, Дэвид, я уже многие годы знаю всех парней на чартерных перевозках. Они не допустят ничего подобного.

– Ты считаешь, что это нельзя просто предположить.

– Можешь поставить в заклад свою задницу.

– Ага, так же, как и связного Шакала на Монсеррате. Губернатора Ее Величества.

Владелец «Транквилити Инн» удивленно уставился на зятя:

– В каком мире ты живешь, Дэвид?

– В таком! И очень жалею, что ты соприкоснулся с ним. Но ты теперь живешь в этом мире, и тебе придется подчиняться его правилам, моим правилам. – Искорка, проблеск, малюсенькая полоска темно-красного света, просочившаяся из наружной тьмы! Инфракрасный прицел!! Борн метнулся к Сен-Жаку, сбил его с ног и отбросил подальше от балконной двери. – Берегись! – падая, прорычал Джейсон. Когда они оба шмякнулись на пол, раздался трескучий хлопок, потом еще один и еще: в стену впивались пули.

– Что за чертовщина...

– Он – там и хочет, чтобы я знал об этом!! – сказал Борн, отпихнул шурина в угол и сунул руку в карман пиджака. – Шакал знает о тебе, поэтому ты – первый кандидат в покойники. Он хочет довести меня до бешенства, зная, что ты – брат Мари и член моей семьи, и над не и-то он и занес свой меч. Над моей семьей!!!

– Господи! Что же нам делать?!

– Я знаю, что делать!! – ответил Джейсон, вытаскивая сигнальную ракету. – Я дам ему знать, что я жив и буду жить, а он подохнет. Оставайся на месте! – Борн поджег фитиль. Пригнувшись, он подбежал к балконной двери и запустил в темноту шипящую и ослепляющую ракету. Последовало еще два хлопка – пули рикошетом от черепичной крыши разбили вдребезги зеркало на туалетном столике. – Это «МАС-10» с глушителем, – сказал Дельта из «Медузы», откатываясь под защиту стены и хватаясь за полыхнувшую огнем рану на шее. – Мне надо выбраться отсюда!!

– Дэвид, ты же ранен!

– Ничего, это почти приятно. – Джейсон Борн поднялся, подбежал к двери и распахнул ее. Выскочив в гостиную, он нос к носу столкнулся с встревоженным канадским врачом.

– Я слышал какой-то шум, – пробормотал доктор. – С вами все в порядке?

– Мне надо сматываться. Ложись на пол!

– Эй, да у вас кровь на повязке. Швы...

– Кому говорят: на пол, дурак!

– Вам не двадцать один год, мистер Уэбб...

– Черт побери, скройся с глаз! – закричал Борн, бросаясь к выходу. Выскочив из дома, он побежал по освещенной дорожке к главному корпусу, внезапно осознав, как ужасающе гремит «металлический» оркестр: звук его усиливался несколькими громкоговорителями, натыканными на деревьях.

Оглушительная какофония подавляет все вокруг, и это мне на руку, подумал Борн. Энгус Мак-Леод был верен своему слову. В огромной круглой застекленной столовой собрались несколько еще остававшихся гостей и немногочисленный персонал, а следовательно, Хамелеону пришло время изменить цвет. Он знал, что Шакал просчитывает ситуацию так же хорошо, как и он сам. Из этого следовало, что убийца поступит так же, как поступил бы сам Борн. Голодный, исходящий слюной волк отправится в нору своей обезумевшей жертвы и вытащит оттуда заработанный им кусок мяса. Значит, он, сбросив кожу мифического хамелеона, должен стать еще более яростным хищником – скажем, бенгальским тигром – и разорвать шакала на куски... Почему для Борна важны эти образы? Почему?! Он знал причину и чувствовал опустошенность и тоску по прошлому: он уже не был Дельтой, этим отчаянным головорезом из «Медузы», не был и Джейсоном Борном из Парижа и Юго-Восточной Азии. Постаревший Дэвид Уэбб непрерывно продолжал вторгаться в его психику, стараясь найти нечто разумное среди безумия и насилия.

Нет!!! Уйди от меня! Ты – ничто, а я – все!.. Прочь, Дэвид, ради всего святого, уходи.

Борн сошел с дорожки и побежал по жесткой колючей траве к боковому входу в гостиницу. Заметив в дверях фигуру человека, он мгновенно перешел на шаг, но узнав его, снова побежал. Это был один из немногих служащих «Транквилити Инн», которого он помнил и которого ему хотелось поскорее забыть. Невыносимый сноб – помощник управляющего, которого звали Причард, – болтливый зануда (хотя и работящий), не пропускавший случая напомнить всем встречным и поперечным о роли своей семьи на Монсеррате – особенно своего дяди, заместителя начальника иммиграционной службы, что, как подозревал Дэвид Уэбб, являлось полезным для «Транквилити Инн».

– Причард! – крикнул Борн. – У тебя есть лейкопластырь?

– Что случилось, сэр? – изумился помощник управляющего. – Вы – здесь. А нам сказали, что вы уехали...

– О, дьявол!

– Сэр?.. Невыразимые соболезнования наполняют неизбывной горечью мое сердце...

– Закрой пасть, Причард. Ты понял?

– Да, сэр... Меня не было сегодня утром, и я, к сожалению, не мог поприветствовать вас, не было и днем, поэтому я не мог проводить вас и выразить свои самые глубокие чувства в связи с тем, что мистер Сен-Джей попросил меня поработать сегодня вечером – даже, по правде говоря, ночью...

– Стоп, Причард! Дай пластырь и не говори никому – никому, ты понял? – что меня видел. Заруби это себе на носу.

– Да, сэр, все ясно. – Причард подал Борну коробочки с лейкопластырем. – Это такая привилегия – иметь доступ к столь важной информации; я никому ничего не скажу ни о вас, ни о том, что мне известно о пребывании здесь вашей жены и детей... О Боже, прости меня!! Простите меня, сэр!

– Я прощу, Причард, и Он простит, если ты будешь держать язык за зубами.

– Да, сэр! У меня рот на замке. Это такая честь для меня...

– Тебя прихлопнут, если ты злоупотребишь этой честью. Понятно?

– Да, сэр!

– Не падай в обморок, Причард. Иди на виллу и скажи мистеру Сен-Джею, что я буду поддерживать с ним связь и что он должен оставаться на месте. Ты понял? Он должен оставаться на месте... Кстати, и ты тоже!

– Да, сэр! Может быть, я мог бы...

– Забудь об этом... Вали отсюда!

Перепуганный помощник управляющего торопливо засеменил по газону к дорожке, которая вела к восточным виллам. Борн подбежал к двери. Оказавшись в доме, он взлетел по лестнице, перемахивая сразу через две ступеньки – всего несколько лет назад это были бы три ступеньки, – и задыхаясь добрался до кабинета Сен-Жака. Войдя в кабинет, он закрыл дверь и быстро направился к стенному шкафу, где, как ему было известно, шурин держал одежду. У них был примерно одинаковый размер – нестандартный, как утверждала Мари, – и Джонни частенько брал взаймы пиджаки и рубашки Дэвида Уэбба, когда гостил у них. Джейсон подобрал себе неброскую одежду: легкие серые полотняные брюки и хлопчатобумажную темно-синюю куртку; единственная рубашка, которую ему удалось разыскать, была коричневой и с короткими рукавами. Ему хотелось, чтобы его одежда была предельно неброской.

Он начал было раздеваться, но почувствовал резкую боль в пораненной шее. Взглянув в зеркало на дверце шкафа, он обеспокоился тем, что увидел: повязка стала темно-красной от крови. Он открыл коробочку, в которой лежал самый широкий пластырь; времени для того, чтобы сменить повязку, не было, он мог только укрепить ее и надеяться, что это остановит кровотечение. Он обмотал лейкопластырь несколько раз вокруг шеи и закрепил его. Повязка стала более неудобной, но он должен был забыть о ней.

Он переоделся, пытаясь воротником рубашки прикрыть шею, сунул пистолет за пояс и положил катушку с леской в карман куртки... Шаги!! В тот миг, когда он прижался к стене, достав пистолет, дверь отворилась, и в ее проеме появилась фигура старого Фонтена. Тот замер на мгновение, но, увидев Борна, закрыл за собой дверь.

– Я пытался найти вас по рации, не зная, честно говоря, живы ли вы, – сказал француз.

– Мы должны пользоваться рацией только в крайнем случае. – Джейсон отошел от стены. – Я думал, вы получили этот приказ.

– Да, получил, с этим все в порядке. Думаю, что у Карлоса, наверное, тоже есть рация. Он не один, и вы это знаете. Поэтому-то я и бродил повсюду, разыскивая вас. Потом меня осенило, что вы и ваш шурин можете быть в его кабинете, штаб-квартире, так сказать.

– Расхаживать тут в открытую – большая глупость!

– Я не идиот, мсье. Иначе я погорел бы давным-давно. Где бы я ни ходил, я делал это с величайшей осторожностью... Я все-таки решился вас разыскать, надеясь, что вы живы.

– Я жив, и вы меня нашли. Что дальше? И вы и судья должны находиться на какой-нибудь пустой вилле на отшибе, а не бродить вокруг.

– Мы там и были. Видите ли, у меня есть план, stratageme, которая, по-моему, вас заинтересует. Я обсудил это с Брендоном...

– Брендоном?

– Это имя судьи, мсье. Он полагает, что мой план не лишен достоинств, а он – знающий человек, очень... sagace...

– Проницательный? Уверен, что так оно и есть, но он не работал в нашем бизнесе.

– Он человек, который сумел выжить. В этом смысле мы все работаем в одном и том же «бизнесе». Он считает, что мой план несколько рискован, но как в данных обстоятельствах можно говорить о полной безопасности?

– И что это за план?

– Идея состоит в том, чтобы заманить Шакала в ловушку с минимальным риском для других людей.

– И это вас действительно сильно волнует?

– Я объяснил вам причину, поэтому бессмысленно возвращаться к ней. Тут опять собрались мужчины и женщины...

– Продолжайте, – раздраженно перебил его Борн. – И в чем же заключается ваша военная хитрость? Вы должны понять, что я собираюсь покончить с Шакалом, даже если мне придется взять в заложники всех на этом чертовом острове. Я не настроен на уступки. Я и так слишком много уступал.

– Итак, вы и Карлос будете караулить друг друга в ночи? Два сошедших с ума пожилых охотника, настолько поглощенные желанием убить друг друга, что им наплевать на то, кто еще погибнет или будет на всю жизнь искалечен в этой схватке?

– Если вам нужно сочувствие – идите в церковь и молитесь своему Богу, который чихать хотел на эту планету! У него либо какое-то извращенное чувство юмора, либо он просто садист. К делу или я ухожу!

– Я все продумал...

– К делу!!!

– Я изучил монсеньера и способ его мышления. Он спланировал смерть моей жены и мою, но так, чтобы они не совпали по времени с вашей, чтобы не отвлечь внимание от той высокой драмы, которой станет его победа над вами. Ваша смерть должна была произойти позднее. То, что я, так называемый герой Франции, был на самом деле игрушкой в руках Шакала, его созданием, должно было стать еще одним доказательством его триумфа. Разве вы не поняли?

Помолчав мгновение, Джейсон взглянул на старика.

– Да, понял, – отрезал он. – Не то чтобы я рассчитывал на какой-то такой план, но подобный анализ – это основа всего, во что я верю. Шакал обуян манией величия. Ему не дает покоя мысль, что он властелин ада, он хочет, чтобы весь мир признал его могущество. Ему кажется, что его гений остался незамеченным, что он низведен до уровня обычных убийц и наемников мафии. Ему нужны звуки фанфар и барабанная дробь, а все, что он слышит, – это нудный вой сирен и утомительные вопросы полицейских на месте происшествий.

– C'est vrai. Однажды он пожаловался, что почти никто в Америке не знает о нем.

– Да, его не знают. Его принимают за героя романов или фильмов, если вообще о нем думают. Он попытался восполнить этот пробел, когда прилетел тринадцать лет назад из Парижа в Нью-Йорк для того, чтобы покончить со мной.

– Маленькая поправка, мсье. Вы сами вынудили его предпринять это путешествие...

– Это уже история. Какое отношение все это имеет к сегодняшнему вечеру... к вашему плану?

– Мой план позволит вынудить Шакала погнаться за мной и встретиться со мной. Теперь же. Сегодня ночью.

– Каким образом?

– Я буду бродить в открытую там, где он или один из его разведчиков смогут меня увидеть и услышать.

– Почему это заставит его погнаться за вами?

– Потому что со мной рядом не будет той медсестры, которую он приставил. Я буду с кем-то другим, неизвестным ему, кем-то, у кого нет причин убивать меня.

Борн взглянул на француза.

– Приманка, – наконец сказал он.

– Наживка! Столь провоцирующая, что доведет его до бешенства и будет раздражать до тех пор, пока он не заполучит меня, чтобы допросить... Видите ли, я важен для него – точнее моя смерть – и потому, что он хочет, чтобы все шло точно по графику. Точность – это его... diction, как же это сказать?

– Его символ, метод его работы. Так, по-моему.

– Этот метод помог ему выжить, совершить большую часть убийств, каждое из которых укрепляло его репутацию assassin supreme. Так было, пока из Юго-Восточной Азии не явился некий Джейсон Борн... и с тех пор Шакал уже никогда не был тем, кем был раньше. Но вы и так все это знаете...

– Плевать мне на это, – перебил Джейсон. – «График» – вот что важно. Продолжайте.

– После моей смерти Шакал может объявить, что Жан-Пьер Фонтен, герой Французской республики, на самом деле был самозванцем, его творением, орудием смерти, ловушкой в борьбе с Джейсоном Борном. Это стало бы настоящим триумфом для него! Но пока я жив, ему нечем похвастаться... Иными словами, все это ему неудобно: я знаю очень много и слишком многих моих коллег в парижских трущобах. Я должен умереть, и тогда он почувствует себя победителем.

– Он убьет вас сразу же, как только увидит.

– Не так просто. Это не случится до тех пор, пока он не получит ответы на вопросы, мсье. Куда подевалась медсестра-убийца? Что с ней случилось? Нашел ли ее Хамелеон, может, перевербовал или ликвидировал? Не попала ли она в руки английских властей? Не находится ли она сейчас на пути в Лондон, где ее поджидает МИ-6 со всеми своими химическими препаратами, чтобы в конце концов передать Интерполу?

– Вопросы, вопросы... Нет, он не убьет меня, пока не узнает то, что ему нужно. Возможно, ему потребуется всего несколько минут, чтобы удовлетворить свое любопытство, но надеюсь, вы будете рядом со мной и обеспечите сохранность моей жизни... если уж не смерть Шакала.

– А медсестра? Ее ведь пристрелят.

– Вовсе нет, мсье. Я прогоню ее прочь, с глаз долой при первой возможности контакта. Прогуливаясь с ней, я буду оплакивать отсутствие моего дорогого друга, благословенного ангела, который так заботился о моей жене, и стану громко вопрошать: «Что с ней случилось?! Куда она пропала? Почему я не видел ее целый день??» Само собой разумеется, рация будет включена. Куда бы меня ни повели – я буду задавать самые обычные вопросы – малахольные старики часто бормочут себе под нос. Я буду твердить: «Почему я иду сюда? Почему мы находимся здесь?!» Вы последуете за мной, – я надеюсь, с максимальной скоростью. Если вы примете этот план, Шакал будет ваш.

Не поворачивая головы, Борн подошел к письменному столу Сен-Жака и присел на его край.

– Этот ваш Друг, судья Брендон, – или как там его, – прав...

– Префонтен, мсье. Хотя Фонтен не моя настоящая фамилия, мы все равно решили, что мы родственники. Когда в восемнадцатом столетии его предки вместе с Лафайетом выехали из Эльзаса в Америку, они добавили к фамилии приставку Пре-, чтобы отличаться от Фонтенов, рассеявшихся по всей Франции.

– Это он вам сказал?

– Он – великолепный человек и когда-то был достопочтенным судьей.

– Хорошенький набор: Лафайет, выходец из Эльзаса, судья...

– Не знаю, мсье. Я там не бывал.

– Да еще великолепный человек... Ладно, вернемся к нашим баранам. Должен заметить, что он все-таки прав. В вашем плане – множество достоинств, и все же он рискован. Буду честен с вами, Фонтен. Мне плевать на опасность, которой вы подвергнетесь, а также на медсестру, кем бы она ни была. Мне нужен Шакал, и, если ценой будет ваша жизнь или жизнь неизвестной мне женщины, я не буду переживать. Я хочу, чтобы вы это поняли.

Старый француз удивленно взглянул на Джейсона и хихикнул.

– Это же очевидное противоречие: Джейсон Борн никогда не сказал бы того, что вы только что произнесли. Он промолчал бы, без всяких комментариев согласившись с этим предложением и оценив его достоинства. Но муж миссис Уэбб должен также подать голос: он протестует и хочет быть услышанным. – После этих слов Фонтен резко закончил: – Избавьтесь от Уэбба, мистер Борн. Он вряд ли защитит меня и сможет покончить с Шакалом. Засуньте его в задницу.

– Его уже нет, – поморщился Борн. – Говорю вам, что его уже нет. Давайте приступим к делу.

Оркестр продолжал сокрушительную атаку, но теперь его воздействие было ограничено застекленным холлом, окаймлявшим столовую; по приказу Сен-Жака уличные динамики были отключены. Владельца «Транквилити Инн», канадского доктора и Причарда, трещавшего без умолку, вывели из виллы два бывших коммандос. Помощнику управляющего велели вернуться за стойку регистрации и не болтать о том, чему он стал свидетелем за последний час.

– Могила, сэр. Если меня спросят, скажу, что разговаривал по телефону с властями на Монсеррате.

– О чем, болван?! – воскликнул Сен-Жак.

– Ну, я думал...

– Не надо думать. Вы проверяли, как работают горничные на виллах с западной стороны, и баста.

– Слушаю, сэр. – Причард, с которого сразу же слетела спесь, зашагал к двери кабинета, которую мгновением раньше открыл безымянный канадский доктор.

– Сомневаюсь, будет ли иметь значение, что именно он скажет, – высказал предположение доктор, когда помощник управляющего вышел. – Там внизу – просто зоопарк. События прошлой ночи, избыток солнца днем и слишком много алкоголя вечером предвещают сильные угрызения совести завтра утром. Моей жене кажется, что твоему метеорологу нечего будет сказать, Джон...

– Ты думаешь?

– Видишь ли, он уже изрядно заложил за воротник, но будь он даже наполовину пьян, там не найдется достаточно трезвого, чтобы выслушать его.

– Наверное, мне лучше спуститься туда и попытаться превратить вечеринку в мини-карнавал. Это сэкономит Скотти десять тысяч долларов, а кроме того, чем больше будет развлечений, тем лучше для нас. Я переговорю с музыкантами и барменом и тут же вернусь.

– Нас может здесь не быть, – сказал Борн. В этот момент в кабинет Сен-Жака вошла энергичная молодая негритянка в униформе медсестры. Увидев ее, старый француз оживился.

– Прекрасно, дитя мое, вы великолепны, – сказал он. – Постарайтесь запомнить: во время прогулки я буду болтать без умолку, но когда я скажу: «Оставьте наконец меня в покое!» – вы должны сделать, как мы договорились.

– Да, сэр. Я исчезну, будто рассердившись на вашу грубость. – Вот именно. Вы не должны бояться – это маленькая хитрость.

Нам нужно переговорить кое с кем, этот кое-кто очень застенчив.

– Как шея? – вступил доктор, обращаясь к Джейсону и пытаясь рассмотреть повязку под воротником коричневой рубашки.

– Нормально, док, – ответил Борн.

– Разрешите посмотреть, – сказал канадец, делая шаг вперед.

– Благодарю, док, может быть позже. Я бы посоветовал вам спуститься вниз и присоединиться к вашей жене.

– О'кей. Я знал, что вы ответите именно так, но нельзя ли мне кое-что сказать вам?

– Валяйте, только быстро.

– Я – врач и часто обязан делать то, что мне не нравится; ваш случай, к сожалению, не исключение. Я все время думаю о том молодом человеке и о том, что с ним сделали...

– Побыстрее, – перебил его Джейсон.

– Да-да, я понимаю. Просто я хотел сказать: я здесь, и, если понадоблюсь, я к вашим услугам. Мне не нравится моя роль. Я видел то, что видел, и у меня есть гордость, – я могу выступить свидетелем в суде. Иными словами, я отказываюсь от невмешательства.

– Стоп! Не будет ни суда, док, ни свидетельских показаний.

– Как? Ведь совершены серьезные преступления!!

– Произошло то, что произошло, – отчеканил Борн. – Мы благодарны за помощь, но все остальное не ваше дело. Понятно?

– Ясно, – пробормотал обескураженный доктор. – Ну, я пошел. – Канадец собрался уходить, но у двери обернулся. – Но осмотреть вашу шею все-таки имело бы смысл. Если, конечно, будет на что смотреть. – Доктор вышел. Борн обратился к Фонтену:

– Мы готовы?

– Готовы, – ответил француз, продолжая улыбаться молодой негритянке, волновавшей его воображение. – На что же вы потратите денежки, милочка, заработанные сегодня вечером?

Девушка смущенно хихикнула, мелькнули прекрасные белые зубы.

– У меня есть парень. Я ему что-нибудь куплю.

– Очень трогательно. А как его имя?

– Ишмаэль, сэр.

– Идемте, – оборвал Джейсон.

План француза был прост и, как всякая хорошая стратегия, – удобен для выполнения. Пешеходный маршрут старого Фонтена по владениям «Транквилити Инн» был тщательно продуман. Фонтен и молодая женщина возвращались на виллу якобы для того, чтобы взглянуть на его больную жену перед ежевечерней, предписанной врачом прогулкой. Они шли по основной дорожке, срезая путь по освещенным газонам и оставаясь все время в поле зрения. Старый Фонтен, к явному неудовольствию негритянки, по-видимому, двигался только в соответствии с собственными причудами. Такая ситуация не редкость: болезненный и раздражительный семидесятилетний старик действует на нервы своему ангелу-хранителю.

Двое бывших коммандос Королевских вооруженных сил (один – коренастый, второй – заметно повыше) выбрали точки постов наблюдения на маршруте француза и медсестры. Пока старик и девушка двигались по запланированному отрезку пути, один из патрульных занимал следующий контрольный пост. При этом охранники использовали известные только им тропинки, например, ту, что проходила за береговой стеной над спутанным тропическим кустарником и спускалась к пляжу. Темнокожие охранники двигались как два огромных паука в джунглях, бесшумно перелетая с ветки или камня на лиану или ствол, не выпуская из вида сверенную их заботам пару. Борн следовал за ними, переключив рацию на прием; пробиваясь через помехи, доносилось бормотание Фонтена:

– Куда подевалась медсестра? Та приятная женщина, которая заботится о моей жене? Где она? Я не видел ее целый день!

Эти фразы повторялись снова и снова и каждый раз со все более нарастающим раздражением.

Неожиданно Джейсон поскользнулся. Попался! Левая нога была опутана толстой лианой. Он никак не мог ее освободить – не было сил! Он дернул головой, потом плечами – шею пронзила жгучая боль. Ничего, все в порядке. Дергай, тяни, вытаскивай!.. Легкие, казалось, были готовы вот-вот разорваться, кровь заливала рубашку, но все же ему удалось высвободить ногу, и он начал продираться вперед.

Впереди заблестели огни – разноцветные огни, осветившие стену. Старик и медсестра добрались до дорожки, которая вела к молельне, и подошли вплотную к прожекторам, заливавшим ослепительным светом закрытую теперь входную дверь в нее. Это был последний пункт маршрута перед запланированным возвращением Фонтена на виллу. Было решено, что подойти к молельне надо для того, чтобы старый француз мог просто передохнуть. Сен-Жак поставил здесь охранника, который должен был охранять вход в молельню. Внезапно Борн услышал по радио те самые слова, которые должны были разлучить псевдомедсестру с ее псевдопациентом.

– Убирайся! – завизжал Фонтен. – Ты мне не нравишься. Где наша прежняя сиделка? Что вы с ней сделали?!

Оба коммандос, шедшие впереди, обернулись к Джейсону. Выражение их лиц в таинственном свете огней говорило само за себя: с этой минуты он все решает сам. Они обеспечили охрану, и теперь он оказался в логове врага. Все зависит только от него.

Неожиданности редко ошарашивали Борна, – но теперь был именно тот случай. Неужели Фонтен ошибся? Может, старик растерялся и принял парня из охраны за связного Шакала? А может, сослепу принял вполне объяснимое удивление охранника за нечто угрожающее? Все могло быть возможным, но принимая в расчет прошлое француза – жизнь человека, которому удалось выжить, – а также состояние его взбудораженного ума, подобное несоответствие казалось нереальным.

И тут же Борн представил еще одну ужасную возможность: охранник убит, а на его месте кто-то другой. Карлос был виртуозом таких подмен. Поговаривали, что он выполнил контракт на убийство Анвара Садата так, что ему даже не пришлось стрелять самому: он подменил команду службы безопасности египетского президента неопытными рекрутами, а затраченные в Каире деньги были возмещены ему в стократном размере антиизраильскими братствами с Ближнего Востока. Если это правда, то «упражнение» на острове Спокойствия было для него детской забавой.

Джейсон поднялся, ухватился за кромку береговой стены и очень медленно, чувствуя, что каждое движение отдается болью в шее, подтянулся кверху; потом так же медленно, дюйм за дюймом, он забрался на торец стены. То, что он увидел, поразило его!

Фонтен стоял как вкопанный, уставившись на старика в рыжевато-коричневом габардиновом костюме. Старик подошел к Фонтену и порывисто обнял престарелого «героя Франции». Ошарашенный Фонтен отпрянул от него, и в то же мгновение рация в кармане Борна разразилась бурным потоком слов: «Claude! Quelle secousse! Vous etes ici!»

Старик ответил ему по-французски дрожащим голосом:

– Это удовольствие доставил мне монсеньер. Благодаря ему я могу в последний раз увидеть свою сестру и утешить своего друга, ее мужа, – чего еще мне желать? Я здесь, и я – с тобой!

– Со мной? Это он доставил тебя сюда?! Ну конечно, кто же еще!

– Я должен отвести тебя к нему. Великий человек хочет поговорить с тобой.

– Ты не понимаешь, что ты делаешь? Не понимаешь!

– Я с тобой и с ней. Что еще имеет значение?

– Она мертва!! Она покончила с собой прошлой ночью! А он собирался покончить с нами обоими!

«Отключи рацию! – мысленно завопил Борн. – Уничтожь его!» Но было поздно. Дверь молельни отворилась, и по проходу, освещенному цветными огнями, прошагал человек. Молодой, спортивного вида, белокурый, с резко очерченным лицом. Может быть, это восприемник Шакала?

– Прошу вас, пойдемте со мной, – вежливо сказал блондин по-французски, но с жесткими командными нотками в голосе. – Вы, – обратился он к старику в габардиновом костюме, – оставайтесь здесь. Если услышите хоть малейший шорох, стреляйте... Держите оружие наготове.

– Да, мсье.

Джейсон, который ничего не мог предпринять, наблюдал, как Фонтена препроводили в молельню. В рации Борна раздался щелчок, статический разряд, затем звук удара – рация француза была уничтожена. Все же что-то было не так, как-то смещено и вывернуто, а может, наоборот, слишком симметрично. Не было видимого смысла в том, что Карлос воспользовался ловушкой, уже провалившейся однажды! Появление брата жены Фонтена было сильным ходом – вполне в стиле Шакала, – действительно неожиданным в этом вихре паники, но почему опять молельня? Это уже перебор! Этот ход был слишком правилен, слишком очевиден, он повторялся и поэтому был неверен.

А может быть, наоборот, правилен? – размышлял Борн. Может, это парадоксальная логика убийцы, который ускользал от сотен специальных отделов международного разведывательного сообщества в течение тридцати лет? Он не станет этого делать – это безумие! ...О нет, он может так поступить, потому что знает, что мы считаем это безумием. Был ли Шакал в молельне? И если нет, то где он?! Где его очередная ловушка?

Эта смертельная схватка, похожая на шахматную партию, обострялась личными счетами. В ней могли погибнуть другие люди, но из этих двоих в живых мог остаться только один. Так и только так могла закончиться их схватка. Гибель торговца смертью или гибель его соперника... Один стремится к сохранению легенды, второй – к спасению своей семьи. У Карлоса есть преимущество в этой борьбе: он может пожертвовать всем, потому что, как объяснил Фонтен, он смертельно болен, а все остальное он ни в грош не ставит. Напротив, – у Борна было все, ради чего стоило жить. Он охотник, чья жизнь отмечена несмываемым клеймом: смертью едва сохранившихся в его памяти жены и детей давным-давно в далекой Камбодже, расколовшей его жизнь надвое. Второй удар не может и не должен повториться!!!

Джейсон соскользнул со стены на край обрыва, круто спускавшегося вниз, где его ждали двое коммандос, и прошептал:

– Они увели Фонтена в молельню.

– Где же охранник?! – изумленно спросил один из них. – Я поставил его здесь и проинструктировал. Никто не должен был проникнуть внутрь. При чьем-либо появлении он сразу же должен был связаться с нами по радио!

– Значит, он его не видел.

– Не видел кого?

– Блондина, который говорит по-французски.

Коммандос переглянулись, и один из них попросил Джейсона:

– Опишите его, пожалуйста.

– Среднего роста, широк в плечах...

– Достаточно, – прервал его коммандос. – Наш человек видел его, сэр. Этот «француз» третий человек в нашей полиции, он говорит на нескольких языках и возглавляет отдел по борьбе с наркотиками.

– Но почему же он здесь, парень? – спросил своего коллегу второй коммандос. – Мистер Сен-Джей говорил, что полиция не в курсе дела и она не работает вместе с нами.

– Дело в том, парень, что у сэра Генри сейчас крутится вокруг острова шесть или семь патрульных катеров, которые должны остановить любого, кто вознамерится покинуть остров. Все эти катера принадлежат отделу по борьбе с наркотиками, приятель. Сэр Генри называет это операцией по патрулированию, поэтому, само собой разумеется, надо было поставить в известность начальника отдела по борьбе с нар... – Шелестящий шепот жителя Вест-Индии замер на полуслове, он взглянул на своего напарника и сказал: – ...Тогда почему же он сейчас не в море, парень? Не на флагманском катере?!

– Он вам нравится? – неожиданно спросил Борн, удивляясь своему вопросу. – Я имею в виду, вы его уважаете? Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что я что-то почувствовал...

– Вы не ошиблись, сэр, – ответил первый охранник, не дав ему договорить. – Начальник – очень жестокий человек, и ему не нравятся «пенджабцы» – так он нас называет. Он очень скор на обвинения и на расправу, многие потеряли работу из-за его несправедливых придирок.

– Почему же вы не протестуете, не избавитесь от него? Англичане бы вас послушали.

– Только не губернатор, сэр, – объяснил второй охранник. – Он доверяет своему главному борцу с наркодельцами. Они водят дружбу и часто вместе рыбачат.

– Ясно. – Джейсону ничего не было ясно, он почувствовал нарастающую тревогу. – Сен-Джей говорил мне, что за молельней когда-то была тропинка. Он сказал, что сейчас она, возможно, заросла, но не исключено, что как-то сохранилась.

– Это так, – подтвердил первый коммандос. – Мы все еще пользуемся ею, чтобы спускаться к воде, когда происходит смена постов.

– Она длинная?

– Метров тридцать пять – сорок. Она ведет к откосу скалы, где вырублены ступеньки, чтобы можно было спуститься к пляжу.

– Кто из вас быстрее бегает? – спросил Борн, вытаскивая из кармана моток лески.

– Я.

– Я!

– Я выбираю тебя, – сказал Джейсон, указывая головой на коренастого охранника и протягивая ему катушку. – Найди тропинку и натяни эту леску поперек, привязывая к стволам, пням или крепким веткам. Будь начеку, тебя не должны заметить. Ты должен будешь видеть в темноте.

– Нет проблем, приятель!

– У тебя есть нож?

– А глаза у меня есть?

– Хорошо. Дай мне твой «узи». Быстрее!!

Охранник стал удаляться от них, цепляясь за путаные лианы, росшие по краю обрыва, и вскоре исчез в густых зарослях. Тогда заговорил второй бывший коммандос Королевских вооруженных сил:

– По правде говоря, сэр, я двигаюсь значительно быстрее, потому что ноги у меня длинные.

– Поэтому-то я и выбрал его и подозреваю, ты знаешь почему. Длинные ноги здесь далеко не преимущество, а скорее помеха, и мне это известно по собственному опыту. Кроме того, он меньше ростом, его труднее заметить.

– Коротышки всегда получают самые хорошие задания. Нас выпускают впереди на парадах и на боксерский ринг, где мы должны драться по правилам, которых мы не понимаем, но коротышки всегда получают лучшее.

– "Лучшее"? Лучшую работу?

– Да, сэр.

– Самую опасную работу?

– Да, парень!

– Ладно, с этим можно жить, длинный парень.

– Что теперь будем делать, сэр?

Борн взглянул наверх на стену и мягкий свет цветных огней.

– Это называется игрой на «выжидание» – никакой лирики в финале, только ненависть, которая рождается из страстного желания жить в тот момент, когда тебя хотят прикончить. Это ни с чем не сравнимое чувство, так как ты бессилен что-либо изменить. Единственное, что остается, – это размышлять о том, на что еще способен твой противник, не придумал ли он что-нибудь такое, что не пришло тебе в голову. Как сказал какой-то умник: «Лучше бы я был в Филадельфии», или хорошо там, где нас нет...

– Где, приятель?

– Неважно. Все это слова.

Внезапно раздался заполняющий собой все вокруг и леденящий душу вопль: «Non, поп! Vousetes monstrueux!... Arretez, arretez, je vous supplie!»

– Двигай! – заорал Джейсон, перекидывая через плечо «узи» и прыгая на стену; он почувствовал, как из раны хлынула кровь. Он не мог взобраться, не мог перевалить через стену!! Сильные руки поддержали его и помогли преодолеть препятствие. – Они!! – завопил он. – Выруби их!

«Узи» в руках высокого коммандос ожил, отплевываясь огнем, и ряды прожекторов по обеим сторонам дорожки взорвались кучей осколков. В кромешной тьме сильные руки охранника поставили Борна на ноги. Бархат ночи разрезал луч мощного галогенного фонаря и высветил фигуру старика в рыжевато-коричневом габардиновом костюме, скрючившуюся на дорожке. У него было перерезано горло.

– Стойте!! Во имя всемогущего Бога, стойте там, где стоите! – раздался голос Фонтена; сквозь полуоткрытую дверь молельни было видно мерцание электрических свечей.

Борн и охранник приблизились к дверям молельни, готовые в любой момент сокрушить все вокруг огнем своих автоматов... Но они не были готовы к тому, что предстало их взору. Старый Фонтен, как до него молодой Ишмаэль, был распят на возвышении перед аналоем – прямо под разбитым окном с витражами. Его лицо было в кровоточащих порезах, он весь был опутан проводами, которые тонкими змейками, извиваясь, тянулись к черным коробочкам по обеим сторонам молельни.

– Назад!! – закричал Фонтен. – Спасайтесь! Меня заминировали...

– О Боже!

– Оплакивайте не меня, мсье Хамелеон. Я с радостью присоединюсь к своей подруге! Этот мир безобразен даже для меня. В нем нет ничего привлекательного. Бегите!! Меня сейчас разнесет – они следят за вами!

– Эй, парень! Давай! – проревел коммандос, схватив Джейсона за куртку и увлекая его за собой. Подбежав к стене, он подхватил Борна, и они оба перевалились через шершавый каменный торец в густые заросли.

Раздался страшный, ослепительный и оглушающий взрыв. Казалось, что уголок маленького острова был превращен в ничто ракетой с ядерной боеголовкой. В ночное небо взметнулись языки пламени, и горящее здание быстро развалилось на огненные обломки.

– К тропинке! – хрипло крикнул Джейсон, поднимаясь на ноги.

– Ты совсем плох, парень.

– Я о себе как-нибудь позабочусь, а ты заботься о себе!

– Мне кажется, я позаботился о нас обоих.

– Значит, заслужил медальку, к которой я еще добавлю немного деньжат. А теперь жми к тропинке!

Хватаясь за что попало, они добрались до тропинки футах в тридцати за дымящимися развалинами молельни и спрятались в кустах, где через несколько секунд их нашел другой коммандос.

– Они в пальмовой роще с южной стороны, – прошептал он. – Они ждали, когда рассеется дым, чтобы посмотреть, не остался ли кто в живых. Но долго они не пробудут здесь, сэр.

– Ты был там?! – спросил Джейсон. – С ними?!

– А как же, парень. Я же вам говорил, сэр.

– Сколько их было?

– Четверо, сэр. Я убил того, чье место я занял. Он был черным, поэтому в темноте никто ничего не заметил. Это было легко и быстро. Чик по горлу – и все.

– Кто остался?

– Начальник наркослужбы Монсеррата, разумеется, и еще двое...

– Опиши их!!

– Видно было плохо, но одного из них я разглядел: это был темнокожий, высокий такой, почти лысый. Третьего я не смог рассмотреть из-за того, что он – или она – носит странную одежду, у него на голове надета то ли женская шляпа от солнца, то ли сетка от москитов.

– Женщина?!

– Возможно, сэр.

– Женщина?.. Им надо выбираться отсюда – ему надо выбираться!

– Скоро они побегут по этой тропинке к пляжу, там спрячутся в зарослях возле небольшой бухты и будут ждать катер. У них нет выбора: они не могут возвратиться в гостиницу, потому что незнакомцев мгновенно заметят. Кроме того, хоть мы и далеко оттуда и оркестр вовсю наяривает, взрыв наверняка слышали охранники. Они сразу же доложат о нем.

– Послушайте, – сказал Борн. – Один из них – тот человек, который мне нужен, и я должен с ним сам разобраться! Не стреляйте! Я узнаю его, как только увижу. На остальных мне плевать – их можно будет взять попозже, в бухте.

Внезапно донеслись звуки беспорядочной пальбы, вслед за которыми из некогда залитого светом прожекторов прохода перед молельней послышались стоны. Одна за другой из густых зарослей выскочили люди и побежали по тропинке. Первым зацепился блондин полицейский: натянутая на уровне пояса невидимая леска порвалась под его тяжестью, и он упал в грязь. Второй – стройный высокий лысоватый темнокожий – подскочил к упавшему, рывком поднял его на ноги. После этого, словно почувствовав что-то, стал разрывать огнем автомата леску, затруднявшую движение к откосу. В этот момент появился третий человек. Но это была не женщина, а мужчина в рясе. Священник. Это был Шакал!!!

Борн, пошатываясь и спотыкаясь, выбрался из зарослей на тропинку с «узи» в руках; победа казалась такой близкой – его ждали свобода и семья! Когда фигура в одежде монаха добралась до вырубленных в скале ступенек, Джейсон нажал на спуск.

Монах выгнулся и упал. Безжизненное тело покатилось вниз и рухнуло на песок. Борн, а вслед за ним и оба коммандос рванули вниз по неровным ступеням. Выскочив на пляж, Борн подбежал к трупу, торопливо сорвал с его головы промокший от крови капюшон. Оторопело он уставился на негритянские черты лица Самюэля, служки с острова Спокойствия, – местного Иуды, продавшего душу Шакалу за тридцать сребреников.

Издалека послышался рев мощного, сдвоенного двигателя, и из маленькой бухты вылетел сторожевой катер, на огромной скорости направляющийся в промежуток между рифами. Мощный луч прожектора осветил гряды скал, выступающих из пенящейся темной воды; в его свете можно было разглядеть развевающийся на ветру вымпел службы по борьбе с наркотиками. Карлос!.. Шакалу было далеко до Хамелеона, но годы изменили его! Он постарел, полысел и ничем не напоминал сохранившегося в памяти Джейсона плотного, мускулистого мужчину с пышной шевелюрой. Остались только едва заметные черты лица латиноамериканца... Он уходил!

Двигатели катера ревели в унисон, и он, рискованно проскочив в узкую щель между рифами, умчался вдаль. После него остались лишь произнесенные по-английски с явным акцентом и усиленные громкоговорителем слова, которые эхо разнесло по всей бухте:

– В Париже, Джейсон Борн! В Париже, если ты осмелишься! А может, в небольшом университете в штате Мэн, профессор Уэбб?

Борн, у которого разошлись швы на ране, упал в накатывающие на берег волны, отдавая свою кровь морю.