Глава 16

Полуденное солнце зависло над землей, обжигая и ее и небо, оно превратилось в раскаленный огненный шар, единственной целью которого было спалить все живое. А так называемые «подсчеты на компьютере», о которых говорил канадский промышленник Энгус Мак-Леод, судя по всему, подтверждались. И, хотя на остров прибыло несколько гидропланов, чтобы забрать тех, кто был напуган, внимание большинства публики задержалось на столь печальном событии если и дольше двух с половиной – четырех минут, то уж никак не более нескольких часов. Ужасное происшествие случилось перед рассветом, во время бури, и представляло собой, как стало известно, страшный акт мщения. В нем был замешан один-единственный человек, вовлеченный в вендетту со своими старыми врагами, но убийца давным-давно покинул остров. После того как убрали ужасные гробы, а также то, что осталось от вылетевшего на пляж катера, а по радио прозвучали успокаивающие слова администрации, подтвержденные периодическими неназойливыми появлениями вооруженных охранников, все вернулось на круги своя. Не полностью, разумеется, поскольку где-то здесь был тот человек в трауре, но он нигде tie показывался, к тому же стало известно, что он скоро уедет. Вдобавок, несмотря на размах случившегося, о котором узнали по слухам, без сомнения преувеличенным в высшей степени суеверными аборигенами, он их не коснулся. Акт насилия не имел к ним никакого отношения, и в конце концов жизнь должна была идти своим чередом: в гостинице осталось семь супружеских пар.

– Господи, мы платим шесть сотен долларов в день...

– После нас никто...

– Черт подери, парень, через неделю мы опять вернемся к своей занудной торговле, давай, пока есть возможность, наслаждаться...

– Да нет, дорогая Ширли, они не станут сообщать наши имена, они дали мне слово...

Под обжигающим неподвижным полуденным солнцем жизнь на небольшом грязноватом участке огромной игровой площадки на побережье Карибского моря постепенно возвращалась в свое русло, а смерть отступала с каждой солнечной ванной и следующим глотком ромового пунша. Конечно, все стало уже не так, как раньше, но зеленовато-голубые волны по-прежнему накатывали на пляж, заманивая купальщиков войти в море и принять его плавный, спокойный ритм. На остров Спокойствия возвращалась прежняя умиротворенность.

– Вот! – закричал «герой Франции».

– Где? – выкрикнул в ответ Борн.

– Вон – четыре священника. Идут цепочкой по дорожке.

– Они – черные.

– Цвет кожи ничего не значит.

– Он был священником, когда я видел его в Париже в Нёйи-сюр-Сен.

Фонтен опустил бинокль и посмотрел на Джейсона.

– В церкви Святого Причастия? – тихо спросил он.

– Не помню... Который из них?

– Вы видели его в одеянии священника?

– И этот сукин сын также меня видел. Он понял, что я узнал его! Так который?

– Его нет среди них, мсье, – произнес Жан-Пьер, медленно опуская и вновь поднося бинокль к глазам. – Это – еще одна визитная карточка. У Карлоса – тонкий нюх, он – мастер стереометрии. Для него не существует движения по прямой – только с нескольких сторон, на нескольких уровнях.

– Это звучит чертовски по-восточному.

– Значит, вы понимаете. Наверное, его осенило, что вас может не быть на вилле, следовательно, он хочет дать понять, что знает об этом.

– Так же, как в Нёйи-сюр-Сен...

– Нет, не совсем так. Сейчас у него нет твердой уверенности. А в церкви Святого Причастия он был уверен.

– Ну и что мне предпринять?

– А что бы сделал Хамелеон?

– Самое простое – вообще ничего не делать, – ответил Борн, глядя в бинокль. – Но он не пойдет на это, потому что очень неуверен. Он, должно быть, говорит себе: он знает, что я могу снести этот дом ракетой, поэтому он должен скрываться в каком-то ином месте.

– Думаю, вы правы.

Джейсон взял с подоконника портативную рацию. Нажав на кнопку, он заговорил:

– Джонни?

– Да?

– Видишь тех четырех чернокожих священников на дорожке?

– Да.

– Пусть охранник остановит их и приведет в холл. Пусть он скажет, что их хочет видеть владелец гостиницы.

– Эй, но они не собираются заходить на виллу, они просто пройдут мимо, молясь за охваченного горем человека. Позвонил викарий из города, и я дал разрешение. С ними все о'кей, Дэвид.

– Черта с два, – возразил Джейсон Борн. – Делай, что говорят. – Хамелеон обернулся и взглянул на составленные в кладовке вещи. Встав с табуретки, он подошел к трюмо, вытащил из-за пояса пистолет и саданул рукояткой по зеркалу. Подобрав осколок, он протянул его Фонтену. – Минут через пять после моего ухода начните время от времени пускать зайчики.

– Я встану сбоку от окна, мсье.

– Прекрасная мысль. – Джейсон позволил себе едва заметную усмешку. – Удивительно, что мне даже не пришлось это предлагать.

– А вы что будете делать?

– То же, что и он сейчас. Перевоплощусь в отдыхающего на Монсеррате туриста, гуляющего гостя «Транквилити Инн». – Борн вновь нагнулся к рации, поднял ее, нажал кнопку и отдал указания: – Спустись в магазин мужской одежды в холле и купи мне три разных летних пиджака, пару сандалий, две-три соломенные шляпы с широкими полями и серые или желтовато-коричневые шорты. Потом пошли кого-нибудь в магазин рыболовных снастей – пусть купят леску, выдерживающую сотню фунтов, нож для разделки рыбы и пару сигнальных ракет. Я встречу тебя на ступеньках тут, вверху. Поспеши.

– Выходит, вы не оставили без внимания мои слова, – заметил Фонтен, опуская бинокль и глядя на Джейсона. – Мсье Хамелеон отправляется на работу.

– Он отправляется на работу, – ответил Борн, положив рацию на подоконник.

– Если вы, или Шакал, или вы оба будете убиты, могут погибнуть другие, – невинные будут умерщвлены...

– Только не из-за меня.

– Разве это имеет значение? Разве это что-то значит для жертвы или его семьи?

– Не я выбирал обстоятельства, старик, – они выбрали меня.

– Вы можете изменить их.

– Так же, как и он.

– У него нет совести...

– Черт побери, это происходит и по вашей вине.

– Я принимаю этот упрек, но я потерял что-то весьма ценное для меня. Может, поэтому-то я и пытаюсь разбудить совесть в вас – точнее, в одной из частей вашей личности.

– Берегитесь новоявленных святош. – Джейсон двинулся к двери, возле которой на старой вешалке висел расшитый галуном китель и офицерская фуражка. – Кроме всего прочего, они еще и скучны.

– Разве вы не станете наблюдать за дорожкой в тот момент, когда будут задерживать священников? У Сен-Жака уйдет некоторое время на то, чтобы достать заказанные вами вещи.

Борн остановился, повернулся и холодно взглянул на многословного старого француза. Он хотел уйти, убраться подальше от этого старика, который слишком много болтает. Но Фонтен был прав: было бы глупо не понаблюдать за тем, что произойдет внизу. Неловкая, необычная реакция одного, резкий, изумленный взгляд в сторону другого: все эти мелочи, внезапные, непроизвольные, незначительные, казалось бы, намеки столь часто указывают на шнур, соединяющий взрыватель с фугасом. Не говоря ни слова, Джейсон возвратился к окну, взял бинокль и приложил его к глазам.

Офицер полиции в темно-коричневой форме, принятой на Монсеррате, приблизился к процессии из четырех монахов. Он, без сомнения, был растерян, но с почтением обратился к ним. Когда эти четверо окружили его, он указал в сторону стеклянных дверей в холл гостиницы. Борн быстро переводил взгляд с одного на другого, внимательно изучая выражение лица каждого церковнослужителя. Потом тихо обратился к французу:

– Вы заметили?

– Четвертый. Тот священник, что шел последним, – ответил Фонтен. – Он встревожен, а другие – нет. Он боится.

– Он куплен.

– За тридцать сребреников, – согласился француз. – Вы, разумеется, сойдете вниз и возьмете его.

– Разумеется, нет, – поправил его Джейсон. – Сейчас он находится именно там, где мне и нужно. – Борн взял с подоконника рацию. – Джонни?

– Да?.. Я в магазине. Поднимусь через несколько минут...

– Ты знаешь этих священников?

– Только того, который называет себя викарием: он приходит сюда за пожертвованиями. Да, и они не настоящие священники, Дэвид, они скорее служки в монашеском ордене. Страшно религиозном и жутко провинциальном.

– Викарий здесь?

– Да. Он всегда идет первым в цепочке.

– Хорошо... Будет небольшое изменение в плане. Принеси одежду в свой кабинет, а потом отправляйся на встречу со священниками. Скажи им, что с ними хочет встретиться чиновник из администрации, который сделает пожертвование в обмен на их молитвы.

– Что?

– Объясню позднее. А теперь поспеши. Встретимся в холле.

– Ты имеешь в виду – в моем кабинете? Я приготовил одежду, помнишь?

– Она понадобится потом – ровно через минуту после того, как я избавлюсь от этой формы. В твоем кабинете есть фотоаппарат?

– Целых три, если не четыре. Гости их часто забывают...

– Положи их все вместе с одеждой, – перебил Джейсон. – Давай, шевелись! – Борн сунул рацию за пояс, потом передумал и протянул ее Фонтену. – Возьмите. Я найду другую и буду поддерживать с вами связь... Что происходит внизу?

– Наш приятель – встревоженный священник – оглядывается по сторонам, а другие идут по направлению к входной двери. Теперь он явно испуган.

– Куда он смотрит? – спросил Борн, хватая бинокль.

– Не поможет. Он глядит по сторонам.

– Проклятие!!

– Они уже у дверей.

– Я приготовлюсь...

– Я помогу вам. – Старый француз встал с табуретки и подошел к вешалке. Он снял с нее китель и фуражку. – Если вы не отказываетесь от того, что, как мне кажется, вы собирались сделать, постарайтесь держаться возле стены и не оборачиваться. Помощник губернатора несколько поплотнее вас, поэтому надо стянуть китель у вас на спине.

– Привычное занятие для вас, не так ли? – заметил Джейсон, разводя руки, чтобы старик помог ему надеть китель.

– Немецкие солдаты всегда были значительно толще нас, особенно ефрейторы и унтер-офицеры, – прямо как сосиски, знаете ли. У нас были выработаны свои приемы. – Внезапно, словно его двинули в солнечное сплетение или у него случился удар, Фонтен, как рыба на берегу, широко раскрыл рот, тяжело сглотнул и покачнулся. – Mon Dieu!.. C'est terrible! Губернатор...

– Что?!

– Генерал-губернатор Ее Величества!!

– Что с ним такое?

– В аэропорту – там все прошло так скоропалительно, так быстро! – воскликнул старый француз. – А потом – смерть моей жены, убийство... Но все равно: мне это непростительно!!

– О чем вы?

– О том человеке на вилле, китель которого вы носите. Он – его помощник!!

– Нам это известно.

– Но вы не знаете, мсье, что самые первые инструкции я получил от губернатора Ее Величества.

– Инструкции?

– Инструкции Шакала! Губернатор – его связной.

– О Боже, – прошептал Борн, бросившись к рации. Поднимая ее, он сделал глубокий выдох, – мысли молниями сверкали у него в голове. Надо взять себя в руки. – Джонни?

– Ради Христа, у меня руки заняты, я иду в свой кабинет, а в холле ждут эти проклятые монахи! Что, черт тебя подери, тебе еще нужно?!

– Успокойся и внимательно меня выслушай. Хорошо ли ты знаешь Генри?

– Сайкса? Человека губернатора?

– Да. Я встречался с ним несколько раз, но недостаточно хорошо знаю его, Джонни.

– Я его прекрасно знаю. У тебя не было бы дома, а у меня – гостиницы, если бы не он.

– Он связан с губернатором? Я имею в виду: информирует ли он сейчас губернатора обо всем, что здесь творится? Подумай, Джонни. Это важно. На той вилле есть телефон, он может поддерживать связь с правительственной резиденцией. Делает ли он это?

– Ты имеешь в виду: связывается ли он с самим губернатором?

– С любым человеком там?

– Поверь мне, нет. Все окутано такой тайной, что даже полиция не поставлена в известность. Губернатору сообщили план в самом общем виде: никаких имен, ничего конкретного, только о ловушке сказали. Кроме того, он на своей лодке вышел в море и не желает ничего знать, пока все не закончится... Таково его распоряжение.

– Хотелось, чтобы так и было.

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Объясню позже. Торопись!

– Когда наконец ты прекратишь произносить это слово? Джейсон положил рацию и повернулся к Фонтену.

– Все ясно: губернатор не входит в армию стариков Шакала. Он – его рекрут другого типа: вероятно, наподобие юриста Гейтса в Бостоне. Просто куплен или запуган, о продаже души нет и речи.

– Точно? Ваш шурин уверен в этом?

– Он вышел в море на своей лодке. Ему нарисовали общий план, и только. Он дал приказ, чтобы ему ничего не сообщали до тех пор, пока все не закончится.

Француз вздохнул и сказал:

– Как жаль, что мой мозг постарел и зарос мхом. Если бы я вспомнил раньше, мы могли бы его использовать. Давайте, надевайте китель.

– Как мы могли его использовать? – спросил Борн, вновь задержав на полпути руки.

– Он удалился на gradirs... как же это сказать?

– На ступеньки стадиона. Вышел из игры, превратился в обычного зрителя.

– Я знавал многих таких, как он. Все они хотят, чтобы Карлос проиграл, и он тоже. Для него это единственный способ выкарабкаться, но он слишком напуган, чтобы поднять руку на Шакала.

– Так как же мы сможем его перевербовать? – Джейсон застегивал китель, а Фонтен манипулировал с ремнем и складками на спине.

– Le Cameleon задает такие вопросы?

– У меня не было практики.

– Ах да, – сказал француз, туго затягивая ремень. – Тот человек, к совести которого я пытался взывать...

– Ладно, помолчите... Как?

– Tres simple, monsieur. Мы ему скажем, что Шакал считает, что он перешел на нашу сторону, и что я сообщил ему об этом. Лучшего на эту роль, чем эмиссар монсеньера, и не найти, а?

– Вы великолепны. – Борн втянул живот, пока Фонтен крутил его из стороны в сторону, поправляя фалды и прилаживая нашивки.

– Я всего лишь человек, который выжил, – не лучше и не хуже, чем другие; правда, к моей жене это не относится. Только в этом я все же был лучше, чем многие.

– Вы ее сильно любили, так?

– Любил? Ну, по-моему, это воспринималось как должное, хотя и редко выражалось словами. Возможно, дело в близости, которая дает поддержку, хотя опять-таки о сильной страсти говорить не приходится. Просто одному не надо заканчивать предложение, чтобы другой понял, а выражение глаз при полном молчании может вызвать приступ смеха. Это приходит с годами, как мне кажется.

Джейсон замер на мгновение, странно взглянув на француза.

– Хотел бы я прожить все эти годы, старик, что были у тебя, очень хотел. Годы, которые я провел с моей... подругой... наполнены ранами, которые не заживают, не могут зажить до тех пор, пока что-то внутри не изменится, очистится или отомрет. Вот такие дела.

– Значит, вы либо слишком сильны, либо слишком упрямы, либо слишком глупы!.. И не надо на меня так смотреть. Я уже говорил, что не боюсь вас. Я больше вообще никого не боюсь. Но если все, что вы сказали, правда, если вы действительно это чувствуете, я бы посоветовал вам забыть о любви и сконцентрироваться на ненависти. Поскольку мне не удалось воззвать к разуму Дэвида Уэбба, я обязан подталкивать Джейсона Борна. Переполненный ненавистью Шакал должен умереть, и только Борн может убить его... Вот ваша фуражка и темные очки. Держитесь поближе к стене, иначе вы будете выглядеть как павлин в военной форме, у которого поднялся хвост цвета хаки для того, чтобы дать возможность упасть merde.

Не говоря ни слова, Борн поправил фуражку, потом очки, открыл дверь и вышел. Он пересек лестничную клетку и бросился вниз по прочной деревянной лестнице, едва не столкнувшись с одетым в белоснежный смокинг темнокожим стюардом, который с подносом в Руках заходил на площадку второго этажа. Он кивнул молодому человеку, который посторонился, давая ему возможность пройти, и последовал было дальше, как вдруг тихое жужжание и внезапное движение, которое он уловил краем глаза, заставили его обернуться. Официант вытаскивал из кармана электронное сигнальное устройство! Джейсон бросился вверх по ступенькам и вцепился в юнца, вырывая у него прибор, – поднос с грохотом упал. Справившись с юношей, – положив одну руку на прибор, а второй держа его за горло, – Джейсон, переводя дыхание, тихо спросил:

– Кто велел тебе заниматься этим? Говори!!

– Эй, ты, я буду драться! – закричал официант, изгибаясь всем телом; он освободил правую руку и шмякнул Борна кулаком по левой щеке. – Нам здесь не нужны плохие ребята! Наш хозяин – самый лучший! Ты меня не запугаешь! – С этими словами стюард, изловчившись, саданул Джейсона коленом в пах.

– Ах ты, юный сукин сын! – крикнул Хамелеон, лупя юнца по щекам правой ладонью и одновременно сжимая ему мошонку левой рукой. – Я его друг, его брат! Прекратишь ты или нет?! Джонни Сен-Джей – мой брат! Точнее, шурин, если для тебя это имеет, черт тебя дери, какое-то значение!

– Да? – пробормотал молодой широкоплечий, явно занимавшийся атлетизмом стюард; в его широко раскрытых, удивленных карих глазах появилась обида. – Вы женаты на сестре хозяина Сен-Джея?

– Я ее муж. А ты кто, черт подери?

– Я старший стюард по второму этажу, сэр! Скоро меня переведут на первый этаж, потому что я очень хорошо работаю. Кроме того, я здорово умею драться – меня отец научил, хотя теперь он старый, как вы. Вы хотите еще драться? Мне кажется, я могу побить вас! У вас ведь седина в волосах...

– Заткнись!.. Для чего тебе это устройство? – спросил Джейсон, поднимая с пола маленький коричневый пластмассовый прибор и слезая с молодого официанта.

– Я не знаю, парень, сэр! Случились плохие дела. Нам сказали, что, если мы увидим людей, которые бегут по лестницам, мы должны нажать на кнопку.

– Почему?

– Из-за лифтов, сэр. У нас очень быстрые лифты. К чему гостям пользоваться лестницей?

– Как тебя зовут? – спросил Борн, вновь надевая фуражку и темные очки.

– Ишмаэль, сэр.

– Как в «Моби Дике»?

– Я такого не знаю, сэр.

– Может, еще узнаешь.

– Почему?

– Не знаю, но ты очень хороший боец.

– Не вижу связи, парень, сэр.

– Я тоже. – Джейсон поднялся на ноги. – Я хочу, чтобы ты помог мне, Ишмаэль. Поможешь?

– Только если ваш брат разрешит.

– Он разрешит. Он мой брат.

– Я должен услышать это от него, сэр.

– Прекрасно. Ты сомневаешься.

– Да, сомневаюсь, сэр, – сказал Ишмаэль, поднимаясь на колени и составляя на поднос разбросанную посуду: разбитую отдельно от целой. – А вы поверите на слово сильному человеку с сединой в волосах, который сбегает по ступенькам, нападает на вас, а потом говорит вещи, которые может сказать всякий?.. Если хотите, давайте драться, и пусть проигравший скажет правду. Хотите драться?

– Нет, я не хочу драться, а тебе не надо настаивать: я не так уж и стар, а ты не настолько хорош, юноша. Оставь в покое поднос и пошли со мной. Я объясню мистеру Сен-Жаку, который, напоминаю тебе, мой брат, точнее, брат моей жены. Ладно, черт с ним, пошли!

– Что вы хотите, чтобы я сделал, сэр? – спросил стюард, поднимаясь с пола и следуя за ним.

– Послушай, – сказал Борн, остановившись на полпути к первому этажу и повернувшись к нему. – Иди впереди меня в холл и подойти там к входной двери. Опорожни пепельницы или что там еще – короче, делай вид, что занят чем-то, но посматривай кругом. Я выйду через несколько секунд, и ты увидишь, как я подойду и поговорю с Сен-Джеем и четверыми священниками, которые будут вместе с ним...

– Священниками? – перебил его пораженный Ишмаэль. – Люди в рясах, сэр? Их четверо?! Что они здесь делают, парень? Приключилось что-то еще? Злой дух?!

– Они прибыли сюда помолиться о том, чтобы прекратились дурные дела, чтобы не было больше никакого злого духа. Но мне важно поговорить с одним из них наедине. Когда они выйдут из холла, тот священник, с которым мне надо потолковать, может отделиться от остальных, чтобы побыть одному... а может, чтобы повидаться с кем-то. Как ты думаешь, ты сможешь незаметно проследить за ним?

– А мистер Сен-Джей велел бы мне сделать это?

– Предположим, я скажу ему посмотреть в твою сторону и кивнуть.

– Тогда смогу. Я двигаюсь быстрее, чем мангуст, и, так же как и он, знаю все тропки на острове. Он пойдет в каком-нибудь направлении – я сразу же пойму, куда он идет, и буду там раньше его... Но как я пойму, тот ли это священник? Они все могут разойтись в разные стороны.

– Я переговорю с каждым из них в отдельности. Тот, кто нам нужен, будет последним.

– Тогда я пойму.

– Ты быстро соображаешь, – заметил Борн. – Ты правильно предположил, что они могут разойтись в разные стороны.

– Я умею думать, парень. Я – пятый по успеваемости в своем классе в Технической академии Монсеррата. Те четверо, что опередили меня, – девчонки, им не надо работать.

– Весьма интересное наблюдение...

– Через пять-шесть лет я заработаю деньги на учебу в университете на Барбадосе!

– Может, у тебя это получится раньше. Теперь иди. Пройди в холл и двигайся к двери. Позже, когда священники уйдут, я отправлюсь тебя искать, но уже не в этой форме, и, как бы мы ни стояли близко, – ты меня не знаешь. Если я тебя не найду, встретимся через час, – только где? Где тут местечко поспокойнее?

– В молельне, сэр. К ней сквозь чащу можно пробраться по тропинке, отходящей от восточного пляжа. Туда никто никогда не ходит, даже в священную субботу.

– Я это запомню. Идея прекрасная.

– Еще одно, сэр...

– Пятьдесят долларов, американских.

– Благодарю вас, сэр!

Джейсон подождал возле двери секунд девяносто, а затем приоткрыл ее примерно на дюйм. Ишмаэль занял позицию возле входной двери и мог видеть, как Джон Сен-Жак в нескольких футах справа от стойки регистрации беседует с четверыми священниками. Борн одернул китель, расправил по-военному плечи и вышел в холл, направляясь к священникам и владельцу «Транквилити Инн».

– Для меня это огромная честь, святые отцы, – заявил он темнокожим священнослужителям; Сен-Жак с изумлением и любопытством смотрел на него. – Я – новый человек тут, на островах, поэтому могу сказать, что действительно потрясен. Правительство испытывает особое удовлетворение оттого, что вы сочли необходимым успокоить наши взбаламученные воды, – продолжал Джейсон, крепко сцепив руки за спиной. – За ваши усилия губернатор Ее Величества попросил мистера Сен-Жака от своего имени выписать вам чек на сумму сто фунтов, предназначенную вашей церкви. Само собой, эти деньги будут ему возмещены из казны.

– Это настолько великодушный жест с вашей стороны, что я даже не знаю, что и сказать, сэр, – с искренней радостью нараспев сказал викарий.

– Не могли бы вы сказать, кому первому пришла в голову эта мысль, – обратился к ним Хамелеон. – Это так трогательно, так трогательно.

– О, я не могу приписать себе эту заслугу, – ответил викарий, взглянув, так же как и остальные двое, на четвертого. – Это придумал Самюэль. Воистину благой пастырь нашего прихода.

– Великолепно, Самюэль. – Борн на мгновение задержал на нем пронизывающий взгляд. – Но я хотел бы лично поблагодарить каждого из вас. И узнать ваши имена. – Джейсон поочередно пожал три ладони, обменялся любезными фразами, потом подошел к четвертому священнику, избегавшему смотреть ему в глаза. – Разумеется, мне известно твое имя, Самюэль, – сказал он еще более тихим, едва слышным голосом. – Кроме того, хотелось бы узнать, чьей на самом деле была эта мысль, прежде чем ты приписал ее себе.

– Я вас не понимаю, – прошептал Самюэль.

– Несомненно понимаешь: ты, такой хороший и богобоязненный человек, должен получить за это другой весьма щедрый дар.

– Вы ошибаетесь и принимаете меня за кого-то другого, сэр, – пробормотал четвертый священник, но его темные глаза на какое-то мгновение выдали глубоко затаившийся страх.

– Я не совершаю ошибок, и твоему другу это известно. Я найду тебя, Самюэль. Может быть, и не сегодня, но несомненно завтра или послезавтра. – Отпустив руку церковнослужителя, Борн повысил голос: – Вновь выражаю вам глубочайшую благодарность правительства, святые отцы. Оно вам весьма признательно. А теперь я вынужден откланяться: надо ответить на десятки телефонных звонков... В ваш кабинет, Сен-Жак?

– Да, разумеется, генерал.

В кабинете Джейсон вытащил пистолет, сбросил китель и стал разбирать кучу одежды, которую принес для него брат Мари. Он выбрал серые бермуды, доходившие ему до колен, летний пиджак в красно-белую полоску и соломенную шляпу с самыми широкими полями. Сняв носки и ботинки, он надел сандалии, но тут же, выругавшись, скинул их и вновь натянул на босу ногу свои тяжелые башмаки на резиновом ходу. Изучив фотоаппараты разных систем, он выбрал самый легкий, но и самый сложный из них и тут же повесил его на шею. В комнату с портативной рацией в руках вошел Джон Сен-Жак.

– Откуда, черт подери, ты такой явился? С пляжей Майами?

– На самом деле из местечка, расположенного немного севернее, – скажем, из Помпано. Для Майами у меня слишком блеклая расцветка. Мой наряд не годится для тех мест.

– Здесь ты действительно прав. Тут найдутся люди, которые поклянутся, что ты – старый консерватор из какого-нибудь захолустья. Вот, держи рацию.

– Спасибо. – Джейсон засунул компактный прибор в свой нагрудный карман.

– Куда теперь?

– За Ишмаэлем, тем пареньком, которому ты кивнул по моей просьбе.

– За Ишмаэлем?! Я кивал не Ишмаэлю, ты просто сказал, чтобы я кивнул в сторону входной двери.

– Это одно и то же. – Борн сунул пистолет под пиджак и взглянул на снаряжение, которое ему принесли из магазина рыболовных снастей. Катушку лески, выдерживающей груз весом в сто фунтов, и складной нож он положил в карман, потом открыл пустой футляр из-под фотоаппарата и засунул внутрь него две сигнальные ракеты. Ему понадобилось бы и еще кое-что, но и этого было довольно. Он уже не тот, что тринадцать лет назад, да и тогда он был не так уж молод. Сейчас ему придется соображать быстрее и лучше, чем действует его тело – с этим приходится все-таки смириться. Черт бы побрал этот возраст!

– Ишмаэль – хороший парень, – сказал брат Мари. – Он довольно смышлен и силен, как призовой бычок в Саскачеване. Я подумываю о том, чтобы через годик-другой сделать его охранником. Он и в зарплате выиграет.

– Подумай лучше о Гарварде или Принстоне, если он выполнит сегодня свою работу.

– Вот, опять какой-то выверт. Тебе известно, что его папаша был на островах чемпионом по борьбе? Правда, теперь он несколько прибавил в весе...

– Ладно, убирайся к черту, – прервал его Джейсон, направляясь к двери. – Тебе тоже далеко не восемнадцать! – прибавил он, обернувшись на мгновение, перед тем как выйти.

– Я никогда и не говорил этого. Что случилось?

– Ничего. Возможно, это из-за песчаной отмели, которую ты не заметил, мистер защитник. – Борн хлопнул дверью и выскочил в холл.

– Какие мы нежные. – Сен-Жак медленно покачал головой, разгибая сжатую в кулак руку тридцатичетырехлетнего человека.

Прошло почти два часа, а Ишмаэль нигде не объявлялся! Приволакивая, как калека, ногу, Джейсон прохромал из конца в конец владений, входивших в состав курорта «Транквилити Инн», обозревая окрестности в зеркальный объектив фотоаппарата. Он видел все, кроме хотя бы следов Ишмаэля. Дважды он поднимался к стоявшей на отшибе квадратной бревенчатой конструкции с крышей из пальмовых листьев и цветными стеклами – молельне для последователей различных вероисповеданий. Это было великолепное убежище для медитаций, хотя и построенное скорее ради замысловатого внешнего вида, чем ради проведения религиозных обрядов. Как верно заметил юный темнокожий стюард, ее редко посещали, несмотря на то, что она фигурировала во всех рекламных проспектах курорта.

Карибское солнце становилось ярко-оранжевым, постепенно опускаясь к линии горизонта. Вскоре Монсеррат и соседние острова окутают предзакатные тени. Немного погодя все поглотит тьма, которая так нравилась Шакалу. Но она по вкусу и Хамелеону.

– Эй, в кладовке, есть что-нибудь? – спросил по рации Борн.

– Rien, monsieur.

– Джонни? Ты где?

– Я на крыше с шестерыми охранниками, наблюдающими за всей территорией. Ничего.

– А как насчет сегодняшней вечеринки?

– Десять минут назад из Плимута на катере прибыл наш метеоролог. Он боится летать на самолетах... А Энгус выписал чек на десять тысяч на предъявителя – тому останется только указать свое имя и расписаться. Скотти был прав: все семь пар будут на вечеринке. Мы ведь общество тех, «кому на все наплевать» после нескольких традиционных, как положено, минут скорби.

– Будто я этого не знал, братец. Ладно... конец связи. Пойду к молельне.

– Рад слышать, что хоть кто-то ходит туда. Ублюдок из нью-йоркского бюро путешествий говорил, что она придаст заключительный штрих всему курорту, но с тех пор я о нем ничего не слышал. Держи со мной связь, Дэвид.

– Обязательно, Джонни, – ответил Джейсон Борн.

На дорожке к молельне становилось все темнее: высокие пальмы и густые заросли, поднимающиеся сразу же за пляжем, еще больше ускоряли естественный процесс наступления темноты, не пропуская лучи садившегося солнца. Джейсон уже собирался в обратный путь по направлению к магазину рыболовных снастей за фонарем, как вдруг неожиданно зажглись, будто при помощи фотоэлемента, голубые и красные огни прожекторов, выстрелившие широкими конусами света с земли к верхушкам пальм. На мгновение Борн почувствовал себя так, словно его внезапно – даже слишком внезапно – поместили в декорации тропического леса, созданные с применением спецэффектов фирмы «Текниколор». Это раздражало его и дезориентировало.

Он бросился в кусты, чувствуя, как их колючки царапают его ноги. Он углубился в заросли, медленно двигаясь в сторону молельни и продираясь сквозь лианы. Инстинкт. «Избегай света, заливающего красочными огнями все вокруг и более подходящего для местного карнавала».

И вдруг глухой звук! Как от удара. Несообразный с музыкой жизни прибрежных зарослей. Вслед за ним сдавленный стон. Остановленный, придушенный... подавленный? Джейсон пригнулся и фут за футом стал продираться сквозь кусты, пока не увидел массивную дверь молельни. Она была приоткрыта, и мягкое пульсирующее сияние ее свечей смешивалось с красно-голубыми потоками света прожекторов.

Подумай. Напряги память. Вспомни!! Он всего один раз был здесь и шутливо подкалывал своего шурина насчет того, что потрачена приличная сумма на бесполезный придаток к «Транквилити Инн».

– По крайней мере, она оригинальна, – сказал Сен-Жак.

– Ты ошибаешься, братик, – ответила Мари. – Она неуместна: здесь не приют отшельников.

– Предположим, кто-то получит плохое известие. Понимаете, действительное плохое...

– Дашь ему выпить что-нибудь, – посоветовал Дэвид Уэбб.

– Давай зайдем внутрь. Там установлены символы пяти разных религий включая синтоизм, из цветного стекла.

– Только не показывай своей сестре счет за выполненные работы, – прошептал ему тогда Уэбб.

Была ли внутри какая-нибудь дверь? Другой выход?.. Нет, не было. Только пять-шесть рядов скамей, потом что-то вроде ограждения перед аналоем, а за ним окна с примитивными витражами, выполненными местными ремесленниками.

Но кто-то был внутри. Ишмаэль? Сумасшедший турист из «Транквилити»? Или новобрачный, у которого, к сожалению слишком поздно, возникли сомнения? Он достал из кармана рацию и произнес:

– Джонни!

– Я на крыше.

– Я у молельни, собираюсь зайти внутрь.

– Ишмаэль там?

– Не знаю. Но кто-то там есть.

– Что-то не так, Дэйв? Твой голос...

– Ничего, – перебил его Борн. – Я всего лишь хочу проверить... Что находится позади молельни? К востоку от нее?

– Все те же заросли.

– А как там насчет тропинок?

– Была одна несколько лет назад, да теперь заросла. Строители спускались по ней вниз, к воде... Я сейчас пришлю к тебе пару охранников...

– Не надо!! Если мне понадобится, я вызову тебя. Конец связи. – Джейсон сунул рацию в карман и, по-прежнему сидя на корточках, продолжал внимательно разглядывать дверь молельни.

Было тихо. Изнутри не раздавалось ни звука, не было никаких признаков движения человека, только мигали «свечи». Борн оказался у края тропинки, снял шляпу и футляр от фотоаппарата, в котором были спрятаны сигнальные ракеты. Одну из них он заткнул за пояс. Достав пистолет и зажигалку, он поднялся с земли и бесшумно подкрался к углу маленькой постройки – этого ни на что не похожего храма среди прибрежной тропической растительности. С сигнальными ракетами ему приходилось управляться задолго до Манассаса в Вирджинии, подумал он, дюйм за дюймом продвигаясь к двери молельни. Умение обращаться с ними пригодилось ему еще в Париже, тринадцать лет назад на кладбище в Рамбуйе. Да, опять Карлос... Добравшись до приоткрытой двери, он осторожно заглянул внутрь.

И задохнулся от ярости: ужас, неверие и гнев горячими волнами накатывали на него. На возвышении перед отполированными деревянными скамьями был распростерт молодой Ишмаэль; его тело лежало на аналое, руки свесились вниз, темное лицо было в порезах и ссадинах, из уголка рта текла струйка крови. Чувство вины переполняло Джейсона; ощущение было внезапно глубоким и совершенно ужасающим. В ушах раздался скрипучий голос старика; «Могут погибнуть другие люди, – невинные будут умерщвлены».

Зарезан! Мальчик был забит как на бойне!! Перспектива стала реальностью, и смерть уже наступила. О Боже, что я натворил?! Что я могу сделать?

По лицу, заливая глаза, струился пот; Борн рывком достал из кармана сигнальную ракету, щелкнул зажигалкой и дрожащей рукой поднес фитиль. Ракета воспламенилась мгновенно: белое пламя стало выплевывать в разные стороны брызги и шипеть, как сотня разъяренных змей. Джейсон швырнул ее в дальний угол молельни, прыгнул в дверной проем и захлопнул за собой массивную дверь. Он бросился на пол за последним рядом скамей, вытащил из кармана рацию и нажал на кнопку «Передача».

– Джонни, я в молельне! Окружи ее!

Он не стал ждать, пока Сен-Жак ответит ему: его тон говорил сам за себя. Шипящая ракета непрерывно извергала поток огня, который, отражаясь в витражах, посылал во все стороны причудливые вспышки света. Борн крался к дальнему проходу, бросая взгляды по сторонам и стараясь воскресить в памяти позабытые детали внутреннего устройства молельни. Единственным местом, куда он не мог даже посмотреть, был аналой, потому что там лежало тело юноши, которого он погубил... С обеих сторон аналоя были узкие сводчатые проходы, завешанные портьерами; они напоминали выходы за кулисы на сцене театра. Несмотря на горе, Джейсона Борна переполняло чувство глубокого удовлетворения, даже болезненного облегчения. Смертельная игра должна была закончиться его победой. Карлос придумал сложнейшую ловушку, но Хамелеону удалось перевернуть ее наоборот, – Дельта из «Медузы» сделал это! В одной из двух задрапированных арок скрывался парижский убийца.

Борн поднялся, прижался к правой стене часовни и взвел курок. Дважды выстрелив в левую арку – при каждом выстреле портьера колыхалась из стороны в сторону, – он отпрыгнул за последнюю скамью, пробрался в ее противоположный конец, стал на колени и опять выстрелил два раза, но на этот раз в правую.

За портьерой в панике метнулась какая-то фигура, падая вперед и хватаясь за ткань, – тяжелая красная штора сорвалась и обрушилась на плечи того, кто упал на пол. Борн бросился вперед с криком «Карлос!» и стрелял вновь и вновь, пока не опустела обойма. Внезапно сверху раздался выстрел, выбивший секцию витража из верхней части окна в левой стене часовни. Осколки еще сыпались дождем, а в центре образовавшегося проема над слепящими огнями появился какой-то человек, стоящий на оконном карнизе.

– У тебя пустая обойма, Борн, – сказал Карлос. – Тринадцать лет. Дельта, тринадцать проклятых лет. Но теперь они узнают, кто победил.

Шакал прицелился и выстрелил.